Текст книги "Титан. Жизнь Джона Рокфеллера"

Самым впечатляющим периодическим изданием, собравшим звездных писателей и редакторов, был журнал «Мак-Клюрз мэгэзин», созданный Сэмюэлом С. Мак-Клюром в 1893 году. В сентябре 1901 года, в месяц, когда Рузвельт вступил на пост президента, ведущий редактор журнала Ида Минерва Тарбелл отправилась в Европу, чтобы посовещаться с Мак-Клюром, тогда отдыхавшим от напряженной жизни в Веве в Швейцарии. В чемодане она везла набросок серии из трех частей о «Стандард Ойл компани», хотя и задавалась вопросом, найдется ли человек, который будет продираться сквозь долгий рассказ с фактами о деловой империи – никто из журналистов ранее такого не предпринимал.

История «Стандард Ойл» переплелась с детскими годами Тарбелл. Ида родилась в 1857 году в бревенчатой хижине в тридцати милях (ок. 50 км)от места, где два года спустя Дрейк нашел нефть, и Ида стала настоящей дочерью Нефтяного региона. «Я выросла с буровыми вышками, цистернами, трубопроводами, перерабатывающими заводами, нефтяными биржами», – писала она в воспоминаниях²⁸. Ее отец, Фрэнклин Тарбелл, делал кадки из коры тсуги, и после открытия Дрейка легко перестроился на изготовление бочек. Тарбеллы жили рядом с его мастерской в Русевилле, и Ида любила валяться на грудах сосновых опилок. Ниже по холму от ее дома, за оврагом, жил симпатичный молодой переработчик Генри Х. Роджерс, позже вспомнивший, как девочка собирала на склоне цветы.

Ида смотрела, как мужчины, с невиданным блеском в глазах, проходят толпами через Русевилл на пути к чуду в Питхол-Крик, оказавшемуся миражом. Фрэнклин Тарбелл открыл там мастерскую по изготовлению бочек и, пока нефть в Питхоле не иссякла, зарабатывал на нефтяном буме. Но процветание Фрэнклина было хрупким, строилось на устаревшей технологии. Деревянные бочки вскоре сменили железные канистры – это был первый из нескольких случаев, когда отец Иды пострадал от прогресса. Затем он искал удачи как независимый нефтедобытчик и переработчик, как раз когда Рокфеллер консолидировал отрасль и убирал мелкие фирмы.

В 1872 году рай впечатлительной пятнадцатилетней девочки уничтожила «Саут импрувмент компани». Когда ее отец присоединился к мстителям, саботировавшим цистерны заговорщиков, Ида была взволнована разговорами о революции. «В тот же миг слово стало для меня священным», – позже написала она²⁹. СИТ затмила ее солнечный мир. Отец когда-то пел, играл на варгане и рассказывал смешные истории, а теперь превратился в «молчаливого и ожесточенного» человека, на всю жизнь привив своей чувствительной дочери ненависть к «Стандард Ойл»³⁰. Для нее «Стандард Ойл» символизировала собой триумф жадной публики над честными людьми, такими, как ее отец, которые играли по правилам.

Она запомнила Титусвилл ее подростковых лет разделенным на большинство доблестных людей, которые сопротивлялись осьминогу, и маленькую группку оппортунистов, переметнувшихся к нему. На улице Фрэнклин показал предателей дочери. «В те дни я с бóльшим презрением смотрела на мужчину, который перешел в «Стандард», чем на того, кто побывал в тюрьме», – рассказывала она³¹. Через некоторое время семья Фрэнклина не разговаривала с мерзавцами, продавшимися Рокфеллеру. Иду возмущало, что трест сумел превратить гордых независимых предпринимателей в сломленных мужчин, которые выполняли приказы боссов, присылаемые издалека.

Хотя Тарбелл получила более приличное воспитание, чем Рокфеллер, с большим количеством книг, журналов и мелких радостей, поражает схожесть баптистского уклада жизни у Рокфеллеров и методистского у Тарбеллов. Строгий Фрэнклин Тарбелл запрещал карты и танцы и поддерживал многие идеи, в том числе движение за трезвость. Ида посещала молитвенные собрания вечером в четверг и вела класс для малышей в воскресной школе. Стеснительная и погруженная в книги, она была склонна, как и Рокфеллер, приходить к блестящим решениям с медленной настойчивостью.

