Текст книги "Титан. Жизнь Джона Рокфеллера"

Рокфеллер обладал устойчивостью к критике, но все же рассердил небольшую армию смутьянов. Вероятно, самым живописным был Льюис Эмери-младший, богатый добытчик из Брэдфорда, владелец трубопровода, член законодательного собрания Пенсильвании, он стал одним из важных источников информации для Иды Тарбелл. Эмери настаивал, что он, а не Рокфеллер стал бы гораздо более влиятельным нефтяником, если бы тот играл честно. «Я имел и имею не меньше мозгов, чем Джон Д. Рокфеллер, но у меня никогда не было ни его хитрости, ни его способности пользоваться непорядочными средствами или непорядочными людьми для выполнения программы», – утверждал он⁶⁶. Значительную часть своей жизни он преследовал титана, хотя ни разу не встречался с Рокфеллером, объясняя, что тот «слишком в тени, слишком хитрый»⁶⁷.

Как было видно по истории с его трубопроводом «Эквитабл» до Буффало, «Стандард Ойл» безжалостно пыталась остановить Эмери и не допустить соединения труб с железными дорогами. В 1892 году Эмери заканчивал строительство крупного трубопровода до Ханкока, штат Нью-Йорк, где рассчитывал передать нефть железной дороге «Онтарио и Запад» – «O & W» – для последующей отправки в город Нью-Йорк. Когда об этом пронюхал Арчболд, он потребовал решить вопрос с железной дорогой. Его отчет Рокфеллеру показывает, в какие тяжкие готова была пуститься «Стандард Ойл», чтобы обезвредить конкурента:

Мы провели новые беседы с людьми из «Онтарио и Запад» и полагаем, что подошли ближе к возможному взаимопониманию. Теперь мы совершенно уверены, что окончательных договоренностей со стороной Эмери не существовало, и думаем, что они теперь понимают, что тарифы, которые они обсуждали со стороной Эмери, абсурдно низки, и дело на любом подобном основании окажется нежелательным и неприбыльным. Мы сделали им деловое предложение на пятилетний срок и ожидаем ответа на этой неделе. Мы предлагаем отправлять по их линиям четыреста тысяч баррелей нефти ежегодно или, в случае невыполнения какой-либо части объема, заплатим штраф в десять процентов от существующих тарифов. Мы думаем, что для них это очень либеральное предложение⁶⁸.

«Стандард Ойл» было недостаточно продвигать собственные интересы; она активно работала, пытаясь нарушить деловые интересы противников. Бумаги Рокфеллера раскрывают, что на каком-то этапе Эмери был готов продать свои нефтяные предприятия «Стандард Ойл», и запросил семьсот пять тысяч долларов в акциях треста – эта двуличность только укрепила Рокфеллера в его нелестном мнении о критиках.

Еще одним озлобленным противником был Джордж Райс, уроженец Вермонта, независимый нефтеперегонщик из Мариетты, штат Огайо. Райс, энергичный человек с лицом бульдога, успешно пользовался скрещением мечей с нефтяным трестом. Он больше чем кто-либо возмущался несправедливыми методами «Стандард Ойл» и превратил ненависть к Рокфеллеру в свою профессию. Он возбуждал многие законодательные расследования против «Стандард Ойл», а в 1881 году опубликовал буклет «Черная смерть», антологию едких обличительных материалов из газет. Рокфеллер считал Райса никем иным как шантажистом: «Ему нравилось угрожать, беспокоить, надоедать «Стандард Ойл» с тем, чтобы продать свою довольно неважную долю в очистке нефти… Вот и вся история Джорджа Райса»⁶⁹. Справедливости ради следует отметить, что Райс неоднократно пытался выжать из Рокфеллера деньги, запросив невероятные двести пятьдесят тысяч за перегонный завод, который тот оценивал всего в двадцать пять тысяч долларов. Пытаясь отделаться от этого зануды, Рокфеллер и его коллеги не могли решить, что лучше, купить его или забыть о нем. Полковник Томпсон доложил Рокфеллеру: «[Райс] признал, что, возможно, лучше завести с нами дружеские отношения и допустил, что готов прийти к некоторому соглашению, но вымогательство было написано в каждой складке его лица и отягощало каждый звук, слетавший с его губ»⁷⁰. В то время Райс лоббировал федеральное расследование железнодорожных скидок «Стандард Ойл».

