Текст книги "Восхождение. Кромвель"

Решение Эссекса было запоздалым, но благородным. На многих лордов оно произвело сильное и благотворное действие. Они поспешили объявить нижней палате, что они принимают закон о создании армии нового образца без перемен. Второго апреля в отставку подал Манчестер. В тот же день обе палаты выразили бывшим командующим свою благодарность. Третьего апреля верхняя палата утвердила Акт о добровольном отречении от службы.

В тот же день Томас Ферфакс выехал в Виндзор, где назначил быть своей ставке, и приступил к преобразованию парламентских армий. Ни он, ни Кромвель не ожидали никаких затруднений, однако они ошибались. Набранные из добровольцев солдаты привыкли служить по старинке своему графству и своему офицеру. Они отказывались покидать родные места и подчиняться чужому командованию. Самое серьезное сопротивление оказала бывшая армия Эссекса. Стоявшие в Ридинге пять пехотных полков и восемь полков кавалерии. Разнеслись тревожные слухи, будто они намерены перейти на сторону короля. Раздраженный Сент-Джон писал властям графства, чтобы они подавили мятеж вооруженной рукой.

Ферфакс посчитал столь суровые меры необдуманными и слишком поспешными. Он отправил к мятежникам Филиппа Скиппона, своего генерала. Это был человек суровый, но симпатичный. Его простые речи успокоили и убедили всех недовольных. Они покорились. Парламент поспешил выдать за две недели жалованье, которое прежде, в суматохе парламентских споров, было задержано. Это окончательно успокоило армии Эссекса, Уоллера и Манчестера.

Неожиданно возмутились кавалеристы, которыми командовал Кромвель. Его солдаты были так твердо уверены, что он избран Господом и по этой причине они могут одерживать победы только под его руководством. Понятно, что никого другого они принять не могли.

У Кромвеля, как и у всех офицеров, после третьего апреля было сорок дней впереди, чтобы принять решение и добровольно оставить свой пост. Во всё это время он не высказывал намерения сохранить за собой должность генерал-лейтенанта, который в парламентской армии командовал кавалерией, но пока он не подал прошение, на эту должность никто не мог быть назначен, и она оставалась вакантной. Собственно говоря, отставка ему ничем не грозила. Пока вырабатывались принципы преобразования армии, в военном комитете парламента укрепилось его положение. В сущности, он стал его негласным главой. Выйдя в отставку с должности генерал-лейтенанта, он получал возможность руководить всеми действиями парламентской армии, отдавая приказы главнокомандующему Ферфаксу. Возможно, оставшись в военном комитете, он принес бы куда больше пользы, чем на поле сражения, поскольку в военном комитете не было ни одного человека, который хотя бы отдаленно знал военное дело, как успел узнать его он.

Возмущение кавалеристов приостановило его выход в отставку. Парламент вынужден был направить его к его эскадронам, чтобы он привел их к покорности и восстановил дисциплину. Кромвель повиновался, сказав, что окажет этим последнюю услугу парламенту перед тем, как выйти в отставку.

Одного его появления было достаточно, чтобы волнения прекратились. Он готов был возвратиться, но обстоятельства оказались сильнее всех постановлений парламента.

Положение в самом деле стало серьезным. Король поставил во главе сильного отряда своего старшего сына Карла, принца Уэлльского, которому присвоил звание генералиссимуса. Карл двинулся со своим отрядом на запад. Ему было пятнадцать лет, и сам по себе он мало значил. Большое значение имело его королевское имя, а главное, его первым советником был граф Эдуард Хайд, человек умный, опытный и энергичный. Таким образом, возникла угроза нескольким крепостям, которые находились под властью парламента.

Военный комитет запаниковал. Его членам представилось, что следом за принцем на запад двинется вся армия короля. Кромвелю был направлен приказ без промедления вести свою усмиренную кавалерию на соединение с пехотой Ферфакса. Он в точности исполнил приказ. Он прибыл в Виндзор, вошел в кабинет генерала и, едва в знак дружбы и уважения поцеловав его руку, готов был подать прошение об отставке. Ферфакс опередил его:

– Я только что получил приказ военного комитета двух королевств, который касается вас. Ни минуты не медля, вы должны взять несколько эскадронов и встать на дороге из Оксфорда в Уорчестер, чтобы не допустить сообщения принца Руперта с королем.