Что отделяло Тарбелл от Рокфеллера, так это ее смелость мысли и бесстрашное любопытство. Подростком, несмотря на фундаментализм семьи, она отстаивала правдивость эволюции. К тому времени в 1876 году она поступила в Аллегейни-колледж в Мидвилле, штат Пенсильвания, – она была единственной девочкой на первом курсе этого методистского заведения, ей нравилось смотреть в микроскопы и планировать стать в будущем настощим биологом. Как журналист, она выделялась тем, что объединяла научное внимание к деталям с доморощенным моральным воодушевлением. Окончив колледж, Тарбелл два года преподавала в Объединенной семинарии в Поланде, штат Огайо, затем получила работу в редакции «Шатокуа» – издании движения за летнее образование для взрослых, которое выросло из методистской проповеди на открытом воздухе. Пылкий воинствующий христианский дух движения сделал ожидания Иды еще более возвышенными.

Тарбелл, высокая и привлекательная женщина, с темными волосами, большими серыми глазами и высокими скулами, держалась прямо, с врожденным достоинством и никогда не испытывала недостатка в женихах. Но она решила не выходить замуж и остаться самодостаточной. Она отстранилась от всех чувств, которые могли бы поколебать ее амбиции или принципиальность, и шла по жизни, возможно, немного смущаясь, в блестящих моральных доспехах.

В 1891 году тридцатичетырехлетняя Тарбелл перебралась в Париж с друзьями и завела богемное жилье на Левом берегу – необычно смелое решение для молодой американки в то время. Она собиралась писать биографию жирондистки мадам Ролан, подрабатывая статьями для газет в Пенсильвании и Огайо и посещая классы в Сорбонне. Трудолюбивая и уравновешенная, она только в первую неделю в Париже отправила две статьи. Хотя развратный флирт французов застиг врасплох чопорную Тарбелл, к этому она не была готова, она обожала время, проведенное в Париже. Она брала для американских газет интервью у выдающихся парижан, от Луи Пастера до Эмиля Золя и приобрела многих почитателей своего чистого точного репортажа; Ида утверждала, что ее стиль впитал часть красоты и ясности французского языка. Но она держалась на «потертом краю банкротства» и была склонна согласиться на заманчивое предложение Мак-Клюра стать редактором в его новом журнале.

Пока она жила в Париже, произошли два события, которые придали эмоциональную окраску ее серии по «Стандард Ойл». Однажды в воскресенье, в июне 1892 года, она бродила по улицам Парижа, не в силах освободиться от ощущения нависшего рока. Позже в тот день она прочитала в парижских газетах, что Титусвилл и Ойл-Сити уничтожены наводнением и огнем, сто пятьдесят человек погибли – утонули или сгорели. На следующий день ее брат Уилл прислал телеграмму из одного слова – «Живы», – и она испытала облегчение, но чувство вины от того, что она пренебрегала семьей, усилилось. В 1893 году один из партнеров ее отца по нефти застрелился в отчаянии из-за неудач в делах, вынудив Фрэнклина Тарбелла заложить дом, чтобы расплатиться с унаследованными долгами. Сестра Иды находилась в больнице, и «тут я, за океаном, пишу мелкие статейки по четверти цента за слово, пока они борются, – вспоминала она позже. – Я чувствовала себя виноватой и не бросила делать то, что начала, только из-за надежды, что мое возвращение в итоге будет значимым»³². В Париже Ида Тарбелл нашла экземпляр книги «Богатство против Содружества», в которой обнаружила имя творца несчастий ее отца: Джон Д. Рокфеллер.

