Текст книги "Титан. Жизнь Джона Рокфеллера"

Твен, частый гость на Бродвей, 26, любил курить сигары, читать и отдыхать на софе в кабинете Роджерса, пока его друг развлекал непрекращающийся поток посетителей. Его не беспокоила репутация Роджерса. «Конечно, он пират, – говорил Твен, – но он и не скрывает этого и получает удовольствие от того, что он пират. Поэтому он мне нравится»⁷¹. На время Твен превратил Бродвей, 26, в свой клуб в центре города и иногда обедал с Младшим. «Я пришел в «Стандард Ойл» как раз вовремя для позднего завтрака с молодым Рокфеллером – здесь лучшая домашняя кухня на Севере», – сообщил однажды Твен жене⁷². Он сформировал благоприятное мнение о Младшем, как об «очень простом, серьезном, искреннем, честном, исполненном благих намерений, заурядном человеке, лишенном оригинальности и всех намеков на нее»⁷³. Твен оставался защитником до конца и позже обвинял «разгребателей грязи» и Тедди Рузвельта за подлость по отношению к «Стандард Ойл». То, что у треста за четыре десятка лет не произошло практически ни одной забастовки, доказывало ему, что «вожди «Стандард Ойл» не могут быть насквозь плохими, иначе они угнетали бы своих шестьдесят пять тысяч рабочих просто по привычке, если уж так они устроены, что для них естественно угнетать всех остальных»⁷⁴.

Большое расположение к Роджерсу возникло и у другого писателя. В 1896 году шестнадцатилетняя Хелен Келлер, слепая и глухая, встретилась с ним и Твеном на собрании по сбору средств на ее будущее образование. Еще до встречи Твен подготовил почву, сказав миссис Роджерс: «Нельзя, чтобы Америка позволила этому чудесному ребенку бросить учебу из-за бедности»⁷⁵. Роджерс оплатил почти все образование Хелен Келлер в колледже Рэдклифф, и она это с благодарностью признавала. «Тем, что я смогла принести свою маленькую пользу в мире, я обязана господину Клеменсу и господину Роджерсу», – писала она⁷⁶. Окончив колледж с отличием, Хелен продолжала переписываться с Роджерсами и трогательно посвятила свою книгу «Мир, в котором я живу» «Моему дорогому давнему другу»⁷⁷. Перед смертью Роджерс положил ей ренту, обеспечив пожизненно. Учительница Хелен Келлер, Энн Салливан, позже раскрыла, что «Господин Рокфеллер [младший] и его отец проявляли интерес к Хелен большую часть ее жизни»⁷⁸. В отличие от Роджерса, деньги Рокфеллера поступали анонимно.

* * *

В 1890-х годах Рокфеллер оказался, почти случайно, владельцем почти всей железной руды в Месаби, его последний коммерческий проект, реализованный с монументальным масштабом.

Эта легендарная инвестиция началась, как очередной серьезный промах, доставшийся от его бестолковых советчиков, Колби и Хойта. Когда Гейтс впервые исследовал участки железной руды, которые эти двое купили на Кубе, в Мичигане и Висконсине, он решил, что это бесполезная дыра. Но один перспективный объект Колби и Хойт все же раскопали: «Миннесота айрон компани». Во время поездки на запад Гейтса впечатлил потенциал района Месаби с широкой полосой железной руды, лежащей на отрезке в сто двадцать миль (ок. 193 км) в северной Миннесоте. Хотя имелась надежда, что это самая богатая подобная жила в Северной Америке, ее коммерческое применение не являлось очевидным. В отличие от твердого камня, который выкапывали из подземных шахт и забрасывали в доменные печи, руда Месаби выглядела, как мелкий порошок, он забивал печи или вылетал из труб, разбрасывая пыль по всей округе. С другой стороны, она лежала близко к поверхности и в таком изобилии, что ее можно было вычерпывать паровыми экскаваторами при небольших расходах на подземные шахты.

