Текст книги "Титан. Жизнь Джона Рокфеллера"

По материнской линии Эбби происходила от старого рода из Новой Англии и от старейшины Уильяма Брюстера, пассажира легендарного корабля «Мэйфлауэр». Сенатор Олдрич, хотя и был сыном фабричного рабочего, имел в числе предков Роджера Уильямса, основателя колонии Род-Айленд. Высокий и мужественный, с густыми усами и бакенбардами, хладнокровный сенатор Олдрич выбился из бедности, но так и не потерял страха перед ней. В 1881 году его избрали в Сенат США, и он держал свое место следующие тридцать лет, став председателем Комитета Сената по финансам. Убежденный протекционист и преданный слуга трестов, он воспользовался государственным постом и свил себе теплое гнездышко. При помощи займа в пятьмиллионов долларов от «Америкен шугар рефайнинг компани» – так называемого сахарного треста – он вложил в четыре трамвайных компании в Провиденсе, одновременно выступая от имени железной дороги «Нью-Хейвен». Сенатор Олдрич превратил служение обществу в такое плодотворное предприятие, что к моменту смерти скопил шестнадцать миллионов долларов. Как будто он был магнатом, а не государственным служащим, он построил девяностодевятикомнатный шато в Уорик-Нек у залива Наррагансетт и плавал на яхте в двести футов (ок. 60 м), оборудованной восемью каютами и с командой из двадцати семи человек. Он не гнулся под грузом многих бранных слов, наиболее примечательны сказанные Линкольном Стеффенсом, который назвал его в «Мак-Клюрз мэгэзин» «политическим боссом Соединенных Штатов, невидимой властью, генеральным менеджером США»¹⁸. Сенатор Олдрич, слишком хорошо устроившийся, чтобы беспокоиться о журналистских шпильках, придерживался политики «ничего не отрицай, ничего не объясняй»¹⁹.

Эбби выросла в оживленной атмосфере балов, вечеринок и пьес. Олдрич, противник религиозной строгости, баловал детей подарками и редко наказывал их. В особняке Олдрича на Беневолент-стрит, 110, в Провиденсе, сенатор любил играть с Эбби в бридж и даже в покер. (Позже Младший тихо сидел рядом с книгой и не присоединялся к игре, не в состоянии преодолеть это табу.) Сенатор самостоятельно воспитал прекрасный вкус к книгам и искусству, у него была прекрасная библиотека древних книг, он посещал аукционы мебели, ковров и искусства и так хорошо выучил Эбби в европейских музеях, что она знала их картины наизусть. Подростком она погружалась в романы Диккенса, Троллопа, Готорна, Джейн Остин и Джордж Элиот.

Роман Младшего с Эбби разворачивался в водовороте танцев в колледже, футбольных игр, катаний на велосипеде тандемом и путешествий на каноэ, а также церковных служб по воскресеньям. Когда они гуляли, Младший клал в карман хрустящее печенье, а Эбби доставала и угощалась. Как сказал Младшей: «Она была такой веселой и молодой и так влюблена во все»²⁰. На третьем курсе, к весне, Младший стал регулярным посетителем Беневолент-стрит. Однажды в воскресенье он вскользь упомянул сенатору о своих планах отправиться летом в круиз по норвежским фьордам с сестрой Алтой. Сенатору, вероятно, нравилась мысль о том, что Эбби выйдет замуж за молодого Рокфеллера, так как несколько недель спустя он купил билеты для себя, жены и двух дочерей на тот же корабль, и во время круиза они ужинали вместе. Вернувшись в Провиденс осенью, Младший встречался с Эбби так часто, что люди начали обсуждать, когда они поженятся. Но Младший подходил к вопросу с тем же самоанализом и нервной энергией, как и в случае любого крупного решения, и он четыре года провел в мучительных сомнениях и самокопании. Вероятно, всем в Провиденсе было очевидно, что он когда-то женится на Эбби, кроме него самого.

Разумеется, из-за размеров предполагаемого наследства выбор жены становился крайне важным решением. Младший идеализировал отца, но при этом столкнулся с растущим шквалом критики против него. Эбби казалась специально создана, чтобы помочь ему с этим затруднительным положением, так как они оба были детьми изгнанников общества. Младший, вероятно, восхищался ее способностью быть верной дочерью скандального человека и при этом придерживаться собственных либеральных взглядов. Она жила так, что не предавала ни отца, ни себя, а следовательно, показала дорогу и Младшему.