Райс настаивал, что «Стандард Ойл» вынашивает против него страшные заговоры, Рокфеллер же высмеивал эти идеи, как бред излишне активного ума. «Мы можем заодно предположить, что «Стандард Ойл компани» обзаведется двадцатиоднодюймовой пушкой, чтобы сбивать комаров»⁷¹. Однако из его бумаг видно, что такой залп все же был выпущен по Райсу. В 1885 году Дэниел О’Дэй заключил сделку с железной дорогой «Кливленд и Мариетта», жизненной артерией перерабатывающего завода Райса. Железная дорога согласилась брать со «Стандард Ойл» десять центов за баррель и тридцать пять центов с Райса и других независимых производителей. Воскрешая печально известные возвраты, «Стандард» получила бы и двадцать пять центов за каждый баррель, отправленный Райсом. Навязывая сделку, О’Дэй со всей откровенностью предупредил, что, если железная дорога не подчинится, он выстроит конкурирующий трубопровод и выведет их из дела. В одном из редких успешных исков против треста Райс вынудил «Стандард Ойл» отозвать нечестный контракт и возместить ему двести пятьдесят долларов.

В собственном понимании храбрости Райс пытался продавать керосин, соперничая с двумя самыми суровыми подконтрольными компаниями «Стандард Ойл», «Чесс, Карли» и «Уотерс-Пирс». Как только Рокфеллеру сообщали даже о крошечных поставках, совершенных Райсом, агенты «Стандард Ойл» в соответствующих штатах получали распоряжение помешать ему любыми средствами. В 1885 году Г. М. Тилфорд доложил Рокфеллеру: «В том, что касается территории «Чесс, Карли Ко», прилагаются все усилия, чтобы заставить Райса уйти. Мы отправили наших людей, они идут от станции к станции, продавая керосин в конкуренции с любым керосином, какой Райс может иметь в разных городах»⁷². Каждый раз, когда Райса вытесняли из очередного поселения, Рокфеллера информировали: «Мы недавно полностью убрали Райса из Аннистона, штат Алабама и полагаем, что скоро уберем из Бирмингема, – докладывал Тилфорду казначей «Чесс, Карли». – Однако этот результат мы получали только при том, что ставили очень низкие цены, часто с потерей для компании, и потери продолжались длительный период»⁷³. Ни одна угроза империи не была слишком мала, чтобы Рокфеллер счел ее неважной и прошел мимо.

Эмери, Райс и другие антирокфеллеровские вольнодумцы мало достигли в самой нефтяной промышленности, но зато им было предназначено оказать мощное влияние на общественное мнение, после того как они объединились в лоббирующую группу. Они оказались готовым источником информации для репортеров, а первым их воинственным защитником стал богатый элегантный журналист Генри Демарест Ллойд. Сын священника голландской реформатской церкви, Ллойд посещал Колумбия-колледж, вошел в адвокатское объединение Нью-Йорка, затем женился на женщине из богатой семьи Бросс, совладельцев «Чикаго трибюн». Начиная с 1878 года Ллойд писал гневные передовицы о «Стандард Ойл» в напыщенном стиле, захватывающем воображение публики. Он воспользовался водопадом открытий, которые дали слушания Хепберна в Нью-Йорке и судебные иски в Пенсильвании. В 1881 году в мартовском выпуске «Атлантик Мансли» редактор Уильям Дин-Хауэллс опубликовал колкий рассказ Ллойда о «Стандард Ойл», озаглавленный «История великой монополии». Судьбоносная статья, первое серьезное разоблачение треста в престижном многотиражном журнале произвела сенсацию, выпуск прошел шесть переизданий.