Одними из первопроходцев в Месаби стала провинциальная семья Мерриттов. Эти так называемые семеро железных мужчин – четверо братьев и три племянника – безрассудно влезали в долги, хватали огромные участки земли, затем начали строить железную дорогу, чтобы доставить руду к озеру Верхнему. Но, когда паника 1893 года сказалась на ценах на железо, они столкнулись с серьезной нехваткой средств. Атмосфера в Дулуте накалилась, когда рабочие с пистолетами в руках ворвались в конторы железной дороги Мерриттов с требованием выплатить задержанную зарплату.

Спасая Мерриттов, Рокфеллер повторил свою старую схему, укрепив деньгами предприятие и получив руководящую позицию. Как и с дурно пахнущей нефтью Лимы, он мог поспорить, что руда Месаби в один прекрасный день будет цениться – даже если бы Эндрю Карнеги и его эксперты и посмеялись над этой нелепой мыслью. По словам Чарльза Шваба, правой руки Карнеги: «Они не могли понять, как [Рокфеллер], без знания железного дела, мог вложить деньги в руды, которые бесполезны – по крайней мере, еще долго будут бесполезны»⁷⁹. На что Рокфеллер кратко парировал: «Для меня было удивительно, что великие производители железа и стали не придали, как казалось, должного значения этим выработкам»⁸⁰. Он верил, что, как и в первые дни нефти, сталелитейная промышленность стоит на пороге перепроизводства и вскоре падет жертвой самоубийственной конкуренции, если только ее не стабилизируют сильные хозяева. Будучи экспертом в транспорте и его стратегическом значении, он жадно смотрел на обширные железнодорожные и судоходные приспособления, контролируемые Мерриттами.

Когда во время паники 1893 года Рокфеллер направил деньги Мерриттам, он был одним из немногих людей, кто мог их спасти. Наивным образом он рассчитывал потратить скромные сто тысяч долларов и не подозревал, что проект Месаби потребует он него колоссальных ресурсов и займет восемь лет. В обмен на вложение, Рокфеллер заключил сделку с Мерриттами, что те организуют холдинговую компанию, «Лейк супериор консолидейтед айрон майнз», которая объединит их железнодорожные и горные активы с весьма посредственными объектами, кое-как собранными Колби и Хойтом. Идея заключалась в том, что Мерритты будут управлять компанией и с помощью денег Рокфеллера закончат застопорившуюся железную дорогу. Поначалу Рокфеллер владел только пятой частью акций, но имел общий контроль через облигации, обеспеченные первой закладной, которые пользовались правом ареста имущества всей компании в случае дефолта.

Учитывая, как переплетались их судьбы, может показаться странным, что Рокфеллер встречался с главой семьи из Миннесоты Леонидасом Мерриттом всего раз, в июне 1893 года, и то недолго. Гейтс стремился оградить Рокфеллера от таких контактов, но Мерритт тепло настаивал, что хочет пожать руку своему спасителю. Они встретились на Бродвей, 26, встреча длилась пять минут, и Рокфеллер был образцом любезности. Похвалив предприятие в Месаби, он справился о погоде в Миннесоте. После еще нескольких приятных фраз он вежливо извинился, и больше ни разу не видел никого из Мерриттов. Гейтс явно показал, что теперь его босс будет скрыт за своей обычной ширмой. «Разговаривая со мной, – сказал он Леонидасу Мерритту, – вы говорите с господином Рокфеллером»⁸¹. Даже для своей привычной уединенности Рокфеллер был примечательно отстранен за свои восемь лет романа с железным бизнесом. Хотя он стал главным владельцем Месаби, он всего раз ступил на его склоны, и то уже значительно позже продажи своей собственности.

