Текст книги "Титан. Жизнь Джона Рокфеллера"

Младший вернулся на Бродвей, 26, и немедленно написал родителям, рассказывая о бесцеремонности Моргана и о своем ответе. «Для завершения дела предполагалось напоследок подмести комнату, а мы казались крошками в углу, которые, конечно же, следует вымести, они и должны быть выметены, и очень неприятно обнаружить, что они все еще на полу»¹⁰⁴. Родители были счастливы, что Младший дал отпор Моргану. Его отец, зачитывая письмо вслух Сетти, останавливался через несколько предложений и восклицал: «Великий Цезарь, а Джон славный малый!» Сетти – настоящая спартанская мать – была поражена не меньше. «Несомненно, ты мастерски провел переговоры, – написала она в ответ, – ты такой тихий и неприметный и в словах, и в манерах. Владение собой выигрывает битву, так как это означает владение другими»¹⁰⁵. Восторженный ответ родителей Младшего, возможно, скрывает облегчение от невысказанных сомнений, так как оба задавались вопросом, справится ли он с требованиями, возложенными семейным состоянием.

После встречи Морган торопил Фрика посетить Рокфеллера в его имении в Покантико. Желая избежать огласки, Фрик сел в экипаж после наступления темноты, и кучер ждал у парадных ворот, пока Фрик и Рокфеллер прятались за кустарником. «Вероятно, газеты сделали бы из этого изрядную историю – что мы жались в кустах в темноте?» – размышлял Рокфеллер позже¹⁰⁶. Как всегда, он был осмотрительным и отстраненным, не раскрывал свои карты. «Как мой сын сказал господину Моргану, я не стремлюсь продать собственность. Но, как вы понимаете, не хотел бы стоять на пути достойного предприятия. Я все же откровенно не согласен с тем, что вероятный покупатель произвольно назначает «предельную цифру», я не могу заключить сделку на таком основании»¹⁰⁷. Фрик наконец сказал ему, что оценка судьи Гэри предприятий Рокфеллера на пять миллионов долларов ниже их настоящей стоимости, Рокфеллер кратко ответил: «В таком случае я доверяю вам представлять меня»¹⁰⁸. С характерным для него искусством минимализма Рокфеллер завершил эпохальную встречу примерно за пятнадцать минут. 28 февраля Гейтс и Младший начали переговоры с Фриком на Бродвей, 26, сохраняя принятую линию поведения, основанную на отсутствии у Рокфеллера жажды продавать. Всего через две недели бумаги Рокфеллера отразили невероятное событие, изменившее ход переговоров. Гейтс заказал новые карты потенциальных отложений руды вдоль Месаби, и выяснилось, что, возможно, существуют еще не открытые залежи. Младший истолковал катастрофичные новости отцу: «До настоящего дня мы полагали, что контролируем практически все запасы руды в гряде. Глядя на новую карту, информация о которой известна только нам, мы склонны пойти на сделку»¹⁰⁹. После этого Рокфеллеры немного смягчили свои позиции на переговорах, и этому поспособствовали отношения между Младшим и Фриком, настолько крепкие, что Младший позже стал распорядителем имущества Фрика. «Я не встречал никого в деле, к кому бы испытывал большую приязнь и в ком был бы больше уверен, чем в господине Фрике», – сказал Младший отцу в середине марта¹¹⁰. Переговоры упростило и заявленное решение Рокфеллера не выжимать последний пенни, чтобы «произвести благоприятное и дружеское впечатление на господина Моргана», – как выразился Младший¹¹¹.

