Текст книги "Эйвели. Часть первая"

Не бойся повторять «люблю!», «люблю!»,

Пусть повторишься ты стократ.

Не дай Господь тебе однажды осознать,

Что не услышала любимая тысячекратных

Признаний, что ударами в груди

Ей сердцем поручённым заходились. (1)

^{(1) L. I. I. V. E. 20:3}

Жил в то время в Светлом Доме эу, именем Ида́и [Idа́i]. Нежное сердце и добрейшая душа – вот были все сокровища его. Так случилось, что зло человека и ненависть его к эулиен отняли у Идаи отца и мать, и остался он один, будучи ребёнком. Тогда же взял его Олений род в попечение своё, и были дни, когда сделалась Элигрен наставницей его и другом. Ныне же вырос Идаи и сокровищ своих не растратил, но щедрость сердца вывела его из Светлого Дома и направила к людям, которых любил и почитал он, которым отдавал он себя без остатка в труде и служении, как положено эулиен. И случилось Идаи добрым делом своим, верным словом своим и мягким нравом встать на пути Изосара и тем прогневать его. Не прощал и не терпел Неоглашаемый вставших на пути своём и попиравших власть его и учение делом и словом. Так выследил он эу и взял его. Случилось же это вдали земель Неоглашаемого, но была его ненависть к эу столь велика, что не стал человек возвращаться в замок свой, но велел соорудить машину из железа и дерева, что сокрушала бы кости любого, помещённого в неё, и превращала их в крошку. И по указу его и рисункам соорудили люди такой механизм, и поместил туда Неоглашаемый ненавистного пленника своего, и затрещали тогда кости его и захрустели, и лопнули все и обратились в пыль. Не услышал Неоглашаемый ни крика, ни стона от эу, ни звука, кроме скрежета костей его, и оставил его, и ушёл, объятый досадой. Уколола же тогда тревога и боль сердце Элигрен, что была неподалёку. И искала она, и нашла Идаи в объятьях машины, погубившей его. И растворила Элигрен железные створки её, и приняла оттуда эу и так принесла его в Светлый Дом с великим почтением и осторожностью. Окружили тогда эу лекари Дома его и совещались. Не покинула жизнь тело эу, но собиралась в путь. Не было на теле эу ни следов, ни ран, как и ни единой целой кости не было в нём, и второе дыхание жизни оставило его. Собрали тогда лекари кости Идаи и скрепили их как могли, большего же не могли сделать они для эу. Крепко молились тогда эулиен над ложем его, и сам Дууд предстоял им, тогда же позвали они госпожу свою Эликлем от трудов её, дабы взглянула она на Идаи и укрепила его Светом своим. И пришла Эликлем, и ужаснулась. И слёзы потекли по щекам её. Тогда же расступились все, и ударилась в огненный танец свой ветроногая Эликлем, и танцевала для эу, пока не потекла её кровь по полу и не упала она без сил. И подняли эулиен госпожу и принесли в покои её, где очнулась она и молилась. И пришёл к ней светлейший муж её Итерлен, и склонился перед госпожой своей, и омыл ноги её после долгого дня, и так уснули они тихим сном своим, склонившись друг к другу. Задержалась жизнь в теле Идаи, восхищённая танцем госпожи его, но бессильны были эулиен утвердить её в разорённом доме её. Совещались тогда лекари и позвали Нив, в ночь посидеть с эу. Так сказал ей Иеи, покидая её, присмотреть за ним и не оставлять Надежды, ибо если переживёт эту ночь Идаи, то есть Надежда, что жизнь его не покинет. Но что называем мы жизнью? Погиб Идаи в теле своём, поражённый в крепости своей. Не слушались более члены веления его и не повиновались ему, ибо умерли. Не осталось в них жизни и силы, и горьким сном спал Идаи на пороге белой вечности. Но осталась Нив подле эу, и молилась, и любовалась им, ибо был Идаи мил, и спала улыбка на лице его, ибо ныне, на пороге смерти – не ведал эу прежней боли. Когда же отыграла ночь и вошла Ирдиль в право своё, открыл эу глаза – единственное, что живого осталось в нём, и нашёл себя в Доме своём, окружённым свечами, Светом и заботой Нив. С боем и хрипом приходило дыхание к нему, и с трудом собирал он речь для рождения её в горле своём, но едва склонилась над ним Нив, сказал ей: – Oh, anírtin, hi, ni nörane Íl`ē! Íldo/ar úramoren, ámenane áhē!123123
  О, слепец я, не знавший Света! Благословляю дороги, соединившие нас! (эмл.)