Осенью доброжелательность Рокфеллера по отношению к Мерриттам поугасла. Как наступал срок платежа, они отчаянно давили на Гейтса, чтобы получить деньги, и Рокфеллер нехотя делал им одолжение займами. Гейтс во время этого кризиса вырос как предприниматель, и Рокфеллер наделил его исключительными полномочиями. Когда Гейтс отправился в Дулут в сентябре, Рокфеллер поделился с Сетти: «[Гейтс] ежедневно говорит о подвижках, у него сто тысяч долларов в кармане, и он может распоряжаться ими по своему усмотрению»⁸². К октябрю изначальный заем разросся почти до двух миллионов долларов без гарантий, что руда Месаби когда-либо продемонстрирует коммерческую ценность. Все это казалось авантюрой, которая самым жутким образом пошла не по плану. Меряя шагами веранды Форест-Хилл, Рокфеллер позже вспоминал мучительные, иногда ежедневные срочные выплаты, которые навязывали ему неотесанные Мерритты, припрятавшие собственные акции подальше: «Мне приходилось ссуживать мои личные ценные бумаги, чтобы собрать деньги, и наконец мы были вынуждены предоставить порядочно наличных, и, чтобы получить их, пришлось обратиться к весьма невыгодному рынку и, купив валюту по большим ставкам, отправить на запад экспрессом, чтобы заплатить рабочим и железной дороге и не позволить им угаснуть»⁸³.

В начале 1894 года все еще отягощенные долгом Мерритты были вынуждены предложить Рокфеллеру пакет из девяноста тысяч акций «Консолидейтед» по десяти долларов за акцию. Как и со «Стандард Ойл», Рокфеллер продолжал увеличивать долю в «Консолидейтед», а цена десять долларов в то время была наравне с другими; Мерритты тем не менее громогласно заявляли, что их обманули. Год спустя им пришлось расплатиться с Рокфеллером опционом еще на пятьдесят пять тысяч акций «Консолидейтед» и отдать полный контроль над компанией. Красноречиво и страстно Гейтс убеждал Рокфеллера расширить свои вложения. «Это, по моему мнению, возможность всей жизни, из тех, какой либо можешь воспользоваться, либо нет, которая отмечает разницу между успехом и неудачей в жизни»⁸⁴.

За следующие несколько лет сталевары сумели приспособить печи к дешевой руде Месаби, и цены на акции «Консолидейтед» взвились до заоблачных высот. В припадке бессильной ярости Мерритты демонизировали человека, которого раньше воспевали, как спасителя. Они подали против Рокфеллера мстительный иск в суд федерального округа в Дулуте, описав себя невинными дровосеками, которых обобрал магнат с востока. Опасаясь предвзятого отношения местных присяжных, Рокфеллер нанял газетчика из Миннесоты противостоять враждебности против него и даже увеличил пожертвования баптистским миссиям в штате. Как и опасался Рокфеллер, присяжные в Дулуте вынесли вердикт в пользу Мерриттов, хотя на апелляции он был отменен. Спор, наконец, разрешился в суде: Рокфеллер заплатил Мерриттам пятьсот двадцать пять тысяч долларов, и те публично отозвали обвинения. Об этом соглашении Рокфеллер саркастически заметил: «Мы уладили дело, заплатили деньги, чтобы не допустить более крупного грабежа со стороны двенадцати справедливых добрых мужчин, так как не могли попасть в суд более высокий»⁸⁵. Гейтс, задетый разногласиями, двадцать лет спустя все еще пытался оправдать свое поведение, написав короткий полемический памфлет «Правда о господине Рокфеллере и Мерриттах», который бесплатно разослал десяти тысячам человек.

Рокфеллер и Гейтс были возмущены неблагодарностью Мерриттов, но и сами они не были совершенно безупречны. Мерритты утверждали, что Рокфеллер раздул стоимость собственности, которую передал «Консолидейтед», и это обвинение, судя по всему, подкрепляется бумагами Гейтса. В начале 1893 года он написал два письма Фрэнку Рокфеллеру, где упоминает, что шокирован тем, как дорого Колби и Хойт заплатили за выработки. Их ценность он обобщил следующим образом: «Что побудило «Колби, Хойт энд К^о» сформировать синдикаты и платить такие огромные деньги за эту ничего не стоящую собственность, я не понимаю. Я собираюсь продолжить работать над этим время от времени, пока все не прояснится полностью»⁸⁶.