При всем при том Рокфеллер собрал фантастический доход при создании «Юнайтед стейтс стил», первой корпорации, стоившей миллиард долларов и первого треста, превысившего «Стандард Ойл» по размерам. Акции «Консолидейтед», купленные в 1893 году по десять долларов за акцию, достигли денежного эквивалента в сто шестьдесят долларов в 1901 году. Гейтс и Младший заключили соглашение с Фриком, что Рокфеллер получит восемьдесят миллионов долларов за пакет «Консолидейтед» – половину в виде простых акций «Юнайтед стейтс стил» и половину в привилегированных – и еще восемь с половиной миллионов долларов за пятьдесят шесть озерных судов флота «Бессемер». Гейтс оценил, что пятьдесят пять миллионов долларов из восьмидесяти восьми – это чистый доход. Сделка по «Юнайтед стейтс стил» раздула стоимость активов Рокфеллера за двухсот миллионов долларов (три с половиной миллиарда долларов сегодня) и сделало его вторым богатейшим человеком Америки. С другой стороны, он чувствовал себя позади Эндрю Карнеги, который получил свою долю в триста миллионов долларов в облигациях за продажу «Карнеги стил». Но этот момент отметил зенит богатства Карнеги, тогда как Рокфеллер только разогревался.

Гейтс, сопровождавший операцию Месаби, не постеснялся потребовать свою долю. Когда он предоставил устный отчет о прибыли в пятьдесят пять миллионов долларов, Рокфеллер поблагодарил его за достижение и тихо пробормотал: «Спасибо, господин Гейтс – спасибо!» Гейтс смерил Рокфеллера ровным вопросительным взглядом. Долгое время он показывал почти сыновье почтение по отношению к боссу, но теперь хорошо понимал, чего он сам стоит. Воспользовавшись моментом, он храбро сказал: «Спасибо недостаточно, господин Рокфеллер». Рокфеллер был вынужден пересмотреть решение и, судя по всему, выдал достаточно большой бонус, хотя Гейтс никогда не раскрывал его точную сумму¹¹². Несмотря на преклонение перед своим наставником, Гейтс годами досадовал на свою компенсацию и иногда опускался до скверных шуток о жадности Рокфеллера.

Некоторое время казалось, что стальной трест поможет наладить отношения между Рокфеллером и Дж. П. Морганом. Будучи одним из крупнейших акционеров «Юнайтед стейтс стил», Рокфеллер потребовал и получил места в правлении для себя и сына. И все же финансовые различия быстро испортили их отношения с Морганом. Рокфеллера расстраивали расточительные дивиденды «Юнайтед стейтс стил», хотя сам он был их крупным получателем. В 1904 году в знак протеста он ушел из правления, ни разу не посетив собрания, и оставил Младшего представлять себя. К 1911 году Рокфеллеры ликвидировали последние из их вложений в «Юнайтед стейтс стил». Следующие два года Морган использовал приемы негласной мести, продолжая приписывать Рокфеллеру позиции похуже в более слабых синдикатах, исключая его из более выгодных дел. Гейтса всегда удивлял успех Моргана. «Он кажется человеком, не способным на спокойное разумное размышление; жертвой череды необдуманных порывов»¹¹³.

* * *

Прежде чем оставить подвиги Рокфеллера в сфере железной руды, следует отметить заметные потери этого предприятия: его и без того сложные отношения с братом Фрэнком. В 1890-х годах Фрэнк оставался вице-президентом «Стандард Ойл, Огайо» и приносил домой щедрую зарплату, несмотря на его продолжительные отсутствия в Кливленде и пренебрежительное безразличие к бизнесу. Вспыльчивый как никогда, он писал коллегам из «Стандард Ойл» сварливые письма, вынуждая Джона и Уильяма выступать посредниками. Фрэнка разъедала обида, и он часто впадал в неуправляемые приступы ярости, которые усиливал его алкоголизм.

Фрэнк никак не мог обуздать азарт. Желая посостязаться с большой добычей братьев, он вновь и вновь брался за безрассудные рискованные предприятия. Из лучших побуждений Джон подпитывал пристрастие Фрэнка к игре, хотя Фрэнк часто не осознавал источник займов. Джон и Уильям продолжали выплачивать сто восемьдесят тысяч долларов по закладной на его ранчо в Канзасе и выручили его, когда в 1893 году Фрэнк остался без урожая. Щедрость братьев только подчеркнула зависимость Фрэнка и еще больше озлобила его. Выделяя ссуды, Джон следовал своим обычным бухгалтерским правилам, которые всегда применял в обязательной негибкой манере. Тем не менее зачастую Фрэнку было удобно обижаться на отказ брата идти на компромисс в своих деловых принципах.

