Текст книги "Титан. Жизнь Джона Рокфеллера"

Когда смерть Элизы казалась неизбежной, Фрэнк предупредил Джона, что у отца обострилась астма, и он не будет присутствовать на отпевании, которое собирались проводить в старом доме Джона на Юклид-авеню. Что-то оборвалось внутри Джона, когда отец оскорбил таким образом память матери, и он решил избавиться от него, по крайней мере, образно. За день до похорон он посетил преподобного Джорджа Т. Даулинга из Баптистской церкви на Юклид-авеню, который должен был совершать богослужение и произносить речь. Как вспоминал человек, позже обсуждавший эту встречу с Даулингом: «Самое интересное, что я узнал от него, на какие труды пошел Джон Д. Рокфеллер, чтобы объявили, что его мать умерла вдовой. Среди прочих вещей он рассказал о годах ее вдовства и ее преданности памяти ушедшего мужа»¹⁶. То, что эта история была записана официальным биографом Рокфеллера Уильямом О. Инглисом, только добавляет ей достоверности.

На похоронах гроб Элизы несли ее сыновья и внуки, Джон зачитал последнюю главу Книги притчей Соломоновых, а отсутствие Билла среди присутствующих бросалось в глаза. Сертификат о смерти Элизы поддерживал выдумку о ее вдовстве. После похорон Джон все еще был в возмущении из-за отсутствия отца и неделями настаивал на приезде Билла в Кливленд для прощания с Элизой хотя бы уже на могиле. 8 апреля 1889 года он написал Эгберту, брату Билла, с нехарактерной для него демонстрацией открытого гнева: «…если он скоро не появится, мы отправимся за ним»¹⁷. Смерть Элизы только обострила ситуацию и вновь разожгла чувства Джона, осложняя его бурные отношения с отцом.

В октябре, очевидно, в качестве ответных мер на то, что отец так и не приехал, Джон заставил его продать ранчо Парк-Ривер, которое теперь уже не имело смысла как возможное средство реабилитации. Под документами о передаче Джон опять вынудил отца написать настоящее имя: «Уильям Эйвери Рокфеллер, вдовец из Кливленда», – чтобы деньги не достались Маргарет¹⁸. Решительно настроенный назначить более суровое наказание, Джон подталкивал отца продать всю собственность на западе, вернуться на восток и совсем оставить Маргарет Аллен, но Билл не хотел уезжать из Парк-Ривер. Он купил новые земли неподалеку и до 1897 года продолжал проводить лето там, а зиму с Маргарет во Фрипорте.

Через полгода после похорон Элизы Билл имел наглость прибыть в Кливленд без предупреждения, а его здоровье неожиданно чудесным образом восстановилось. Скорее всего, именно его приезд укрепил Джона в решении продать ранчо в Северной Дакоте. Билл, очевидно, намереваясь подлатать отношения с Джоном и Уильямом, уговорил Эгберта, фермера с севера штата Нью-Йорк, сопровождать его в поездке на Манхэттен в октябре 1890 года. Образ этих двух селян в большом городе подчеркивает невероятное судьбоносное расстояние, проделанное Джоном и Уильямом от их истоков в маленьком городке. Сохраняя учтивость, Джон показал старикам Бродвей, 26, и отвел в собор Св. Патрика. Шестнадцатилетний Младший причудливо пересказывал эти события подружке в письме. Осмотрев церковь, Эгберт повернулся к хозяевам и сказал: «Да, это и правда превосходит все, что я видел»¹⁹. Хотя братья – Билл и Эгберт – были очень дружны, дети Джона раньше не встречались с этим деревенским стариком, и он их заворожил. Как написал Младший:

«Дядя – это фермер из Освего, штат Нью-Йорк, он всего раз в жизни был в городе, и то по делу, поэтому он ничего не знал о том, как здесь живут. И ему было очень интересно покататься в парке, посмотреть на красивые экипажи и лошадей, посмотреть еще много других мест, удивительных для человека, привыкшего к сельской жизни. Он такой милый простодушный старик и так благодарен за все, что мы для него делаем, что нам доставляет удовольствие сделать его посещение как можно приятнее. Дедушка сказал мне на днях, когда мы ехали вместе: «Дядя Берт так счастлив разочароваться в вашей семье и семье дяди Уилла». Я спросил, что он имеет в виду. «Ну, – сказал он, – он думал, что вы холодные и высокомерные и не будете обращать внимания на такого старого деревенщину, как он, и он так радовался, увидев, что вы общительные и интересные». И, сказал он, «он действительно получает большое удовольствие от всего, что видит, да он даже каждый вечер до одиннадцати рассказывает мне об этом»²⁰.