Ллойд приписывал всю силу влияния «Стандард Ойл» ее тайным альянсам с железными дорогами, которые способствовали росту многих трестов. Признавая «справедливое величие» «Стандард Ойл», он утверждал, что от этого этические приемы компании только еще более предосудительны. «Огромная надежность их дела убедила бы специалистов в успехе «Стандард», но достигла монополии она с помощью сговора с железными дорогами»⁷⁴. Ллойд, громогласный критик Уильяма Г. Вандербильта, Джея Гулда, Тома Скотта и Коллиса Хантингтона, сделал критику «Стандард Ойл» частью своего крестового похода за реформу железных дорог. Он также приковал общественное внимание к Джону Д. Рокфеллеру как воплощению треста, размышляя, что за предыдущий год больше денег заработал только Уильям Г. Вандербильт.

Как репортер Ллойд был небрежен, его изложение полно неточностей. В одном месте он говорит, например, что Рокфеллер держал в Кливленде лавку, торгующую мукой. Но Ллойд писал отточенными фразами и демонстрировал глубокое понимание политики и культуры. Он искусно превратил свое произведение в историю потребителя, начав: «Из сорока миллионов человек, которые жгут керосин, очень немногие знают, что его добычу, производство и экспорт, его цену в стране и за границей контролирует годами одна корпорация – «Стандард Ойл компани»»⁷⁵. Ллойд считал, что, осьминог – он способствовал популяризации этого прозвища – не просто нарушает свободную конкуренцию и честную игру; он ставит под угрозу саму американскую демократию. Журналист заявлял, что «Стандард Ойл» имеет влияние на двух сенаторов США и вовлечена в такой объем коррупции в Гаррисберге, что «разве что только не переработала законодательство Пенсильвании»⁷⁶. Мастер фразы, Ллойд завершил сильным финалом: «Америка может гордиться тем, что дала миру самую великую, умную и нечестную монополию, известную истории»⁷⁷.

Статья познакомила страну с Рокфеллером и поставила антитрестовское законодательство в первые пункты программы реформ. Предложив федеральному агентству обеспечить общие железнодорожные тарифы, Ллойд на шесть лет опередил закон о торговых отношениях между штатами. Если его нападки оказались предвестником грядущих событий, не менее показательным стало и полнейшее молчание Рокфеллера. Уверенный, что потомки оправдают его, он позже объяснял: «Я направил внимание на расширение, развитие и совершенствование нашего дела, а не на то, чтобы остановиться у обочины и препираться с клеветниками»⁷⁸.

Подобно многим магнатам того времени – включая Дж. П. Моргана, Эндрю Меллона, Джеймса Стиллмана, Генри Клэя Фрика и Джорджа Ф. Бейкера – Рокфеллер с негодованием относился к прессе, а его жаркая преданность своему концерну оказалась сильнее всех воззваний к его совести. Он любил повторять: «Дело «Стандард Ойл компани» заключалось в том, чтобы ничего не говорить и заниматься своим делом»⁷⁹. Во время антитрестовской шумихи 1888 года он сказал одному священнику: «Мы придерживались принципа, что лучше заниматься своим делом и не обращать внимания на газеты, полагая, что, если мы правы, они не нанесут нам большого вреда, а если нет, все их слова, пусть даже благоприятные, ничего не исправят»⁸⁰. Рокфеллер заявил, что боялся не столько выдать недостойное поведение, разговаривая с прессой, сколько непреднамеренно раскрыть секреты дела. «Что мы могли сказать, – спрашивал он риторически, – не сообщив миру, как именно мы добивались успеха?»⁸¹

Несколько бесстрашных репортеров попытались проникнуть в «Стандард Ойл», но сдались в отчаянии. Когда «Нью-Йорк сан» в 1882 году отправила репортера в Кливленд, чтобы собрать материал о Рокфеллере, он не смог подобраться к магнату и поразился, какими тот окружен слоями секретности. Еще больше впечатлило его молчание сотен сотрудников «Стандард Ойл», которых он останавливал для разговора, – все были выращены в философии Рокфеллера. Даже дружески настроенным журналистам Рокфеллер не предоставлял своих фотографий на месторождении или перерабатывающем заводе и изгонял фотографов из дома за даже самые безобидные материалы в журналах. Конечно, невидимость только подогрела интерес общественности. То, что молчание давалось Рокфеллеру легко, не должно нас удивлять. Как человек самостоятельно мыслящий, он не нуждался в одобрении окружающих и был слишком осмотрителен, чтобы разбрасываться мнениями в газетных интервью.