Оказавшись в Нью-Йорке в 1894 году, Тарбелл опубликовала две биографии в виде серии статей с продолжением, благодаря которым, возможно, она решилась нацелиться на единственную личность в «Стандард Ойл». До Рокфеллера, она представила Наполеона, как одаренного человека, страдающего манией величия, великого, но небезупречного, лишенного «того тонкого чувства соразмерности, при котором к правам других относятся с не меньшим серьезным почтением, чем к своим»³³. Благодаря этой серии тираж «Мак-Клюрз» подскочил с двадцати четырех тысяч пятисот экземпляров в конце 1894 года до более чем ста тысяч в начале 1895-го. Затем последовала знаменитая серия Тарбелл в двадцати частях о Линкольне, на которую она потратила четыре года (1895–1899) и которая резко увеличила тираж журнала до трехсот тысяч. Тарбелл оттачивала свои навыки исследователя, раскапывая пыльные документы и забытые судебные записи. В 1899 году ее назначили ведущим редактором «Мак-Клюрз», Тарбелл сняла квартиру в районе Гринвич-Виллидж и подружилась со многими видными писателями, в том числе с Марком Твеном, который вскоре обеспечил ей вход к Генри Х. «Церберу» Роджерсу. К этому времени, отточив мастерство, она нацелилась опубликовать самые влиятельные журналистские работы в деловой истории Америки. Идея написать о «Стандард Ойл» зрела в ее уме многие годы, задолго до ее сотрудничества с «Мак-Клюрз». «Много лет назад я мечтала когда-нибудь написать художественное произведение… Я планировала написать великий американский роман, построив его вокруг «Стандард Ойл компани»!»³⁴

Получив благословение Мак-Клюра, Ида Тарбелл начала публикацию серии в ноябре 1902 года, ежемесячно подавая американскому обществу давние оплошности Рокфеллера щедрыми порциями. Она вернулась к его первым дням в Кливленде и внимательно изучила всю его карьеру. Все бесчинства долгой деловой жизни, все, что Рокфеллер считал надежно похороненным и забытым, восстало перед ним и обществом в неотступных памятных подробностях. Еще не завершив серию, Ида Тарбелл превратила самого закрытого человека Америки в самую публичную и ненавидимую фигуру.

* * *

Озарение опубликовать анатомию главного треста пришло от Самюэла Мак-Клюра, одного из самых одаренных пустозвонов в кресле главного редактора, который нанимал писателей, произнося затяжные речи о величии своего журнала. Легковозбудимого, непредсказуемого, ежечасно подскакивающего от внезапных идей Мак-Клюра Редьярд Киплинг назвал «циклоном во фраке»³⁵. Он двигался по жизни со сногсшибательной скоростью и, казалось, всегда несся к нервному коллапсу. Когда в 1892 году Мак-Клюр впервые материализовался в парижской квартире Тарбелл, он казался рассеянным и запыхавшимся. «У меня всего десять минут, – сказал он ей, глядя на часы, – должен уехать в Швейцарию вечером к [английскому врачу Джону] Тиндалю»³⁶. Очень желая уговорить опешившую молодую женщину, человек с взъерошенными песчаными волосами и яркими голубыми глазами задержался на три часа. «Способные и методичные люди растут на каждом кусте, но гении являются раз в поколение, и, если вы когда-либо окажетесь вблизи такого человека, благодарите господа и цепляйтесь за него», – сказала однажды Тарбелл коллеге про Мак-Клюра³⁷.

То, что Мак-Клюр нанял молодую, относительно неопытную женщину первым штатным писателем на полную ставку свидетельствует о его неординарном стиле. Он хватал за воротник каждого талантливого молодого писателя в Америке – Фрэнка Норриса, Стивена Крейна, Теодора Драйзера, Уиллу Кэсер, – а заодно и состоявшихся личностей, таких как Марк Твен и Редьярд Киплинг. На страницах журнала дебютировали О’Генри, Дэймон Раньон и Бут Таркингтон. Но, вероятно, самый яркий след Мак-Клюр оставил именно в документальной прозе, так как привлек в журнал лучших журналистов-расследователей – от Линкольна Стеффенса до Рея Стэннарда Бейкера. О своем первом посещении конторы Бейкер вспоминал: «Даже в отсутствии С. С. Мак-Клюра я оказался в самой стимулирующей и пьянящей редакторской атмосфере, существующей тогда в Америке – или где-либо еще»³⁸. Мак-Клюр поддерживал творческий хаос, как неутомимый джинн. «Я не могу сидеть на месте, – сказал он однажды Линкольну Стеффенсу. – Это ваша работа. Я не понимаю, как вы можете это делать»³⁹. Среди этого бурлящего безумия сидела Ида Тарбелл в своем платье с высоким воротничком, образец спокойного здравомыслия. По воспоминаниям Линкольна Стеффенса, она «приходила в редакцию, улыбаясь, как высокая красивая молодая мать, будто говоря: «Тише, дети»»⁴⁰.