Лучшим другом Фрэнка в то время был грубоватый ирландец Джеймс Корриган. Они вместе охотились, держали прилегающие владения в Огайо и часто вместе инвестировали. Корриган, красивый мужчина с тяжелым подбородком и бычьей шеей, был популярным кливлендским предпринимателем, любящим подраться. В начале 1880-х годов он продал несколько нефтеперегонных заводов Джону Д., который дал ему первую работу и считал другом. В качестве оплаты за один из заводов, Рокфеллер выдал Корригану две с половиной тысячи акций «Стандард Ойл». С этими деньгами Корриган купил половину доли во «Франклин айрон майнинг компани» в штате Висконсин в районе озера Верхнего – инвестиция, вначале подогревшая интерес Рокфеллера к Месаби. Джон ссудил Фрэнку деньги на вторую половину, взяв акции на горное дело в качестве залога. Позже, не без причины, Джон Д. печально утверждал: «Ни мой брат, ни Корриган не имели причин жаловаться на мое поведение. Я сделал Джеймсу Корригану его состояние. Я сделал и брату его состояние»¹¹⁴.

Когда разразилась паника 1893 года, Джон Д. повел себя образцово. Они с Уильямом согласились отменить закладную на ранчо Фрэнка в Канзасе. Корриган тем временем взял еще больше займов у Джона Д., обеспечивая долг своими акциями «Стандард Ойл» более чем на четыреста тысяч долларов; долг Фрэнка брату превысил восемьсот тысяч долларов – тринадцать миллионов сегодня. В результате Джон Д. приобрел значительную власть над двумя мужчинами, так как сохранил в качестве залога их акции горного дела «Франклин», акции «Стандард Ойл» Корригана и акции Корригана в озерном флоте.

Когда паника усилилась, Рокфеллер отказался снять обременение, несмотря на мольбы Корригана, что с помощью озерных судов он соберет еще денег. В октябре 1894 года Корриган попытался взять еще сто пятьдесят тысяч долларов у Джона без дополнительного залога. Джордж Роджерс кратко проинформировал Корригана, что «господин Рокфеллер выделил все, что следовало под собственность «Франклин», и, если только он не предложит другой залог, я более чем уверен, господин Рокфеллер не сможет выручить его»¹¹⁵. Когда Корриган совсем перестал выплачивать проценты, Рокфеллер подождал год, затем потребовал вернуть долг. Он предложил Корригану выкупить его две с половиной тысячи акций «Стандард Ойл» по сто шестьдесят восемь или сто шестьдесят девять долларов за акцию, что покрыло бы его четыреста тысяч долга.

Для оценки стоимости пакета адвокат Корригана попросил Рокфеллера предоставить детальную информацию об акциях, активах, инвестициях и заработках треста за предыдущие пять лет. Рокфеллер отказался раскрывать такую деликатную информацию. «Ценные бумаги, которые вы упоминаете, имеют хорошо известную рыночную стоимость, которая публикуется в газетах каждый день», – ответил Рокфеллер адвокату¹¹⁶. В то время немногие компании публиковали ежегодные отчеты. Фрэнк интерпретировал поведение брата, как мрачный заговор. Несколько лет спустя он сказал Иде Тарбелл, что, когда встретился с ним, чтобы попросить отсрочку для Корригана, Джон сказал: «Фрэнк, убеди Корригана продать мне акции «Стандард Ойл». Он в трудном положении. Он никогда не выберется, а я могу получить акции с тем же успехом, как и любой другой человек»¹¹⁷. Фрэнк расценил это как готовность Джона уничтожить Корригана, чтобы заполучить акции, и посоветовал другу не продавать ни при каких обстоятельствах.

В феврале 1895 года Корриган в конце концов продал акции «Стандард Ойл» Джону Д. по сто шестьдесят восемь долларов за акцию. Рокфеллер заплатил рыночную цену, примерно столько же, сколько заплатил коллегам в «Стандард» за их акции в том месяце. Один из руководителей «Стандард», Джозеф Сип, говорил, что Рокфеллер даже не оставил акции Корригана себе, а распределил между коллегами. Однако еще до конца месяца акции поднялись до ста восьмидесяти пяти долларов, а затем еще выше. Вместо того чтобы винить судьбу, Корриган решил, что его обманули, и в апреле 1895 года написал об этом Рокфеллеру. Получив письмо, Рокфеллер был потрясен. «Возможно ли, что «Джим Корриган» решил написать мне такое письмо, – ответил он, – после того, как я был неизменно добр к нему всю жизнь?»¹¹⁸ Через несколько лет, возможно, помня о деле Корригана, Рокфеллер наставлял сына: «Джон, никогда не одалживай деньги друзьям; это испортит вашу дружбу»¹¹⁹.

