Текст книги "Эйвели. Часть первая"

Для добра нет маленьких дел, ибо всё, что устремлено на помощь человеку и Свету души его – величайшее из дел. А ежели кто возьмётся разубедить тебя и склонить к подвигам и делам громким – не друг тебе, но гордыне твоей. Ибо громкие дела славят своего творца, а дела тихие и малые – укрепляют того, для кого творятся. Так не вся ли слава твоя, эу, в Свете сердца человеческого?

Пестуй знание своё, что придёт к тебе, ибо оно вознаградит тебя, когда узнаешь ты благодарность человека не в словах его, не в звоне монет или громе труб, а в сердце своём, ибо будет открыто тебе, что ты совершил должное и сделал для того смертного, что мог. Когда же погонишься ты за благодарностью его и звоном смеха его, что дороже самого золота – не только пропадёшь и себя обнаружишь, но и весь Свет свой по пути растеряешь. Не место Свету в карманах души, открытых для похвалы. (3)

^{(3) L. I. I. V. E. 13:6—8}

Не оставила Эйвен попечением своим разорённое поселение и долго ещё оставалась там. Но была рука её сожжена до кости раскалённым железом, и не могла эу трудиться ею. Тогда взяла она на себя молитвенное служение, которому обучил её Керни, и так трудилась – днём и ночью, не зная отдыха. Те же, кто ходил в горах или задерживался на пастбищах до первых звёзд, видели свет в окнах старого дома. Но то был не огонь, разведённый арели, а Свет Эйвен. И видел это Анкхали, посрамлённый дважды, и больно уязвлена была гордость его. Тогда же положил он себе каждую ночь и утро мешать эу в молитве её, пытаясь проникнуть в неё, ибо в молитве открыто сердце эу всему миру, и душа его нараспашку. Никто же не охранял Эйвен в сердечном труде её. Но как ни пытался Владыка – не мог подступиться к эу, ибо вставал её Свет перед ним стеной и неодолим был для Бессветлого. Говорят эулиен, что крепок Свет молитвы Эйвен настолько, что можно утвердить на нём камень. Говорит Кихин, что молитва Эйвен – молот и наковальня духа её. Потому не смог арели ни магией, ни коварством своим подступиться к эу, хоть и была она одна и казалась беззащитной. Тогда положил себе чёрноковарный арели войти в сон эу и через него соблазнить её, ибо была она молода и готова к Любви, которой ищут все эулиен. Но не знала Эйвен сна и покоя в молитве своей, и не мог арели дождаться часа своего. Когда же был труд эу в селении окончен и рука её зажила, отправилась Эйвен дальше на север, по дороге перед глазами, по зову сердца, открытого всякому плачу и стону. Так нагнал её арели в первом же сне и явился ей во всём блистании своём, пленяющем и восхищающем разум, но не взглянула эу даже в сторону его, ибо смотрела душа её на Измаиль и утешалась его Светом. И дождался Бессветлый следующей ночи, чтобы предстать перед эу в обличии ином, бестелесном, и соблазнять её Светом. Но, войдя в сон эу, увидел арели – что слаб и нищ свет его перед Светом самой Эйвен, и снова не взглянула она в его сторону. Тогда на третий день искушал её арели силой, если покорится ему эу. Но не смотрела в его сторону эу, ибо был взгляд души её устремлён к Измаилю, и единый Свет был у глаз Эйвен и любимейшей из звёзд её народа. И сошёл тогда гнев на Владыку долгий и страшный. И призвал он воинов своих и свирепейших из арели и спрашивал их, как одолеть ему Эйвен, но не получал ответа. Тогда погубил он многих из них и разогнал оставшихся. Дик и страшен был Анкхали в чёрном гневе своём, ибо ядом уязвлённой гордыни, как укусом змеиным, был разъедаем дух его. Проклял тогда Владыка Смерти дитя Халму и Амахейлах, ибо в проклятиях был силён и сведущ. И легло проклятие Владыки чарами на эу, и сделалась она тотчас же невидима всякому доброму сердцу эу и человека. Для эу же нет пытки горше сердечного одиночества, ибо общение и соединение в улыбках и беседах ценят они превыше иных благ. Так недосягаема стала эу для всякого человека, эу и зверя, ибо закрыта была она, подобно накидке, злым проклятием арели. И нет во всём соцветье миров силы, чтобы разрушить и одолеть его, потому что назвал Владыка проклятие своё нерушимым, во всех же мирах есть его доля и право его велико, ибо тень – есть граница, отделяющая Свет от Света. Проложил её Анкхали между мирами и так поработил их. Не было Бессветлого Владыки – не было границ, был Мир един и был Светел, но было это так давно, что и сам он позабыл об этом. А я помню. Тот мир, что держит всякая душа в ладонях своих, колыбель наша с лазурным небом – дитя тёмных границ Владыки и Господнего Света. Что схватил бы взор или чего коснулась бы рука, будь всё лишь Светом сплошным? Те, что стоят на границах миров, на границе дозволенной власти, те знают, что любая тень и Свет имеют общее право. Как и общее начало. И нет ни у кого права истребить тень и оскорбить её, если не идёт она против человека. На его же защите стоит всякий, кто знает, как создан мир и устроен, кто имена и лица его знает. Не только лишь эулиен для человека, но мир весь в соцветье своём. Посильно, тайно и явно – светло. Никто же не против тени, но в том и подлость и низость Владыки – осквернить тень, поставив её на служение себе против человека и всякого Света. Восставил Владыка тень против Света и оскорбил тень. Возглавил её и обессилил. Применил к войне и обрёк на поражение. Но было это так давно, что и сам он позабыл об этом. А я помню. Ещё же помню – пытался Бессветлый запутать дороги Эйвен на пути её и чарами и коварством своим сбить с пути, направив к погибели души и тела. Ещё помню, как шёл по пятам за ней и всякое укрытие её обнаруживал для людей, ненавидящих эулиен. И много зла и боли претерпела от них эу, но не отступилась от пути своего и верной дороги своей не оставила. Так была эу много раз Анхкхали оговорена, и дурная молва ждала её в людях. Те же, кто не слушал наветов – не видели и не знали её. Но крепка и тверда была эу, несущая свет Измаиля, и трудом и молитвой выковала она душу свою неуязвимой, сосудом для Света прочным и чистым. И, видя это, старался Владыка обманом отобрать у эу силу и крепость её, лишив покоя. Много раз посылал он ей страшные известия о семье её и тех, кто был Эйвен дорог, надеясь испугать эу или смутить её разум, поколебать её твёрдость, ибо ему, как и всякой тени, достаточно и малейшей слабости Света, чтобы обратить его. Но тверда была Эйвен. И не знал Владыка, что делать. Каждую же ночь соединялась эу в молитве с отцом и матерью, а также родом своим и народом, никто же тогда и ничто не могло отвлечь и напугать её, и так не знала эу о своём одиночестве, ибо всегда был с ней Свет народа её и тех, кто любил её прежде.