Джон подозревал, что его стареющий отец в последний раз приехал на Восточное побережье, хотя Билл продолжал наведываться в Кливленд, часто в сопровождении дяди Эгберта. В саркастичном стиле, характерном для всех их деловых сделок, Джон продолжал пререкаться с отцом по денежным вопросам. В 1881 году он передал ему деньги на расширение дома Элизы на Чешир-стрит, того самого, который Джон построил подростком под периодическим надзором Билла. Хотя Билл снялся с якоря, Джон позволил ему сохранить долю в доме, оставляя возможность раскаяться и вернуться. По займу Джон назначил – но так и не взял – шесть процентов. Около 1900 года Джон сказал девяностолетнему отцу, что не будет требовать накопившиеся проценты, если Билл отпишет свою долю собственности внучкам. Это был очередной ход в вечном стремлении не допустить, чтобы Маргарет Аллен унаследовала хотя бы пенни из денег Рокфеллера.

Обычно Джон общался с отцом через Фрэнка или Уильяма. В типичном письме Фрэнку в 1898 году Джон написал: «Прилагаю письмо к отцу, потому что у меня нет его адреса»²¹. Несмотря на постоянные трения между ними, Большой Билл продолжал занимать деньги у сына и к концу века невыплаченный долг вырос до шестидесяти четырех тысяч – более одного миллиона долларов в современных деньгах. Зависимость раздражала Билла, что стало очевидным в сентябре 1902 года, когда Джон и Фрэнк устроили в Форест-Хилл прием на весь день для отца, собрав его дружков еще со дней в Стронгсвилле. Билл надел свои лучшие одежки – пиджак с шелковыми лацканами, шелковая шляпа под веселым углом и сверкающий бриллиант на манишке – но теперь он раздулся до двухсот пятидесяти фунтов (113 кг). В девяносто два года он страдал от подагры, ревматизма, астмы, плохо слышал, почти ослеп, был сварлив и непрочно держался на ногах. Но когда в его честь провели состязание в стрельбе, Билл победил безо всякого труда. Гости провели много времени в воспоминаниях и складывались пополам от смеха, когда Билл рассказывал свои сальные истории. Позже его спросили, где он живет, и Билл стал крайне уклончив; когда начали нажимать, он поднял руку со словами: «Нет, нет, ребята; это я вам не скажу»²². Но два намека он обронил: живет где-то на западе и стреляет «широкохвостых лебедей» на ближайшем озере – мелкие незначительные подробности, которые разожгли величайшую погоню за призраками в истории журнализма.

Воссоединение в Форест-Хилл столь уникально, потому что посторонние получили необычную возможность наблюдать отношения между Джоном и его отцом. По постоянным поездкам Билла в Канзас было очевидно, что он тепло относится к Фрэнку, но напряжение между Биллом и Джоном было явным. Старик, казалось, испытывал восторг, если ему удавалось смутить сына перед гостями. В какой-то момент Билл сидел на лужайке, устроив прием во дворе, когда тихо подошел Джон. «Вот идет Джонни, – начал подначивать его Билл. – Думаю, он хороший баптист, но торгуйте с ним с оглядкой»²³. Позже он сказал Джону, что «перестреляет всех чертовых белок», если тот прямо на месте не заплатит по пятьдесят центов за штуку»²⁴. Его чувство юмора нравилось всем, кроме Джона. И тому было крайне неловко, когда Билл пустился в длинную череду непристойных историй, рассказанных со всей веселостью, какую только он смог продемонстрировать. Джон, характерным для него образом, пытался ускользнуть, чтобы не приходилось терпеть ремарки отца, но Билл ухватил сына и заставил стоять и слушать похабные шутки. В конце дня, пока Джон восстанавливался от этого публичного унижения, Фрэнк и Билл совершили долгую сентиментальную прогулку в экипаже по улицам Кливленда.

