Текст книги "Эйвели. Часть первая"

И вот принёс Сертана друга своего в отдалённое место и встал подле одинокого дома за городом. И вышел тогда из дома человек с фонарём и увидел эу в одной рубахе и коня его белоснежного, покрытого гарью пожара, и впустил их, не спрашивая. И напоил человек эу молоком и накормил коня его щедро, а затем уложил спать Тальми в покоях своих и не беспокоил его до самой зари, пока эу сам не открыл глаза. Тогда же назвался ему человек Плáктом [Plákt].

Не сомневайся в человеке, пусть даже усомнился он в себе сам. Верь человеку, верь в него, когда он веру потерял. (3)

^{(3) L. I. I. V. E. 55:15}

Был эу много удивлён, найдя Плакта начитанным и скромным собеседником. Кроме того, безошибочно узнал человек в своём госте эу и ни разу не попрекнул его, но отнёсся с большим уважением и пониманием, и щедро накормил Тальми, и дал одежду. Был Плакт сведущ и в том, что запретно для эу, и был с Тальми весьма учтив, не смутив его ни речью, ни действием, ни предложенной пищей или взглядом. Тогда спросил эу человека, чем зарабатывает он себе на жизнь, возможно, он книгочей или учёный, а, может быть, человек искусства или доброго ремесла? Но нехотя признался ему Плакт, что издавна проклят труд его, ибо он палач. И был эу поражён тем, что узнал, ибо прежде не доводилось ему встречать столь учтивого и мудрого собеседника из числа смертных, незлобивого, не язвительного в своих бедах, не ожесточившегося в горьком труде своём. И спросил его Тальми, откуда известен Плакту народ эулиен и обычаи его? И ответил Плакт, что указом короля и решением суда много эулиен было подведено под топор его, и наблюдал он за ними много, и так понял он, что вовсе они не люди, и искал ответов и нашёл их, ибо искал их не в народной молве, но в книгах и речах тех, кого не привыкли слушать. Не скрывал Плакт того, что мил ему народ эулиен, и признался Тальми, что есть некоторые из народа его у него в знакомых, но не часто наведывает он их, дабы не выдать их. Не скрывал Плакт и многую вину свою перед народом эулиен за то, что его рукой были они лишены жизни или подвергнуты мукам. Но не было в том ни гордости Плакта, ни радости, и говорил он так: я слуга закона и своего короля, и долг мой – повиноваться им. Судья же мой – Бог мой, и только Ему судить меня. Когда же предложил Тальми Плакту пойти с ним, чтобы обрести покой и мир в стенах Светлого Дома – отказался человек и сказал эу так: – Нет мне места и не может быть среди Света и доброты твоего народа. Я – человек, и сам выбрал свой путь и дело своё, что досталось мне от отца, а ему от отца его, а оно досталось ему от праотцев его. Так заведено. Я не горжусь своим трудом, но и не презираю его. Я лишь рука суда, но не сердце его и не его душа. Я не караю и не осуждаю. Я исполняю волю тех, кто осуждает и карает по своему праву и разумению. Мир и душевный покой – не для таких, как я, иначе бы стал я художником или землепашцем, и полна бы была жизнь моя других забот и радостей. К делу своему я привык и к труду я своему привязан, ни прощения я не жду, ни снисхождения. Ни от тех, кто надо мной, ни от тех, кто под рукой моей. В час же, когда предстану и я перед Творцом своим – пусть Он меня судит по делам моим, и если сочтёт мою душу пригодной для ада – да будет так, ибо пока я жив – не откажусь от дела своего и не позволю тем, кто сам ненавидит, карает и судит, вершить труд мой, ибо выше всего в деле моём – уважение и беспристрастность. И виновен я, если не прав в том. Ты же, эу, не зови меня и не ищи мне спасения, ибо погублен я был для вечной жизни ещё до рождения своего, так как зачат от палача и дочери мясника, и судьба моя предопределена прежде. Её же я намерен испытать и чашу свою испить до конца, ибо самому мне интересно, что же в итоге окажется в ней, нектар или яд. И не стал эу спорить с Плактом, хоть и желал того. И не стал упрашивать его, хоть и желал того. И поражён был эу и высоким восхищением сражён, ибо впервые нашёл человека в самом человеке там, где и не думал найти. Но вот простился Плакт с Тальми и многие тонекли эулиен отдал ему, что снял сам и сохранил по смерти владельцев их, дабы вернул их эу близким и похоронили эулиен погибших своих, как подобает по обычаю народа их. И хотел эу обнять Плакта и муки труда его отвести от него, но поклонился ему до самой земли и оставил дом палача, ибо впервые в бездеятельном спасении души человека убеждён был.