К середине 1880-х годов, столкнувшись с жесткими политическими нападками, «Стандард Ойл» уже не могла дольше отказываться от контактов с прессой. В 1885 году «Ойл Сити деррик» – уже давно горячо критиковавшую трест – купил близкий друг капитана Вандергрифта и поставил редактором Патрика Бойла, приверженца «Стандард Ойл». Около 1887 года «Стандард Ойл» наняла пресс-бюро «Дженнингз паблишинг компани» для размещения в газетах Огайо благоприятных рекламных объявлений, замаскированных под независимые статьи. Вскоре «Стандард» избирательно сотрудничала с периодическими изданиями. В 1889 году о Рокфеллере написал «Харперс уикли», статью сначала тщательно проверил Арчболд. В тех редких случаях, когда Рокфеллер давал интервью, он производил впечатление неизменно полного достоинства и любезного человека. В 1890 году репортер, направленный «Уорлд», описал его как человека «с интеллигентным и приятным лицом, светлой кожей, песочного цвета волосами и усами с проблесками седины, несколько крупным носом, мягким взглядом серых глаз и выразительным ртом»⁸². В следующем году другой репортер, приготовившийся увидеть кровавого людоеда, сказал о Рокфеллере: «Он скромный, сдержанный, с изящными манерами и без высокомерия, какое мы обычно ожидаем от великих миллионеров»⁸³. Благожелательное освещение, вероятно, привлекло внимание Рокфеллера к двум важным фактам: даже враждебно настроенные журналисты могут усомниться и его талант к связям с общественностью не менее ярко выражен, чем дар делать деньги.

Часть жгучей критики происходила из собственных рядов «Стандард Ойл», от отдельных подчиненных, считавших, что тактика силы противоречит христианским принципам. В 1870-х ггодах Рокфеллер нанял Уильяма Джея Кука, внучатого племянника Джея Кука, крепкого молодого человека, с которым он подружился в Юношеской христианской ассоциации Кливленда. Кук, бывший оптовый продавец шляп, процветал в «Стандард» и вскоре получил пост менеджера в Толедо. Через три года он неожиданно уволился, оказавшись не в состоянии примирить политику продаж треста со своей христианской верой. Как тактично отмечает история «Стандард, Огайо»: «Они по-разному с господином Рокфеллером смотрели на методы устранения конкурентов»⁸⁴. К сожалению, мы не знаем, как Рокфеллер отреагировал на измену преданного протеже.

Вероятно, самый примечательный акт раскаяния в истории «Стандард» виден в красноречивом обращении к Рокфеллеру Уильяма Г. Уордена 24 мая 1887 года Уорден, один из старейших сотрудников треста, отправил Рокфеллеру запоминающееся письмо, в котором высказывал сожаление об отвращении, вызванном фирмой в общественном воображении:

«Мы добились успеха, которому нет равных в истории коммерции, наше имя известно всему миру, а нашему публичному образу нельзя позавидовать. Говорят, мы представляем все, что есть злого, жесткосердечного, деспотичного, жестокого (мы полагаем, несправедливо), люди смотрят на нас с недоверием, показывают с презрением, и, хотя некоторые льстят нам, это только из-за наших денег, и мы презираем их за это, и сердце еще больше черствеет. Мне неприятно это писать, так как я стремился к почетному месту в коммерции. Ни один из нас не выбрал бы такую репутацию; мы все хотим, чтобы благородные люди относились к нам благожелательно, с уважением и расположением»⁸⁵.