Напряженные отношения Джона с отцом были сопоставимы со скрытой злобой, копившейся у его недовольного брата Фрэнка, которого всегда злил успех Джона. Огромная разница в состояниях Фрэнка и его братьев росла, Фрэнк решил поправить неравенство азартными играми, но лишь снова влип, и зависимость от братьев обострилась. Когда бы он ни пытался скопировать деловое чутье Джона, он действовал опасно и непредсказуемо, а из-за последующих неудач все больше озлоблялся на брата. По мере того как множились коммерческие промахи и поспешные спекуляции, на первый план патологически выходила его темная сторона, один наблюдатель описал Фрэнка как «вспыльчивого и мстительного… Иногда я думал, что он не в себе. Он был очень вспыльчив. Возможно, размышления над какой-то обидой, настоящей или воображаемой, повредило его рассудок»²⁵.

Джон остро чувствовал значение пропасти между их состояниями, осознавал проблемы, которые его легендарный статус принес Фрэнку и пытался найти для брата место в деле, но не одобрял его методы и обижался на публичные тирады против него. В конце 1870-х годов Фрэнк был партнером конкурирующего нефтеперегонного завода в Кливленде «Пайонир Ойл Уоркс», и Джон отнес брата к числу шантажистов, которые хотели скинуть ему свои устаревшие предприятия по вымогательским ценам. «Он и подобные ему постоянно измысливали некие схемы, пока не продавали свою собственность за ту цену, какую хотели – схемы шантажа!»²⁶ Джон без устали работал в попытке получить контроль над «Пайонир Ойл Уоркс» и предпочитал не устранить, а незаметно поглотить фирму. Используя Уильяма в качестве посредника – были времена, когда Джон и Фрэнк не разговаривали, – он предложил Фрэнку прибыльные сделки, по которым трест будет перерабатывать нефть «Пайонир». Фрэнк думал, что ведет переговоры только с Уильямом, но Джон тайно просматривал их переписку и диктовал письма, отправлявшиеся за подписью Уильяма. Добродушный Уильям был подставным лицом и при передаче крупных займов, которые Фрэнк отверг бы, зная, что они предложены Джоном. В итоге Фрэнк получил выгодную сделку, по которой «Стандард Ойл» будет продавать излишки нефти «Пайонир», если у «Пайонир» не найдется достаточно клиентов – односторонняя сделка, которую Джон мог одобрить только из братских чувств. Но вместо того чтобы поблагодарить, Фрэнк ответил попыткой увести клиентов «Стандард Ойл» и покушением на территории, которые она контролировала.

Неисправимый и неблагодарный, Фрэнк хотел все сразу: и быть в долгах перед братьями, и оставаться свободным от их контроля. Он просил Джона стать его банкиром, затем ожидал от него терпимости. Он взял несколько гигантских займов у Джона и Уильяма – некоторые до восьмидесяти тысяч долларов – с совершенно предсказуемым результатом. У Фрэнка скопились невероятные убытки на частных спекуляциях на нефти, и в 1882 году полковник Пейн доложил Джону: «Конфиденциально – сообщают, что Фрэнк много потерял на операциях в Чикаго – до ста тысяч долларов»²⁷. Когда Фрэнк подорвал здоровье от нагрузки, Джон попытался, безуспешно, отучить его от азартных игр.