Рокфеллер не был ни Санта-Клаусом, ни Скруджем, он был просто твердым несентиментальным кредитодателем. Действительно, залога у него было более чем достаточно, чтобы покрыть займы Корригана в четыреста тысяч долларов, но он проявил терпение и ждал год после прекращения выплат. Гейтс даже жаловался, что Рокфеллер возится с ним. Корриган потянул до июля 1897 года, затем подал иск, утверждая, что потребовалось много времени, чтобы вручить повестку Рокфеллеру. Задержка с большей вероятностью была связана с тем, что акции «Стандард Ойл» продолжали расти в цене и подскочили почти до трехсот пятидесяти долларов за акцию из-за щедрой дивидендной политики Арчболда. Корриган выдвинул ультиматум: либо Рокфеллер вернет ему акции «Стандард», либо выплатит ему пятьсот долларов за акцию. Назначенные судом арбитры получили редкий доступ к конфиденциальным цифрам «Стандард Ойл» и решили, что поведение Рокфеллера было безупречным. Фрэнк, хотя и горячо настаивал, что Джон обманул его лучшего друга, продолжал выпрашивать у брата деньги и годом позже занял еще сто тридцать тысяч долларов. Все еще не зная о всей скопившейся желчи у Фрэнка, Джон набросал заметку для своих документов в феврале 1896 года, написав о Фрэнке: «Он приятен и вежлив и, я думаю, ценит то, что я делаю для него»¹²⁰.

После дела Корригана Фрэнк, казалось, сходил с ума по поводу брата. Он начал появляться на Бродвей, 26, или на широкой веранде в Форест-Хилл, громко требуя встречи с ним. Из-за иска Корригана, находящегося в процессе рассмотрения, Джон принимал его только в присутствии секретаря, чтобы записывать, что он говорит. В 1898 году Джон сказал Уильяму, что Фрэнк теперь угрожает ему и попросил вмешаться. Джон вел долгие разговоры с пьяным Фрэнком, делавшим крайне оскорбительные замечания в его адрес. Фрэнк считал, что брат так богат, что должен простить все его долги. Джон не согласился, и пропасть между ними стала еще шире. В их последнюю встречу они шли вместе по улице, и Джон сказал ему: «Фрэнк, я всегда буду тебе братом»¹²¹. Больше они ни разу не разговаривали и не виделись друг с другом.

Одержимый неприязнью к брату, Фрэнк решил совершить символический разрыв с ним. Когда в 1898 году в Кливленде Джон воздвиг высокий обелиск на семейном участке кладбища Лейк-Вью, Фрэнк выкопал гробы двух своих умерших детей и перенес на другую часть кладбища. «Никто моей крови, – заявил он, – никогда не будет покоиться в земле, которую контролирует этот монстр, Джон Д. Рокфеллер»¹²². Вскоре Фрэнк, его жена и три дочери ушли из Баптистской церкви на Юклид-авеню.

Даже после этих непростительных оскорблений Джон позволил Фрэнку представлять себя в нескольких правлениях. Зарплата Фрэнка в его кормушке в «Стандард Ойл, Огайо» снизилась с пятнадцати тысяч до десяти тысяч долларов, но он продолжал забирать эти в основном не заработанные деньги до 1912 года. В сентябре 1901 года разорившись на спекуляциях, он сказал Уильяму, что подаст на банкротство, если не получит немедленного вливания восьмидесяти шести тысяч долларов. Когда Уильям тайно попросил Джона вложить половину суммы, Джон ответил: «Я возьму на себя половину восьмидесяти шести тысяч долларов, если ты берешь другую половину, но Фрэнк не должен знать, что я даю деньги»¹²³. В 1907 году Джон и Уильям опять спасли Фрэнка от банкротства, гарантировав займы, которые Фрэнк получил у своего маклера.