Мак-Клюр испытывал слабость к громким ошеломляющим фактам и заказывал статьи о новых приборах, научных исследованиях и футуристических технологиях. Именно склонность к фактам позволила ему разглядеть у Тарбелл талант оживлять сухой предмет в ее занятной статье о том, как в Париже мостят улицы. Вместо сплетен, которые предлагали Пулитцер и Херст, Мак-Клюр хотел анализировать сложные вопросы и исследовать их с научной точностью. К 1901 году, нацелясь на всеобъемлющую критику американского общества, Мак-Клюр заключил, что перед страной стоят два крупных вопроса: рост промышленных трестов и политическая коррупция. Вскоре Линкольн Стеффенс раскапывал муниципальную коррупцию в серии «Позор городов», ее публикация началась в октябре 1902 года (в выпуске 24 февраля 1905 года о коррупции в Род-Айленде он изучал сенатора Олдрича). Выбор подходящего треста оказался вопросом более хитрым. Поначалу Тарбелл думала о стальном и сахарном трестах, пока открытие нефти в Калифорнии не привлекло ее внимание к «Стандард Ойл», как к «наиболее полно развитому тресту»⁴¹. Различные правительственные структуры вели по нему расследования уже три десятилетия, и остался богатый документальный след. Серия о «Стандард Ойл» поначалу планировалась на три выпуска, но в итоге разрослась по требованию читателей до девятнадцати. Публикация началась в ноябре 1902 года на особенно удачном фоне: угольная забастовка зимой 1902–1903 годов лишила бедных угля, вынудив их отапливать дома нефтью. Последовавший резкий скачок цен на нефть сделал энергию взрывоопасным вопросом.

Хотя Тарбелл изображала, что вскрывает своим скальпелем «Стандард Ойл» с хирургической объективностью, она никогда не была нейтральной и не только из-за отца. Ее брат, Уильям Уолтер Тарбелл, – одна из ведущих фигур в «Пьюр ойл компани», самом серьезном противнике «Стандард Ойл» в стране, а его письма к Иде пропитаны ядом против «Стандард». Жалуясь на манипуляции треста с ценами в одном из писем, Уилл предупредил ее: «Некоторые из этих людей однажды будут убиты»⁴². Как казначей «Пьюр ойл», в 1902 году Уилл отправил легионы врагов Рокфеллера к сестре и даже проверял ее рукописи. Будучи далекой от того, чтобы лелеять свой нейтралитет, Тарбелл в итоге держалась совета, однажды полученного от Генри Джеймса: «Лелейте свою неприязнь»⁴³. Что достаточно поразительно, никто не задался вопросом о подлинном партнерстве Тарбелл с братом в изобличении его главного конкурента.

Когда Фрэнклин Тарбелл услышал, что его дочь выступила против могущественной «Стандард», он предупредил ее, что она подвергает себя огромной опасности. «Не делай этого, Ида – они уничтожат журнал», – потребовал он и даже заговорил о том, что, возможно, они смогут искалечить или убить ее, – сценарий, притянутый за уши, но свидетельствующий об ужасе, который наводил трест⁴⁴. Начиная исследование, Тарбелл совершила сентиментальное путешествие в Титусвилл, где вновь разгорелась ее старая неприязнь к «Стандард Ойл». Ее отец медленно умирал от рака желудка, пока она писала свою серию, и, пусть и несправедливо, но это, вероятно, еще больше ожесточило ее отношение к Рокфеллеру. Фрэнклин Тарбелл умрет 1 марта 1905 года. Вопреки предсказаниям отца, Ида нанесла больше урона «Стандард Ойл», чем получила в ответ. Единственное событие, хотя бы отдаленно напоминающее угрозу, произошло на званом ужине в Вашингтоне, где Фрэнк Вандерлип, вице-президент Национального городского банка, позвал ее в соседний зал и высказал сильное неудовольствие проектом. Чувствуя смутную финансовую угрозу «Мак-Клюрз», она ответила: «Что же, прошу прощения, но это не имеет для меня значения»⁴⁵. Вообще, самым примечательным в этой истории было надменное самоубийственное молчание «Стандард Ойл».