Пытаясь сравняться в статусе с братьями, Фрэнк жил на широкую ногу, значительно шире, чем позволял его доход. Позже он купил красивый загородный дом в Уиклайф, штат Огайо, в семи милях (ок. 11 км) от Форест-Хилл, целиком с амбарами, выгулами и беговой дорожкой на ста шестидесяти акрах (ок. 65 га). Он тренировал прекрасных скаковых лошадей, выращивал шетландских пони и призовой скот и создал охотничий заповедник с оленями, медведями, лисами и белками. Ничто не доставляло Фрэнку больше удовольствия, чем в патриотический праздник смахнуть пыль с формы времен Гражданской войны и важно расхаживать по своим землям с друзьями ветеранами, возможно, напоминая Джону и Уильяму, что те не вставали под знамена Союза.

Во время своих путешествий Большой Билл заметил большой участок дешевой земли в Белвидере, штат Канзас, который Фрэнк превратил в ранчо на восемь тысяч акров (ок. 3240 га). Когда он только приобрел собственность, она располагалась вдалеке от железных дорог, и он мог пасти свое стадо буйволов, племенных лошадей и мелкий скот на больших неогороженных просторах. Как и следовало ожидать, закладную на ранчо держали Джон и Уильям, они же финансировали новые приобретения земель. Затем железная дорога «Атчисон, Топика и Санта-Фе» объявила, что начинает обслуживать регион, толпой полились новые поселенцы, и свободный выпас для скотоводов сузился. Там, где домашний скот Фрэнка мог уходить на десять миль (ок. 16 км) на восток и двадцати восьми миль (ок. 45 км) на север, теперь пастись можно было только за две мили (ок. 3 км) на восток и четыре мили (ок. 6,5 км) на север. Ранчо стало непригодным для выращивания говядины, и Фрэнк безуспешно пытался продать обесценившуюся собственность.

Со знакомыми ноющими нотками Фрэнк сказал Джону: «Не понимаю, почему это невезение и неудачи преследуют меня с каждой собственностью, какая у меня есть»²⁸. В такие моменты с него слетала бравада и он почти униженно благодарил братьев, а теперь подписал письменное соглашение, обещая прекратить спекуляции. Он заверял Джона: «Я пользуюсь этой возможностью поблагодарить тебя и Уилла за вашу большую доброту ко мне и соглашаюсь не вступать ни в одно новое дело не посоветовавшись с вами»²⁹. Джон не распекал его, а предсказуемо передал больше денег в 1884 году, погасил его долги, обеспечил доход его семье и подбадривал его словами: «Не вешай носа, делай все насколько можешь хорошо, и жизнь вот-вот наладится»³⁰.

В тот год Фрэнк щедро отплатил Джону, вновь дав показания против «Стандард Ойл» на слушаниях в Конгрессе, заявив, что компания пользовалась огромными железнодорожными скидками. С Фрэнком Джон старался держаться терпеливо, как проповедник, но все же оказался перед неприятным выбором: если он поступит щедро по отношению к Фрэнку, это усилит зависимость брата и породит гнев; если он не даст денег, Фрэнк закатит истерику. Двуличное поведение брата задевало, и Джон позже воскликнул: «Мой бедный брат! Его время прошло. Я четыре раза спасал его от банкротства»³¹.

Под гнетом долгов от спекуляций на нефти и управления ранчо, Фрэнк больше не мог вкладывать капитал в «Пайонир ойл воркс», и фирма закрылась. Его партнер, Дж. У. Фосетт умолял Джона Д. купить предприятие, но у «Стандард» уже было слишком много нефтеперерабатывающих мощностей в Кливленде. Попробовав некоторое время поиграть в брокера, в 1886 году Фрэнк был назначен вторым вице-президентом «Стандард Ойл, Огайо», брат создал этот пост специально для него. Несмотря на все поучительные выступления против Джона Фрэнк с радостью воспользовался непотизмом и, как только оказался в штате треста, без угрызений совести начал проводить политику, которую ранее подвергал критике. Когда в Мичигане неясно мелькнули конкуренты, он с удовольствием выдавливал их и гордо телеграфировал Джону, что «наша идея… стереть все компании М[ичигана] увенчалась успехом – коммерция под именем «Стандард Ойл компани, Огайо»³². Он запугивал кливлендских переработчиков, требовавших от «Стандард Ойл» более высоких квот на очищенную нефть, – во многом так же, как он пытался сделать для «Пайонир ойл воркс». И он не считал ниже своего достоинства доить должность ради личной выгоды. В 1886 году, посетив новый нефтяной город экономического бума Лиму, он написал Джону: «Лима, штат Огайо, это очень милый городок с двенадцатью тысячами жителей, и кажется естественным, что нефтяное дело и строительство нефтеперегонного завода там создаст изрядный бум в недвижимости»³³. Он имел наглость попросить у Джона денег на спекуляции с недвижимостью, которые только заставили подскочить цены на землю, которую «Стандард Ойл» пыталась купить.