Предложив план по участию в прибыли, который мог бы смягчить нефтедобытчиков, Уорден уговаривал Рокфеллера подумать над его письмом:

«Не откладывайте и не отбрасывайте его в сторону, подумайте над ним, поговорите с госпожой Рокфеллер. Она соль земли. Как счастлива была бы она увидеть изменение общественного мнения и как ее мужа почитают и благословляют. Пусть тот, чья мудрость может наполнить наши сердца любовью к нашим собратьям, ведет и направляет вас в это время… Весь мир будет рад видеть такое усилие, сделанное для народа, рабочего народа»⁸⁶.

Письмо Уордена исключительно, по-своему не менее драматично, чем признание на смертном одре. Оно также подтверждает, что Сетти Рокфеллер была крайне удручена осуждением, навалившимся на ее мужа. И как же Рокфеллер ответил на это смелое вдумчивое письмо? Готовясь отплыть с семьей в Европу, он воспользовался отъездом как предлогом и отправил через неделю краткий банальный ответ: «Я не имел возможности ни написать вам ранее, ни тщательно обдумать, но вы можете быть уверены, что содержание письма не будет оставлено мною без внимания»⁸⁷. Охладить напряжение вежливой запиской было классикой для Рокфеллера, и нет свидетельств тому, что он впоследствии возвращался с Уорденом к данной теме.

Глава 15
Похороны вдовы

Пока Джон Д. Рокфеллер был занят созданием крупнейшей промышленной империи Америки, его отец, Уильям Эйвери Рокфеллер – он же доктор Уильям Левингстон – все с той же тягой к перемене мест торговал вразнос панацеями под своим вымышленным именем. Человек пограничной зоны в государстве, где граница исчезала, он уходил в дикие земли, укрывающие от современного промышленного мира, который олицетворял собой его сын.

Огромные периоды жизни Билла для более ранних биографов Рокфеллера оставались загадкой, но теперь можно сделать примерный набросок его последних лет по бумагам Рокфеллера и некоторым статьям в газетах и журналах, которые ранее оставались незамеченными. Билл почти не общался с богатыми сыновьями, Джоном и Уильямом, но был очень близок с завистливым Фрэнком, который разделял его любовь к рыбалке и охоте. (Возможно, связывая эти виды спорта с повесой отцом, Джон в поздние годы никогда не охотился и не рыбачил.) После того как в 1880-х годах Фрэнк купил огромное ранчо в Канзасе, отец стал частым гостем, и они вместе ходили охотиться на перепелов и степных тетеревов.

Многое из того, что мы знаем о поздних годах Билла, известно благодаря его примечательной дружбе с его названым сыном, доктором Чарльзом Г. Джонстоном. В 1853 году, когда Чарльз был младенцем, доктор Левингстон посещал их в Онтарио и лечил его мать. В 1874 году повзрослевший Чарльз встретился с Биллом в Висконсине, Билл лечил его от лихорадки и обещал обучить «искусству врачевания». Во Фрипорте, штат Иллинойс, Джонстон познакомился с госпожой Маргарет Аллен Левингстон и позже отзывался о ней, как об «одной из самых милых женщин»¹.

Видимо, внешность Чарльза Джонстона натолкнула Билла на мысль об афере специально для индейских резерваций. Перед встречей с Джонстоном Билл вернулся к старому приему выдавать себя за глухонемого. Индейцы верили, что, когда боги лишают одного из органов чувств, взамен они дают сверхъестественные способности целителя, и это сделало их легкими мишенями для Билла. Теперь же он разглядел новую возможность. У Чарльза Джонстона были высокие скулы, смуглая кожа и длинные черные волосы, и его легко можно было принять за индейца. Билл нанял его ассистентом, нарядил в великолепные перья, нанес боевую раскраску и представил как своего приемного сына-индейца. Из своего фургона Билл рассказывал завороженным слушателям, что Джонстон, индейский принц, выучил секретные медицинские формулы у своего отца, великого вождя. О высокомерии Билла говорило то, что Джонстон должен был платить ему за науку мошенничества. «Несмотря на его дружбу и приязнь ко мне, – вспоминал Джонстон, – он заставил меня заплатить тысячу долларов за ученичество, и это показывает его хитроумие в сделках и его любовь к деньгам»². Так же, как он поступал когда-то с Джоном, Большой Билл закалял и Джонстона, подзуживая и обманывая его на каждом шагу. Остается недоумевать, не стал ли Джонстон для Билла заменой сыну, и не заполнил ли он огромную эмоциональную пустоту, оставшуюся от ушедшего восхищения старшего сына.