Тарбелл подошла к работе методично, как плотник, но вскоре пошатнулась под грузом документальных свидетельств. После недели прочесывания отчетов Промышленной комиссии в феврале 1902 года она написала в отчаянии: «Задача, стоящая передо мной, настолько чудовищна, что я несколько пошатнулась под ее грузом»⁴⁶. К июню, завершив три выпуска, она призналась, что материал завладел ее умом и даже снится. Накануне необходимого отпуска в Европе она сказала своему помощнику по исследованию: «Это превратилось в настоящую напасть. Я вижу осьминога ночью и не думаю ни о чем другом днем, буду рада обменять это на Альпы»⁴⁷.

Вернувшись, Тарбелл встретилась с Генри Демарестом Ллойдом в его поместье у берега моря в Саконнет, штат Род-Айленд. Он настаивал, что, несмотря на Комиссию по торговым отношениям между штатами, крупные отправители все еще получают прежние скидки на грузы, хотя и тщательно уничтожают свидетельства. Он сказал, еле сдерживая ярость, что Рокфеллер и его соратники воплощают «самые опасные тенденции современной жизни»⁴⁸. В какой-то момент, узнав, что Ида Тарбелл встречалась с Генри Х. Роджерсом, Ллойд решил, что она, возможно, в сговоре с компанией и предупредил знакомых в Пенсильвании быть поосторожнее. Его сомнения мгновенно развеялись, когда серия набрала ход. «Когда вы покончите с «Джонни», – одобрительно написал он в апреле 1903 года, – думаю, от него ничего не останется, разве нечто похожее на одно из его масляных пятен»⁴⁹. В итоге Ллойд передал ей свои обширные записи и убеждал Джорджа Райса, Льюиса Эмери и других перегонщиков поговорить с ней. Передав ей факел, Генри Демарест Ллойд умер в сентябре 1903 года, не дождавшись завершения серии.

Перед самом началом исследования Тарбелл, Сэм Мак-Клюр обхаживал Марка Твена, чтобы тот редактировал журнал, но Генри Х. Роджерс уговорил Твена отказаться. Еще в декабре 1901 года – почти за год до начала выпуска – Роджерс увидел объявление о предстоящей серии «Мак-Клюрз» и был поражен, что автор не связался ни с кем на Бродвей, 26. Обеспокоенный, он написал Твену: «Естественно было бы предположить, что любой человек, желающий написать правдивую историю, будет искать информацию как можно ближе к первоначальным источникам»⁵⁰. Опасаясь объединения Тарбелл с врагом, Роджерс попросил Твена рекомендовать Мак-Клюру проверять все утверждения в тресте, прежде чем они будут опубликованы. Твен потребовал подробностей о серии, но Мак-Клюр отказался: «Вам придется спросить мисс Тарбелл». На что Твен ответил: «Мисс Тарбелл встретится с господином Роджерсом?»⁵¹ Тарбелл, конечно, надеялась поговорить с высшими чинами в «Стандард Ойл», и, когда Мак-Клюр ворвался к ней с приглашением, она с готовностью ухватилась за возможность.

Опытный обольститель, «Цербер» Роджерс пригласил Тарбелл на двухчасовую беседу к себе домой на 57-ю Восточную улицу. Она ни разу не встречалась с настоящим флагманом промышленности и казалась очарованной его сходством с Марком Твеном. «Большая голова с высоким лбом, тяжелая грива красивых седых волос; орлиный чувственный нос», – писала она, все еще восхищаясь спустя годы⁵². Роджерс соблазнил ее ностальгическими воспоминаниями о днях, когда они были соседями по Росевиллу. «Это воспоминание Генри Х. Роджерса – лишь одна из нескольких причин, по которым я испытываю самую теплую симпатию к лучшему пирату, какой вывешивал свой флаг на «Уолл-стрит»⁵³.