* * *

Получив несколько миллионов тонн железной руды и железную дорогу, чтобы перевозить ее, Рокфеллер теперь оказался загнан в угол перевозчиками на озере Верхнем, которые соглашались сдать ему суда только по вымогательским тарифам. Чтобы выйти из тупика, Рокфеллер вновь нанял талантливого человека из рядов врага, Самуэля Матера из Кливленда, зятя Амасы Стоуна. Это одно из тех исторических событий, когда занавес ненадолго поднимается и показывает, как волшебник приводит механизм в движение. На 54-й Западной улице перед ужином Рокфеллер провел дружеский десятиминутный разговор с Матером. Посетитель ушел с заказом на три миллиона долларов построить двенадцать кораблей, перевозящих руду, стальных монстров, которые превзойдут по размерам все, что когда-либо плавало в Великих озерах. Маттер пожал Рокфеллеру руку и больше его никогда не видел.

Учитывая, что ему предстояло построить большое число кораблей, Матер сообразил, что верфи сговорятся и заломят цены, поэтому прикинулся, что ему нужно всего один-два. Подав предложения, подрядчики с изумлением обнаружили, что каждый получил контракт. Эксплуатация такого флота требовала еще одного инженерного достижения: строительства специальных доков на озере Верхнем с длинными железнодорожными настилами, уходящими на сотни футов в воду. Судоходный картель озера в изумлении смотрел, как предприятие Рокфеллера грузит руду с невероятной скоростью десять тысяч тонн каждые шесть часов. Там, где шхуны брали четыре доллара двадцать центов за тонну, корабли Рокфеллера несли груз руды по цене восемьдесят центов за тонну.

Управлять флотом Матер отказался, и тогда Рокфеллер попросил Гейтса предложить опытную фирму как оператора кораблей. «Нет, – сказал Гейтс, все чаще показывая проблески причудливой независимости, – я не могу предложить фирму в данный момент, но почему бы не управлять ими самим?» Опешив, Рокфеллер ответил: «Вы же ничего не понимаете в кораблях, не так ли?» Гейтс признал, что нет, но назвал кандидатуру своего дяди, ЛаМонта Монтгомери Бауэрса. «Он живет на севере штата, и он в жизни не поднимался на корабль. Скорее всего, он не отличит нос от кормы, а морской якорь от зонтика, но у него есть здравый смысл, он честный, предприимчивый, проницательный и знает цену деньгам»⁸⁷. Рокфеллер часто нанимал людей, основываясь на их общей способности, а не на конкретных навыках – сам Гейтс являлся тому главным примером, – и согласился с выбором.

Лысый элегантный Бауэрс обладал обширным послужным списком, от продажи мыла и управления агентством недвижимости в Омахе до продажи продуктов на севере штата Нью-Йорк. Во многом к радости Рокфеллера, он не только умело командовал флотом, но и значительно его расширил. В основном под эгидой расположенной в Кливленде «Бессемер стимшип компани», Рокфеллер приобрел пятьдесят шесть судов, крупнейший флот на Великих озерах и самая большая в мире коллекция рудовозов. Его положение в озерном судоходстве стало настолько недосягаемым, что он мог диктовать тарифы на озере Верхнем, как диктовали ему за несколько лет до того – ситуация побудила Эндрю Карнеги организовать конкурирующую «Питтсбург стимшип компани».

Гейтс растолковал Бауэрсу эксцентричные привычки господина Рокфеллера и сказал, что он не должен, ни при каких обстоятельствах, связываться с боссом. Большинство кораблей своей армады Рокфеллер даже не видел. Но однажды Рокфеллер неожиданно зашел проконсультироваться по вопросам поставок, и получился забавный разговор. «Вы вынуждаете меня нарушить приказы, данные мне вашим учреждением, господин Рокфеллер», – напомнил ему Бауэрс. «О, господин Бауэрс, я старею, – ответил Рокфеллер в своей чудной средне-западной манере. – Полагаю, мое учреждение иногда может мне позволить немного свободы!»⁸⁸ Успех Бауэрса в управлении флотом, возможно, достоин сожаления, так как позже ему было поручено новое задание в другом горном предприятии в Скалистых горах, «Колорадо фьюел энд айрон», где он надолго покрыл позором имя Рокфеллера.