Я знаю – людям доступны верность и преданность. Они подобны редким благородным цветам среди самосева. Дождь и надёжная забота – вот всё, в чём нуждаются они, но мир, как оказывается, – плохой садовник, не различающий лилий и чертополоха. (4)

^{(4) L. I. I. V. E. 55:28}

И сел Тальми на коня своего и снова доверился ему, ибо мыслями о Плакте так занят был, что не мог управлять Сертаной.

Много дорог одолели Сертана и эу на пути своём, и много вершин и низин прошли они, и везде, где была нужда человека, трудился эу всяким трудом, что мог позволить себе, и был труд его верен и добр. Тогда же вскоре нашлись и те, кто невзлюбили его, они же по обычаю своему нашли за эу вину его в красоте его и молодости его, в безотказной доброте его и коне его, а потому обвинён был Тальми людской молвой в колдовстве, и послали церковные сановники найти его и привести к ним, чтобы могли они допросить его и выявить вину его. И вот отправились люди по всем городам и землям с печатью Папы, обязующей их доставить Тальми на священный суд его. И был Тальми вынужден скрываться всюду, но и тогда служения своего не оставил, ибо из конского волоса смастерил бороду себе и углём нарисовал морщины на лице своём. И сшил одежду себе из холщовой ткани, и так стал похож на городского бедняка, из тех, что ходят по окраинам в поисках подаяния. И так долго не могли обнаружить его. Но вот призвал ищущих человек один, которому помогал Тальми, ибо снова эу пришёл к нему, дабы помочь. Так одолела человека внезапная злоба по множеству дел и бед его, и оскорбился он бескорыстной помощью эу и, приглядевшись, узнал в нём колдуна, которого все ищут, и позвал посланников Папы, дабы взяли его у него в доме. Но забил Сертана в стойле своём копытом и заржал громко. Тогда же пришёл эу на беспокойство его, ибо всегда был Сертана тих и смирен. И схватил конь эу зубами за ворот его, и извернулся, и на спину свою закинул эу, тогда же разбил он копытом дверь в загон, где держали его, и зубами засов сорвал с дверей, и унёс Тальми прочь, как только ветер уносит слова и печали.