[Закрыть] И смотрел Идаи на Нив и не видел ущербности её, ибо лишь очи тела видят недуги его, сердца же око видит истину. И смотрела Нив на эу и не видела смерти тела его, ибо нежнейшим Светом исполнен был Идаи в сердце своём. Так увидели сердца эулиен Свет друг друга и узнали его, и возжелали его больше жизни и благ её, ибо Любовь коснулась их. И улыбалась Нив Идаи, и глаза его улыбались ей.

Долгие месяцы не отходила Нив от эу в заботах о нём, засыпая подле ложа его, прежде чем окрепло тело его и боль отступила. Тогда позвали эулиен Финиара, и спустился он в предел лекарский к Идаи и Нив, и сочетал их в Свете по просьбе их, и так утвердились они как муж и жена в праве Любви своей. Не очнулись члены эу в силе своей, и прежняя крепость не вернулась к ним, и не чувствовал он их и не чувствовал ими, но кожей своей, и мог говорить и научился улыбаться, глядя на Нив. Велика их Любовь и чиста, совершенная в Свете своём. Кто видел её однажды – тот слёзы свои позабыл. Много счастливцев под солнцем, соединённых Светом, многих из них я знаю, но мало из них счастливее Нив и Идаи.

Звенье семьдесят пятое. Падение Исепты. Аэндин Исептери и Эйнури

И был день затишья, когда собирались войска с силами между битв. Долгое время провёл Халму в битвах и походах, долгое время не видел жены своей и детей, лишь кровь и боль. Был Халму могуч и крепок, но поселился в нём великий недуг, что одолевал его, ибо тосковал он по жене своей и исцеляющей нежности её, и жажда точила его и делала его слабее. Без Света возлюбленной сгорал арели в огне своём, и так вернулся он в лагерь Седби, где был предел лекарей и стоял шатёр жены его. И вошёл Халму в шатёр Амахейлах и просил исцелить недуг его. И обратилась Амахейлах к мужу своему и увидела жажду, что терзала его. Тогда взял её Халму, и легли они там же как муж и жена, и так исцелила эу великую жажду мужа своего. И по светлой страсти их и нежности неодолимой и медовой был ребёнок у Амахейлах от воинственного арели, и родила она в срок дочь, равную красотой своей матери и нравом равную отцу своему. Её же нарёк Финиар Áэндин [Áendin], Родник. Так была рождена Аэндин от Амахейлах, дочери Фьихлие, дочери Эликлем, дочери Финиара, и от мужа Амахейлах – верного её Халму, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, в Сумеречные времена. Когда же поднесли арели дитя его – заплакал он, но были слёзы его чисты и исполнены Света, и дрожали руки его, что прежде были полны силы. Отвратился Халму в те дни от битв и ратных дел. Всё время, что принадлежало ему, отдавал он Аэндин. Рядом с ней становился он кротким и тихим и много смеялся, перед её же просьбами и улыбкой был он бессилен. Изменила Аэндин прежнего Халму, так узнали эулиен небывалую нежность, что скрывал он, и твёрдость в послушании своём, что взял он в заботе о дочери. Многих учителей и наставников нашла Аэндин в роду своём, многие из рода Щита приходили учить её. Но всем наставникам своим предпочитала Аэндин отца своего, Халму. Он же учил её о народе своём и как распознать козни арели. Когда же подросла Аэндин и окрепла, то сами Седби и Элкарит учили её, ибо никому более не мог доверить своё сокровище Халму. Так выросла Аэндин крепкой в молитве и зоркой сердцем своим, от отца же своего взяла она знание его народа, а от матери Свет народа эулиен. Не было в сердце её страха, но жажда помощи тем, кто нуждался в ней. Едва же коснулось эу знание её, умоляла она родителей своих отпустить её, дабы встала она на защиту человека, как положено эулиен, и так среди смертных нашла служение своё. Долго противился воле её Халму, ибо не желал отпускать дочь от себя, страшась за неё. Но была Аэндин настойчива и в намерении своём тверда, её же просьбы и мольбы лишали отца её всякой крепости, и так он уступил ей.