Успех Рокфеллера в Месаби привел к столкновению двух самых богатых людей Америки, Джона Д. Рокфеллера и Эндрю Карнеги. Деловой подход мужчин часто, как в зеркале, повторял друг друга, оба были подчеркнуто внимательны к деталям, беспощадно урезали цены и держали дивиденды на низком уровне. Оба боролись с собственной непризнаваемой жадностью, являлись первопроходцами в филантропии и гордились тем, что дружат с рабочими людьми. И все же они, судя по всему, не ладили. Каждое Рождество они обменивались подарками, Рокфеллер дарил Карнеги бумажный жилет, а Карнеги отправлял трезвеннику превосходный виски. В письмах к коллегам Карнеги часто посмеивался над Рокфеллером, отказываясь признать поражение и собственную недальновидность, и он страдал от заблуждения, что в предприятии Месаби Рокфеллер сговорился с коллегами из «Стандард Ойл». Услышав в первый раз о его пакте с Мерриттами, Карнеги заявил правлению своей сталелитейной компании: «Помните, «Рокафеллоуз [sic] энд Портер» будут владеть [железной дорогой] а это все равно, что владеть нефтепроводами – Производители особо ничего не сделают… Я не думаю, что люди «Стандард» сумеют создать монополию в руде, как в нефти, им не удавалось ни одно новое начинание, а у Рокфеллера сегодня репутация, как у одного из худших инвесторов в мире»⁸⁹.

Карнеги, слишком снисходительно относившийся к Рокфеллеру, серьезно недооценил развитие дела с рудой. Он предпринял решительные шаги для контроля кокса и угля и решил, что руда всегда останется дешевой и в изобилии, и прямо сказал коллегам, что их «блестящие и талантливые молодые партнеры» не должны прикасаться к этому делу⁹⁰. Когда колоритный Генри Оливер из Питтсбурга попытался заинтересовать Карнеги совместным предприятием с Мерриттами, тот ответил нотацией: «Если и существует часть отрасли, которая не дает стимула, это руда»⁹¹. К счастью, подчиненные Карнеги не послушали его и взяли долю в руде Месаби. В результате «Карнеги стил» не была полностью исключена из лихорадки захвата участков в северной Миннесоте.

Карнеги, не сумев двинуться агрессивно, беспомощно смотрел, как Рокфеллер применяет к железной руде уроки, выученные на нефти, такие, как контролирование промышленности с помощью транспорта и подрывание конкурентов слишком низкими ценами, которым тем нечего противопоставить. Две тенденции промышленности в итоге вынудили Карнеги заключить сделку с Рокфеллером. По мере того как слияния объединяли сталелитейную промышленность, стало важным обеспечить надежные источники снабжения. И так как новые печи приспособили под руду Месаби, которая была дешевле грязи, она стала промышленным стандартом. К 1896 году пресса гудела домыслами, что Рокфеллер построит огромный сталелитейный завод в Кливленде или на юге Чикаго, сформирует стальной трест по модели «Стандард Ойл» и пойдет нос к носу с Эндрю Карнеги. Тем временем Рокфеллер влил еще девятнадцать миллионов долларов в Месаби, чтобы подкрепить свои операции с железными дорогами и судами.

Карнеги досадовал, что Рокфеллер, нефтяник, имел такое выдающееся предвидение в деле с железной рудой. В частной переписке он выпускал раздражение в мелких уколах, упоминая его насмешливо, как Рокафеллоу, а позже – как человека-катастрофу, Рекафеллоу. В декабре 1896 году смирившийся Карнеги наконец согласился на масштабную сделку. Он обещал принять весь объем производства главных выработок Рокфеллера (минимум шестьсот тысяч тонн руды) по самой минимальной цене двадцать пять центов за тонну. Но в обмен на такую невероятную скидку Карнеги соглашался отправить весь объем и еще шестьсот тысяч тонн с его собственных шахт по железным дорогам Рокфеллера и на его судах. Это были такого же рода договоренности услуга за услугу, которых Рокфеллер достигал с железными дорогами, монополизируя нефтяную промышленность. Чтобы заключить перемирие, Карнеги обещал воздержаться от покупки новых месторождений Месаби или транспортирования железной руды, если Рокфеллер откажется от любых замыслов соорудить сталелитейный завод. Поколение спустя, Карнеги все еще хвалился этой сделкой перед комитетом Сената. «Знаете, мне греет сердце думать, что я обошел Джона Рокфеллера в сделке»⁹². На самом деле сделка была запоздалой попыткой Карнеги исправить собственную ошибку.