Долог был путь Сертаны в далёкой стране с эу на спине своей. И снова леса прошёл он и горы одолел. И болотом прошёл, и цветущим полем, вдоль холодных рек и ручьёв, не оставляя и следа могучих ног своих. Пока не остановился у осенней рощи, у дверей дома, что стоял на пороге её. Был тогда уже Тальми на нём едва жив, ибо без еды и воды провёл на спине Сертаны много дней, и давно сошёл с него нанесённый уголь, и борода его отвалилась в дороге. И вот упал эу на землю, как только остановился конь его. Тогда вышла из дома у рощи старуха и в дом свой забрала его, она же поклонилась Сертане и поднесла ему воду, и отвела на луг за домом своим, и распрягла его, и расчесала гриву его. Она же дала воды Тальми и хлеба дала ему, и сменила подковы коню его, и постирала платье эу. Много трудов нашла она себе над эу и конём его, а потому была вся в делах и едва ли поднимала глаза на Тальми. Но вот окликнул он старуху ту и спросил её имя. И назвалась старуха Келмéр [Kelmér], и поклонилась юноше снова, и снова занялась делами. Когда же был весь душистый хлеб съеден и выпита поднесённая вода, поспешил эу присоединиться к труду Келмер, ибо заметил, что живёт она в доме одна и одна держит хозяйство многое. Но строго отправила Келмер его отдыхать и материнской заботой окружила эу, пока сон не взял его. Сама же Келмер трудилась до Ирдиль и лишь отдохнула немного между Ирдиль и рассветом. На следующий день разбудили Тальми запахи еды, и обнаружил он, что одежда его уже чиста и подшита и лежит у изголовья его, а в доме старухи светло и прибрано, и всюду пахнет сладкой выпечкой и ягодами. Поднялся тогда Тальми и благодарил Келмер, и руки её поцеловать хотел за труд их, но смутилась старуха и не подала ему рук, но выбежала вон из дома и взялась вязать стога у самой рощи за домом своим. Там же пасся и Сертана неподалёку, и пришёл он к Келмер и в зубах носил сено ей, и не ел ни колоска от него. Тогда же и Тальми пришёл к ним, и вместе с Келмер много стогов навязали они. И всё искал эу взгляда старухи, чтобы поблагодарить и поддержать её, но отводила она глаза, и не поднимала взгляд, и не мог понять Тальми, чем так смутил её, ибо во всём был учтив и труду её многому благодарен сердечно. Но вот прогремел гром и полил дождь, что застал Келмер и Тальми за работой их. И был дождь тот осенний весьма усерден и встал стеною. И увидел эу, как сошла седина с волос Келмер и дождевой водой омылось лицо её, и так увидел Тальми, что перед ним не старуха вовсе, а прекрасная эу с волосами цвета глубокой осени и глазами цвета лугов Эйдена. Тогда же не смог эу сдержать улыбки своей. и снял плащ с плеч своих, и укрыл им Келмер. И пришёл Сертана к ним, и укрылись эулиен от дождя под ним и в беседе многоулыбчивой проводили дождь. Но закончился он, и уже ушёл Сертана на край луга, где сладкая осока ждала его, эулиен же не знали о том, ибо не могли найти утоления сердца их в беседе, и говорили они до звезды Измаиль, и говорили они до звезды Ирдиль, и говорили они до часа рассвета. Когда же коснулся первый луч солнца твердыни небес и позолотил её, взял Тальми руки Келмер и поручил себя им в ифхёлье. И взяла Келмер голову Тальми и исполнила ифхёлье над высоким лбом его, что был покрыт кудрями. И улыбались эулиен друг другу, ибо поняли, что окончен путь их, но начинается новая дорога их, не по отдельности, но вместе.

И вот взял Удачливый Келмер и посадил на Сертану, и вскоре вместе они вернулись в Светлый Дом, дабы просить Финиара об амевиль для них. Тогда же был вечер и праздник в честь Тальми и Келмер, и вышли все эулиен из покоев своих, и вынесли свечи, что держали в руках, и встали вдоль стен и коридоров, на всех террасах, верандах и в каждом зале, и затрубили трубы на всех башнях, оглашая торжество амевиль. И там, где проходили Тальми и Келмер, поднимаясь в свои покои – там приветствовали их песнями и добрыми пожеланиями, и тотчас же другие эулиен подхватывали их, и ликование их множилось и разносилось по Светлому Дому, тогда же эулиен, что жили на самом верху, с лестниц своих и террас кидали вниз лепестки цветов, как в иные дни – лепестки яблонь или золотые и багряные листья их, а по зиме – серебряную или золотую пыльцу (5). И стоял в Светлом Доме радостный гул, и торжественный звон труб поднимался под самое небо, и все, кто мог слышать – слышали, и все, кто мог видеть – видели, что вошла радость в подлинное право своё, ибо то, что они слышат и видят – есть госпожа наша – Любовь.