Много странствий выпало на долю Аэндин, и везде, где пролегал путь её, слышался звонкий смех её, и нуждающиеся обретали защиту. Трудный долг взяла бесстрашная эу, ибо словом и делом встала она против магии арели и всякого чародейства, что сеялись в людях. Ополчились против эу многие народы арели и бесовское племя. Светочем Любви и Веры сияла она во тьме их злобы. Так и донесли Анкхали, ибо сочли Аэндин весьма опасной. Долго следовал за ней Владыка сам в обличиях своих, оставаясь неузнанным, многих из верных ему посылал ей вослед, никак же не мог он найти случая погубить Аэндин, ибо страшился её.

Случилось Аэндин уйти в странствиях своих далеко-далеко, за северный ветер, что не знал её. Там нашла эу обширные земли на границе миров, где были арели ещё сильны и досаждали людям кознями злоказёнными и страшной данью. Окутало магией и чарами народ смертный тёмное племя, и жестоко страдал человек в том краю. Так и решила Аэндин остаться там. И поселилась она в руинах башни и оттуда стала учить народ об арели и кознях их, о силе, что сильнее их тени и может разбить их чары. Тогда же и понял Анкхали, что не может больше ждать. И взял он тень свою, и поднялся на ней до самых небес и грозовой тучей, что распласталась до самого горизонта, пришёл в тот край, и спустился в расселину между скал и опустился до самого её дна, где, убаюканный им прежде, спал во мраке поверженный им Исéпта [Isépta], строптивый демон, коварный и алчный, что в первые дни посмел соперничать с ним, оспаривая тьму и власть Владыки. Был Исепта повержен и ввергнут во мрак, где, убаюканный Данах, спал. Но ни злобы своей, ни умения своего тёмного не растратил он. Так возненавидел Анкхали юную эу, что обратился громом и стал кликать Исепту. И рокотали горы, сотрясаясь, и встала повсюду ночь. И распростёрлась подобно крыльям власть Анкхали, и видели все лик его с небес до земли. Тогда вышла Аэндин из башни своей и взяла меч у порога её, поднялась к ущелью, где была тьма, и видела Владыку, и Владыка видел её.

О, там, в глубине твоего естества,

Где дремлет первозданный мрак,

Вспомни, что породило тебя,

Вспомни, как свободный огонь искрит.

Ты выше небес и шире миров,

Твои крылья несут все стоны,

Твоя власть велика, твоя крепость прочна,

Но не раб ли ты тени своей?

Черна твоя власть, сильна твоя власть,

Неподступным заклятием скован твой щит,

Но вспомни, что породило тебя,

Вспомни, как свободный огонь искрит.

Ты древнее самой своей госпожи,

Магии, что короной сковала виски,

Ты ею прельщён, подкуплен ты ею,

Но помнишь ты или нет:

Вспомни, что было, прежде всего —

Из огня рождается Свет.