Фрэнк Рокфеллер никогда не преуспевал в деловом мире и сеял разногласия в рядах «Стандард». Он ревновал к полномочиям главы конторы, полковника Томпсона, бывшего полковника Конфедерации. (То, что Фрэнк был ранен, сражаясь за Союз, не облегчало дело.) В один бурный год Фрэнк и Томпсон оказались на грани собственной гражданской войны, Фрэнк кипятился по поводу обязанностей, которые Томпсон ему расписал. В конфиденциальных письмах Джону Д. он пытался запятнать Томпсона, говорил, что тот одержим жаждой власти и вьет себе теплое гнездышко за счет компании. Когда «Стандард Ойл» нацелилась на лицензию на природный газ в Кливленде, Фрэнк частным образом сообщил, что Томпсон «намеревается подергать за ниточки и потратить деньги… так, чтобы, если возможно, получить влияние, какое вылилось бы в его личный политический рост»³⁴. Томпсон, неудобный и хитрый соперник, легко переиграл бы Фрэнка, но, мудро оценив возможные риски побивания брата президента, ушел с поля боя. Он переехал в Нью-Йорк и возглавил комитет по внутренней торговле на Бродвее, 26, оставив Фрэнка с виду главным в Кливленде.

В феврале 1887 года трест еще больше понизил Кливленд в иерархии «Стандард Ойл», сократив его до центра транспорта и переработки, тогда как настоящие решения принимались в Нью-Йорке. Другими словами, распоряжения высокого уровня теперь шли от комитета Томпсона. Как Фрэнк написал Джону из Кливленда: «Когда я вернулся в город в понедельник утром, я обнаружил, что люди во всем здании совершенно пали духом, и меня осаждали несколько дней разные люди – все желали знать, какова будет их судьба – по общему впечатлению, большинство из них потеряют свои места, так как коммерция переносится в Нью-Йорк»³⁵.

Раздраженный жалобами Фрэнка, Джон вскоре писал ему письма, прохладно обращаясь «Уважаемый сэр» и подписывал «Джон Д. Рокфеллер, президент». Постепенно Фрэнка отодвинул в сторону Фергус Сквайр, номинально секретарь «Стандард, Огайо», по должности ниже Фрэнка, но настоящий босс конторы. Казалось, Фрэнк испортил отношения практически со всеми в здании и все больше подвергался остракизму. Официальная история «Стандард, Огайо» описывает заключительный эпизод: «Интерес вице-президента к происходящему, и так редко заметный, со временем ослабевал, и некоторые начинали считать его жерновом на шее более талантливого человека. Многие думали, что его держат, потому что его имя Рокфеллер – и это мнение не смогла изменить сотня опровержений с Бродвей, 26»³⁶.

Глава 16
Вопрос доверия

За двадцать пять лет после открытия Дрейка в Америке не обнаружили ни одного крупного нефтяного месторождения за пределами Пенсильвании, поэтому никогда не было ясности, на твердой земле стоит империя Рокфеллера или на зыбучих песках. Когда в 1885 году кто-то сказал Джону Д. Арчболду, что следы нефти найдены на территории будущего штата Оклахома, он фыркнул с недоверием: «Вы с ума сошли? Да я выпью каждый галлон нефти, добытый западнее Миссисипи!»¹ Хотя небольшие объемы сырой нефти выкачивали в Калифорнии и Кентукки, один эксперт тожественно заверил Арчболда, что шансы найти золотую жилу масштаба Брэдфорда один к ста; встревожившись, Арчболд ликвидировал часть своих акций «Стандард Ойл». В сентябре он написал Рокфеллеру, мрачно размышляя, что «в том, что касается добычи, этим летом мы не нашли ничего важного, а следующей зимой должны увидеть значительное сокращение на старых месторождениях Брэдфорд и Аллегейни, с которых основной объем уже получен»². Казалось, американский нефтяной бизнес обречен на преждевременное вымирание.