^{(5) в память о всеблагом Свете Эйдена много трудилась прекраснейшая Эликлем, дабы во всём, где было возможно, повторить его. Среди цветов и драгоценных камней искала она помощи, среди пламени и воды, среди упорного труда и могущества наук, пока не успокоилась душа её. Так теперь поручает светлейшая госпожа эулиен, которых обучает – варить и изготавливать серебряную и золотую пыльцу, что легки, как сама пыльца цветов, и многие из эулиен трудятся при Светлом Доме и вне его, сотворяя их по научению Эликлем. Ни один человек и арели не знает, как изготовить их, и ни один из эулиен не знает, ибо каждый делает лишь часть своего труда, и лишь под рукой Эликлем, которой приносят в плетёных корзинах подготовленное, обретает часть подзаконного мира совершенный отблеск Эйдена и становится серебряной или золотой пыльцой, их же используют эулиен на амевиль и великие праздники в дни, когда не дарит природа им опавших листьев и цвета с деревьев садов их. Называют эулиен пыльцу ту эдреи́ль [edrehíl`] – то есть «ручной свет», и берегут её для великих торжеств. Бывает также, что прежде свадьбы, если надлежит эулиен долгая разлука перед амевиль их, наносят они друг другу эдреиль на запястья в знак того, что соединены сердца их в намерении светлом и поручены они друг другу женихом и невестой. И до срока, пока не сойдёт пыльца с кожи их, должно эулиен совершить амевиль, ибо через помазание пыльцой поклялись они. Также бывает, что дарят эулиен друг другу крошечные шкатулки, наполненные эдреиль, в знак Любви или безмолвной просьбы о согласии на амевиль. Много в прежние времена рассыпалось эдреиль по подзаконному миру, много людей и арели засвидетельствовали это. Ныне же лишь в сказках и поверьях людей живы те предания. Эулиен же эдреиль берегут пуще прежнего, ибо там, где блеск пыльцы – там и эулиен недалеко, и все это знают.}

Как часто предубежденью и чужой молве

Посильно затуманить взор и обмануть глаза!

У смерти и у счастья много лиц —

Ни смертный, ни бессмертный все их не может знать.

Но Лицедей – король, и он же шут шутов —

Единственный, кому тебя не должно обмануть,

Ибо законной властью он снисходит в грудь,

И именуешь ты его – Любовь.

Звенье сто третье. Миль и Муилле. Обретение Муилле

Был Миль рождён от Иври, сына Ишнар Железной Госпожи, дочери Кихин, дочери Седби, сына Финиара, и от светомудрой Лаан – жены Иври, по исходу эулиен, на мирной земле, в Светлом Доме родителей своих, после старшего брата своего, в Сумеречные времена. И было это так. Вернулся Тальми с возлюбленной своей Келмер, и утвердились они в пределе Седби, и соединили труд свой в служении человеку доброй молитвой и соследованием. Высока тогда была радость Иври и Лаан, и всякий свободный час желали проводить они подле сына и Келмер. И приходили Иври и Лаан к сыну своему, едва восходили первые звёзды, и в доброй беседе и молитвах пребывали с ним и Келмер, радуя сердца свои и множа всеблагой Свет Дома своего. И вот вернулись однажды эулиен из покоев сына своего и нашли сердца свои исполненными небывалых радости и Надежд. И так они были велики, и так переполняли Иври и Лаан, что взялись эулиен за руки, и Свет их просиял вокруг, ибо разделили они мирный восторг Любви своей. И был всюду мягкий Свет, будто бы разом зажглись все свечи в покоях их. И Свет в глазах Иври и Лаан был велик и осиял их. Так был ребёнок у Лаан от светоглазого мужа её, Иври, и в срок положенный с великой радостью поднесли лекари ему сына, и передал Иври его Финиару, и дал Всеспрашиваемый имя эу Миль [Mil`], в честь счастливой вечноцветущей травы (1), которую так любят звери и эулиен. Вместе с Милем пришёл и Свет многий в род Щита, ибо добрым и исполненным Любви было сердце маленького эу. Тогда же стали Иври и Лаан первыми наставниками его, и Тальми с Келмер всегда и во всём были с ним, и любили его, и учили его, и стала Келмер для Миля как вторая мать, а также большим другом. Она же вручила тонекли Милю в день, когда зацветал сад под окнами покоев его. Когда же подрос Миль, то отвела его Келмер в предел Ирдильле, и с радостью принят был он Иллиат в ученики свои. Но мало было маленькому эу доброго знания её, и потому отвёл брат Миля к самому Элкариту, ибо лишь он мог пробудить истинный Свет в сердце юного эу. И было так, ибо дан был Милю острый ум, и полюбил он играть с Элкаритом в шахматы, и Элкарит полюбил играть с ним, потому как нашёл во всём Светлом Доме достойного противника в юном Миле, и случалось сыну Иври и Лаан обыграть Златовласого. Под его же наставничеством и попечением обрёл Миль знание своё и каждый день и час, что не был отдан сосредоточенному труду его, посвящал соследованию и молитве. Долго упрашивал Миль отца и мать отпустить его из Светлого Дома, но боялись они, и первым – Тальми отговаривал Миля, ибо был Миль совсем не воин, не так ловок, как брат его, и силы его, и стати его не имел. Но взялся эу воевать на кухне Светлого Дома и печь áрьян (2), и вскоре истинно в том не стало ему равных!