Мелкие конкуренты решили, что пережить союз крупнейшего добытчика и крупнейшего потребителя железной руды невозможно, и Карнеги с Рокфеллером ловко выгадали. Как и с нефтью, цены на руду скользнули ниже, обанкротив малодоходных добытчиков и скрепив альянс Рокфеллера – Карнеги. С завершением десятилетия за оставшиеся участки Месаби разразилась яростная конкуренция. Цена акций «Лейк супериор консолидейтед», которые Рокфеллер купил за десять долларов в 1894 году, взлетела до шестидесяти долларов в 1899 году, семидесяти долларов в 1900 году, затем до невероятных ста долларов в 1901 году.

* * *

Америка стояла на пороге эпохи экономической консолидации и видела, как тресты появляются во многих отраслях. То, что Рокфеллер совершил в нефти поколением раньше, теперь повторяли в стали, меди, резине, табаке, коже и других продуктах – во многом к обеспокоенности избирателей. Президентские выборы 1896 года четко прочертили идеологические линии. Кандидат от демократов Уильям Дженнингс Брайан, красноречивый оратор, которого обожали социалисты, популисты и сторонники серебряной партии, выступал против бывшего губернатора Огайо Уильяма Мак-Кинли, убежденного защитника тарифов, трестов и твердой валюты. Опасаясь президентства Брайана, предприниматели превратили кампанию Мак-Кинли в крестовый поход против неверных-противников трестов. «Стандард Ойл» поставил двести пятьдесят тысяч долларов в казну Мак-Кинли – половину всех вложений демократов, – а Рокфеллер отправил еще две с половиной руководителю кампании Марку Ханне. Для человека, обычно с пренебрежением относящегося к политикам, Рокфеллер продемонстрировал необычную страсть к Мак-Кинли, заверив: «Я не вижу, что мы еще можем сделать, чтобы служить стране и нашей чести»⁹³.

Деловое сообщество отреагировало на победу Мак-Кинли, как будто Америка благословенно спасена от революции, настроение обобщилось в поздравительной телеграмме от Ханны Мак-Кинли: «Бог у себя на небесах – все правильно с миром»⁹⁴. За следующие нескольких лет в деловых кругах укрепилась новая вера в неизбежность и несравненную эффективность монополий. Марк Ханна, которого пресса теперь прозвала «Доллар Марк», громко заявлял, что антитрестовский закон Шермана никогда не позволит помешать этой тенденции в администрации республиканцев.

Американская экономика, простимулированная испано-американской войной, золотой лихорадкой на Клондайке и успокаивающим присутствием Мак-Кинли, рванула вперед в конце 1890-х годов и выдвинула Соединенные Штаты по сравнению со всеми другими государствами в промышленном потенциале. В стране, которая все еще любила изображать себя состоящей из мелких предприятий, огромные компании охватывали рынки от побережья до побережья. В 1897 году сатирик Финли Питер Данн заметил: «Я видел, как Америка распространилась от Атлантики до Тихого океана с филиалами «Стандард Ойл компани» в каждом поселении»⁹⁵. Между 1898-м и 1902 годами сто девяносто восемь трестов или гигантских новых корпораций появились в угольной, сахарной и других отраслях, порождая рост ответной реакции. На антимонопольной конференции в Чикаго в 1898 году Уильям Дженнингс Брайан вызвал рев своих приверженцев, прокричав: «Одна из великих целей правительства – это вдеть кольца в носы свиней!»⁹⁶ Администрация Мак-Кинли, верная своим обещаниям, стояла на страже новых корпоративных гигантов.