В результате встречи Тарбелл согласилась дать Роджерсу шанс отреагировать на любые открытия, которые она раскопает, и два года она периодически посещала его на Бродвей, 26. Встречи проходили наполовину подпольно, журналистка проскальзывала в одну дверь, а выходила в другую. В атмосфере настороженного сотрудничества Сэмюэл Додд собирал материал для Тарбелл, а Дэниел О’Дэй передавал информацию о трубах. Тарбелл встречалась с Роджерсом почти год до начала серии, и она затаила дыхание, когда в ноябре 1902 года появился первый выпуск. «Я ожидала, что он прервет общение, когда поймет, что я пытаюсь доказать, что «Стандард Ойл компани» – это только разросшаяся «Саут импрувмент компани»⁵⁴. К ее изумлению, Роджерс продолжал принимать ее и, хотя время от времени его расстраивала та или иная статья, оставался с ней в дружеских отношениях.

Любезность Роджерса всегда оставалась огромной загадкой и породила две теории. Тарбелл упоминала корыстный интерес Роджерса. Его и Арчболда задели обвинения в сговоре взорвать перерабатывающий завод в Буффало, конкурировавший со «Стандард Ойл». «Это чувствительный вопрос для господина Арчболда и меня, – сразу же сказал он Тарбелл. – Я бы хотел, чтобы вы изучили его тщательно»⁵⁵. В ответ на обеспокоенность Роджерса она согласилась позволить ему прочитать все, что она писала на эту тему. (Стратегия Роджерса окупилась в том, что касалось скандала в Буффало.) По мнению Тарбелл, Роджерс не возражал против запятнанной репутации «Стандард Ойл» до тех пор, пока не затронули его собственную.

Вторая теория строилась вокруг гипотезы, что Роджерс и отвлекал внимание от собственных преступлений, и мстил Рокфеллеру, не одобрявшему его спекуляции на бирже. Это утверждение предполагает, что Роджерсу нравилась серия Тарбелл, как укор святости его коллеги. Рокфеллер частным образом объявил Роджерса предателем, слившим Тарбелл ложную подтасованную информацию, чтобы оклеветать его⁵⁶. Годы спустя, после конфиденциального разговора с Джоном Д. Рокфеллером-младшим, Аллан Невинс записал: «Младший думает, что участие [Роджерса] в публикации книги Иды Тарбелл далеко от бескорыстного; что он был втайне рад нападкам на Рокфеллера и предоставил часть материала»⁵⁷. Собственные заметки Тарбелл раскрывают, что, хотя Роджерс часто защищал Рокфеллера, он направлял луч прожектора строго на основателя и в сторону от себя. Роджерс продолжал встречи с Тарбелл до февраля 1904 года, когда она напечатала рассказ с шокирующими подробностями о железнодорожных агентах, шпионящих за конкурентами «Стандард Ойл», – практика, которую Роджерс усиленно отрицал. Когда она после этого пришла на Бродвей, 26, он спросил: «Где вы это взяли?» Этой напряженной короткой встречей закончились их отношения⁵⁸.

Хотя Рокфеллер заводился по поводу Роджерса, его не меньше крайне удивили бы и ранили едкие замечания, сделанные Иде Тарбелл его старым приятелем Генри М. Флаглером, который назвал титана мелочным и жалким. После конфиденциальной беседы Тарбелл пометила: «Господин Флаглер говорил со мной о Дж. Д. Р. Говорит, он величайший маленький человек и самый мелкий большой человек, какого он знал. Что он мог за минуту отдать сто тысяч долларов на благотворительность, а затем поворачивался и торговался о цене за тонну угля. Говорит выразительно: «Я был с ним в деле сорок пять лет, и он оставил бы меня без доллара сегодня – в том случае, если смог бы сделать это честно»»⁵⁹. Хотя Флаглер произнес несколько громких набожных слов о том, «как господь облагодетельствовал его», Тарбелл не сумела втянуть его в серьезное продолжительное обсуждение истории «Стандард Ойл»⁶⁰.