К моменту окончания колледжа Младший все еще поклонялся Старшему, как герою. Славный образ отца для него был неразрывно связан с заниженным мнением о себе. На двадцать первый день рождения сына Старший отправил ему двадцать один доллар с нежной запиской. «Мы несказанно благодарны за надежды, которые ты подаешь, и за уверенность, которую твоя жизнь вносит в нас, и не только в нас, но и во всех твоих друзей и знакомых, и это ценнее всех земных владений». Младший ответил ему: «Люди говорят о том, что дети лучше отцов, но, если я смогу стать вполовину таким щедрым, таким бескорыстным, таким благожелательно любящим по отношению к моим товарищам, как ты, я буду думать, что моя жизнь не была напрасной»²¹. При размышлениях об обязанностях, которые ждали его после колледжа, ощущение неадекватности у Младшего только усиливалось. Вскоре после выпуска его пригласили вступить в правление Американского баптистского миссионерского общества. Спрашивая совета отца, Младший объяснил, что «после этого года моими первыми и обязанностью, и удовольствием будет помочь тебе в любом качестве или должности, какие ты сочтешь подходящими»²². Он никогда не сомневался в своем решении подчинить свою жизнь жизни отца.

По мере приближения выпуска, Младший начал тосковать, что заканчиваются годы в Брауне и расслабленные дружеские отношения, которые он мог себе там позволить. Вскоре он попадет в луч света общественного внимания, который будет ярко гореть всю его оставшуюся жизнь. Когда он думал, что пойдет по стопам отца, храбрость оставляла его, и вскоре после выпуска он сказал матери: «Я почти не чувствую уверенности, что способен занять место, предназначенное мне, но знаю, что не боюсь работать и делать все, что потребуется от меня, и с Божьей помощью сделаю, что смогу»²³. «Будущее освещают возможности служения Богу и человеку, – написала Сетти в ответ. – Пусть Дух Святой наполнит все твое существо и направит тебя к истине»²⁴. Давая ему такой возвышенный взгляд на жизнь, поощряя видеть себя доблестным солдатом Христа, она могла непреднамеренно обострить его тревоги. Возвышенные надежды, казалось, почти не оставляют места для простой человеческой ошибки. Отец тем временем оставался непроницаем касательно предстоящей роли Младшего на Бродвей, 26, что, вероятно, только усиливало ужас последнего перед неизвестностью.

* * *

Джон Д. Рокфеллер-младший пришел на Бродвей, 26, вскоре после того, как здание покинул Старший, и приступил к работе 1 октября 1897 года. Его посадили за дубовый стол-бюро на суровом и немного потертом девятом этаже в кабинетах, выделенных для работы по внешним вложениям и филантропии его отца. Он работал бок о бок с Фредериком Т. Гейтсом, Джорджем Роджерсом и телеграфисткой, миссис Таттл, которой досталась сомнительная честь открывать письма с претензиями к Рокфеллеру – а «их было предостаточно», – вспоминал Младший²⁵. Хотя Младший работал в здании «Стандард Ойл», он не участвовал в управлении компанией, а относился к зарождающемуся семейному офису Рокфеллера. Ежегодная зарплата в шесть тысяч долларов, которую выплачивал отец, казалась ему щедрой, но по сути это были завуалированные карманные деньги, державшие Младшего в состоянии детской зависимости.

Младший отклонил предложения пойти в юридическую школу или отправиться в кругосветное путешествие. «Я чувствовал, что, если хочу научиться помогать отцу в делах, у меня нет времени ни на то, ни на другое и чем скорее начнется мое ученичество под его руководством, тем лучше»²⁶. Младший вернулся в дом 4 по 54-й Западной улице и имел широкие возможности для общения, но молчаливый Старший не давал никаких подсказок, оставляя всякий раз вопрос без внимания. «Отец не сказал мне ни слова о том, что я буду делать в конторе до того, как я начал там работу, и ни разу не обмолвился после. Более того, насколько я смог выяснить, по этому предмету он не сказал ничего и никому в конторе. Судя по всему, он предполагал, что я должен проделать собственный путь»²⁷. Младший не признавался, насколько его беспокоит эта немногословность. Пути отца, как и господни, были неисповедимы, но, предполагалось, что в конечном итоге они на благо. Будучи серьезно убежден в необходимости полагаться на собственные силы, Старший, вероятно, хотел проверить деловые способности сына и позволить ему найти собственный путь без подсказок.