^{(1) есть трава вéйрэ [véyre], она же любовно зовётся эулиен mil`, mil` mále зовут её арели, вереском называют её люди.}

^{(2) так называют эулиен áрьян [ár`yan] традиционный хлеб свой – круглый, душистый и пышный, который пекут они в каменных печах, и бывает арьян высок и ароматен, его же одного должно хватать на пятерых. Не режут эулиен арьян, но отламывают от него, ибо тогда может вкусить каждый доброго аромата его и под золотистой коркой узреть пшеничную щедрость. Много видов арьяна готовят эулиен из разного вида зерна. Есть арьян грубый и сытный, есть арьян нежный и лёгкий, подобно пуху, есть арьян с овощами, есть арьян тёмный, есть пряный. Но всегда пекут его эулиен много и с большой любовью, ибо хлеб и всё, что готовится от колосьев и их зерна – ценят они высоко, и труд, что связан с хлебом, у эулиен в особом почёте, ибо полагают эулиен это весьма богоугодным делом. Тех же, кто печёт хлеб, растит, собирает и трудится над зерном, называют эулиен и́хеленэ [íhelenē] – воинство Божие.}

Был Миль искусным пекарем и трудился над хлебом от колоска его до печи, но знали все также об искусстве его, которому научила его Иллиат и что перенял он от отца своего. И вот был день, когда пришёл Седби на кухню Светлого Дома и забрал Миля оттуда, потому как нужен был ему Миль среди приконных (3). И так стал Миль приконным и вечным спутником Седби в походах его, другом всех лошадей и коней эулиен, что разделяли с ними их ратный труд.

^{(3) так называют эулиен тех из лекарей, что трудятся над конями и лошадьми их в походах – нити́йвеодéргиени [nitíyveodérgieni] – то есть приконные, так как всегда они при всадниках и конях их.}

Положил себе Миль неизменное соследование во всякий час, когда нет войны и нет коня, которому он нужен в беде его. Когда же бывали дни роздыха между битвами или шло воинство дикой дорогой или же через селения – лечил Миль животных – домашних и диких, как эулиен, так и людей и даже арели. Высоко был оценен бесплотными именами и плоть имеющими дар его, и даже после битв, когда выходили эулиен собирать своих раненых и павших, звали многие арели Миля, дабы уврачевал он коней их. Многим золотом, ложью и силой пытался соблазнить Анкхали Миля служить ему и быть при его конях, но не дал эу своего согласия, и опечален был Владыка. Трижды пытался похитить он в битве и после неё Миля, дабы силой и колдовством своим принудить его. Но поручил Седби лучшим из воинов своих оберегать Миля и потому поставил шатёр эу рядом со своим, и на всякой встрече и при всяком общем решении желал видеть его среди воинов своих, и часто прислушивался к нему, хоть и был Миль далёк от войны, и приказов её, и знания её. Когда же не смог Владыка Смерти заполучить Миля и погубить его не нашёл случая – возненавидел его лютой ненавистью и задумал смерть для него от лошадей, а потому наказал воинам своим и Нурши – доставить Миля к нему живым правдой или неправдой, завтра ли или через сотни лет, ибо поклялся себе арели, что получит Миля и отомстит ему за то, что посмел эу отказать самому Владыке. Также было четыре битвы за Миля, когда собирались арели и нападали на лагерь Седби, дабы украсть эу и отбить его у народа его, и тогда вставали эулиен вокруг шатра Миля и защищали его, и сам Седби выходил против арели с мечом своим, и ни разу не смогли прислужники Бессветлого увести эу. Ради него, Миля, не побоялся Владыка затевать набеги и много вылазок предпринял, соединив их с войной против эулиен и человека или же разведя их. Но и Седби ценил Миля не меньше, и оттого всегда был Миль под его защитой, и лучшими воинами окружён, и молитвами их, и силой их. Много раз брался Седби тогда учить Миля воинскому делу и обращению с оружием, но не создан был Миль для войны, и один вид оружия пугал и смущал его чистую душу, а потому оставил Седби вскоре затею свою.