Арчболд с самого начала чувствовал, что Тарбелл полна злобы по отношению к «Стандард Ойл», и отказался сотрудничать. Рокфеллер медленно постигал масштаб надвигающейся угрозы и не имел представления, что великолепная журналистка может набросить лассо с такой смертельной точностью. Перенося в течение тридцати лет нападки в судах и законодательных собраниях, он, должно быть, чувствовал себя неуязвимым. Когда соратники потребовали ответить Тарбелл, Рокфеллер произнес: «Джентльмены, нам не следует втягиваться в разногласия. Если она права, мы ничего не выиграем от ответа, а если не права, время нас рассудит»⁶¹. Высидеть продолжительный допрос у Тарбелл – это нарушило бы его выработанный годами подход к бизнесу. Это была тактическая грубая ошибка, так как, уклоняясь от Тарбелл, казалось, он ненамеренно подтверждал созданный ею портрет.

* * *

Если оценивать серию Иды Тарбелл с позиций сегодняшнего дня, почти век спустя, статьи ее остаются самым выразительным материалом, написанным о «Стандард Ойл», – высший пилотаж репортажа, вскрывающий махинации треста с опустошающей ясностью. Она заложила четкую хронологию, предоставила ясный рассказ о развитии концерн и сделала извилистую историю нефтяной промышленности понятной. В бесстрастной манере, ассоциировавшейся с «Мак-Клюрз», она вскрыла самое таинственное предприятие Америки и показала все его скрытые шестеренки и колесики внутри. Но сколь бы сдержанным и обоснованным ни был ее стиль, он всегда строился на негодовании, бурлящем прямо на поверхности. Серия остается одним из великих тематических исследований, на какое способен журналист, вооруженный фактами, против, казалось бы, непобедимых сил.

Тарбелл, возможно, лучше оценивать в сравнении с ее предшественником, Генри Демарестом Ллойдом, который небрежно обращался с фактами, писал в напыщенном стиле и слишком увлекался разглагольствованиями. Тарбелл, дотошный исследователь, писала аккуратно и четко, создавая ощущение точности и сдержанности, – хотя и у нее более чем достаточно резких моментов. Используя такой довольно прохладный стиль, она заставляла читателей бурлить от гнева. Не требуя политических средств и идеологических предписаний, она взывала к здравому смыслу читателя и чувству честной игры и наиболее эффективно показывала все мелкое и низкое в деле «Стандард Ойл».

Подобно Тедди Рузвельту, Тарбелл осуждала «Стандард Ойл» не за размер, а только за ее нарушения и не призывала к автоматическому уничтожению всех трестов; она умоляла лишь сохранить свободную конкуренцию на рынке. Она ни в коем случае не была беспристрастной, но легко признавала истинные достижения Рокфеллера и его войск и даже посвятила одну главу «Законному величию «Стандард Ойл компани». «В организации не было ни спущенного рукава, ни некомпетентной руки, ни глупой головы», – писала она⁶². Больше всего ее раздражал то, что компания могла преуспеть, не прибегая к неэтичным действиям. По словам Тарбелл: «Они никогда не играли честно, и в моих глазах это разрушило их величие»⁶³.

Тарбелл дала слишком упрощенный рассказ о подъеме «Стандард Ойл», и, вероятно, потому ее вердикт звучал более убедительно. Свои неопровержимые улики, доказательства того, что империя Рокфеллера построена незаконными средствами, она нашла в сговоре треста с железными дорогами, в сложной системе скидок и возвратов. Тарбелл всеми силами старалась опровергнуть аргумент Рокфеллера, что все так делали. «Все так не делали, – протестовала она, негодуя. – Сама суть нарушения в том, что все не могли так делать. Сильные вырвали у железных дорог привилегию, наживаясь за счет слабых, и железные дороги осмеливались дать привилегии только при обещании секретности»⁶⁴. На утверждение, что скидки все еще законны, Тарбелл выдвигала сомнительную теорию нарушения ими общего права. Она утверждала, что Рокфеллер добился успеха, внушая подчиненным яростное желание победить любой ценой, даже если это означало пренебрежение к другим. «Господин Рокфеллер систематично играл краплеными картами, и сомнительно, чтобы хотя раз с 1872 года он, участвуя в скачках с конкурентом, стартовал честно»⁶⁵. Тарбелл верно догадывалась, что «Стандард Ойл» получала секретные откаты от железных дорог по более сложным схемам, чем ее конкуренты. Это в полной мере подтверждается частными бумагами Рокфеллера, они показывают, что практика была даже более распространенной, чем представляла себе Тарбелл.