Деловые методы Билла в его странствиях с Джонстоном по Иллинойсу, Миннесоте, Айове и Северной и Южной Дакоте мало отличались от методов, наработанных на севере штата Нью-Йорк. Джонстон вспоминал после смерти Билла: «Он въезжал в город, раздавал рекламные листовки, сообщавших, что великий доктор Левингстон излечит все болезни, мы занимали номера в лучшем отеле, и к доктору приходили больные, и хромые, и убогие. Во всех случаях простых недугов он мог определить причину практически с одного взгляда»³. Билл производил впечатление на провинциалов, нося на манишке блестящий бриллиант, но, когда договаривался с отелем, прикрывал его, чтобы получить самую низкую цену. Согласно Джонстону, он получал большие доходы, иногда двести долларов в день и производил ложное впечатление, что он стоит несколько сотен тысяч долларов. Как и в ранние годы, Билл пустился в спекуляции продуктами. Однажды он купил пятьдесят тысяч бушелей кукурузы и хранил ее в ящиках, а когда на следующее лето саранча пожрала урожай, продал партию с огромной надбавкой. Джонстон всегда восхищался этим красочным грубоватым человеком и его бездонным мешком трюков. «Он весь был в коммерции, а его ум сосредоточен на всемогущем долларе»⁴.

Поначалу Джонстон не знал, что доктор Левингстон связан с Рокфеллерами, хотя заметил у Билла неослабевающую одержимость Джоном Д. Рокфеллером, которого, как утверждал Левингстон, он посещал в Кливленде раз или два в год. «Он сказал мне, что ездил туда присмотреть за деньгами, вложенными у Джона Д. Рокфеллера, и рассказывал мне чудесные истории о Джоне, его проницательности и большом богатстве». Однажды недоверчивый Джонстон спросил Билла, откуда тот знает этого знаменитого человека. «Я помог Джону Д. Рокфеллеру начать нефтяное дело, – сказал Билл напрямик. – Я ссудил ему первые деньги, которые он вложил, и я помогал ему все время». Билл хвалился, что его вложение в «Стандард Ойл» теперь стоит триста семьдесят пять тысяч долларов. «Он обычно говорил, что сделал Джона Д. богатым и что, если я останусь с ним и буду делать, как он говорит, он и меня сделает богатым»⁵. Поначалу Джонстону не приходило в голову, что Билл был отцом Рокфеллера, так как бахвальство казалось частью его образа зазывалы, но, когда Билл начал болтать о старике Дэвисоне, Джонстон узнал имя деда Рокфеллера по материнской линии и начал задаваться вопросами. Он терзался подозрениями несколько лет, тогда как Билл решительно отрицал правду, все это время ограничиваясь намеками.

В 1881 году Джон Д. согласился купить отцу ранчо в сто шестьдесят акров (ок. 65 га)в Парк-Ривер, штат Северная Дакота, на простом условии: он никогда не повезет туда Маргарет Аллен. (Билл проводил с ней зимы во Фрипорте.) Так и не смирившись с уходом отца и постоянно опасаясь, что пресса раскроет его двоеженство, Джон все еще пытался заманить семидесятиодноголетнего Билла обратно к Элизе и подальше от греховного второго брака. Джонстон позже сказал, как доктор Левингстон объяснил ему, «что Джон Д. Рокфеллер рано узнал, что его отец двоеженец и что ранчо в Северной Дакоте [им] было взято по совету Джона Д., который в поздние годы жизни отца хотел увести его от второй жены и поселить одного в укромном месте. Тогда, если старика найдут на его ранчо, с ним не будет его второй жены»⁶.