И была ночь одна в лагере Седби, когда уснул Миль, завершив труды свои. И вот явилась ему во сне прекрасная дева, чей лик был исполнен Света, а голос сладок, как мёд. Было платье её золотым и лёгким, воздушным, как пена, а шаги легки, как само дыхание. И, проснувшись, никак не мог эу забыть её. А вскоре во сне снова явилась ему светлая дева, и смеялась, и танцевала, и беседовала с ним, в общении же с ней нашёл Миль для себя великую отраду и успокоение. Её же шаги научился узнавать эу и засыпал каждый раз с Надеждой и тревогой, ибо ожидал во сне подругу свою. Среди Света и облаков, недосягаемой даже для его восторга виделась ему прекрасная дева, чья улыбка сияла силой тысяч Ирдиль и чей ободряющий взгляд придавал Милю сил и мужества в новом дне. Так длилась странная дружба их многие годы, но каждый раз, просыпаясь, не мог Миль вспомнить ничего о прошедшем сне и понять не мог, сон то был или явь, а может, и вовсе мечта, столь невероятная и светлая, что и совсем не от этого мира, но более всего корил себя эу за то, что не знает имени прекрасной девы, она же, как ни просил он, так и не назвала его. Но в дни, когда бывало Милю страшно и тяжко, когда сомнение или горе одолевали его – приходила та дева в сон его, и рассеивались подобно туману все печали Миля, ибо бежали перед звонким смехом подруги его. И многие годы дружбы их не знал Миль ничего о ней, но вместе соследовали они в молитвах и общались во снах, будто знали друг друга со времён Эйдена. И прозвал эу подругу свою Госпожой своей, она же называла Миля Светом своим, и было время их, что разделяли они во сне, полно смеха, бесед и танцев, ибо до встречи со своей Госпожой не ведал Миль, что силён в танце, хоть и были у него лучшие из учителей.