Рокфеллера и его соратников давно преследовали два прямо противоположных кошмара. Либо нефть иссякнет, осушив их сеть трубопроводов и нефтеперерабатывающих заводов, либо они потонут в море дешевой нефти, которая утянет цены ниже их накладных расходов. На одной полной паники встрече исполнительного комитета в начале 1880-х годов даже прозвучало предложение, чтобы «Стандард Ойл» вышла из бизнеса и занялась чем-то более стабильным. Молча послушав пораженческие разговоры, Рокфеллер встал, показал на небо и провозгласил: «Бог даст»³. Он имел склонность видеть небесное провидение во всем и был убежден, что Всемогущий поместил нефть под землю не просто так.

В ретроспективе кажется любопытным, что «Стандард Ойл» – всемогущая в переработке, транспортировке и распространении – в начале 1880-х годов владела всего четырьмя добывающими участками. Тысячи сотрудников «Стандард Ойл» ни разу не видели скважины. Почему Рокфеллер не захватил месторождения и не сделал свое господство в отрасли полным? Следует вспомнить, что в годы зарождения отрасль переживала больше перенасыщений, чем перебоев, и Рокфеллер имел возможность понаблюдать, как добытчики снижают цены в хаотичной конкуренции. Он давно получал прибыль от сочетания сотрудничества в переработке и конкуренции в добыче. Политический здравый смысл тоже требовал действовать осторожно. Даже в 1884 году Арчболд активно возражал против любого вхождения в добычу, как излишне провокационного: «Я думаю, что если имя «Стандард Ойл К^о.» пойдет в паре с этим движением, это даст новую пищу демагогам, политикам, газетам и плакальщикам всех сортов»⁴.

Почему же тогда за год или два произошел радикальный сдвиг в политике? С одной стороны, трест занялся природным газом и волей-неволей оказался завязан в бурении, но более веская причина была в выстроенной «Стандард Ойл» огромной глобальной машины с неутолимой жаждой сырой нефти. По мере истощения месторождений Пенсильвании Рокфеллер начал опасаться, что ему придется обратиться к русской нефти, и был уверен, что русские воспользуются контролем над нефтяными месторождениями, чтобы ослабить «Стандард Ойл» или даже избавиться от нее. Уже в 1884 году Рокфеллер нетерпеливо донимал соратников необходимостью создать резерв сырой нефти сверх непосредственных нужд и вложился в некоторые добывающие участки в Западной Виргинии. Он предупредил скептично настроенного коллегу: «Нам следует держать всегда большой объем сырого материала, и лучше, чтобы запас был несколько чрезмерен, чем пойти на риск того, что нас выключит русская конкуренция»⁵.

Затем произошел поворотный момент, почти столь же судьбоносный, как открытие Дрейка. В мае 1885 года группа рабочих, ищущих природный газ на северо-западе штата Огайо, наткнулась на месторождение нефти. Находка дала неоспоримое доказательство, что значительные отложения существуют в Соединенных Штатах за пределами Пенсильвании, и начался дикий ажиотаж. К концу года более двухсот пятидесяти буровых вышек выросли вокруг города Лима и вышли через границу в штат Индиана. И все же радость оставалась сдержанной, так как химический состав сырой нефти Лимы представлял собой проблему, которую не так просто было разрешить и которая угрожала свести на нет ее ценность. С одной стороны, она содержала меньше керосина, чем нефть Пенсильвании, и этот керосин давал пленку на лампах. Еще больше беспокоило некоторых, что высокое содержание серы разъедало оборудование и источало убийственный запах. (В Пенсильвании качали нефть парафинового основания.) Как написала одна газета: «Главный недостаток продукта из Огайо в том, что он пахнет, как куча скунсов, а стоит всего сорок центов за баррель»⁶. Для предмета домашнего обихода вонь являлась фатальным изъяном, а стандартной очистки сырой нефти серной кислотой было недостаточно, чтобы убрать ее.