После дела Корригана Фрэнк уже не считал нужным сдерживаться. Репортеры скоро прознали, что за провокационной цитатой о Джоне Д. надо обращаться к Фрэнку Рокфеллеру. Обсуждая дело Корригана, Фрэнк сказал одному репортеру: «Это предательство было лишь мелочью в долгой истории бессердечного злодейства моего брата… Кажется, ему вечно мало. Интересно, когда это закончится – это желание получить еще больше миллионов?»¹²⁴ Джон никогда публично не комментировал эти тирады. К сожалению для репутации Джона, Фрэнк начал изрыгать эту ругань как раз в начале эпохи «разгребателей грязи». Часто цитируемые ремарки, исходящие от брата, оказывали невероятное влияние на публику, которая и не подозревала, что как раз в этой сфере жизни, в обращении с Фрэнком, поведение Джона Д. было безупречным.

Глава 21
Энтузиаст

Когда в середине 1890-х годов Рокфеллер ушел из мира коммерции, средний американец зарабатывал меньше десяти долларов в неделю. Средний доход Рокфеллера – ошеломляющие десять миллионов долларов в год в те славные дни до введения подоходного налога – не укладывался в головах людей. Из более двухсот пятидесяти миллионов долларов дивидендов, выданных «Стандард Ойл» между 1893 и 1901 годами, больше четверти отправилось прямо в сундуки Рокфеллера. В конце 1890-х годов акции «Стандард Ойл» взлетели, и одно периодическое издание подсчитало, что богатство Рокфеллера за 9 месяцев увеличилось на пятьдесят пять миллионов долларов (сегодня – девятьсот семьдесят два миллиона долларов). «Есть ли другой пример в истории мира, чтобы человек заработал пятьдесят пять миллионов долларов за девять месяцев?» – вопрошал автор передовицы¹. Рокфеллер становился Мистером Денежный мешок, синонимом богатства.

Кто-то мог бы подумать, что Рокфеллер, отойдя от дел, будет отдыхать, но он оставался в заложниках протестантской трудовой этики и вкладывал в занятия, связанные с отдыхом, ту же энергию, какую привнес в бизнес. «У меня не было опыта, как у большинства деловых людей, – сказал он позже Уильяму О. Инглису, – которые обнаруживают в наличии много времени»². Уход Рокфеллера от дел был равным образом примечателен из-за того, чего он не делал. Например, он не имел страсти к путешествиям, заразившей других богатых людей в их пожилые годы, как Дж. П. Моргана. Он никогда не собирал предметы искусства и не расширял с помощью богатства свои связи и не обрабатывал модную публику. Не считая случайных знаков внимания от других магнатов, он водил дружбу все с теми же членами семьи, старыми друзьями и баптистскими священниками, которые всегда формировали его круг. Он не проявлял интереса к клубам старой аристократии, вечеринкам или организациям. Комментируя это, Ида Тарбелл заклеймила Рокфеллера как «социального калеку» и нашла у него комплекс неполноценности, из-за которого тот не осмеливался выходить за границы своей территории, хотя в действительности его поведение обеспечивало душевный покой³. Когда кто-то высказал удивление Рокфеллеру, что он не зазнался, тот ответил: «Лишь глупцы раздуваются из-за денег»⁴. Он не испытывал неудобств с самим собой и ему не требовалось внешнее подтверждение своим поступкам. Можно критиковать его за отсутствие воображения, но не за слабость.