Светел и долог был путь Эйвен, и многотрудной была дорога сердца её. Оклеветал её Владыка в народе смертном, назвав колдуньей и ведьмой, тогда же многие объявили на эу охоту. И сделалась эу изгоем, и всюду опасность ждала её, никто же из тех, что сохранил своё сердце в чистоте, не видел её по проклятию арели, те же, что желали ей смерти – легко могли найти эу, ибо сам Бессветлый вёл их. Многие годы прошли так, и узнало сердце эу о проклятии своём. Но не было и дня в жизни её, отданного печали, ибо была Эйвен в трудах своих, и сила её крепла и росла, распускаясь и оживая, подобно цветку в руках Халму, что поднёс он любимой. Сама же эу дыханием своим оживляла цветы, как могут лишь дети рода Золотое дерево, и Словом верным и доброй молитвой разоблачала чернокнижников учёных и тех, кто доверил магии силу свою и разум людей затуманивал ею. Долгие годы, шаг за шагом, следуя за эу, тщился Анкхали воззвать к крови арели в венах её, но обратилась кровь отца Эйвен в сердце его, едва Свет Амахейлах коснулся его, и был отвращён слух Эйвен от тёмного зова Владыки. Лишь зов золотого хетакаха из грубой нити на запястье своём слушала эу (4). И настал день, и упал хетаках с запястья эу, и отправилась Эйвен назад, в обитель свою, причаститься улыбок родителей своих и Света Дома своего, по которому так тосковала.