Тарбелл показала, что начиная с «кливлендской бойни» 1872 года, Рокфеллер захватывал перегонные заводы соперников в спланированной атмосфере устрашения. Она показала обман организации, действовавшей с помощью лабиринта секретных подконтрольных фирм, в которых связь со «Стандард Ойл» держалась в секрете ото всех, кроме сотрудников высшего ранга. Она набросала злоупотребления властью со стороны трубопроводов «Стандард Ойл», которая пользовалась своим положением монополии и держала упрямых добытчиков в очереди, отдавая предпочтение собственным заводам. И она описала тактику устрашения, с помощью которой торговые подконтрольные фирмы треста добивались, чтобы розничные продавцы брали только их продукт. Как и Ллойд, она открыто осудила угрозу демократии со стороны треста и подкуп законодателей штата, хотя даже не догадывалась о глубинах коррупции, которые раскрывают бумаги Рокфеллера.

Тем не менее, как указывали Аллан Невинс и другие защитники Рокфеллера, Тарбелл допустила много ошибок, и ее работу следует цитировать с осторожностью. Прежде всего, СИК инициировали железные дороги, а не Рокфеллер, который сомневался в эффективности плана. И при всей ее известности, СИК не являлась причиной нефтяного кризиса начала 1870-х годов, а сама появилась в ответ на перенасыщение, вынудившее почти всех работать в убыток. Правда и то, что под влиянием детских воспоминаний, Тарбелл возвысила бурильщиков Ойл-Крик, изобразив их образцом высшей морали. Как она написала: «Они верили в независимую работу – каждый человек за себя и честная игра для всех. Они жаждали конкуренции, любили открытую драку»⁶⁶. Чтобы поддержать это утверждение, ей пришлось опустить очевидно антиконкурентные соглашения, выдвинутые самими добытчиками. Они совершенно не являлись сторонниками свободного рынка, а неоднократно пытались создать собственный картель, чтобы ограничить выпуск и поднять цены. И, как указал Рокфеллер, они с радостью брали скидки при любой возможности. Мир зарождения нефтяной промышленности не был, как подразумевала Тарбелл, игрой злой «Стандард Ойл» против храбрых благородных независимых добытчиков западной Пенсильвании, это был суровый беспощадный мир.

Тарбелл представила главным героем, центром внимания Рокфеллера, хотя серия была заявлена как история «Стандард Ойл». Она сделала «Стандард Ойл» и Рокфеллера взаимозаменяемыми, даже захватила период, когда Рокфеллер ушел на покой. Иногда сложно понять, настоящий ли человек Рокфеллер или воплощение Треста. Показательно, что Тарбелл выбрала в качестве эпиграфа знаменитую строчку из работы Эмерсона о самодостаточности «Организация – это удлиненная тень одного-единственного человека». Когда Генри Роджерс поставил этот подход под сомнение, Тарбелл отметила драматизм наведения внимания на одного человека, написав в своих заметках о встрече: «Иллюстрировано работой о Наполеоне и попыткой держать внимание на Наполеоне, никогда никого не упоминая, если могла»⁶⁷. Подход к истории через великого человека давал человеческое лицо гигантской аморфной сущности, известной, как «Стандард Ойл», но одновременно этот публицистический прием направил всю ярость общества на Рокфеллера. Подход не признавал бюрократические реалии «Стандард Ойл» с ее сложной системой комитетов и клеймил одного Рокфеллера вплоть до исключения его соратников. Поэтому Флаглер вышел относительно невредимым, несмотря на то что именно он вел переговоры о тайных контрактах на грузы, так обширно описанные в обвинительных материалах «Мак-Клюрз».