Поразительно, что Рокфеллер, такой серьезный в делах, невероятно любил игры и, отойдя от дел, начал понемногу резвиться. Тело его старело, но разум становился моложе и живее. Казалось, в эти поздние годы он хочет компенсировать отсутствие беззаботного детства, неожиданно демонстрируя значительную степень веселости своего отца. В 1890-х годах Кливленд охватило велосипедное помешательство, и каждую весну сотни ярких тандемных велосипедов, скользящих по Юклид-авеню, открывали «колесный сезон». Хотя ему было за пятьдесят, Рокфеллер присоединялся с мальчишеским воодушевлением. Твердо уверенный в необходимости одеваться соответственно, он накупил щегольских костюмов для езды, разных расцветок, с брюками-гольф, альпийскими шляпами и специальными чулками. Фредерик Гейтс был в Форест-Хилл, когда Рокфеллер начинал ездить, и смотрел, как Рокфеллер учится поворачивать, не спешиваясь. «Он начинал с широкого круга, – вспоминал Гейтс, – и затем ездил снова и снова, каждый раз сужая круг, пока, не касаясь земли, почти описывал заднее колесо»⁵. Как и в промышленности, Рокфеллер разбил езду на составляющие и затем оттачивал каждое движение. Ему, во многом в духе Большого Билла, нравились фокусы на велосипеде, он впрыгивал в седло, если кто-то придерживал велосипед или ехал, не держа руль, с зонтиком в руке. Благодаря велосипедной езде, Рокфеллер освоил основы строительного проектирования, предмет, который давно вызывал его интерес. Он захотел поехать на велосипеде вверх по крутому склону к дому на Форест-Хилл, и один инженер сказал ему, что нельзя найти практически выполнимый угол. «Нет ничего невозможного», – ответил Рокфеллер⁶. Зарывшись в книги по проектированию, он нашел нужную цифру – градус три процента на инженерном языке – и, как и рассчитал, подъехал на велосипеде прямо к двери.

Рокфеллер не смог устоять перед другим повальным увлечением: гольфом. В 1899 году он останавливался в отеле в Лейквуде, штат Нью-Джерси, и играл в подковки с другом, Элайей Джонсоном, который хвалил его легкий стиль и почти непревзойденную игру. Джонсон пытался убедить Рокфеллера, что эти навыки могут хорошо послужить ему в гольфе. «Он смотрел сквозь меня своими спокойными серо-голубыми глазами и ничего не говорил», – вспоминал Джонсон⁷. Наконец, он убедил Рокфеллера попробовать несколько свингов на травянистом закрытом местечке рядом с отелем. После нескольких подсказок, как позже говорил Джонсон в интервью, Рокфеллер отправил три мяча больше чем на сотню ярдов каждый.

«И это все?» – спросил Рокфеллер. «Да, это все, но вряд ли один человек из ста сделал бы то, что ты только что сделал сейчас. Они хотят сделать слишком много». У Рокфеллера проявились состязательные нотки: «Разве игроки не посылают мяч дальше этого?» – «Бывает, но дальние удары получаются только после долгих тренировок»⁸.

Рокфеллер решил подшутить над женой. Он пригласил тренера по гольфу, Джо Митчелла, приехать в отель и тайно дать ему уроки. Каждый раз, когда кедди видели, что приближается Сетти, Рокфеллер бежал прятаться в кусты. Через несколько недель он сказал ей небрежно, что гольф кажется очень приятным видом спорта и что он, пожалуй, попробует. Затем он подошел к колышку и послал мяч на сто шестьдесят ярдов (ок. 146 м) прямо по фервею. Немного поизумлявшись, Сетти покачала головой и сказала: «Джон, я могла бы догадаться. Ты делаешь все лучше и легче всех остальных»⁹.

2 апреля 1899 года, накануне своего шестидесятого дня рождения, Рокфеллер сыграл первую полную партию в гольф, завершив девять лунок за шестьдесят четыре удара. После этого он страстно занялся этим видом спорта. Он не всегда был сильным игроком, но играл пугающе точно, его свинг был таким четким, что казалось, время замирает. «У него самый медленный замах, какой я видел, – сказал один партнер. – Такое впечатление, что он длится минуты»¹⁰. Рокфеллер и игру разобрал, как метод производства. Заметив, что в конце удара он поворачивает правую ногу, он распорядился прижать его ногу к земле проволочными воротцами от крокета – рискованный трюк, от которого он отказался, как только исправил ошибку. Так как он поднимал голову во время удара, он нанял кедди, напоминающего при первом ударе «Держите голову ниже». Одно время Рокфеллера раздражало, что он все время делает неверный удар вудом. Чтобы выявить источник проблемы, он заказал кливлендскому фотографу снимки удара, хронометраж, позволивший ему выяснить суть ошибки. Позже он записал фильмы своей игры и внимательно их изучал. С таким же усердием он записывал все свои очки в гольфе в пухлые маленькие книжечки, включая имена, даты и места.