Рокфеллер имел множество каналов информации, и Младший поражался, насколько хорошо он знает все, что происходило на Бродвей, 26. В какой-то момент за ужином Рокфеллер извинялся перед гостями за смену темы и расспрашивал Младшего о его работе в тот день, демонстрируя, как казалось, бесконечные познания о том, что творится в городе. Все обучение делу, которое получил Младший, свелось к этим мягким расспросам. У отца и сына разногласий было больше, чем они признавали публично, и кто-то однажды слышал, как Рокфеллер ворчал: «Знаете, мальчики идут в колледж, а потом возвращаются, все зная о коммерции и всем прочем»²⁸.

На работе Младший не имел официального статуса в иерархии, и ему приходилось гадать о своих полномочиях. Он выполнял ряд совсем мелких задач, например наполнял чернильницы. Он начал подписывать за отца бумаги, не получив доверенности и не уверенный, будет ли отец против; возражений не последовало, и Младший счел это за знак одобрения. Первая серьезная задача, которую Старший поручил сыну, оказалась не такой приятной: надзор за проектированием высокого гранитного обелиска для места захоронения семьи в Кливленде и его транспортировкой – стелла была такой огромной, что потребовалось два грузовых вагона. Молодой выпускник Брауна выбирал обои для семейных домов, продавал подержанные повозки и экипажи и управлял недвижимостью Рокфеллера в Кливленде. Один знакомый назвал это время «тревожным и неспокойным» для Младшего, который чувствовал, что от него ждут результатов, а он не отрабатывает свое содержание и не соответствует намеченной для него судьбе²⁹.

Если в эти годы Младший не чувствовал себя совершенно брошенным, благодарить следует Фредерика Т. Гейтса, ставшего наставником, каким, к сожалению, не стал отец. Вместе они посещали горнопромышленные районы Миннесоты и лесные угодья на тихоокеанском Северо-Западе, часто вместе играли на скрипке в частном железнодорожном вагоне. Гейтс приглашал Младшего на деловые встречи, и тот неизменно отвечал благодарностью. Под опекой Гейтса Младший начал занимать законное место в созвездии Рокфеллера и вступил в правление Чикагского университета всего через три месяца после начала работы. Немногим старше двадцати лет, он уже был директором «Юнайтед стейтс стил», Национального городского банка, железной дороги «Делавэр, Лакаванна и Западная», и, разумеется, «Стандард Ойл».

Будучи под бременем постоянного чувства неудачи, Младший отчаянно хотел добиться успеха хоть в чем-нибудь и решил попробовать себя на рынке ценных бумаг. Его отец изображал пуританское пренебрежение к Уолл-стрит, и Младший с удивлением узнал, что тот годами активно играет на рынке. Чтобы научить детей искусству инвестирования, Рокфеллер позволил Младшему и его сестре Алте занять у него деньги под шесть процентов и вложить в акции. За первый год на Бродвей, 26, Младший заработал на рынке несколько тысяч долларов и, как все новички, окрыленные успехом, начал больше рисковать и все больше ставить.

Тем временем делец с Уолл-стрит Дэвид Ламар – позже прозванный «Волком с Уолл-стрит» – начал обрабатывать Джорджа Роджерса, личного секретаря Старшего. Осенью 1899 года Роджерс выступил доверчивым посредником в афере. Передавая информацию от Ламара, Роджерс сообщил Младшему, что Джеймс Р. Кин, известный участник рынка, взял крупную позицию в «Юнайтед стейтс лезер» и предлагает Младшему присоединиться к покупке. Поверив, что действует вместе с Кином, Младший взял гигантскую долю. Он узнал, что в обед Джордж Роджерс тайно встречался с Ламаром, и его замутило от предчувствий. Младший вызвал Ламара, и тот пришел раскрасневшийся, взволнованный. Как вспоминал Младший: «Одного взгляда на него было достаточно. Я знал, что это ликвидация»³⁰. Выяснилось, что Кин ничего не знал об афере и что Ламар ликвидировал акции, как только Младший повышал ставку. Случилось немыслимое: кроткий Младший спустил деньги отца, около миллиона долларов – равные сегодня более чем семнадцати миллионам долларов. Он знал, что ситуация непростительная: он не попросил о встрече с Кином, не изучил вопрос и выбросил состояние по случайной подсказке.