Кромвель был не только первоклассным командующим, но и не менее исполнительным подчиненным. Не дав себе отдыха, он тем же вечером двинулся по направлению к Оксфорду. В течение последующих пяти дней он одержал три победы над небольшими отрядами монархистов и уведомил об этом парламент. В Лондоне поздравляли друг друга, что Кромвель пока что не подал в отставку. В Оксфорде король пришел в бешенство, в бессилии вопрошая своих приближенных:

– Кто доставит мне этого Кромвеля, живым или мертвым?!

К сожалению, этих мелких побед, всего лишь поднявших дух победителей, оказалось достаточно, чтобы военный комитет успокоился. Он направил Ферфаксу приказ, чересчур опрометчивый, со всей армией двигаться в графство Сомерсет, к крепости Таунтон, взятой в осаду принцем Уэлльским. Ферфакс безоговорочно исполнил приказ, оставив под Оксфордом только часть кавалерии Кромвеля.

Опасность для Таунтона была незначительной. Достаточно было Ферфаксу приблизиться, чтобы генералиссимус Карл снял осаду и отступил. Однако выступление на запад всей парламентской армии позволило королю действовать по своему усмотрению. Седьмого мая он вышел из Оксфорда и направился быстрым маршем на север, чтобы выручить Честер, разбить шотландцев и, в случае удачи, соединиться с Монтрозом. Отсюда он мог развивать успех в любом направлении.

Военный комитет спохватился. Положение представлялось критическим. Десятого мая Кромвель получил повеление продолжать службу в армии ещё в течение сорока дней. Вместе с ним такое же повеление получили ещё трое высокопоставленных офицеров, поскольку новые офицеры ещё не заступили на службу вместо ушедших в отставку. Ферфакс был отозван. Казалось он должен был поспешить на выручку Честеру и на помощь шотландцам, чтобы с двух сторон окружить и разбить короля, однако военный комитет передумал.

Оставленный без прикрытия Оксфорд обеспокоил умы, не искушенные в военных делах. Из Лондона представлялось заманчивым осадить эту королевскую ставку, взять её приступом или истомить долгой осадой, лишив короля запасов оружия и продовольствия. Ферфакс на походе получил новый приказ. Делать нечего, он двинулся к Оксфорду. Кромвель вынужден был присоединиться к нему со своей кавалерией, которая во время осады была почти бесполезна.

Это решение военного комитета было серьезной ошибкой. Армия короля вышла на оперативный простор. Осада Честера пала собой, и король восстановил свои связи с мятежной Ирландией. Шотландская армия отступала, не оказывая ему никакого сопротивления. Как показало сражение при Марстон-Муре, её солдаты не обладали ни выучкой, ни стойкостью, ни убежденностью в правоте своего дела, а её офицеры терялись в бою. С одной стороны, она опасалась новых успехов Монтроза у себя за спиной, одержавшего четвертого мая очередную победу. С другой стороны, её проповедникам не нравилось утверждение в парламентской армии Ферфакса и Кромвеля, что, по их мнению, наносило ущерб распространению пресвитерианства. Король двинулся в восточные графства, до сих пор служившие оплотом для дела парламента. Нависла угроза их потерять и лишиться широкой поддержки, поскольку позиции парламента в других графствах были слабы.

Вновь военный комитет мог положиться только на Кромвеля. Всем было известно, что он пользовался там громадным влиянием, что там его не только любили, но уже начинали боготворить. Он получил приказ отправиться к Кембриджу, взять под защиту восточные графства и укрепить крепость, расположенную на острове Эли.

Кромвель выступил с той исполнительностью, которая всегда отличала его, однако не успел он приступить к исполнению нового поручения, как обстановка вновь изменилась. Первого июня, спустя восемь дней, королевская армия взяла приступом Лейстер, город богатый и важный в стратегическом отношении, а Таутон вновь оказался в осаде. Ободренный внезапным успехом, король, колеблемый ветром, как и военный комитет двух королевств, вновь изменил свои планы. Ему пришло в голову, что он так же легко прорвет осаду, очистит окрестности Оксфорда от неприятеля и вернет себе свою привычную ставку. Вместо восточных графств он направил свою армию по направлению к Лондону.