Волна слияний принесла инвестиционным домам Уолл-стрит новое центральное значение, так как по сравнению с капиталом, который требовался новым трестам, ресурсы провинциальных банков и частных лиц казались крошечными. Только престижные фирмы Уолл-стрит, такие как «Дж. П. Морган энд компани» или «Кун, Лёб» могли привлечь зарубежный и внутренний капитал, необходимый для этих транзакций. Переключив внимание с железнодорожных облигаций на ценные бумаги промышленности, они создали новые тресты, выпустили свои ценные бумаги, припрятали акции для себя и тщательно выбрали своих руководителей. Сколь сильно ни осуждали реформаторы тресты, они будоражили многих инвесторов, которые впитывали волну за волной новые выпуски, спонсируемые Уолл-стрит. Многие американцы содрогнулись перед гигантскими новыми концернами, но были и многие другие, которые пытались выяснить, как получить с них прибыль.

Когда в конце 1900 году Дж. П. Морган решил создать стальной трест, он знал, что ему придется связаться с двумя закоренелыми циниками по поводу Уолл-стрит: Карнеги, хозяином сталелитейных заводов, и Рокфеллером, королем железной руды. Морган беспокоился, что Карнеги расширит производство до готовых продуктов из стали и будет угрожать его недавно созданной «Федерал стил компани», а Карнеги опасался обратного маневра от Моргана. И оба, Карнеги и Морган, были обеспокоены сообщениями, что Рокфеллер вложится в сталелитейные заводы. Чтобы предотвратить переуплотнение и междоусобные ценовые войны, Морган решил начать новое стальное объединение.

Морган не был в восторге от необходимости брать в расчет Рокфеллера, который насмехался над Уолл-стрит, финансируя свой трест из отложенных сбережений и держа денежные резервы, не уступающие многим банкам. Он хорошо знал и о близких отношениях Рокфеллера с Джеймсом Стиллманом из Национального городского банка. Когда Морган раздумывал о слиянии с Лондонским домом Бэрингов в 1904 году, его коллега, барон Ревелсток, доложил впоследствии партнеру, что Морган «едко поносил растущую силу евреев и публики Рокфеллера, и говорил не раз, что наша фирма и его единственные в Нью-Йорке состоят из белых мужчин»⁹⁷.

Во многих аспектах Рокфеллер и Морган являлись прямой противоположностью друг другу, живым контрастом между аскетом и сибаритом, «круглоголовым» и «кавалером». Предводитель англо-американских финансовых кругов, Морган, из родовитой семьи, получивший дорогое образование в Америке и Европе, был непревзойденным представителем делового мира. Более сорока лет он являлся главным проводником британского капитала, финансирующего железные дороги и промышленность Америки. Порывистый и напыщенный, Морган был импульсивным и горячим, не умел долго держать внимание. В своей конторе на Уолл-стрит, 23, казалось, он управляет набегами, блестящими краткими суждениями. Морган любил роскошь и жил в мире ультрабогатых, с гигантскими сигарами, прекрасным портвейном и огромными паровыми яхтами.

Для Рокфеллера Морган воплощал собой все грехи гордыни, роскоши и высокомерия. Они познакомились в особняке Уильяма Рокфеллера на реке Гудзон и сразу же друг другу не понравились. «Мы перекинулись несколькими приятными словами, – отметил Рокфеллер. – Но я видел, что господин Морган был очень похож на господина Моргана; очень надменный, склонный смотреть сверху вниз на других людей. Я посмотрел на него. Со своей стороны, я никогда не понимал, почему любой человек должен считать себя столь великим»⁹⁸. Для Моргана Рокфеллер был слишком сухим и щепетильным, лишенным человеческих прелестей и пороков. И как мог он не ворчать на бесстыдного человека, создавшего картель без него?

Тем не менее оба мужчины ненавидели конкуренцию, как разрушительную силу, опасным образом устаревшее понятие. Годами Морган арбитрировал споры президентов железнодорожных компаний, помогая им делить территории, и создание промышленных трестов стало логичным переходом в его карьере. Когда судья Элберт Г. Гэри проинформировал Моргана в начале 1901 года, что ни один стальной картель не может не учитывать долю Рокфеллера в Месаби, Морган отказался. «У нас есть все, чему мы можем уделить внимание», – сказал он Гэри. Гэри продолжил упорствовать, и Морган мрачно согласился, что им следует включить «Лейк супериор консолидейтед айрон майнз» и «Бессемер стимшип» в «Юнайтед стейтс стил».