И взметнулась тьма, и упала в ущелье, тогда обрушилось оно внутрь и увлекло за собой скалы. Так пробудился Исепта и восстал, и поднялся перед эу, и вышел к ней в облике тёмного человека, и гнев его был совершенен, и взгляд его плавил камень. Ужасен был его лик, и красота его остужала кровь. Тогда выронила эу меч из рук своих, ибо ослабели они тотчас. И в чистом небе гремели громы, как боевые барабаны арели. И сердце эу не знало покоя. Была же Аэндин бесстрашием в отца своего и Светом в мать, потому усмирила сердце молитвой и вышла к Исепте в соследовании сердечном, и так вне тела встала перед ним. Был Свет Аэндин теперь вне плоти и был без щита и опоры, но и вне обители своей, а потому – сиял всюду. И слепил Исепту, и язвил его, как огонь, что обжигает и испепеляет в дым. Тогда перешёл Исепта в плотный дым, подобный чёрному дыму над вулканами и горящими городами, и молнии его блистали и сотрясали небо. Собрал он силу свою и исторг из чрева своего мрака удунаи, чудовище, каких не видел прежде свет, по имени Ивферáт [Ivferát], и встал Ивферат от неба до земли, и рыком своим разметал камни. И открыл Ивферат пасть и поразил эу смрадом её. Но вошла эу в тень его и обличила его в слабости его. И увидела эу, как уязвили слова её зверя, и заскулил он, как щенок, и сжалась вся тьма в камень сердца его. Тогда заглянула эу в глаза Ивферата и нашла их цвета майского неба. Чёрной пеленой затянуты были они и горели желтым пламенем, за ними же – увидела эу беззлобный взгляд, что полон печали. И опустилась тогда Аэндин перед зверем, и коснулась мрака его с миром и лаской, и разделила Свет свой, часть же его вложила она в глаза зверя, и раздался гром, что сотряс подзаконный мир, и отошёл мрак, как будто сдул его ветер, и так увидела эу юношу, что стоял перед ней, такого же эу, как она сама, не арели, не удунаи. Исепта же закружился вихрем, но встретились тогда взгляды двух эулиен, и соединился Свет их, он же остановил и обессилил демона. Тогда же иссяк Исепта в праве своём и естестве, и изошёл в небытие вечное, будто и не было его прежде. Так пал демон, поверженный во мраке своём, эулиен же назвались друг другу, и узнала Аэндин имя пленённого эу – Эйнýри [Eynúri]. Был он прежде заступником этих мест, оставив Светлый Дом задолого до Аэндин, но застигнут был врасплох арели, и чарами их омрачён, и изменил облик свой, превращённый в зверя Ивферата. Сердце же его, лишённое Света, обессилело, и был для себя самого он погибшим, до того, как коснулся Свет Аэндин сердца его, и узнал его, и пробудил его. Тогда сказала Аэндин, что не верит власти Исепты и Анкхали, ибо не могут они сотворить ничего к жизни и силе, так как лишь Любовь способна творить и оживлять, а потому поняла она, что Ивферат – лишь мрак, наведённый на живое сердце, изменённый облик, ибо такова суть всяких чар и колдовства – изменять природу того, чего коснётся, и изменять облик его. Тогда же в почтении поручили эулиен себя друг другу светлым ифхёлье и как жених и невеста вернулись в обитель свою. И лишь коснулись небес последние слова молитвы Финиара, произнесённой над ними, взял Свет их соединённый всю власть свою, силу и право и просиял так. Видел Владыка тогда падение и крах Исепты, и отравился воздух от яда его, и криком кричал он, подобно тем, которых терзал он и мучил в гневе. И потому прозвали эулиен Аэндин Исептэ́ри [Iseptéri], что можно читать как Усмирившая Исепту, и так называют её ныне, хоть и противится Аэндин прозвищу своему, ибо милее ей «Íl` híol»124124
  Свет мой (эмл.)


[Закрыть] из уст возлюбленного её Эйнури.

Так, соединившись, Аэндин и Эйнури укрепили Свет Дома своего и в блистании славы его вошли в праве своём. Вместе взяли они служение своё и разделили его. Тогда же пришёл Финиар из покоев своих с поклоном Халму. Добрый блеск глаз его господина раззадорил улыбку арели. Так узнали эулиен всю хитрость арели и силу их, на какие способен народ их, когда встаёт лицом и сердцем к Свету. И был праздник со смехом и танцами в честь Аэндин и Эйнури, но восхваляли все Халму и Амахейлах, что изменила природу мужа своего. Сами же влюблённые эулиен оставили вскоре Дом свой, ибо долг их и служение лежали вне его. Ныне путь их – по следам тени арели и магии их, в обителях, школах и там, где толпы внемлют им.

Звенье семьдесят шестое. Восхождение Эйвен. Эйвен и Келлейни

– Разум, не верящий сердцу, ищет поддержки в магии. Тот же, кто доверился сердцу, обрёл силу бóльшую, – говорил Финиар тем, кто слушал его. И искали его в Доме его, и приходили к нему, но уходил Всеспрашиваемый к людям всё чаще и чаще. Никто же не знал дорог его. Никто же не ведал дум его. И никто не мог разделить их.

Когда же был господин в обители своей, уединялся в покоях своих, и под светлым взором его трепетали все свечи. Пребывая в обители, редко покидал Финиар покои, погружённый в свои труды. Реже и реже видели его эулиен в светлых залах Дома его. Лишь детей по-прежнему собирал он в покоях своих и беседовал с ними, тогда же и разливались по Светлому Дому смех и детские голоса.

Много тропинок проложил в саду Финиар и те, что внимали ему. Много сердец вобрали Свет глаз его, и тот, кто однажды заглянул в них – не станет уже прежним. Взглянув на траву, вспоминаю я их – зелёные, как полог лона матери земли. Все травы, деревья и цветы – всё сущая зелень, во всём и всюду тот самый цвет. И мудрость глаз Финиара.