В Лондоне вспыхнула паника. В военном комитете не знали, что делать. Пресвитериане, отстраненные от командования в армии торжествовали и злобно кричали в парламенте:

– Вот горькие плоды преобразования, о котором так много кричали. Что мы видим с тех пор, как вы осуществили его? Одни неудачи и промахи! В один день король отнимает у нас лучшие крепости, а ваш генерал стоит перед Оксфордом, видимо, в ожидании, что придворные дамы испугаются и отворят ворота!

К счастью, их авторитет падал день ото дня. Народ Лондона думал иначе. Пятого июня городской совет направил в парламент прошение. Городские власти объясняли неудачи новой парламентской армии бездействием шотландцев, промедлением в комплектовании пехотных и в особенности кавалерийских полков и желанием военного комитета руководить военными действиями сидя в Лондоне, на почтительном расстоянии от поля сражения. Они требовали предоставить свободу действий главнокомандующему, который был назначен на должность решением обеих палат, сделать должное внушение уклончивым генералам шотландцев и вернуть Кромвеля на прежнюю должность генерал-лейтенанта.

В тот же день Ферфакс получил приказа военного комитета снять осаду с Оксфорда, отыскать короля, где бы он его ни нашел, поскольку никто не знал место его пребывания, дать сражение и победить. Ферфакс отдал приказ к отступлению, но прежде направил в парламент письмо, в котором просил вернуть Кромвеля к его кавалерии. Письмо подписали шестнадцать полковников:

«Всеобщее уважение и любовь, которыми он пользуется среди офицеров и солдат всей армии, его личные достоинства и способности, его большая заботливость и прилежание, храбрость и верность, проявленные на службе парламента, совместно с благословением Господа, которое ему неизменно сопутствует, – всё это делает нашу просьбу о его назначении нашей обязанностью по отношению к вам и к народу…»

Положение было настолько серьезным, что у нижней палаты уже не было выбора. Она большинством голосов удовлетворила просьбу Ферфакса и его офицеров и направила свое решение, как полагалось, на утверждение верхней палаты. Лорды не торопились. Им очень не нравился этот выскочка, человек с сомнительной родословной, который сместил Эссекса и Манчестера, людей родовитых, с их должностей. Без их одобрения решение нижней палаты не имело достаточной силы. С этим уже некогда было считаться. Военный комитет направил Ферфаксу приказ. Ферфакс тотчас известил Кромвеля и вызвал к себе. Кромвель успел набрать в Кембридже около шестисот новых кавалеристов, большей частью крепких крестьянских парней из зажиточных фермеров. Он двинулся на соединение с Ферфаксом усиленным маршем и соединился с ним в шесть часов утра тринадцатого июня.

Ему стало известно, что армия исправно исполняла приказ найти короля, однако продвигалась вслепую, не имея ни малейшего представления, где его надо искать. Он выслал усиленные разъезды. Часов в девять вечера, когда надвигались неторопливые летние сумерки, один из них случайно наткнулся на авангард короля, потревожил его и отступил.

Только теперь стало известно, что неприятелей разделяет не более семи миль. Король стоял в Дэвентри. Штаб Ферфакса располагался в Гилсборо. Между ними лежало крохотное английское местечко Несби. Это был почти самый центр Англии.

Тотчас в парламентской армии был созван военный совет. Его решение было единогласным: дать сражение завтрашним утром. Кавалерией левого фланга впервые должен был командовать Айртон. Пехоты, как было принято, должна была построиться в центре, под командой Ферфакса и Скиппона. На правом фланге предписывалось встать кавалерии Кромвеля. Солдатам был дан приказ готовиться к битве. Они читали Библию и вполголоса распевали псалмы.

Самоуверенность и веселость царили в лагере короля. Несколько скромных побед возродили среди кавалеров тот дух высокомерия и самохвальства, который так свойствен аристократии всего мира и который неизменно подводит и губит её. Известия о преобразованиях в парламентской армии, о смещении генералов-аристократов и офицеров из родовитых дворян, о недовольстве в полках, о назначении на командные должности никому не известных, главное, неродовитых людей возбудили бесшабашность и наглость, без которых они не могли обойтись. Они потешались, они с язвительным презрением отзывались об этом сброде поселян и ремесленников, которые шли против них. Кто они? Арендаторы, фермеры, сельские сквайры, трактирщики, возчики, торговцы шерстью и мясом! Кто их офицеры? Генрих Айртон – сын сквайра! Джон Ламберт – из тех же малоимущих сельских хозяев! Томас Прайд – бывший извозчик! Джон Хьюсон – бывший сапожник! Джон Фокс – бывший котельщик! Томас Ренборо – бывший корабельный шкипер! О, это сброд! С ними не стоит сражаться! Следует их хорошо напугать, и они без оглядки побегут по домам!