^{(4) часто бывает, что, отправляясь на служение своё из Светлого Дома, повязывают юные эулиен себе на запястье золотой хетаках из шерсти или грубой нити, как знак принадлежности своей к народу с золотой кровью, чей удел – служение людям. Ибо так решено было в пределах Эйдена, и таков долг эулиен, взятый однажды и единожды до самого конца времён и миров. Язвит нежную кожу грубая нить, напоминая о великой чести, выпавшей каждому эу, и многие из них возвращаются в обитель, лишь когда золотой хетаках подаст им знак – оставив запястье их.}

 
Efér whúldtil` hétakah
Wir édrē odríthatane, úmi hi,
Oh kémi híol, imh móiihi,
Átu íurenil` hédrehiléit al`rúnen Íydénē
Híioel` okwhétane etérlenirt.128128
  Когда упадёт хетаках
  С руки побелевшей, тогда я,
  О друг мой, буду спокоен,
  Ибо откроются врата золотые Ийдена
  Моему уставшему взору (эмл.)


[Закрыть]
 

Был же в молитвах Эйвен один из ретенти Светлого Дома, именем И́нге [Ínge]. Прежде был эу он другом, теперь же собеседником её и сомолитвенником. И с улыбкой отходила ко сну Эйвен, если удавалось ей найти в час молитвы сердце Инге, устремлённое к Свету.

Не сплю. Ночами я беседую с тобой,

Мой друг, мой Свет, моя обитель!

Я верю, – в сердце слышишь ты

Мои признания, что шепчу я как молитву.

Не смею имя называть твоё,

Но верю что улыбкой на лице дитя

Моя Любовь к тебе ещё вернётся. (5)

^{(5) L. I. I. V. E. 16:32}

И узнал об этом Анкхали, когда возвращалась Эйвен на мирную землю, и нашёл Инге. Тогда же направил он эу через лес, где охотился Инге, недоступной сделав для Эйвен иную дорогу. И пошла эу через лес. Тогда же охотился там Инге и преследовал зверя, и наслал Анкхали морок на зверя, и вошёл в него, и так заманил эу в саму чащу. Когда же обессилел эу в погоне – обратился против него и растерзал его. В то же время была и Эйвен там по задумке арели и видела гибель Инге и кровь его на земле и кронах.

Аhúun! Ahúun! Король леса идёт!

Аhúun! Ahúun! Рог злачёный поёт.

И все, кто слышат – преклоняются ниц.

Нет равных владыке средь животных и птиц!

Аhúun! Ahúun! Король леса идёт! (6)

^{(6) «Аhuun! Ahuun!» зовут эулиен эу песнь, столь любимую ретенти. Она повествует о великом Олене, владыке старого леса. «Аhuun! Ahuun!» кричат эулиен, провозглашая приближение короля. «Аhuun! Ahuun!», что значит «внимание!», «поберегись!», «дорогу!». Эту же песнь многие ретенти поют своим побеждённым, ибо так научили их.}

То не несчастный Инге растерзан был, но сердце Эйвен. Не было прежде в нём боли и страха, ибо сильна была эу против тихого зла их. Гибель же Инге поразила её, подобно ядру, пробивающему стену цитадели. Затуманился взор эу слезами и горем, и в беспамятстве бросилась она прочь из леса. Владыка же не преследовал её, ибо ликовал, возомнив себя ядром гибельным для крепости духа юной эу. Так увидела эу святую обитель на краю леса и пошла к ней. И вошла в неё, тихую и одинокую, и встала на молитву там. Велико было горе Эйвен и боль, страшнее тех, что знала плоть её от рук человеческих… Тогда же силы и дыхание жизни оставили её. Но не упала Эйвен, ибо верные руки подхватили её. Так отнесена была Эйвен в покои эу, что смотрел за обителью, и служил, и молился в ней. Там под молитвой его и заботой вернулось дыхание жизни в грудь Эйвен, и нашла она руку свою в руке эу, что ожидал пробуждения её. Он же, едва очнулась эу, увидел горе её и боль её сердца разделил с ней в безмолвной молитве. Он же поднёс ей тёплое молоко, но дрожали руки Эйвен и холодны были, и не могла она удержать ничего в руках своих. Тогда опустился эу перед Эйвен и принял руки её в свои, и согрел их дыханием своим. Когда же коснулось тепло дыхания его сердца Эйвен, подняла она глаза и увидела эу, что был перед ней. Тогда же коснулся Свет сердца её небес Эйдена, ибо увидела Эйвен тепло заботы и Свет нежный, что озарял глаз его небесный цвет, и так узнала она эу, и назвала его.