Нет двух одинаковых цветов, и нет у них печали. Соединяются семена их не по похожести их, а под светом солнца. (1)

^{(1) L. I. I. V. E. 14:18}

Так был день светел и мирен, и проснулся Халму, едва расцвела заря, и оставил ложе своё, и спустился в сад. Там нашёл он цветок, что ослабел от холода и ветра. Тогда взял его Халму с горстью земли и принёс к возлюбленной свой, дабы исцелила она его. И приняла Амахейлах цветок из рук мужа своего, и едва соединились ладони их – ожил цветок и расцвёл, с ним же и сердца влюблённых. Объял их Свет Любви и поразил, мудрости же госпожи своей были Амахейлах и Халму послушны. И легли они тогда как муж с женой, и принял Свет их в объятья, и объял их, и скрыл. Так был у эу ребёнок от мужа её, и весь срок её окружал Халму возлюбленную свою нежной заботой и силой улыбки своей отгонял тревоги её. Когда же пришёл срок, собрались девы-лекари в покоях сестры своей, и так родила Амахейлах младшую из дочерей Любви их с Халму, и дал Финиар имя ей Эйвéн [Eyvén]. Так была рождена Эйвен от Амахейлах, дочери Фьихлие, дочери Эликлем, младшей из детей Финиара, и от Халму, вернейшего мужа эу, по исходу эулиен, на мирной земле, в Светлом Доме, в пределе рода Золотое дерево, чей Свет унаследовала она и силу, во времена, что называют Сумеречными. Так взяла Эйвен красоту от Любви родителей своих и доброту народа матери своей. Великим утешением и радостью стала она для ищущих его беспокойных сердец Амахейлах и Халму. Хрупкой и нежной была эу, подобно цветку, найденному Халму и исцелённому их с Амахейлах Любовью, но были у неё и сила и мудрость Любви их. Много учителей и наставников добрых было у эу, и каждый гордился ею, сама же эу нашла друзей среди львят и мудрость обрела свою рядом с человеком, что разделил взросление её. Спокоен был Халму за нежный цветок Любви своей, ибо во всех делах и путях юной Эйвен был рядом Онен, друг её и наставник. Из его же рук приняла Эйвен свой тон, и добротой его сердца была подготовлена к жизни и ударам её. Она же готовила их, ибо положил себе Анкхали отомстить за падение Исепты детям Амахейлах и Халму и так уязвить арели и погубить Свет, обретённый им. Знал о том и Финиар и говорил Эйвен. Знала о том Октруин и писала к Эйвен. Оттого выбрал Халму в наставники дочери своей Керни и Онена, ибо доверял им.