И была ночь, а за ней и другая ночь, и так много ночей – и не приходила прекрасная Госпожа в сон Миля, и как будто потерял он весь Свет свой и силу свою. Никто же из эулиен и друзей его не мог ободрить его, ибо всякую радость и Надежду утратил эу без улыбки и смеха Госпожи своей. И приказал Седби Милю вернуться в Светлый Дом, ибо стал эу совсем плох, и не ел, и не пил, и наполнилась страданиями душа его, и ни лекари, ни кони, ни элин, ни морковный сок не могли утешить его. И вот в ночь перед тем, как должно было вернуться Милю, снова приснилась ему светлая Госпожа его, но не было улыбки прежней на лице её и Света вокруг, но было темно всюду, и слёзы были на лице её. Тогда же увидел Миль, что нашёл её Бессветлый и пленил её, и теперь она пленница прихоти его и злобы. И смотрел Миль и не мог поверить глазам своим, ибо в траурном платье была Госпожа его и молилась сердечно. И слышал эу молитву её и голос её, что дрожал. Так узнал эу, что как никогда страшно Госпоже его, и не знает она никого в целом мире, кто бы мог помочь ей, ибо давно она потеряна для своего народа, и нет свечи её перед глазами Всеспрашиваемого. И проснулся эу и понял, что попала в беду Госпожа его и не знает никто о беде её. И тотчас, не сказав никому и никого не спрашивая, собрался эу в дорогу и сердцу своему, помнящему Свет возлюбленной, доверил путь свой. Но вот увязалась за эу Эзáра [Ezára] – дитя собаки и волка, спасённая им. Была Эзара из боевых собак, что натравливали на эулиен арели. Сила, мощь и право подзаконного мира были даны ей, а также собачья верность и доблесть. Когда была ранена Эзара и умирала – оставили её арели и забыли о ней, Миль же подобрал и спас её. Так осталась она в стане Седби, и всякий эу кланялся ей и почитал её. Ей же позволяли ходить, где она пожелает, и спать, где пожелает, а кроме того, кормили Эзару щедро и вкусно, и никто не принуждал её к битве. И не уходила Эзара от эулиен, ибо привязалась к ним, особенно к Милю, что спас её. За ним же ходила она всюду и защищала его в час опасности или битвы, и сам Миль любил её много, и высоко было почтение его к собаке той. Теперь же, как ни просил Миль Эзару отпустить его и не следовать за ним, смотрела на него собака и делала непонимающий вид, будто не знает речи эулиен и вовсе не понимает её. А потому ушли из лагеря Миль и Эзара вместе и в сердцах своих оба были рады тому. Была Эзаре по природе её открыта дорога до предела Анкхали, её же она помнила и знала. И вот провела она Миля дорогой надёжной и безопасной, и вошёл Миль в предел Бессветлого за границей подзаконного мира и по Свету в сердце своём искал Госпожу. И хоть были земли те пустынными и безлюдными – всюду были глаза и уши Владыки. И вскоре доложили ему, что сам Миль прибыл в предел его и бродит там. Тогда наслал Владыка туман и головную боль на эу, чтобы заморочить его, но не сбился эу с пути и не отступился. Тогда наслал Владыка на эу чёрный ветер невиданной силы, что подхватил его и понёс к нему. Но вцепилась Эзара зубами в платье Миля и удержала его. Тогда наслал арели на эу прекрасное наваждение – деву, подобную самой Данах, что была так мила, скромна и учтива, она же должна была отвести эу к самому Владыке. Но разгадал Миль наваждение и не смотрел в сторону девы-грезы, и не заговаривал с ней. Она же льнула к нему и молила его. Но вот зарычала Эзара, и рассеялось колдовство Владыки. И увидел Миль чёрный отрог и темницы на нём. И в одной из келий – томилась Госпожа его. Но были всюду острые камни, и земля выжжена, и стоял смрад, эу же выбился из сил уже, и тень убивала его. Тогда сказала Эзара эу, чтобы сел он на спину её и держался крепко, и быстро, как молния, пронесла Эзара Миля до самой темницы, тогда же воссиял Свет в сердце его, и так понял эу, что Госпожа его рядом. И собрал Миль все силы свои и стал крушить камень о камень, и Эзара скребла камень также и помогала ему. И вот отвалился от стены темницы большой камень, и вошёл эу туда и нашёл Госпожу свою там. Тогда же бросился он к ней, но остановила она эу и даже взгляда своего не подняла на Миля. Но взял тогда эу весь Свет свой и укутал им Госпожу свою и объял им. И взял на руки её, обессиленную, и вместе покинули они темницу и предел Владыки, он же ничего не мог поделать и приблизиться к эу не мог, ибо так велик был Свет его и сиятельная сила его, что пугала Бессветлого.

И пришёл Миль на цветущий луг и положил Госпожу свою там, тогда же поручил он себя рукам её и спросил её имя. И ответила ему Госпожа, что эу она и имя её Му́илле [Múille]. Тогда же поведала Муилле Милю историю свою.

Была Муилле из эулиен Эйдена, что жили там прежде исхода, и велика была радость её там. Но было предречено ей в детстве её, что найдёт Муилле истинный Свет свой, только отказавшись от Света истины. И напугана была Муилле и смущена много, и не могла понять предречённого ей. В день же исхода последовала она за Финиаром и народом его и вместе со всеми строила Светлый Дом, но не вошла под сени его, потому как отправилась за средним сыном Всеспрашиваемого, ибо, как и многие, надеялась исправить его. И поселилась Муилле в замке Мой и трудилась там, тогда же пострадала она от Седби и потому сняла золотое платье своё и оделась в траур, и ушла в дикое место, и жила там в покаянной молитве, и так потеряна была для народа надеющихся, но Надежды своей не теряла, а потому каждую ночь во сне отправлялась искать напророченный Свет свой, и так было многие и многие годы, пока однажды не увидела она Миля и не полюбила его, тогда же наблюдала за ним долго и, видя благородство его и доброту души, осмелилась войти в сон его и явиться ему, и поверить счастью своему. Но из-за бесчестия своего не смела она открыться ему и лишь во сне, как в грезе, общалась с ним, потому же и не позвала его она, когда поймал её Анкхали, ибо не смела и не желала погибели тому, кого любила. И, узнав это, припал Миль к рукам эу и молил не прогонять его и простить дерзость его, ибо Любовь повелевала им, и потому лишь осмелел он настолько, что не отводил свой взгляд и ныне посмел прикоснуться к эу.