Страсть Рокфеллера к гольфу была связана с его состоянием здоровья в 1890-х годах, что превратило его в сторонника физической культуры. «Если играть в меру, гольф – это не только захватывающая игра, но и ценная помощь здоровью», – советовал он друзьям¹¹. Его врач и частый партнер по гольфу, доктор Гамильтон Биггар, утверждал, что гольф омолаживал Рокфеллера, почти дошедшего до срыва. «С тех пор как он с таким вкусом занимается, его лицо заметно изменилось, – заявил он репортеру. – Кожа больше не бледная и морщинистая, а упругая и с румянцем»¹². В более поздние годы Рокфеллер отказался от ходьбы и ездил от лунки к лунке на велосипеде, чтобы сохранить энергию для игры. Будучи уже старым человеком, чтобы еще больше поберечь силы, он садился на велосипед, и его толкал кедди. Ничто не могло удержать его от утренней игры. Если шел дождь или слишком ярко светило солнце, кедди прикрывал его большим черным зонтом в течение всей игры. Его свита держала галоши для слякоти, свитеры для прохладной погоды и полотенца, чтобы вытирать клюшки в моросящий дождь.

Гольф сделал Рокфеллера более общительным, он проявлял жизнелюбие, которое заглушалась в годы «Стандард Ойл». Для человека, уходящего от личных обсуждений, гольф давал идеальный способ социализации в очень структурированной лишенной рисков среде с десяти пятнадцати до полудня каждое утро. Приходя на поле, он паясничал, задавая общий шутливый тон, и люди отвечали тем же. Он напевал гимны или популярные песни, рассказывал смешные истории и даже читал короткие стихи собственного сочинения. Одна из его любимых шуток описывала известного священника, который жульничал в гольфе; искусный подражатель, Рокфеллер изображал духовное лицо, тайком подталкивающего мяч за стволом дерева. Гольф проявил его природный шутовской талант, которому он никогда не позволял проявляться раньше. «Нам не подобает радоваться неудачам других, – написал он дочери Бесси, – но в прошлую субботу я побил в гольф четверых мужчин… Это было очень неправильно, и, конечно, я никогда больше не буду так поступать»¹³.

Рокфеллер установил несколько табу для поведения на поле, в том числе нельзя было обсуждать никакие пожертвования, ни деловые, ни благотворительные. Нарушители этих правил повторного приглашения не получали, и в данном вопросе Рокфеллер не шел на компромисс. Он хотел оставить все общение на гольф-площадке на легком, немного нереальном уровне и отклонял любой серьезный разговор. Он находился среди людей, но был окружен собственной завесой молчания, был изолированной фигурой среди толпы, устанавливающей условия социальных отношений.

* * *

Несмотря на свое уникальное значение для роста американских городов и промышленности, Рокфеллер оставался в душе сельским мальчиком и теперь уехал подальше от города. Возможно, наследием его детства на севере штата проявилась его любовь к домам на холмах с просторными видами на воду. Он искал способ сбежать из Манхэттена, и его особенно привлекала река Гудзон, на которой Уильям устроил свою усадьбу на тысяче акров (ок. 400 га). Джона Д. трогала красота реки и царственное побережье с холмистыми фермерскими землями вокруг и живописными деревнями. Когда во время паники 1893 года цены на землю упали, он купил четыреста акров (ок. 160 га) в Покантико-Хиллс в Норт-Тарритаун чуть к югу от Роквуд-Холл. Хотя он размышлял о доме на выходные или укромном местечке летом, у него не было точного плана. «Как я говорил вам перед приездом, – написал он Сетти в начале сентября 1893 года, – у меня нет никакой схемы касательно новой собственности на Гудзоне, только владеть ей и позволить будущему определить, как [мы] захотим использовать ее»¹⁴.