Знали в Светлом Доме его прежде как Келлéйни [Kelléyni]. Но покинул он пределы его вскоре после Эйвен. И спросила Эйвен Келлейни, разве возможно эу видеть её, ибо проклятие Владыки Смерти на ней. И ответил ей Келлейни, что не знает о проклятии её, но вот уже который год, оставив обитель эулиен, не знает и не видит никого, кроме Эйвен, в сердце своём. Был Келлейни из тех эулиен, что тихи, подобно весеннему ветру, и взгляд их отяжелён Светом сердца, что исполнено нежности и Любви, а потому ходят они, опустив его, и не смеют поднять глаза на тех, кто дорог им, чтобы не смутить их, не растревожить. Всю юность свою почитал Келлейни Эйвен и прислуживал много учителям её, чтобы быть рядом с нею и утешать свой взор близостью её Света. Но видел он, как дорог стал Инге сердцу Эйвен, и потому отступился. Тогда же желал он стать Исполином Светлого Дома, но Финиар запретил ему, и вслед за Эйвен оставил Келлейни обитель эулиен, и взял покинутую обитель близ леса, и служил там Богу и Свету той, что почитал спасением. Ныне же встретились они, и горько оплакивал Келлейни страшную гибель Инге вместе с Эйвен, не открываясь ей и не смея поднять глаз к Свету её. Тогда же пришёл Нурши на крик господина своего, ибо изошёл злобой Владыка, и задрожали своды чёрной цитадели его, потому как порушено было проклятие его, и эу увидел Эйвен. И не мог ответить Бессветлый, как так вышло, и не мог Нурши успокоить его. Эйвен же и Келлейни оплакали Инге и Берёзовые похороны устроили ему. Когда же замолкли молитвы их и песни, пожелала Эйвен вернуться в Светлый Дом и просила Келлейни пойти с нею. Он же ответил ей, что нет ему, недостойному, места в светлейшей обители, но он с радостью проводит Эйвен, если она позволит ему. И так пришли они вместе к стенам Светлого Дома и встали у порога его. И поднялась с поклоном Эйвен на ступени его, а Келлейни остался внизу, ибо не смел войти. Тогда спустилась Эйвен к Келлейни и подала ему руку, позвав за собою. И ответил ей Келлейни, что сделает всё, что попросит его госпожа, и так вошли они вместе в Светлый Дом, и привела Эйвен Келлейни к Финиару.

Велика была радость Финиара при виде Эйвен, и крепки и светлы были объятья их. Тогда же заметил Финиар Келлейни и приветствовал его светло, и подозвал его, и пришёл Келлейни с поклоном до самой земли. И спросил Финиар, что привело Келлейни в Дом его? И обратил эу свой взор к Эйвен, и сказала она Финиару, что ожидает милости его, дабы соединил он её и Келлейни по закону Любви как жену и мужа, ибо так желает сердце её. И спросил Финиар Келлейни, желает ли он того же? И упал эу у ног Финиара и целовал край платья его. Тогда же поднял его Финиар, ибо видел, как дрожит он и как смущён, и принял Всеспрашиваемый Келлейни в объятья свои, и спросил его: – Друг мой, Келлейни, чего же боишься ты? Отчего дрожишь? И ответил ему Келлейни: – Господин мой, не сочли Вы крепким меня для охраны Эйвен, как могу быть я ей мужем? Недостоин я Эйвен, в том и весь страх мой. И сказал ему Финиар: – Успокойся, друг мой. Если не ты, то кто же достоин её? И признался Келлейни: – Не знаю, господин мой. И ответил ему Финиар: – И я не знаю таких, Келлейни. И я. Так свершилась судьба Эйвен и Келлейни, уготованная им Финиаром, ибо знал он и видел истинную Любовь в сердцах их. И потому не допустил Келлейни до служения Исполина, дабы в положенный срок принял он Эйвен в жёны. Соединившись же, нашли эулиен силу и крепость друг в друге, ибо, истинно, не по слабости Келлейни отказал ему Финиар. Так стали Эйвен и Келлейни муж и жена, и взяла своё право неизреченная нежность сердец их и твёрдость их духа на пути их. А потому потребовал Халму праздника в честь Эйвен и Келлейни, и сам прислуживал им, и новую радость находил в том.