Друг в друге наше спасение. Мы все спасаем друг друга, знаем мы о том или нет. (4)

^{(4) L. I. I. V. E. 14:30}

Честен был Миль в чувствах своих перед эу, и она не солгала ему, ибо знала, и знала уже давно, что исполнилось пророчество её, и нашла она истинный Свет в Миле, лишь прежде отказавшись от Света истины. Истинно не знаем мы, где благословение, где проклятие, где зло, а где благо, ибо в один миг одно обращается в другое по невежеству нашему и неверию! А потому поверила Муилле Милю и доверилась ему, как и во снах их, и взял эу возлюбленную свою и привёл в Дом свой, тогда же впервые вошла Муилле под своды его. И привёл Миль Муилле и Эзару к Финиару, и поклонился Всеспрашиваемый Эзаре и Муилле и приветствовал Миля. Тогда же умолял его эу об амевиль с Муилле, и не нашёл Финиар причин отказать ему. И созвал праздник великий, шумный и весёлый, ибо вернулась Муилле к народу своему и обретена им была вновь в Свете. И был пир в длинной зале щедр, и посадил Финиар Эзару по правую руку свою, а Миля и Муилле по левую руку свою, и славили их все и благословляли их. Когда же отыграл праздник амевиль и уединились Миль и Муилле каждый в покоях своих, то пришёл Седби к Муилле, ибо узнал её. И сказал, что желал бы при всех просить прощения её, но не посмел огласить совершённое, дабы утаить ото всех, что познал он прежде покорность её, силу и маленькую власть (5). И упал Седби в ноги эу, и слёзы были в глазах его, тогда же целовал он ноги Муилле и умолял о милости её, и трижды поручил себя эу и готов был принять любое решение её, ибо ныне и глаз на неё возвести не смел, но простёр свои руки и опустил голову, готовый к любой казни. Муилле же опустилась рядом с Седби и прощением своим отменила вину его, ибо ради Миля простила Седби уже давно, так как открыто было сердцу её, что стал он дорогой, положенной ей от Света к Свету её.

^{(5) так есть три места на теле эу, что запретны для всякого взгляда и имеют названия свои в златокровном народе. Есть эфтáх [eftáh] – «покорность» на шее эу и э́лрэ [élre] – «сила» на груди его, а также амаáна [amaána] – «маленькая власть», что скрыта тонгом. И таков обычай эулиен и учение их, что не должен никто видеть покорность, силу и маленькую власть, что даны эу, ибо так покроет эу себя великим позором и от Господа своего отвратится, пусть даже открыв одно из них.}

Так утвердились Миль и Муилле в пределе рода Щита и взяли покои рядом с Иври и Лаан. Эзара же поселилась в покоях Миля, и для неё поставил он кушетку из красного атласа в покоях своих, и подле Миля и Муилле провела Эзара все дни земной жизни своей, окружённая Любовью и почтением эулиен. Когда же старость забрала Эзару, распорядился Финиар, что любил беседовать с ней, погрести её как героя в месте том, где часто уединялись они для бесед, и ныне часто приходят туда Миль и Муилле и многие эулиен почтить память отважной и верной Эзары, её же верность и сердце живут в ингах эулиен и доброй памяти их. Счастье же и радость Миля и Муилле в Любви их – полно и совершенно. И трудится Миль, как и прежде, приконным, и в молитвах и во снах не покидает Муилле, когда же отпускает его Седби, то трудятся Миль и Муилле на кухне над хлебом вместе, и велико их попечение о народе смертных и всякой живой душе.