Текст книги "Титан. Жизнь Джона Рокфеллера"

Для биографа Джона Д. Рокфеллера, самый раздражающе непонятный пробел во всей истории это трансформация Сетти из яркой остроумной девушки в достаточно невеселую женщину, склонную почти к монашеской набожности. Удивительно, что случилось с пылкой молодой женщиной, отличницей в старших классах, удостоенной произнести речь, и литературным редактором в Институте Орид. К 1880-м годам, когда Сетти было за сорок, ее письма полны сладкой патоки набожности и бесконечных банальностей, она стала благонравной и немного ненастоящей. Как отметил один журнал: «Было бы сложно найти человека, имеющего что-то против миссис Джон Д. Рокфеллер, так как свою жизнь госпожа Рокфеллер почти полностью посвящает религиозной и благотворительной работе»⁵⁴. Она произносила только благородные и жизнеутверждающие мысли, постоянно благодарила господа и никогда не опускалась до сплетен или дерзких замечаний.

Был ли это очередной пример, как умная викторианская женщина почувствовала себя в ловушке отсутствия возможностей и обратилась к религии от скуки и для самозащиты? Общественные конвенции ее дней определенно одобряли решение посвятить себя церкви и дому. Но возникает вопрос, не стало ли ее уединение и религиозность реакцией на рост разногласий вокруг «Стандард Ойл». Эта мягкая женщина с карими глазами обожала своего мужа и слепо верила в его благородство, но ее беспокоили брошенные в него обвинения. От двух коллег Рокфеллера мы знаем, что Сетти иногда хотела, чтобы он ответил на нападки, а он предпочитал их отбросить и игнорировать. В 1860-х и начале 1870-х годов Рокфеллер писал ей конфиденциальные, в высшей степени информативные письма о своих деловых отношениях, в том числе о СИК. Но с 1880-х годов его письма неожиданно стали вежливо-пустыми, полными банальностей о погоде и лишенными деловых новостей.

Обычно Рокфеллер не смешивал дела семьи и «Стандард Ойл» за одним любопытным исключением. За завтраком он иногда зачитывал вслух из стопки оскорбительных раздраженных писем, которыми был завален его кабинет. Возможно, таким образом он пытался не воспринимать угрозы всерьез или подсластить пилюлю разногласий. В остальных случаях он сторонился всех противоречий. Стала ли религия Сетти надежным щитом против яда в адрес ее мужа? И стал ли Джон более лицемерным в вопросах трезвости и других дел, чтобы отстоять свое достоинство и утихомирить совесть? Вопросы интересные, но Рокфеллер и его семья так старательно их избегали, что не оставили комментариев, которые могли бы пролить какой-то свет на них. Некоторые аспекты семейной жизни Рокфеллера – те важные вещи, сказанные о «Стандард Ойл» на ухо, в спальне, ночью – вероятно, навсегда останутся загадкой.

* * *

Рокфеллер всегда обижался на обвинения, что он ограниченный трудоголик, хотя за границей побывал только после переезда в Нью-Йорк, когда ему было далеко за сорок. Упрямый провинциал, он не жаждал экзотики и сторонился Азии, Африки, Латинской Америки и других отдаленных мест, которые обслуживала «Стандард Ойл». Для него целью путешествий было не предаться очарованию иноземного места, а перенести свою культуру нетронутой туда. Он никогда не путешествовал без священника (обычно Эдварда Джадсона или Огастуса Стронга) и доктора (обычно Гамильтона Биггара) для удовлетворения и духовных, и физических потребностей. Частным вагоном Рокфеллер не обзавелся, но при необходимости железнодорожные компании специально для него присоединяли вагон к трансконтинентальному поезду. Эти роскошные вагоны были разделены на шесть отсеков, включая кухню, буфетную, комнату для наблюдений, кабинет и отдельные купе. Мчась по Великим равнинам, семья жизнерадостно пела гимны или дети играли на музыкальных инструментах. Каждое утро, в течение часа, священник проводил чтения Библии, с толкованиями. Рокфеллер планировал маршрут так, чтобы в воскресенье оказаться у баптистской церкви, и ему особенно нравилось заходить в церкви для негров, он часто оставлял значительное пожертвование в конце службы. Больше всего он радовался, если удавалось найти походный храм по дороге – это было настоящим подарком для человека, который всегда считал религию жизнеутверждающим жизненным опытом.