Можно только догадываться об эмоциональном сумбуре Младшего, когда он сообщил эти поразительные новости отцу, эта мучительная встреча навсегда врезалась в его память. «Никогда не забуду мой стыд и унижение, когда я пришел сообщить о сделке отцу. У меня не было денег, чтобы покрыть потерю; делать было нечего»³¹. Старший молча выслушал и спокойно, но тщательно расспросил его о сделке, изучая каждую деталь – все без звука упрека. В конце он просто сказал: «Хорошо, я разберусь с этим, Джон»³². Младший ждал критики, взрыва, отцовской нотации о будущем поведении. Но больше ничего не было сказано. Классический Рокфеллер: настоящий урок заключался в том, чего он не сказал, и в том, чего он не сделал. Рокфеллер почувствовал, что его неуверенный сын осуждает себя так безжалостно, что горькие упреки излишни. Проявив щедрость, он заручился верностью сына навсегда. Инцидент, должно быть, укрепил врожденный консерватизм Младшего, так как в единственный раз, когда он согласился на поспешную неумеренную сделку, он был жестко наказан.

Младший работал месяцами без перерыва, и у него начало скапливаться напряжение. Чтобы высвободить эту нервную энергию, он шел после работы в конюшни на 55-й Западной улице, где в плохую погоду занимались лошади его отца, и яростно рубил дрова из двадцатифутовых (ок. 6 м) бревен. Однажды он обедал с бывшим одноклассником из Брауна Генри Э. Купером и размышлял о собственном несоответствии. Купер был поражен переменами в нем и позже написал Младшему письмо с дружеским советом. «Ты стал слишком ворчливым, слишком замкнутым и хмурым, Джон… Я думаю, что тебе пошло бы на пользу время от времени, например, выкуривать сигарету или что-то в этом роде. Я не шучу. Просто попробуй чуть безрассуднее или беспечнее отнестись к тому, достигнешь ли ты совершенства за пять лет, и посмотри, не станешь ли ты счастливее»³³. Трогательно желающий нравиться, Младший отметил в своей книге счетов несколько дней спустя «пачка сигарет – десять центов». Больше он никогда не курил.

Попав в колесо работы, долга и молитвы, Младший едва выкраивал время для Эбби Олдрич. Иногда в выходные он ехал на поезде в Провиденс, ужинал с ней, затем садился на полночный поезд до Нью-Йорка. На Манхэттене Младший часто ходил на танцы и вечеринки с Алтой, которая тоже жила дома. Она слишком сильно привязалась к брату и воспринимала Эбби, как соперницу, стараясь дискредитировать ее. Упорная оппозиция Алты лишь затягивала сомнения Младшего по поводу женитьбы на Эбби.

Старший видел, что сыну нелегко нести свою ношу, и умолял его больше отдыхать. Сетти же настойчиво толкала сына вперед к моральному совершенству. Через два дня после того, как он начал работать на Бродвей, 26, она убеждала его присоединиться к классу по Библии в Баптистской церкви на Пятой авеню, убеждая быть «сведущим в Писании. Самые сильные христиане это образцовые христиане»³⁴. Иногда из ее слов казалось, что спасение человечества зависит исключительно от его личной чистоты. В потрясающем письме от 23 июля 1899 года Сетти сравнила мужа с Богом, а Младшего с ребенком Христом. «Ты всегда будешь помнить, что ты принц, Сын Царя царей, и поэтому ты обесчестишь отца и не предашь Царя»³⁵. Тон Сетти особенно характерен на фоне участившихся нападок на «Стандард Ойл». Во многом как и ее муж, она создала альтернативную реальность, в которой из злодея он превратился в американского святого. Оттенки серого в доме Рокфеллеров были недопустимы.

Младший, истощенный работой и полный сомнений в себе, размышлял, стоит ли жениться на Эбби Олдрич и четыре года ежедневно молился о божественном напутствии. «Я всегда боялся, что женюсь на ком-то, а потом обнаружу, что люблю другую больше. Я был знаком с очень многими девушками, и у меня не было уверенности в собственном суждении»³⁶. В апреле 1900 года сенатор Олдрич и Эбби на борту яхты президента Мак-Кинли «Дельфин» отправились на Кубу, где сенатор должен был изучить ситуацию после испано-американской войны, Младший присоединился к ним, и все казалось многообещающим. Но Младший оказался все еще не в состоянии подавить сомнения. В консервативном доме Рокфеллеров родители и сын не касались в разговорах этой темы. Наконец, его сестра Эдит нарушила негласный запрет, выступив посредником, и сказала брату, что родители беспокоятся о нем и чувствуют, что он держит их в неведении.