Когда Билл купил первый участок земли в Парк-Ривер, Джон позволил ему оформить его на имя Левингстон. Но участки, докупленные в 1884 году, были записаны на Пирсона Бриггса, зятя Джона и агента по закупкам «Стандард Ойл». По всей вероятности, Джон заплатил за собственность, используя Бриггса для отвода глаз. В 1886 году землю передали Биллу, и он должен был подписать документ о передаче как «Уильям Эйвери Рокфеллер», хотя в тех краях его знали как Левингстона, и можно заподозрить, что на этом шаге настоял Джон, чтобы лишить Маргарет Аллен любых юридических претензий на собственность. Именно этот юридический маневр позже позволил неоспоримо установить, что Уильям Левингстон и Уильям Рокфеллер это один и тот же человек.

Долгое время Билл и Чарльз Джонстон занимали соседние участки в Парк-Ривер и проводили лето за охотой и рыбалкой. Их отдаленный городок, в тридцати милях (ок. 48 км) от ближайшей железной дороги, давал Биллу необходимую защитную дистанцию от шерифов и медицинских обществ. За шестнадцать лет, что он проводил здесь лето, Билл сторонился главных дорог города и протоптал тропы через поля пшеницы. Горожане считали его чудаковатым, любящим уединение стариком. Время от времени, ни с того ни с сего, он обналичивал чек «Стандард Ойл» в местном банке. Если чек был на три тысячи долларов он вскидывал руки в поддельном изумлении и притворялся, будто думал, что окажется всего триста, как будто человек его достатка мог позволить себе невнимательно относиться к деньгам.

Позже, став выдающимся врачом и президентом Колледжа медицины и хирургии в Чикаго, Чарльз Джонстон опасался легальных преследований за его ранние цыганские скитания с Биллом и пытался представить его истинным народным целителем, а не явным мошенником. Но соседи мало сомневались в том, что Док Левингстон и Джонстон были первоклассными профессиональными шарлатанами. «У них была большая фляга, полная лекарства, и все заразы они лечили из одной фляги, – вспоминал один знакомый. – Я часто слышал, как они шутили между собой о всеисцеляющих свойствах микстуры во фляге. Доктор Левингстон говорил: «Да, сэр, это лекарство вылечит все, что угодно, если, конечно, пациент может заплатить пять долларов за пузырек»⁷. В своем отдаленном поселении Билл был врачом на все руки, наспех сооружал забавные приспособления, вырывающие больной зуб за доллар, и даже изредка выступал в качестве ветеринара.

Джонстон мог так и не раскопать поразительную правду о Доке Левингстоне, если бы не необычный случай вскоре после того, как они перебрались в Парк-Ривер. Они вместе строили загон для скота, и Билл повредился, поднимая тяжелую балку. Хватая в агонии воздух, он испугался, что порвал кишки и что смерть неизбежна. Джонстон спросил, стоит ли сообщить Маргарет, Билл огрызнулся: «Не хочу, чтобы Аллены получили из моих денег больше, чем следует»⁸. (Судя по всему, отношения с Алленами были ненамного более сердечными, чем с Джоном Дэвисоном.) И Билл выдал шокирующее признание: он был отцом Джона Д. Рокфеллера, которого следует уведомить в случае его смерти. «Нет, сообщи Джону Д. Рокфеллеру, но будь очень осторожен, чтобы больше никто не узнал»⁹.

Позже выяснилось, что травма не опасна, Билл поправился и попытался возобновить старую набившую оскомину шараду о несвязанности с Рокфеллером, но подозрения Джонстона теперь переросли в уверенность, и Билл, в конце концов, оставил игру. Билл начал говорить свободно и зачастую достаточно эмоционально о своем отстранившемся сыне. Джонстон спросил, почему он скрывал правду так долго, и «он ответил мне, что причина, по которой он держал это в секрете в том, что в молодые дни он счел необходимым взять это имя, потому что практиковал медицину без лицензии, его могли арестовать в любое время, и он не хотел позорить имя Рокфеллера из-за детей. Позже, сказал он, он оставил имя, потому что было уже слишком поздно честно взять правильное»¹⁰. История опускает неудобную правду, что он взял новое имя и для того, чтобы вступить в бигамический брак с Маргарет Аллен, и чтобы скрыть правду от Элизы.