В 1883 году Рокфеллер и Генри Флаглер ездили в Джексонвилл и Сент-Огастин, штат Флорида, и изучали экономические перспективы штата с доктором Эндрю Андерсоном и табачным магнатом Джорджем П. Лориллардом. На следующий год Рокфеллеры отправились в Атланту, повернули на запад в Новый Орлеан и доехали до Лос-Анджелеса и Сан-Франциско. Два года спустя они совершили длительное путешествие в парк Йеллоустон и вернулись через Чикаго. В тот момент даже Рокфеллер задавался вопросом, отпустят ли его когда-нибудь континентальные Соединенные Штаты, он сказал Бенджамину Брюстеру: «Возможно, я никогда не поеду с семьей в Европу, хотя мы предполагали поехать через год другой, но я бы очень хотел побольше узнать об этой дорогой земле, на которой мы живем»⁵⁵.

1 июня 1887 года Рокфеллер с семьей отплывали на три месяца в Европу, а руководители «Стандард Ойл» плыли позади на буксире, чтобы помахать на прощание. Они, должно быть, испытали облегчение, опасаясь, что постоянные перегрузки Рокфеллера в «Стандард Ойл» повредят его здоровью. Рокфеллеру потребовалось время, чтобы сбросить навязчивое беспокойство за «Стандард Ойл», позволив успокаивающему духу моря убаюкать себя. Не отплыв и четырехсот шестидесяти миль (ок. 850 км) от Саутгемптона, не в состоянии перестать беспокоиться, он сорвался и отправил телеграмму Джорджу Роджерсу: «Я уже жажду знать о деле»⁵⁶. Месяц спустя он умолял из Берлина: «Прошу собрать больше интересного для меня у Ис[полнительного] Ком[митета] о текущих делах. Нетерпением жду любую информацию»⁵⁷.

После Гражданской войны много американцев стекалось в Европу на каникулы, представляя собой вереницу простаков за границей, современные писатели часто пародировали их броскую вульгарность и самодовольный патриотизм. Рокфеллеры, должно быть, поразили европейцев, как сухая педантично аккуратная семья, несколько стеснительная и не владеющая иностранными языками. Рокфеллер не делал уступок европейскому антуражу, что только подчеркивало его доморощенный стиль. В Лондоне он забронировал номер в отеле на Пиккадилли, и семья оказалась в первых рядах на юбилее королевы Виктории, они, сгорая от любопытства, смотрели, как королева проезжает мимо в великолепной золотой карете.

Когда группа перебралась во Францию, Джон Д. внимательно выглядывал шустрых личностей, готовых надуть его и нажиться на его американском простодушии. По-французски он не говорил и понимал, что уязвим, как простонародная деревенщина. В какой-то момент он заподозрил, и вполне справедливо, что гид их обдирает. Вежливо уволив мужчину, он занялся финансами и корпел над грудами непонятых чеков. Младший оставил великолепную зарисовку, как его отец пытается расшифровать французский счет:

«Я так и вижу, как он просматривает длинные французские счета, изучает каждый из них, многое ему непонятно. «Пулетс! – восклицал он. – Что такое пулетс, Джон?» Или: «Буджис, буджис – что, в конце концов, это значит, буджи?» И так далее по счету. Отец никогда не оплачивал счет, если не был уверен, что все пункты точны. Такое беспокойство о мелочах некоторым показалась бы скаредностью, но для него это был жизненный принцип»⁵⁸.