Когда же отыграл первый день праздника их в Светлом Доме, вошли Эйвен и Келлейни в покои Эйвен, и взяли покои ближайшие и соединили их, и так разлился Свет Любви их, и воссияли свечи счастья их в покоях любящих. Там же ныне твердыня их и покой, а Эйвен и Келлейни – верные стражи улыбок Светлого Дома, неутомимые в радости и твёрдости против всякой тени. И многополны покои их, звенят голосами и молитвами, ширятся смехом, ибо многие приходят к ним, и велика Любовь эулиен Светлого Дома к Эйвен и Келлейни.

Там, где крепок Свет Любви в обители эулиен – там покой и умножается радость. Нет же покоев во всём Светлом Доме, где не возликует душа, влачащая тень свою, и не сбросит тяжесть её в объятиях Света. Крепки стены дома эулиен, но каждому место найдётся в них и покои, где облечётся душа новой радостью, точно ангельским платьем. Так, когда приходит жена или муж не из Дома в обитель, то входит в покои супруга, тогда же расширяют их, и так становятся покои мужа и жены соединены небольшим проемом, аркой, завешанной тканью, и так в покои каждого можно попасть через дверь из коридора, с террасы или через покои супруга. Войдя же в покои свои, зажигают эулиен белые свечи, и многие светы приходят в покои через стены резные и янтари. И горный хрусталь в витражах мелкой огранкой осыпает всё блеском и Светом, и полноцветием дышит обитель в бликах величественных витражей из цветного стекла. Там же, где крыша, венец Светлого Дома – гранёный хрусталь в объятиях дерева ночью звёздам вторит, умножая их славу, а утром многолучистые искры посылает в обитель. И стены резные, и янтарь, и атлас – всё Света сияние приумножает, и так Дом дышит Светом. Там мельчайшей резьбой покрыты колонны, каждый дюйм, каждый выступ стены или свода. Там звенит тишина звонким смехом детей и влюблённых, там музыка бродит по террасам и светлым пределам, там своды резные тянутся в небо, и Дом весь парит в нескончаемом Свете, и тает, как сон души, прежняя тяжесть и грусть в онемении, поражена, уязвлена лёгким дыханием жизни. Там…

О сладость моя, моя светлая крепость!

Звенящий хрусталь твоих витражей

И солнца искринки, их дрожащие блики!

Лишь вспомню, и сердце летит и поет!

Светлым весельем и крепким покоем

Держат руки твои мою грешную душу!

Вся роскошь моя – воспоминания

О тебе, о обитель Надежды моей.

Там залы просторны и полнятся смехом,

В них ветер колышет лёгкие ткани,

И солнце рассыпалось по полу в бликах!

И сквозь резьбу твою всюду танцуют они!

Там золотом залито всё по утрам,

Горят янтари и взоры блестят!

Там свечи и вечно выпечкой пахнет,

И бродит элина седой аромат

По террасам резным и коридорам.

Там сумерки слаще самого молока,

Ибо светом из окон, как рой светлячков,

Под небо, мерцая, возносится город воздушный,

Где в каждом покое лучится Любовь,

И даже когда погашены свечи…

О моя радость, что ношу я с собой…

Отраженье Ийдена из древа и камня —

Утешение сердца в минуты печали,

Неодолимый мой тайный светоч Надежды!

Я теку в твоих венах ледяными ручьями,

Я ясеня крепость твоих стен многосветлых,

Я весь – аромат твоего цветущего сада,

Я птиц голоса в резных твоих сводах,

Я пламя свечей в господних покоях!

Я порог твой для мира, моя светлая память!

Ni vol` ev mo el`máyl áyrem ítahenē, ke íwi táen evyótil` amráninnil` Íii, éye Íl`iē Íiē Il` ítamil` nírtenē tíah`!129129
  Не будет во всём мироздании отныне стен, что уста твои посмеют назвать Домом, едва Светлого Дома Свет коснётся очей твоих! (эмл.)