Крепкой в молитве стала Эйвен под наставничеством Златовласого сына Финиара и ретенти Светлого Дома. Долгое время Этерту был наставником её и так стал ей другом. Но не желала Эйвен друзьям и наставникам своим забот и не обременяла их подолгу, предпочитая сад Светлого Дома и сосредоточенную молитву жаркой опеке их. Случилось тогда же Бессветлому принять облик одного из эулиен, которыми в заботе о возлюбленной дочери своей окружил её многозаботливый Халму, и так приблизиться к Эйвен и заговорить с ней. Положил он себе речами своими посеять семя тени в светлейшем сердце юной эу и, пребывая рядом, найти день и час, чтобы похитить её и погубить её. Был Бессветлый терпелив и тих, немногословен и упредителен. Что могла заподозрить в нём юная эу? Так вместе ходили они по саду, и был он всегда рядом с ней, хоть и держался поодаль, и от хлёсткой ветви и спутанной травы под ногой уберегал Эйвен. Когда же пришёл час возвращаться эу в Дом свой – отступил прочь, ибо не мог одолеть порог его. И увидел его, идущего подле эу, Онен с башни Светлого Дома, и узнал Владыку в сердце своём, и охватил его страх и ужас за Эйвен, тогда же бросился он к ней. И спустился в сад человек и просил эу пройти в Дом, сам же встал перед арели и рукой своей остановил его. И спросил арели человека: – Ты не дашь мне пройти? И ответил ему Онен: – Не дам. Тогда поднял глаза свои арели, невинные, будто бы был он эу, и спросил его кротко: – Что я сделал тебе? Но взял Онен лже-эу за ворот и так сказал ему: – Я знаю всё, что ты сделал, и то, что хочешь сделать. Тогда снял Бессветлый с себя пол-личины эу и своими глазами посмотрел на человека, взглядом золотистым, тяжёлым, недобрым, каким повергал он врагов своих. Тогда же сказал он Онену: – Тогда бойся меня. Но повторил человек ему его же слова: – Бойся меня. И прошипел ему Бессветлый змеёю: – Ты не знаешь, на что я способен! И ответил ему Онен: – Но и ты тоже. И стояли они так глаза в глаза, и стращал Владыка человека, истребляя взглядом, но крепка была рука Онена на вороте его, и ни мускул не дрогнул на светлом лице человека. Не ведал Владыка, кто перед ним, но прямота взора Онена и бесстрашие его смутили арели, ибо не знал он прежде смертных, столь бесстрашных перед ликом своим, и никто ещё прежде не держал его за ворот. А потому снял арели с себя тесную личину светлого эу и обратился в дым, и изошёл весь вон. Онен же с великим трепетом вернулся в Светлый Дом и рассказал о случившемся Халму и Керни. Вместе же пошли они к Финиару и рассказали ему. Долог и труден был совет их, ибо никогда прежде не подбирался сам Анкхали так близко к стенам обители эулиен. Но сказал Всеспрашиваемый, что не посмеет арели более появиться здесь, ибо разоблачён был и посрамлён человеком. Велика тогда была радость и хвала Онену среди народа жены его, сам же он не знал, куда скрыться от неё, ибо не ведал заслуги своей. Но гордо и светло сияла свеча его перед глазами Финиара. – Im ev el`én mo mayndú íeh125125
  И в одном всё множество их (эмл.)


[Закрыть], – сказал Всеспрашиваемый старшему из сыновей в минуту его тревог и печалей о народе смертном. И согласился Элкарит, ибо и во всяком малом отражено множество, подобных ему.

Тогда же собрались эулиен на совет в покоях Финиара, и велел он поставить дозорных во всех краях сада Дома своего, чтобы следили они неустанно за теми, кто входит в сад и покидает его. Многие из воинства Седби пожелали встать на стражу своей обители, многие из ретенти вызвались также, но немногим позволил Финиар и сам отобрал пятерых из них, стоят же они на страже своей и ныне, не зная сна и отдыха. И нет у них ни семей, ни друзей, лишь нескончаемый долг их – неусыпным оком сердца и плоти – следить за садом. Называют же их эулиен – Ли́инарден [Líhinarden], что значит Исполины, столпы, защитные стены крепости. Пять сильнейших и мудрейших из эулиен, взявших путь и тяжкую долю Коврен в пределах одного сада, цветущей границы Светлого Дома.

Öyti arkahíl`enē amrántnetil` hi Líhinardene el`háen iyíne.

Öyti yónkayenē im íl`tenē finínil` náene líl`en míel.

Ü el`Húldari el`ul` amráninnal` hi öyti íl`mrinhenē.

Íen ínenen: Astári, Edmáru, Miíl`e, Hieldáre, Ehíem.126126
  Пять поклонов отвешу я Исполинам моей обители.
  Пять молитв и лучей пошлёт им сердце моё.
  На Южном небе назвал я пять звёзд.
  Их имена: Астáри, Эдмáру, Ми́илье, Хиелдáре, Эхи́ем (эмл.)


[Закрыть]