Другой товарищ по путешествию вспоминал, как Рокфеллеры сидели в отдельном зале ресторана в римском отеле, и отец семейства препарировал счет за неделю, пытаясь понять, действительно ли они употребили двух целых цыплят, как утверждают эти скользкие иностранцы:

«Господин Рокфеллер некоторое время слушал обсуждение, а затем тихо сказал: «Я могу разрешить это очень легко. Джон, ты ел куриную ножку?» – «Да». – «Алта, ты ела куриную ножку?» – «Да». – «Что же, мама, думаю, я помню, что одну съела ты. Верно?» – «Да», – сказала мама. «Я знаю, что я съел одну, а у курицы трех ног не бывает. Счет верен». Я все еще вижу лица семьи и слышу голос господина Рокфеллера, как он тихо и столь необычно разрешил спор»⁵⁹.

Младший повзрослел, и ему были переданы полномочия заниматься чаевыми и счетами, что впоследствии он назвал великолепной деловой школой.

Нет необходимости говорить, что европейские мюзик-холлы Рокфеллер отверг с презрением и провел почти все время в паломничествах к церквям или осматривая красивые пейзажи. Поначалу он отказывался от аудиенции у папы и уступил только тогда, когда ему подсказали, что это может понравиться католикам, работающим в «Стандард Ойл». Он оставался человеком исключительной силы, когда они с Младшим отправились в поход по горам в Церматте в Швейцарии, его стойкость поразила сына. В европейском путешествии Рокфеллер даже находил время для чтения, в Париже он восхищался «Беном Гуром» Лью Уоллеса, а при посещении Везувия «Последними днями Помпеи» Эдварда Бульвер-Литтона. И все же долго предаваться мечтам он не мог. Теперь он был так знаменит, что, когда переезжал из города в город, местные газеты отмечали его прибытие, и к нему начинали приходить гневные письма и прошения. В отелях по маршруту его следования писем скапливалось так много, что ему, в конце концов, пришлось приобрести большой сундук, просто чтобы отвезти их назад. Он сохранил каждое письмо, чтобы посмотреть дома, и это свидетельство глубокого чувства ответственности Рокфеллера. Человек, бежавший в Европу для мирной интерлюдии, должно быть, поразился, осознав, что он так знаменит в мире, в котором господствует «Стандард Ойл», что уже нигде не сможет спрятаться.

* * *

Рокфеллер, осаждаемый просителями, попытался увеличить расходы, чтобы идти в ногу с ростом состояния, и его пожертвования почти удвоились с шестидесяти одной тысячи долларов в 1881 году до ста девятнадцати тысяч три года спустя. Несмотря на свой образ достаточно холодного человека, он проявлял большой интерес к получателям его благотворительности и лично отслеживал их продвижение. Даже при том, что пресса поносила его фирму, как преступную, этот противоречивый человек мучился, насколько благоразумно он распределяет деньги, и ему было гораздо сложнее чувствовать пристальное внимание к благотворительности, чем к бизнесу. На этом судьбоносном этапе филантропии Рокфеллера, вся семья судила о достоинстве обращений, а дети иногда присутствовали на важных встречах. За завтраком, после молитвы, Рокфеллер доставал папку, полную писем со всего мира и передавал детям для изучения. Он не проводил обидных разграничений между детьми и всех четверых равным образом вовлекал в распределение денег.

Благотворительные нововведения Рокфеллера часто приписывают выдающемуся шефу его филантропических проектов, Фредерику Т. Гейтсу, который появился на сцене в 1890-х годах. Но к 1880-м Рокфеллер уже сформулировал главные ключевые принципы дарения, многие происходили из его убеждений, которых он давно придерживался в бизнесе. Например, как и другие промышленники, он беспокоился, что благотворительность порождает зависимость и доводит получателей до нищеты. После того как он сводил семью в знаменитые трущобы Файв-Пойнтс в южном Манхэттене в их первый День благодарения в Нью-Йорке, он хвалил приюты для бездомных, но высказывал недовольство «принципом кормить всех приходящих бродяг. По моему впечатлению, – говорил он, – это делается раз в год. Я бы дал им работу, чтобы они зарабатывали на еду»⁶⁰.