Вероятно, высочайшим вдохновением Рокфеллера стала его вера в месторождения Огайо – Индианы, это одна из тех провидческих вспышек, которые сделали его легендой бизнеса. По его словам: «Нам казалось невозможным, что этот великолепный продукт вышел на поверхность только затем, чтобы его потратили впустую и выбросили; поэтому мы продолжили изучать каждый процесс по его использованию»⁷. Для решения проблемы в июле 1886 года Рокфеллер привез известного химика немецкого происхождения, Германа Фраша, и дал ему простые указания: убрать запах из сырой нефти Лимы и превратить ее в пригодный для продажи товар. Пока Фраш разбирался с задачей, правление «Стандард Ойл» стояло перед непростым выбором: следует ли предполагать, что Фраш добьется успеха и скупить нефтяные участки вдоль границы Огайо – Индианы; или стоит подождать, пока Фраш закончит и рискнуть потерять лучшие участки?

Невзирая на свою осмотрительность, Рокфеллер был способен на смелые предвидения и на колоссальные авантюры. Теперь он был готов сделать невероятные ставки на нефть Лимы, решение, которое подвергло проверке его руководство с помощью консенсуса, так как консервативная клика в правлении, во главе с Чарльзом Праттом, упрямо сопротивлялась. Рокфеллер всегда посмеивался над Праттом как над нерешительным и робким «человечком», вклад которого в дело компании был невелик, кроме сферы сбыта⁸. Все же, не имея намерения навязывать свою волю, Рокфеллер выдерживал длительные споры о сырой нефти Лимы и «непрекращающиеся перебранки в правлении «Стандард Ойл компани» день за днем, месяц за месяцем, год за годом»⁹.

Пратт, худощавый человек с бородкой клинышком, активный прихожанин в своей баптистской церкви, разделял пуританский стиль Рокфеллера. «Не теряй ни времени, не денег» – его любимый девиз¹⁰. Пратт жертвовал на многие дела, стал первым президентом и главным благотворителем Академии Адельфия в Бруклине, а позже оставил в наследство несколько миллионов долларов на основание Института Пратта, который предлагал классы по ручным ремеслам, искусствам и экономике. Несмотря на их сходство, Пратт был робким руководителем, не имевшим храбрости Рокфеллера, и часто чувствовал, что тот относится к нему свысока. Теперь же он превратил споры по Лиме в референдум о его собственной деловой компетенции. На каждой встрече, когда Рокфеллер предлагал купить нефтяные участки Огайо, Пратт и его фракция возражали. Как сказал Рокфеллер, посмеиваясь, они «поднимали руки в священном ужасе»¹¹. Наконец, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, Рокфеллер сделал неожиданную ставку. На одном собрании правления, после стандартного запроса Рокфеллера о вложении в Лиму, Пратт вышел из себя, откинул голову в возбуждении и выкрикнул «Нет!». На что Рокфеллер прохладно ответил: «Я сделаю это нововведение из моих собственных средств и гарантирую их на два года». Он поразил коллег, обещав три миллиона долларов – около сорока семи миллионов в деньгах 1996 года. «К концу этого периода, в случае успеха, компания может мне возместить. В случае провала я возьму потерю на себя»¹². Впечатленный непоколебимой решимостью Рокфеллера или поняв, что проиграл, Пратт капитулировал. «Если именно так вы к этому относитесь, пойдем вместе, – ответил он. – Думаю, раз вы можете принять риск, то и я могу»¹³.