Много раз в своём великом самонадеянии пытался Анкхали приближаться к Светлому Дому, забывая по гордыне своей и желая не видеть и не знать своей слабости перед его Светом. Однако какие бы личины и обличия ни принимал Владыка – всё было напрасно, ибо сама его природа не выносила Света, столь чистого, кроткого и исполненного Любви. Во всех мирах не зря почитают обитель, ибо другого такого дома – нет нигде больше, но и не зря во всех мирах страшатся Анкхали, ибо, знавший не только блистательные победы, но и многие поражения, он становился лишь злее и пестовал своё природное коварство и ненасытность. Временами казалось, что на Бессветлого сходило умиротворение, и он пребывал в покое, не желая истязать пленных и разрушать миры, обрекая на мучительную гибель их обитателей. Но со временем открывалась ужасная правда, ибо всё это было лишь иллюзией. Ум величайшего из арели всегда направлен ко злу, и сам он черпает наслаждение в чужом горе и страданиях. Все миры, столь же тонкие и дивные, как и его мир – беззащитны перед его волей и тёмной властью. Лишь подзаконный мир – вечный укор Анкхали, ибо лишь в нём он терпел поражения и встречал хоть сколь-нибудь действенное сопротивление от созданий столь вопиюще слабых и негодных к битве, что больно ранило его самолюбие. Ненависть Бессветлого к подзаконному миру особенно велика. Положив все миры к своим ногам и заставив их трепетать от одного своего имени, Владыка Смерти тем не менее всегда знал, что власть его несовершенна, ибо не является полной. Виной тому были люди. Существа необычайно склонные к тени, слабые перед ней и ищущие в ней прибежища и силы, но в то же время – обладающие Надеждой, Любовью и улыбкой – оружием непревзойдённым, которое само по себе стократ страшнее могущественнейшего из оружий Владыки Смерти. Хуже того, рядом с людьми всегда находятся эулиен, не склонные к тени, но всецело преданные человеку. Такое устройство подзаконного мира раздражало Владыку и язвило его беспредельное самолюбие. Во всех мирах имя Анкхали-Данах – гром погибели. Арели, во всём их множестве имён, родов и видов, удунаи и даже ви́сы [vísen] (2) – у ног его ищут заступничества и готовы служить ему из страха. Однако и среди беспроглядного мрака власти Бессветлого доныне встречаются и те, кто стремится к Свету, кто вопреки законам и своей природе готов обнаружить в себе проблеск Надежды или искру истинной Любви. Пока всё это остаётся возможным – злоба Владыки Смерти будет пребывать, и никому не стоит ожидать перемен в его нраве и верить в его милость. В своём тщеславии, в своём могуществе Владыка поднялся безмерно высоко. Нет таких вершин, где не зиял бы след от его пяты, поправшей небеса всех миров и оскорбившей их. Но эулиен разумно не боятся арели и верным своим служением наставляют и смертных также. То, что было допущено в иных мирах, павших перед тенью, может быть не совершено в подзаконном мире. От этого все взоры обращены к подзаконному миру. От этого все взоры обращены на человека. От этого вся ненависть обращена на эулиен… Но таков выбор златокровных и удел их.

^{(2) так называют эулиен самое бесовское племя, что не соназвано арели, но весьма часто путается с ними среди смертных.}