«Как мы собираемся получить их?» – спросил он. «Вы поговорите с г-ном Рокфеллером», – предположил Гэри. «Не думаю», – парировал Морган. – «Почему?» – «Он мне не нравится». «Господин Морган, – резко возразил Гэри, – речь идет о деловом предложении огромной важности для стальной корпорации, и вы позволите личному предубеждению помешать вашему успеху?» «Не знаю», – ответил Морган⁹⁹.

По всей вероятности, в отношении Моргана к надменности примешивалась робость, так как Рокфеллер оставался одним из немногих людей, кого он не мог устрашить. Смирившись, Морган попросил Рокфеллера о встрече на Бродвей, 26. Объяснив, что он отошел от дел и не появляется в конторе, Рокфеллер ответил, что будет счастлив принять его на 54-й Западной улице. Рокфеллер знал, какое преимущество в торге дает пауза в последнюю минуту, и с удовольствием дразнил ведущего банкира Уолл-стрит. Придя к Рокфеллеру домой, после вежливого обмена любезностями Морган сухо задал вопрос о цене участков руды. Рокфеллер вскинул руки в притворном отчаянии, напомнил Моргану, что отошел от дел и попросил обсудить сделку с его двадцатисемилетним сыном, «который без сомнений будет рад» поговорить с ним¹⁰⁰. Это было неприкрытое оскорбление, но банкир ворчливо сказал, чтобы Младший пришел к нему в контору на углу Брод-стрит и Уолл-стрит.

Получая удовольствие от своей хитрости, Старший и Младший тянули время с организацией встречи и чуть не переиграли сами себя. Затем, утром 25 февраля 1901 года Генри Роджерс подошел к столу Младшего и спросил: «Не хотели ли бы вы пойти со мной встретиться с господином Морганом?»¹⁰¹ Чувствуя, что пришло время избавить Моргана от страданий, днем Младший отправился к нему с Роджерсом. Теперь пришел черед Моргана вести себя снисходительно. Когда Роджерс и Младший вошли в его кабинет, он что-то обсуждал со своим партнером Чарльзом Стилом и даже не посмотрел в их сторону. Стил ушел, Морган наконец поднял глаза, и Роджерс представил Младшего. Морган пожаловался на задержку и сказал, что дела следует закончить в течение двадцати четырех часов. Младший объяснил, что потребовалось время, чтобы оценить собственность. «Ну и, – рявкнул Морган, сердито глядя на Младшего, – какова ваша цена?»

Если Морган полагал, что имеет дело с хористом, он был разочарован. Проявив неожиданную отвагу, о которой не подозревал никто, даже сам Младший, он отрезал: «Господин Морган, я думаю, произошла ошибка. Я пришел сюда не продавать. Насколько я понял, вы хотели бы купить»¹⁰². Он попросил Моргана назвать цену, которую его отец может принять или отказаться. Для Младшего это был момент откровения: он вел бой с властелином Уолл-стрит. Когда Морган ненадолго вышел, Генри Роджерс, ошеломленный, посоветовал Младшему смягчить тон, но Младший ответил, что имеет в виду каждое слово и что они с отцом «абсолютно безразличны к вопросу вступления в консолидацию»¹⁰³. Напряженное противостояние завершилось компромиссом: Морган и Младший договорились, что Генри Клей Фрик выступит честным брокером и установит цену, приемлемую для обоих. Уходя, Младший спросил Моргана, может ли его отец взять долю в стальном синдикате. Приняв еще один удар, Морган ответил, что сумма подписки уже превышена и что он слишком затянул с запросом. Так как Морган уже выделил пять миллионов долларов для Уильяма Рокфеллера и Джеймса Стиллмана, он понимал, что Джона Д. это заденет.