В феврале 1901 года Младший и Эбби решились на шестимесячную разлуку для испытания своих чувств. Когда это время истекло, Младший прогуливался с Сетти у озера в Форест-Хилл и набрался духу спросить ее мнение об Эбби Олдрич. Она тепло рассмеялась и дала категоричный ответ. «Разумеется, ты любишь мисс Олдрич. Почему бы тебе сразу же не пойти и не сказать ей об этом?»³⁷ Младший нуждался в этой материнской оценке, в прямом подталкивании. Через некоторое время, на 54-й Западной улице, в предрассветные часы он услышал голос Бога, благословляющего его выбор Эбби. «После многих лет сомнений и неуверенности, больших стремлений и надежд, наступило величайшее умиротворение»³⁸. Перед рассветом он быстро написал письмо Эбби, спрашивая, может ли он приехать. Навестив по дороге сенатора Олдрича на его яхте в Ньюпорте, он попросил руки его дочери и начал рассказывать о зарплате и финансовых перспективах. Вне всяких сомнений сенатора это слегка позабавило, он отмахнулся от денежных забот и изрек предсказуемую банальность: «Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива»³⁹. Младший в восторге отправился в летнее поместье Олдричей у залива Наррагансетт и при свете луны сделал Эбби предложение. «Не могу поверить, что это правда, что вся эта божественная радость… моя… Долгое, долгое время это была та самая вещь в жизни, превыше всех остальных, к которой я стремился», – написал Младший матери⁴⁰. За Эбби тогда ухаживали шестеро, и позже Младший заметил: «Я все время удивлялся, почему она согласилась выйти замуж за такого, как я»⁴¹. Но она ни разу не пожалела о своем решении. Много лет спустя она написала кузине много лет спустя: «Ну разве он не самый славный из мужчин?»⁴²

В августе 1901 года было объявлено о помолвке, и у прессы выдался счастливый день. «Крез пойман» – трубила одна газета⁴³. Многие статьи комментировали странную партию любящих повеселиться Олдричей и замкнутых Рокфеллеров. Как написала одна газета: «Молодой господин Рокфеллер… учитель воскресной школы и не верит в карты, танцы и платья с декольте, а мисс Эбби никогда не была в силах отказаться от всего этого»⁴⁴. Хотя к сенатору Олдричу и Старшему отнеслись как всегда сурово, Эбби и Младшего хвалили за их более прогрессивные взгляды.

Дорогостоящая свадьба в Уорике 9 октября 1901 года отражала космополитичный стиль сенатора Олдрича, который не стал делать уступок своим родственникам-баптистам. На специально заказанном пароходе и в частном железнодорожном вагоне он привез множество американских плутократов, среди которых блистали Гулды и Уитни, Маккормики и Хэвемайеры. Свадьба стала невиданной удачей для «разгребателей грязи» с их сатирическими репликами. Дэвид Грэм Филипс мрачно отозвался о союзе: «Главный эксплуататор американского народа породнился с главным комбинатором на службе эксплуататоров»⁴⁵.

Свадьба началась с небольшой закрытой церемонии, всего с тридцатью пятью гостями, которую провел преподобный Дж. Дж. Колби, тридцатью семью годами ранее обвенчавший Джона и Сетти. Затем около тысячи человек весело толпились на большом приеме в банкетном зале. Сенатор Олдрич отказался следовать взглядам на трезвость своих новых родственников и лично выбрал марочные вина. Для Сетти это оказалось слишком, за ночь до свадьбы у нее начался озноб, астма и понос, и она обратилась к спасительной постели, пропустив церемонию на следующий день – в точности повторив свое поведение перед танцевальным вечером в последний год Младшего в Брауне. Когда стильные гости разъехались, Младший и Эбби провели восхитительный месяц вдвоем в доме, который Старший купил в Покантико-Хиллс в Вестчестере.

Первые месяцы молодожены жили с Джоном и Сетти на 54-й Западной улице, 4, затем переехали через улицу в арендованный четырехэтажный особняк под номером 13. Младший пытался, с некоторым трепетом, приобщить свою свободолюбивую жену к четким конторским привычкам Рокфеллеров, предположив, что, возможно, она захочет подсчитывать еженедельные расходы. «Не буду», – отрезала Эбби, навсегда закрыв этот вопрос. В семью, скованную табу, она внесла освежающую чистоту. Когда один из гостей спросил ее: «Эбби, что же вы будете делать с этим огромным пустым домом?», – она в изумлении посмотрела на него: «Заполним его детьми, конечно же!»⁴⁶