И был день, и коснулось знание сердца Эйвен, и отпустили её наставники её из Дома, благословив и наставив. Тогда же направилась эу к людям, ибо так велело ей сердце. Был тогда зимний срок и ветра лютые, ненасытные, что бродили всюду. Тяжко приходилось эу одной на дорогах её. На одной же из них повстречался ей эу именем У́рвериль [Úrhweril`], что пошёл с ней. И был молчалив и учтив, он же ночами разводил костёр для них и оберегал эу в соследовании. Неразговорчив был он, и решила добросердечная Эйвен, что тяжко на сердце у спутника её и опечатаны уста его горем. Как могла, услужлива была она к новому другу, и он к ней. Так и шли они каждый своим путём, но одной дорогой. И привела она их в один из дней в край глухой, далёкий, где была война, что забрала многих. Всюду там был материнский плач, его же нет горше и страшнее. И не смогла эу пройти мимо и остановилась в краю том, дабы помочь и утешить сердца нуждавшихся по силе своей. Но нет утешения сердцу матери, если Свет его вырван прочь и унесён войной. Ни геройская смерть, ни смерть тихая не иссушит слёз матери, ибо эта смерть хуже её собственной смерти. И видел Урвериль старания эу и попытки её, тогда же наставил он её советом добрым, как помочь людям в горе их. И послушала его эу, и последовала совету его, и многим тогда стала она утешением и поддержкой, а потому задержались они в краю том, среди руин и пожарищ, среди сумрачных гор и холодных рек. Поселились Эйвен и Урвериль в лачуге, в расселине у подножья гор, и по утрам, едва начинал расходиться туман, уходила эу к людям и трудилась в селении их до первых звёзд, не боясь никакой работы, будь то чёрная работа для рук её, будь то тяжкая работа сердца её. И возвращалась эу каждый раз обессиленной и падала от усталости, забыв о еде и воде. Когда же настал день, что не смогла эу сама подняться, сказал ей Урвериль, что изводит она себя заботой о человеке. Но упросила эу помочь ей подняться и выйти из дома. И проводил её Урвериль до самых пастбищ. В ночь же не вернулась Эйвен, но днём вошла в дом их. И рассказала, что покинули силы её во время работы, и упала она, и так пролежала в снегу, пока не нашла в себе сил вернуться. И спросил её Урвериль: – Разве не было никого рядом? И ответила эу: – Женщины и дети. И спросил её Урвериль: – Разве не видели они, что упала ты? И ответила эу: – Видели. И спросил её Урвериль: – И кто же из них помог тебе? И ответила эу: – Никто из них. И взял эу Урвериль, и укутал в плащ свой, и развёл огонь, и посадил к огню, и согрел на огне том воду, и дал её эу, ибо продрогла она и дрожала. И приняла эу воду из рук Урвериля и так согрелась. Тогда же вышли слёзы на лицо эу. И спросил её Урвериль, отчего плачет Эйвен. Она же сказала, что из-за слабости своей не может помочь людям, как прежде и как дóлжно. Урвериль же сказал ей, что дóлжно теперь ей заботиться о самой себе прежде, чем о людях, ибо о них есть кому печься, а о ней нет. Но возразила ему эу, сказав, что всех заступников человеческих мало против печалей их, когда сама тень с Владыкой её противостоит им, ей же, эу, нечего бояться и печься о недугах своих, ибо крепка о ней молитва Финиара и предстояние сердец родителей её во всех тяготах её и испытаниях. И возразил ей Урвериль, сказав: – Разве так малы и ничтожны труды твои, что убивают тебя изо дня в день?! Ради них же самих – остановись и наберись сил. Пойди и попроси помощи или вернись в Дом свой. Неужели люди, что видели каждый день усилия твои и помощь, не помогут тебе, если откроешься им и расскажешь им о тяготах своих? Раздели свои тяготы с ними, ибо сочувствие и соучастие – лучшие из целителей. Разве не настал тот день, когда имеешь ты право понадеяться на сердечную благодарность их за всё, что сделала для них прежде? И услышала Эйвен слова его и поняла их. Тогда взяла она железный прут, что лежал в огне, раскалённый добела, и поднесла его к груди Урвериля и сказала ему: – Réttene, Háyna! Réttene `wh! Hi évhtal` ti. Séndai eshyás im iskh`, anírtetenane íl`mhi ístarmenal` ti. Réttene, izgílle-é, átu míik örte eynár, o ni eynír!127127
  Уходи, Змей! Убирайся вон! Я узнала тебя. Сладкая речь и зло, прикрытые заботой, выдали тебя. Уходи, спасайся, ибо мне известно прощение, но не пощада! (эмл.)


[Закрыть] Тогда спáла с Урвериля личина его, и увидела эу перед собой Владыку. Но белым светом горело железо в руке её, обжигая руку эу и одежду на груди арели. Тогда же рассеялся он дымом, ибо испугался смерти. Так узнала Эйвен Анкхали и прогнала его.

Есть в человеке и тень, и Свет, и никто из них не дремлет, но ждёт, чтобы укрепиться и прорасти в сердце. Так всякая улыбка укрепляет Свет, и всякое слово поддержки утверждает его, и всякий обман укрепляет тень, и безразличие питает её. Борется человек за Свет свой как может, ибо так он создан и задуман, но мир, подвергнутый злу, устремлён истребить Свет его, утвердив своё право, право тени. Разуверь человека в Свете его, отврати Надежду его от Света, рассорь сердце его и разум и так погубишь его. Долг эу – утверждение Света. Коли лишён Свет права в сердце человеческом – утверди право его. Коли разуверился смертный в Свете своём – открой ему Свет его. Разум и сердце участием и заботой сердечной примири. Выкорчуй тень из сада души человеческой, и пусть будет Любовь орудием твоим, ибо все другие не для труда твоего. Много встанет сразу против тебя ослеплённых тенью. Мир весь стеной поднимется и ощетинится, как зверь. Но как лютый зверь укрощается добрым словом и лаской, так и всякий враг повержен будет ими, если захочешь ты не падения его, но спасения, не поражения, но просияния Света его. Тогда же и затверди на устах и на сердце высеки: нет врагов у тебя и зла нет, ибо есть лишь Свет и то, что дóлжно возвратить ему.