Неожиданно посыпались истории о Джоне Д., Билл хвастался его карьерой, всегда оставляя значительную долю заслуги себе. «Он никогда не уставал хвалиться передо мной умом Джона Д., что он слишком умен для любых конкурентов в коммерции… Он, казалось, просто души не чает в Джоне Д. Рокфеллере. Он рассказал мне сотни историй из детства Джона Д., о рыбалке и охоте с ним, о его уме и проницательности ребенком»¹¹. При всех очевидных недостатках Билла было что-то трогательное в том, как отец издалека любуется своим экстраординарным сыном и радуется его достижениям, при этом не чувствуя его привязанности. Сам успех Джона молчаливо подчеркивал занятия Билла. Там, где Билл растратил свои значительные таланты, Джон добился успеха такого масштаба, перед которым Билл выглядел дешево и помпезно. Достижения Билла, как и у многих патологических лжецов, были слишком скромны и не удовлетворяли его преувеличенное чувство собственной важности. Он так и взглянул более серьезно на свои возможности, оставаясь погрязшим в мелких хитростях мелким мошенником.

Чарльз Джонстон, наконец, устав от эскапад Билла, выбрал законный путь. Как любой «Крысолов», Билл расстроился, когда один из его последователей перестал прислушиваться к его манящей мелодии. Как вспоминал Джонстон: «Мы расстались, когда я решил пойти в колледж и получить медицинское образование и диплом. Он был крайне возмущен этим. Заявил, что колледж испортит меня и что его метод лечения заболеваний единственный»¹². Но позже Билл отказался от своих слов и помог молодому протеже окончить медицинскую школу. Билл навещал Джонстона, когда тот начал практиковать медицину в Чикаго, и заваливал его подарками, в числе прочих были трость с золотым набалдашником и его скрипка. Оберегая обретенную респектабельность, Джонстон тщательно скрывал свои связи с Биллом, пока в 1908 году пресса не вынудила его признаться. К этому моменту вся страна была одержима поисками Дока Рокфеллера.

* * *

В марте 1889 года приболевшая Элиза находилась в особняке Уильяма на Пятой авеню, 689, когда ее хватил удар, парализовавший всю правую сторону. Она прожила еще десять дней, а Джон и Уильям пропускали работу и сидели у ее кровати. «Она узнавала всех нас, – писал Джон Д. родственнику, – и делала все, что позволяли ее силы, пытаясь показать ее расположение, благодарность и христианское смирение»¹³. Она тихо умерла 28 марта, в возрасте семидесяти шести лет, так и не узнав, что ее муж взял себе вторую жену, на двадцать лет младше его, и жил как совершенно новая личность. Джон, Уильям и Фрэнк временно оставили свои разногласия и сопровождали гроб на поезде в Кливленд.

Какое бы утешение Джон ни испытывал от мирной смерти Элизы, вскоре его расстроили события вокруг ее похорон. Джон никогда не принимал двойную жизнь Билла, и в 1882 году продал участок отца на Вудлендском кладбище, чтобы иметь возможность похоронить его в «части для него и матери» на семейном участке Рокфеллера на кладбище Лейк-Вью. Операция требовала подписи Билла, но отношения Джона с отцом были так натянуты, что ему пришлось просить Фрэнка и Пирсона Биггса выступить посредниками. Док Рокфеллер предсказуемо возмутился такой пощечине его второму браку, и Джон вскинул руки в раздражении. «Похоже тебе придется решить этот вопрос с ним», – сказал он Фрэнку¹⁴. Джону все же удалось произвести обмен, так как, когда в феврале 1889 года состояние Элизы ухудшилось, он написал Фрэнку и сослался на «договоренность, что отец и мать будут похоронены в части, которую мы определили для них»¹⁵. Вероятно, Билл притворился, что не возражает против приготовлений, только чтобы успокоить Джона, так как совершенно не намеревался ни быть похороненным рядом с Элизой, ни бросать Маргарет.