В противоположность стереотипам, Рокфеллер был остро обеспокоен бедностью, которая сопровождала индустриализацию, урбанизацию и иммиграцию в конце XIX века. Он совершенно не предлагал искать утешение на том свете, а подчеркивал, что возможно спасение в этом мире, и даже убеждал одного священника войти в «гущу толпы, снующей туда-сюда по Бауэри и вокруг, остановиться, остаться прямо там с ними и основать церковь»⁶¹. Начиная с 1882 года он поддерживал священника Эдварда Джадсона, который своим примером подтверждал его убеждение, что пастырь должен оставаться со своим стадом. Эдвард был младшим сыном Адонирама Джадсона, которого баптисты XIX века чтили за обращение бирманцев и перевод Библии на их язык. Оставив состоятельную паству в Нью-Джерси, Эдвард Джадсон возглавил баптистскую церковь Береа на 15-й Западной улице Манхэттена и начал проповедовать бедным итальянским иммигрантам. Будучи сторонником социального евангелия, сочетавшего решение социальных проблем и душевный покой, он убедил Рокфеллера поучаствовать в фонде чистого воздуха и прохладной воды, который предлагал бедным иммигрантам освежающий двухнедельный отдых за городом каждое лето.

Став частым гостем за обедом на 54-й улице, Джадсон склонил Рокфеллера к своему проекту универсального религиозного центра, который объединил бы элементы и городской церкви, и благотворительного учреждения и заботился бы и о мирских, и о духовных нуждах прихожан; в 1892 году на Вашингтон-сквер была построена Мемориальная церковь Джадсона. Во внушительное сооружение, спроектированное в греко-романском стиле Мак-Кимом, Мидом и Уайтом, с витражами работы Джона Ла Фарджа, Рокфеллер вложил сорок тысяч из изначальных двухсот пятидесяти шести тысяч долларов. Церковь стала и центром общины, и культовым сооружением, предлагала широкий спектр услуг от дневных яслей до классов шитья для бедных. К этому моменту Рокфеллер уже неоспоримо являлся самым влиятельным баптистским прихожанином, и его щедрость вызывала бурные споры в рядах – совершенно неудивительно для конфессии, где преобладали рабочие люди. В конце 1880-х годах Джадсон рассказал Рокфеллеру о собрании баптистских пасторов в Филадельфии, на котором «очень недалекие и безрассудные… пылкие инсинуации были высказаны против «Стандард Ойл»», что заставило другого священника произнести «смелую звучную речь в защиту Рокфеллера»⁶². В последующие двадцать лет противоречие становилось все заметнее, баптисты пытались понять, послан им щедрый нефтяной магнат из рая или из ада.

Самым важным принципом, который Рокфеллер оставил после себя в филантропии, были крупные пожертвования вместо мелких спонтанных отчислений. В начале 1880-х годов, как самый богатый филантроп Кливленда, Рокфеллер уже был подавлен количеством просьб, сыпавшимся на него. В 1881 году он извинился перед преподобным Джорджем О. Кингом из Баптистской церкви на Уилсон-авеню в Кливленде, сказав: «Я не ответил немедленно отчасти потому, что у меня было так много благотворительных обязательств, что я оказался почти не в состоянии с ними справиться»⁶³. Для Рокфеллера императив зарабатывать и жертвовать деньги был следствием общего религиозного импульса. «Я все более и более удовлетворен, что ни один член церкви не может не жертвовать, если Господь помогает ему», – сказал он другу – он подходил к своим пожертвованиям крайне серьезно⁶⁴.