[Закрыть]

Звенье семьдесят седьмое. Возвращение Урми из изгнания. Улыбка Финиара

И был день, вскоре по возвращению Урми с полей близ Тумраг, куда призван был Седби, и забыли себя в светлых трудах своих Урми и верная его Имриль. И были они далеко от прежнего обиталища своего, и были в людях, и воздвигали дома Божьи. Тогда же узнал один из селян в них эулиен по Свету их, и взял лук и стрелы, и преследовал их, пока не остановились муж с женою на полуденную молитву. Тогда же и выстрелил человек в Урми. Но прежде того увидела Имриль стрелу и услышала звук её, и взметнулась как пламя, и упала на грудь мужу своему, и прижалась к нему и заслонила его телом своим, и так попала стрела ей в спину. И прежде чем оставить прежнюю обитель духа своего, узнала Имриль, что исполнилось жизнью чрево её, и так был у неё ребёнок от дражайшего мужа её.

И видел человек итог дел своих и смертный ужас на лице Урми, и устрашился содеянного, и бежал в страхе. Эу же поднял возлюбленную свою на руки и, встав на колени, молился в голос, вопия к небу. Тогда же просил он небесного господина своего забрать весь Свет его, дабы перешёл он к возлюбленной его, пусть даже приведёт его самого к погибели. И по молитвам его разделил Господь милостивый Свет их, и вернулась жизнь в Имриль, и обрёл её Урми в объятьях своих. Тогда же извлёк он стрелу из раны жены своей и усмирил ток крови её. Но была рана эта сурова и глубока, и не могла Имриль ни вздохнуть, ни сказать и слова, и жестоко страдала от боли. И пел ей Урми, усмиряя боль её, и не отпускал руки её. И не мог отойти от неё ни на миг, дабы не потерять её снова. Видел же Господь милостивый Любовь его и заботу, и дал Имриль мирный сон на руках мужа её, и смог тогда Урми собрать трав и сделать мазь для жены своей. И сильна она была не соком трав и силой их, но чистой Любовью Урми и заботой о милой его отравительнице. По ней же, нежнейшей, исцелилась Имриль, и рана её зажила вскоре. И по сроку, положенному ей, исполнилась Имриль Светом новой жизни и родила сына мужу своему. Так был рождён первый из детей Урми, сына Фьихлие, дочери Эликлем, дочери Финиара, от Имриль, жены Урми, по исходу эулиен, на мирной земле, в Бри́йде [Bríyde] (1), в Сумеречные времена.

^{(1) Брийде – так именовали эулиен одно из поселений своих в сердце мирной земли, между аббатствами, где и жили, скитаясь, Урми и Имриль в годы изгнания.}

Тогда же видел Финиар в Зале своём трепет свечей детей своих и послал эулиен Светлого Дома в Брийде узнать об Урми и Имриль, и вскоре принесли ему весть о гибели эу, отведённой Любовью Урми, и узнал Финиар о том, что случилось. И, узнав о том, послал Финиар Итерлена, искусного в уговорах, за изгнанниками, чтобы вернуть их в Светлый Дом. И пришёл Итерлен в Брийде и принёс Урми и Имриль весть от Финиара, и позвал их вернуться в Светлый Дом по просьбе господина его. И взял тогда Урми жену свою и сына, и вместе с Итерленом вернулись они в Светлый Дом. И встретил их Финиар на пороге его и принял в объятья свои. Тогда же принял он дитя из рук Имриль и, взяв его на руки, нарёк его Нэ́ри [Néri]. Так был возвращён Урми из изгнания своего и прощена Имриль, и вошли они в право Светлого Дома и поселились в пределе своём, подле Фьихлие и Анаиля, Финиар же по возвращению их собрал праздник, какого не было до того в Светлом Доме. И велика была радость и торжество сердец в нём. И всякое сердце в Светлом Доме держалось сердца любящего, и лишь господин его не знал, к кому придти в неполноте своей. И сокрушался Финиар о сердечной неполноте своей, и тосковал о возлюбленной своей, ибо прошло с того дня, как расстался он с Эин-Мари, уже много лет, и не первую сотню их не видел он светлейших глаз её.