«Стандард Ойл» потратила миллионы долларов, чтобы купить в Лиме нефтяные участки, построить железнодорожные цистерны и соорудить трубопроводы. Не было такого нефтяного месторождения, которое Дэниел О’Дэй не хотел бы испещрить трубами, и, когда трест создал «Бакай Пайп лайнс компани» для сбора сырой нефти Лимы в марте 1886 года, он информировал добытчиков скорее с силой, чем с деликатностью, что всю свою нефть они должны отдавать «Бакай». К любому бурильщику, который находил нефть, сразу же подходил один из решительных агентов О’Дэя. О’Дэй сказал Рокфеллеру: «Я убежден, что, как только мы узнаем о новом развитии либо в нефти, либо в газе, наиболее соответствует интересам компании, если мы сразу же отправляем туда человека, чтобы он оставался там и был готов взять все, что может подвернуться»¹⁴. О’Дэй – сила, перед которой невозможно устоять, вскоре захватил восемьдесят пять процентов нефти Лимы. Хотя для «вонючей нефти» еще не существовало рынка, трест купил каждый баррель, который предлагали добытчики и к 1888 года держал в резервуарах более сорока миллионов баррелей. К этому моменту зловонная жидкость продавалась по пятнадцати центов за баррель.

Вступив в игру, Рокфеллер не полностью доверял Богу и химикам «Стандард Ойл» и подыскивал новое применение плохо пахнущей нефти. Ответ он нашел в топливной нефти. Трест отправил группы продавцов и технологов, чтобы убедить железнодорожные компании жечь в локомотивах нефть вместо угля и предложить отелям, заводам и складам переключиться с угольных печей на нефтяные горелки. Хотя это направление процветало, оборот все еще был не сравним по масштабу с керосиновой промышленностью, и жесткое давление на Германа Фраша и его лабораторию ослабилось лишь немного.

Фанфарон Фраш, прозванный Диким Голландцем, соответствовал стереотипному облику эксцентричного ученого. Невысокий человек со взрывным характером, он иммигрировал в Соединенные Штаты после Гражданской войны. В середине 1870-х годов Рокфеллер привез его в Кливленд, где химик проделал великолепную работу с парафином и получил новый воск для британских изготовителей свечей и новый ингредиент для кливлендского магната жевательной резинки Уильяма Дж. Уайта. После этого Фраш открыл мастерскую в Канаде и запатентовал процесс извлечения серы из кислой нефти Онтарио. Так как месторождения Онтарио и северо-запад штата Огайо разделяло только озеро Эри, Рокфеллер, видимо, пришел к выводу, что вероятность успеха высока, и нанял Фраша для работы над сходной проблемой. К февралю 1887 года Фраш добился частичного успеха с сырой нефтью Лимы, попытавшись убрать серу с помощью окиси меди. Затем, 13 октября 1888 года, произошел большой прорыв, и Фергус Сквайр телеграфировал Рокфеллеру исторические новости, которых тот с нетерпением ждал два года: «Мы рады сообщить вам, что мы опробовали процесс Фраша, и нам удалось произвести пригодную для продажи нефть»¹⁵.

Достижение Фраша не просто подтвердило репутацию Рокфеллера как уникального пророка промышленных тенденций. Если бы Фраш не разобрался, как использовать сырую нефть Лимы, между истощением скважин западной Пенсильвании и бумом в Техасе и Канзасе начала 1900-х годов возникла бы острая нехватка американской нефти. В течение пятнадцати лет патенты Фраша приносили Рокфеллеру поражающие воображение доходы и резко повысили статус ученых во всей отрасли. Первые нефтяники были самостоятельно добившимися успеха трудягами, с предубеждением относившимися к наукам и склонными работать по интуиции, тогда как Рокфеллер привнес в дело рациональный дух, и это считается одним из его важнейших вкладов. По словам философа Альфреда Норта Уайтхеда: «Величайшим изобретением девятнадцатого века было изобретение метода изобретения»¹⁶. Когда Фраш расколол загадку сырой нефти Лимы, он, вероятно, был единственным ученым химиком нефти в Соединенных Штатах. К моменту, когда Рокфеллер отошел от дел, на каждом нефтеперерабатывающем заводе у него было по лаборатории и даже одна на верхнем этаже Бродвей, 26. Это еще один путь преображения «Стандард Ойл» в прототип современной промышленной организации, ее прогресс сопровождался стабильным применением науки.