В 1882 году два интереса Рокфеллера памятным образом вылились в поддержку учебного заведения для чернокожих женщин в эпоху, когда идея высшего образования и для негров, и для женщин вызывала серьезные сомнения. Он уже давно проявлял интерес к образованию, годами вкладывал в Университет Денисон, баптистский колледж в Огайо. В 1880-х и 1890-х годах он выделил такое щедрое пожертвование Индейскому университету А. К. Бэкона (сегодня колледж Бэкон) в нынешней Оклахоме, что его первое крупное здание назвали «Рокфеллер-холл». В Гражданскую войну Рокфеллер жертвовал чернокожим пасторам, церквям, приютам и обществу глухонемых. Он всегда уделял внимание проектам по благосостоянию негров – довольно нетипично для предпринимателя в то время. Пропитанный баптистским духом равенства, он был готов взяться за новое дело, когда в его жизнь вернулись София Б. Паккард и Гарриет Э. Джайлз.

Рокфеллеры познакомились с Паккард и Джайлз, остановившись в свой медовый месяц в Институте Орид, где женщин только что наняли учительницами. Они принимали участие в работе по исправлению удручающего положения бедных негров, отчасти как баптистские евангелисты. После Гражданской войны баптисты выступили в авангарде, создавая церкви для освобожденных рабов и уча их читать Библию, и радовались росту негритянского сообщества в любой конфессии. Когда Паккард в 1878 году назначили секретарем нового Женского американского баптистского миссионерского общества, она получила действенный механизм для продвижения образования для негров. Два года спустя Паккард и Джайлз ездили по негритянским школам на юге, и их шокировало состояние образования для чернокожих женщин, и особенно один вопиющий случай: штат Джорджия с самым крупным негритянским населением не имел ни одного подобного высшего учебного заведения. Чтобы исправить ситуацию, в 1881 году они открыли школу для молодых чернокожих женщин, – многие из которых родились в рабстве и не умели читать, – в сыром полуразвалившемся подвале Баптистской церкви Фрэндшип в Атланте, окрестив ее Баптистской женской семинарией Атланты. В первый класс набралось одиннадцать учениц, в основном матерей. Двум степенным приличным леди из Новой Англии требовалась известная смелость, чтоб отправиться в неспокойные с точки зрения расовых отношений районы юга.

В июне 1882 года Паккард и Джайлз посетили Кливленд, чтобы обратиться к потенциальным донорам в Баптистской церкви на Уилсон-авеню. В течение сорока лет Спелманы страстно поддерживали аболиционизм и множество организаций, помогающих неграм. Недавно усопший Харви Б. Спелман был членом исполнительного комитета Комиссии союза американских вольноотпущенников. Поэтому преподобный Кинг имел сильные подозрения, что Рокфеллер с энтузиазмом отнесется к просьбе Паккард и Джайлз и обещал женщинам, если они придут в его церковь, пригласить Джона и Сетти Рокфеллеров.

И Паккард, и Джайлз одевались с простотой, характерной для незамужних дам, но сходство на этом заканчивалось. Высокая голубоглазая Паккард – оживленная женщина с бойким умом и прекрасным даром управленца, а более молодая Джайлз казалась робкой, мягкой и сдержанной в манерах. В тот вечер они подготовили трогательный рассказ, ярко описав сто пятьдесят учениц, многих неграмотных, но желающих учиться, скучившихся в унылом подвале церкви. Дождевая вода стекала по стенам и собиралась в затхлые лужи на грязном полу, Паккард и Джайлз, иногда стоя в лужах, вели по одиннадцать или двенадцать классов в день; некоторые классы были втиснуты в пыльное помещение, где раньше хранили уголь. Дыша воздухом, плотным от дыма и пыли, и подныривая под трубами отопления над головами, ученицы, устраиваясь на полу на коленях, писали на деревянных скамьях. На уроках математики Паккард и Джайлз раскладывали палки на досках, чтобы ученицы их пересчитывали. Поначалу большинству женщин выдали только Библию, блокнот и карандаш, а освещение было такое плохое, что в дождливые дни читать было невозможно.