С утра до вечера в королевском лагере слышались песни, шутки, каламбуры, в которых высмеивались эти горе-вояки. Нестойкий, легковерный король подпал под общее настроение. Он уже полагал, что с самого начала мятежа его дела не шли так хорошо, как теперь. Он больше не торопился, останавливался во время похода там, где понравилось, проводил целые дни на охоте и предоставлял полную свободу своим кавалерам, ещё более беспечным, чем он. Во время ужина тринадцатого июня он был беззаботен, как все эти беспутные дни. Никто не ожидал так рано столкновения арьергарда с разъездами парламентской армии, однако и это событие не обеспокоило ни кавалеров, ни короля. Ужин благополучно был доведен до конца. Только в полночь созвали военный совет. Правда, на военном совете мнения разделились. Кое-кто из осторожных и благоразумных советников короля предлагал отступить и подождать помощи, которая должна была подойти из Уэллса и западных графств. Принц Руперт смеялся над ними и указывал на очевидную легкость победы. Его мнение было поддержано большинством. Решено было наутро дать бой наличными силами и вырезать всю эту сволочь до последнего человека, если она прежде не сбежит без оглядки с поля сражения.

Ранним утром четырнадцатого июня Кромвель поднялся на возвышение, на заднем склоне которого неспешно и четко строилась его кавалерия. Утро было сырым и холодным, однако прозрачным. Сражаться будет приятно, легко. Невооруженным глазом он отлично видел окрестность. Парламентская армия строилась на холме высотой метров до двадцати. Королевская армия выходила на холм высотой метров в двенадцать-пятнадцать. Между ними был широкий овраг с очень пологими берегами, правда, покрытыми зацветавшим дроком, шиповником и колючим кустарником. На западе и востоке Несби отделяли от соседних селений обычные деревенские изгороди из хвороста и жердей. На его фланге там и тут виднелись кроличьи норы, очень опасные для лошадей, далеко справа тянулось болото. Позиция могла быть и лучше, но было хорошо уже то, что она была не хуже других.

Он отдавал себе отчет, что сражение будет тяжелым. Перед ним в образцовом порядке строилась кавалерия короля, которой командовал барон Мармадюк Лангдейл. Справа к ней подходила пехота лорда Джэкоба Эстли. Ещё правей с веселыми задорными лицами строилась кавалерия Руперта, против которой, тоже на заднем склоне холма, строилась кавалерия Айртона, который ещё в первый раз командовал такой массой войск. В сравнении с доблестными, подтянутыми, прекрасно вооруженными и одетыми кавалерами его армия действительно представлялась неуклюжей толпой несведущих, несчастных парней, только вчера облаченных в красные мундиры дешевого сукна и колеты из кожи буйволов и быков, которые не шли ни в какое сравнение со стальными панцирями, кирасами и стальными нагрудниками лошадей.

Он объехал свой строй. Он любил этих простецких, неграмотных и полуграмотных мужиков и таких же сельских хозяев, как он. Он широко улыбался и мысленно возносил хвалу Господу, ибо, как он помнил с самого детства, Господь всегда дарует победу слабым над сильными. В своей победе он был уверен.

Он заметил, что Ферфакс и Скиппон выдвинули парламентскую пехоту на вершину холма. Это было грубой ошибкой: она вся была на виду у противника. Он послал туда своего адъютанта. Он не приказывал, чего не любил, но советовал отодвинуть её и построить по заднему склону, подобно его кавалерии и кавалерии Айртона. Ферфакс и Скиппон исполнили его совет как приказ, ведь и они, подобно солдатам, были уверены, что отныне устами Кромвеля гласит сам Господь. Пехотинцы попятились и скрылись с гребня холма.