Im vol` íshun im ev el`ízmor ra el`а́rnumane arm el`Éin-Marí, slúhtan ítam ínehi éje isít nói, im anírtetan, íglevelemal` Fíniár ro Íl`e Iy. Im híleimal` Fiel`líē, ke mu ni níval` ev ek ítchrok. Im íniral` no nívhi, im hímual` íiydol ev el`séum wer niv`h, а́tu et terh úlret ízmor ínehi ev el`Il` nírtenē Fiel`líē. Im íniral` no ev el`nírten nívhi étte ízmor im hímuan térlenirt, etérlenivtane ev ül`, vol` tit nóel`. Úmi a íterlenal` Fíniár Fiel`líē ü а́uh ínehi, tа́mu lih`in ev el`Il`i el`Íi, kem ültental` ret ímorenē Íl`ē Íiē im ret tert nírturu éje érki ahа́rl`e nói, а́tu mo Íl`i Íi vol` ínirh ret kevh ü el`róss. Im íshun f`híhal` vhéi im ek vhéi f`híhenal` Fíniár im Fiel`lí. Im atа́nal` Fíniár, ke íl`retet eyndú wn, aké im kemtа́l` Fiel`líē íte. Ra shaа́bel` a nívhi téntāl` no, ke tit níi ha а́vre. Im atа́nal` nóy Fiel`lí, ke muy ev el`hí terh éul iwrа́il` ok`in eyndú. Im atа́nal` Fíniár, ke enír ha а́vre líl`ei Íl`ē Íiē, Fiel`lí a atа́nal`, ke hi Íl`ē Íiē foht, kée evhéme nói, ov, а́ke, ev ek ítchrok – wn im vo hi nói. Im ül`imadal` íl`mad ü nim Fíniárē, kevh ül`imad kа́ylah úmar el`sа́bhv íshunē. Im atа́nal` Fíniár, ke а́ku ítamē vo whri érke íiē im víe nói. Íl`madal` a Fiel`lí nóy eylái im téylal` eynа́ril` nívhi, im а́rmumal` nói, а́tu vol` whri érkē ev Íl`iel` el`Íi írnuitam ev niv`h év ek íthcrok im réytal` nivh i hío éke. Línal` Fiel`lí, Fíniár a írnumal` ü el`а́uh, Im íl`mad írnumal` ü el`ním nói. Im eyndú vol` ev el`híe nói.130130
  И была ночь, и в тоске по оставленной прежде Эин-Мари, укоряя сердце своё за печаль его и скрываясь, блуждал Финиар по Светлому Дому. И встретил Фиэльли, что тоже не спала в тот час. И увидел он её, и искал утешения в беседе с ней, ибо так мог утолить тоску свою в Свете глаз Фиэльли. И видел он в глазах её ту же тоску, и ищущий взгляд, устремлённый в небо, был знакóм ему. Тогда же привёл Финиар Фиэльли на башню свою, самую высокую в Светлом Доме, куда поднимался от дел Светлого Дома и откуда мог следить за каждым пределом его, ибо весь Светлый Дом был виден оттуда как на ладони. И ночь дышала ветром, и этим ветром дышали Финиар и Фиэльли. И сказал Финиар, что находит покой здесь, потому и привёл Фиэльли сюда. По молчанию же её понял он, что знакомо ей это место. И сказала ему Фиэльли, что лишь в сердце может эу обрести подлинный покой. И сказал Финиар, что считает это место сердцем Светлого Дома, Фиэльли же сказала, что сердце Светлого Дома там, где господин его, а, стало быть, в этот час – здесь и есть сердце его. И взошла улыбка на лицо Финиара, как всходит солнце после тёмной ночи. И сказал Финиар, что, кроме сердца, есть у каждого дома и душа его. Улыбалась же Фиэльли ему в ответ и просила простить её, и оставила его, ибо была у кого-то в Светлом Доме нужда в ней в этот час, и поспешила она к сердцу тому. Ушла Фиэльли, Финиар же остался на башне. И улыбка осталась на лице его. И покой был в сердце его (эмл.)


[Закрыть]

В груди растопленное солнце Светом

Весь мир объемлет, упиваясь взглядом.

Кто Светом тем благословлён – лишён печали,

И взят Любовью покой его души. (2)

^{(2) L. I. I. V. E. 4:46}