Этот живой рассказ выжал бы слезы и из камня, и Рокфеллеры слушали замерев. Как вспоминала Гарриет Джайлз: «Именно на той встрече господин Джон Рокфеллер заинтересовался школой. Когда проносили коробку для пожертвований, он опустошил карманы, а затем задал [нам] характерный вопрос: «Вы не бросите это дело?» и добавил: «Если нет, я сделаю больше»⁶⁵. Он сразу обещал еще двести пятьдесят долларов для их фонда на строительство. К изумлению учительниц, он вернулся на следующий день с тремя экипажами и отвез их в Форест-Хилл, где они разъезжали как почетные гости.

Вдохновленный этими женщинами, обычно консервативный Рокфеллер стал неизменно предан делу образования негров. Как отметил один летописец филантропии Рокфеллера: «…документы Рокфеллера более подробно охватывают вопросы благополучия негритянской расы, чем все другие»⁶⁶. В большей степени, чем остальные благотворительные проекты, колледж для чернокожих женщин в Атланте стал семейным делом Рокфеллеров, так как к Джону присоединились его жена Спелман, свояченица и теща. В вопросах образования и благополучия негров Рокфеллер демонстрировал непривычное рвение. «Будьте добры, заверьте цветных людей в моих симпатиях и интересе к ним и передайте, что я надеюсь, они в дополнение к знаниям из книг постараются научиться делать все виды работ и лучше, чем прочие классы людей», – написал он одному знакомому пастору в конце 1800-х годов⁶⁷. Отвечая взаимностью на личный тон его переписки, София Паккард всегда обращалась к нему «дорогой брат» или «дорогой друг». В бурных перипетиях своей жизни Рокфеллер всегда находил время отправить письма и небольшие заботливые подарки Паккард и Джайлз, чтобы подбодрить их дух.

Поначалу Рокфеллер с осторожностью жертвовал школе в Атланте, но постепенно его участие значительно расширилось. В конце 1882 года школа купила девять акров (ок. 3,6 га) и 5 зданий, в которых когда-то размещались оккупационные войска Союза. К концу 1883 года быстро растущая школа приняла четыреста пятьдесят учениц. Но приближалось время выплаты залога за казармы, и она держалась на краю финансового кризиса. Паккард и Джайлз умоляли Рокфеллера о пожертвовании, чтобы школа прочно встала на ноги: «Дайте ей имя; пусть она будет называться, с вашего позволения, «Рокфеллер Колледж» или, возможно, вы бы предпочли назвать ее девичьей фамилией вашей доброй жены или любым другим именем, каким сочтете нужным»⁶⁸. Рокфеллер погасил долг в пять тысяч долларов, но скромно отказался использовать свое имя. Вместо этого, отдавая дань родственникам со стороны жены, он выбрал имя «Спелман», и таким образом родилась Семинария Спелман, в 1924 году переименованная в Колледж «Спелман». Она превратилась в одну из самых уважаемых школ Америки для чернокожих женщин, в числе ее многих известных выпускниц мать и бабушка Мартина Лютера Кинга-младшего.

11 апреля 1884 года Рокфеллер с семьей отправился на поезде в Атланту на празднование третьей годовщины школы, и в часовню набились все четыреста пятьдесят учениц, желающих хоть мельком увидеть своих патронов. Рокфеллер обожал негритянские песни и духовные гимны и теперь услышал их в изобилии. После начального гимна София Паккард воскликнула: «Я благодарю Господа, что дожила до этого дня»⁶⁹. Последовали краткие речи, Сетти Рокфеллер отметила освобождающую силу песни, сестра Лют вспомнила аболиционистскую работу их отца, а их мать рассказала, как дом Спелмана был в свое время «станцией подземной железной дороги». Хотя Рокфеллер практически никогда не говорил на публике, здесь он сказал искренне и красноречиво: «В душе вы способны создать школу, в которую люди поверят. Бог возьмет эти маленькие начинания, и они превратятся в великую работу. Я рад своему присутствию здесь»⁷⁰. Когда Рокфеллер сел, под непрерывные возгласы и восхваления было объявлено, что школа переименована в Семинарию «Спелман».