Эти места привлекали Рокфеллера природной красотой, а не элегантными соседями. «Он выбрал дом в Покантико-Хиллс за великолепные виды на Гудзон и горы Катскилл, это один из самых великолепных пейзажей в Америке», – рассказывал Гейтс, сопровождавший его в первую поездку¹⁵. Собственность включала неровные холмы Кайкат-Хилл, название пошло от голландского слова, означающего место обзора – откуда открывались превосходные виды на реку и отдаленные Палисады. Как и в Форест-Хилл Рокфеллер просто взял обставленный дом, скромное строение с широкими верандами, известное как Парсонс-Вентворт-Хаус. По своему обычаю он продолжал все годы перестраивать дом, увеличивая комнату там, сделав другую поудобнее здесь. Это был его собственный Уолден, место, где «красивые виды наполняют душу и где мы можем жить просто и тихо»¹⁶.

К 1900 году Рокфеллер приобрел еще тысячу шестьсот акров, и в итоге поместье Покантико-Хиллс расширилось до трех тысяч акров (ок. 1215 га), сквозь которые вились десятки миль дорожек и огражденных тропинок. Рокфеллер выносил расточительность до тех пор, пока стиль был строгим и не кричал о его богатстве слишком громко. Он избегал кричащих резиденций и не имел желания производить впечатление на других людей. Если чего он страстно и желал, так это уединения. В какой-то момент Рокфеллер решил, что ему нужно приобрести небольшой участок в углу, которым владел Томас Бердсалл. Он предложил прекрасную цену и сказал, что купил бы и близлежащую полоску земли, на которую Бердсалл мог бы перенести свой дом. Бердсалл отказался, и Рокфеллер приказал управляющему окружить проблемную собственность высочайшими кедровыми деревьями, какие тот сможет найти, погрузив дом в вечный полумрак. Бердсалл уступил.

Почти сразу, только подхватив лихорадку гольфа в 1899 году, Рокфеллер сделал четыре лунки в Покантико. «Мама и отец без ума от гольфа, – писал Младший близкому другу по колледжу в 1900 году. – Отец играет от четырех до шести часов в день, и мама несколько часов»¹⁷. Уильям Такер, тренер по гольфу из близлежащего Ардсли, регулярно занимался с Рокфеллером. К 1901 году титан нанял архитектора гольф-полей, Уильяма Данна, создать поле на двенадцать лунок, и ему спроектировали поле из девяти лунок для Форест-Хилл. Храбро стараясь угодить отцу, Младший брал уроки в течение года, но он не был создан для состязаний и предпочитал более уединенное удовольствие верховой езды.

В какой-то момент Рокфеллер решил, что должен играть в гольф в Покантико ежедневно. В начале декабря 1904 года в округе Вестчестер выпало четыре дюйма (ок. 10 см) снега, и Элайе Джонсону позвонил Рокфеллер, приглашая поиграть двумя парами. Ошеломленный Джонсон возразил, что они не могут играть в снегу, Рокфеллер ответил: «Просто приезжайте и посмотрите». Пока они разговаривали, бригада рабочих с лошадьми и снеговыми плугами усердно разгребали снег с пяти фервеев и гринов; наутро Джонсон обнаружил переливающееся зеленое поле, выхваченное из зимнего пейзажа. «У нас не было игры лучше», – сказал Джонсон¹⁸. Рокфеллер играл при любой погоде. «Вчера утром я играл, когда термометр в тени показывал 20 по фаренгейту (6 °C), – хвалился он племяннице в 1904 году. – Было и правда холодно на этих холмах Покантико, но полезно для моего здоровья»¹⁹. Чтобы партнерам было теплее, он раздавал бумажные жилеты, они стали фирменным подарком.

Гольф стал его величайшей слабостью. Постоянной бригаде в Покантико было поручено держать лужайки очищенными, и рабочие часто выходили рано утром, вытирая росу с травы специальными косилками, валиками и бамбуковыми шестами. Бухгалтерская книга начала 1906 годов показывает, что Рокфеллер потратил пятьсот двадцать пять двести одиннадцать долларов и сорок семь центов личных средств за предыдущий год, выделив головокружительную сумму двадцать семь тысяч пятьсот тридцать семь долларов и восемьдесят центов – или четыреста пятьдесят тысяч в долларах 1996 года – на гольф²⁰.