Он не предполагал, что это перемещение станет роковым для армии короля. Первым его заметил принц Руперт. Высокомерие сыграло с ним злую шутку. Он вообразил, что при одном его виде эти нищеброды и выскочки бросились наутек. Он устрашился их упустить. Его адъютант бросился к королю, чтобы тот без промедления начал атаку. Королевские трубы призывно запели. Им нервно, нестройно ответили трубы парламентской армии. Этот бой королевская армия посвящала королеве Марии. С криками «Мэри! Мэри!» кавалерия Руперта бросилась на врага.

Как всегда, её натиск был стремительно страшен. В жестокой рубке Айртон был ранен в ногу копьем, у него было разбито плечо, он попал в окружение кавалеров и мог быть пленен, но его товарищи отбили его. Тем не менее строй его кавалерии развалился на отдельные стычки. В таком положении она продержалась недолго, сначала попятилась, потом покатилась назад. Уверенный, что с парламентской сволочью иначе и быть не могло, Руперт бросился преследовать её без оглядки. Его кавалеры очень скоро достигли обоза, пустились в грабеж и уже не вернулись на поле сражения.

Кромвель тоже подал сигнал. Его кавалеристы плотной колонной ударили на врага с суровым возгласом «С нами Господь!» В тот день он разделил свою кавалерию. Передовой отряд под началом Уолли нанес удар противнику с фронта. Он бросился с холма вниз и напал настолько стремительно, что кавалеры не успели приготовиться к отражению этой атаки. Тем временем Кромвель обошел неприятеля с его левого фланга. Его нападение вызвало панику. Противостоявшая ему кавалерия Мармадюка Лангдэйла не могла выдержать и не выдержала удара. Его кавалеристы были набраны из северных графств более принуждением, чем убеждением. Им не за что было сражаться. Больше всего на свете они хотели разойтись по домам. Не было ничего удивительного, что они побежали. В мгновение ока они достигли своих резервов, но и резервы уже не исправить непоправимое положение.

Как и в сражении на Марстонской пустоши, Кромвель не позволил себе увлекаться. Он отправил в погоню передовые сотни, остановил свои эскадроны и огляделся.

В центре завязалась жаркая битва. Едва парламентская пехота вновь выдвинулась на гребень холма, его атаковала пехота во главе с самим королем, который в этом бою был подвижен и храбр, как никогда. Скиппон был опасно ранен в первой же сшибке. Ферфакс уговаривал его удалиться. Тот отказался. Он кричал, что останется, пока держится хоть один из его солдат, и дал своему резерву приказ к наступлению. Вскоре ударом сабли с головы Ферфакса была сбита каска. Полковник его гвардии предложил генералу свою. Ферфакс возразил:

– Не нужно, Чарли, я и без неё обойдусь.

В обычном своем состоянии малоподвижный, медлительный, Ферфакс преображался в бою. Совсем иная душа светилась из его оживившихся глаз. Он поражал храбростью и неистощимой энергией. Он крикнул тем, кто мог слышать его:

– Так эти молодцы неприступны? Вы пробовали их?

Ему отвечали:

– Два раза, генерал, но безуспешно!

Он засмеялся:

– Хорошо! Бейте их в голову, а я буду в хвост, и мы сойдемся на середине!

Его пехотинцы разорвали неприятельские ряды. Ферфакс собственной рукой убил знаменосца и передал трофейное знамя одному из своих адъютантов. Пехота короля стала пятиться, но с ними был сам король, и солдаты выдерживали натиск Ферфакса, не жалея себя, предпочитая отступлению смерть на глазах у своего короля.

Так обстояли дела на правом фланге пехоты. На левом фланге и в центре положение ухудшалось с каждой минутой. Полки отступали. Только офицеры, все эти шкиперы, котельщики, извозчики и сапожники, позору поражения предпочитали смерть. Они метались по полю сражения, своим примером и возмущенными криками пытались остановить этих деревенских парней, не успевших толком обучиться военному делу и набраться военного опыта. Они уже были прижаты к резервам. Ещё немного, и они побегут.