«Спелман» стала парадигмой будущей филантропии Рокфеллера, поэтому на некоторые вещи стоит обратить внимание. В сложном урегулировании вопроса Рокфеллер дал достаточно, чтобы запустить проекты, но не так много, чтобы не требовалось искать финансирование в будущем. В 1886 году семинарии был передан в дар Рокфеллер-холл, со спальнями и прекрасной часовней. В последующие годы он пожертвовал еще одиннадцать акров (ок. 4,5 га) земли и деньги на дополнительные спальни, прачечную, столовую и многие другие здания – возник очаровательный элегантный университетский городок. Когда ему представили архитектурные чертежи одного из новых зданий, он прокомментировал: «Полагаю, ошибиться и получить, как сегодня кажется, слишком много места, лучше, чем ошибиться в другую сторону. По моему суждению, урожай цветных ребят будет большим»⁷¹. В 1890-х годах Рокфеллер отправил собственных ландшафтных архитекторов переделать городок, и сам выбирал деревья и кустарники.

Все же при всей горячей поддержке Паккард и Джайлз пришлось годами бороться, чтобы держать школу на плаву. Одним чеком Рокфеллер мог бы решить все их проблемы, но хотел избежать чрезмерной зависимости и поддержать творческую неоднозначность своих намерений. Он некоторое время входил в совет попечителей «Спелман», но предпочитал оставаться слегка отрешенным и загадочным, никогда не сообщая о своих планах заранее.

Другим важным принципом филантропии Рокфеллера было полагаться на экспертное заключение. Многие дары Семинарии «Спелман» шли через доктора Генри Л. Морхауса, секретаря Американского баптистского миссионерского общества, которое все больше становилось проводником массовой филантропии Рокфеллера в образовании. Получая слишком много просьб о деньгах, Рокфеллер написал Морхаусу 24 декабря 1883 года: не стоит ли «избежать того, что все эти люди обращаются изо всех уголков страны» к нему и не было бы «гораздо лучше для дела» «жертвовать все через Миссионерское общество»⁷². Идея жертвовать вышестоящему объединению, которое затем перераспределит деньги на местах, уже зародилась в голове Рокфеллера, хотя позже Фредерик Т. Гейтс приписал заслугу изобретения этого здравого эффективного метода себе. Совершенно очевидно, что в ранние годы Рокфеллер использовал вложения для стимулирования окружающих к сотрудничеству и постепенно приближался к концепции пропорциональных грантов. Например, в 1886 году он обещал выделить тридцать тысяч долларов Морхаусу в надежде, что это станет катализатором кампании по сбору ста пятидесяти тысяч.

Так как Рокфеллер верил в меритократию, не в аристократию, он поддерживал образовательные возможности для меньшинств. Семинария «Спелман» учила уходу за больными, преподаванию, печати и другим полезным навыкам, но ее главной задачей было научить молодых чернокожих женщин жизни добрых христианок. Некоторые из первых выпускниц отправились в Конго миссионерами. Паккард и Джайлз написали Рокфеллеру несколько лет спустя: «Бог благословляет школу и духовно, и во времени; несколько [учениц] вступили на христианский путь с начала семестра. Мы верим, что спасение расы и нашей страны зависит от христианского обучения этих девушек, которые станут матерями и педагогами»⁷³. В первые годы Семинария «Спелман» поощряла викторианскую элегантность учениц, которые превращались в воспитанных молодых леди в шляпках и перчатках. Но при этом она проявляла практичный предпринимательский дух, который пропагандировал Бруклин Т. Вашингтон, директор Института Таскиги в Алабаме, поддерживающий профессиональное обучение для негров. Через некоторое время такой подход к образованию негров будут проклинать У. Э. Б. Дюбуа и другие критики, назовут его бесполезным и надменным; они считали, что негры способны на высшее образование, как и белые, и чувствовали, что профессиональное образование приговаривает их к уровню посредственности. Но, несмотря на ранние несовершенства, Колледж «Спелман» в конечном итоге превратился в одно из самых уважаемых заведений для чернокожих женщин в Америке.