Кромвелю всё стало ясно. Он перестроил свою кавалерию фронтом налево и обрушился на левый фланг и тыл королевской пехоты, которая продолжала держаться под натиском пехоты Ферфакса. Его кавалеристы сминали пеших солдат лошадьми, рубили мечами. Они заметались, не зная, с какой стороны отражать удары врага. Только одна бригада королевской пехоты не дрогнула и осталась на месте:

«Наша кавалерия ударила на них всей своей тяжестью, тем не менее даже железнобокие их сбить не смогли. Несмотря на то, что мы напали на них со всех сторон, они с невероятным упорством, с решительностью и твердостью отбивали наши атаки».

На помощь Кромвелю Ферфакс двинул свой собственный полк. Бригада подалась. Вскоре и тут сражение развалилось на отдельные стычки.

Король видел, как на него неудержимо надвигалось несчастье. Он поспешил собрать разрозненные полки кавалерии и пехоты для новой атаки, однако их оказалось немного. Кавалерия Руперта, разграбив обоз, наконец возвратилась от самой деревни, но его люди устали, его лошади были измучены и уже никуда не годились.

Положение становилось критическим. Айртон, серьезно раненный в ногу, на левом фланге собрал свою недобитую Рупертом кавалерию и строил к новой, теперь уже последней атаке. Пехота Ферфакса уже сплотила ряды и была готова поддержать кавалерию Айртона. На правом фланге изготовилась кавалерия Кромвеля. Парламентская армия приняла прежний вид. Разница была только в том, что кавалерия отодвинулась дальше на фланги, чтобы дать в центре больше простора пехоте, а самой иметь возможность зайти противнику в тыл.

Король, такой веселый и бодрый все последние дни, был на грани отчаяния. Уже не имея сил для победы, он намеревался броситься в битву и, может быть, умереть. Он встал во главе полка гвардии и отдал приказ. Плотные ряды гвардии уже двинулись, когда лорд Карневорт схватил под уздцы его лошадь и, бранясь по-шотландски, закричал на своего короля:

– Да вы что, на смерть, что ли, хотите пойти? Он резко повернул его лошадь вправо. За ним инстинктивно повернули ближайшие кавалеры. Весь полк, не щадя шпор, бросился следом за ними. Это послужило сигналом. За королем ринулась вся его армия, объятая ужасом, и, расстроив ряды, в беспорядке рассеялась по равнине. Король, находясь в толпе своих офицеров, пытался остановиться. Он истерично кричал:

– Стойте! Стойте!

Его не слушал никто. Кавалеристы Руперта его окружили и сопровождали его, пока что неизвестно куда. Со шпагой в руке, со сверкающими отчаянием и отвагой глазами, король дважды порывался назад, крича из последних сил:

– Милорды! Ещё один удар, ещё один удар! Победа будет за нами!

Никто не слушал его. Его пехота была уже совершенно разбита. Большая её часть уже оказалась в плену. Было ясно, что надо бежать, и король, смирившись под нежданным ударом судьбы, побежал, окруженный всего двумя тысячами измученных, растерянных всадников, оставив неприятелю всю свою артиллерию, весь свой обоз и свою канцелярию.

Отлогие берега оврага были завалены трупами людей и лошадей, мечами, мушкетами, знаменами, касками, шляпами, на кустах шиповника висели, сотрясаясь от ветра, клочья одежды. Стонали и кричали раненые. Сотни солдат в красных мундирах бродили по полю, оказывая им первую помощь, собирая оружие и знамена. Каждый из них, не слыша другого, громкими охрипшими голосами рассказывал о своей стычке с врагом и победе над ним. Адъютант Ферфакса повествовал, как лично пристрелил знаменосца, и всем показывал знамя, отбитое им у врага. Полковник был возмущен. Ферфакс уже возвращался к своей обычной медлительности, к своему благодушному настроению и тихо смеялся:

– Оставь его, Чарли. У меня славы довольно. Я охотно дарю ему эту честь.

Вечером Кромвель составил отчет для нижней палаты, которая одна продлила его полномочия. Он обращался к её председателю. Результаты битвы были изложены холодно, кратко и ясно:

«Милорд! После трех часов упорного боя, который шел с переменным успехом, мы рассеяли противника, убили и взяли в плен около пяти тысяч, много офицеров в числе их. Также было захвачено двести повозок, то есть весь обоз, и вся артиллерия. Мы преследовали врага за Харборо почти до самого Лестера, куда скрылся король…»

В его послании не мелькнуло и слабой тени, будто эта победа одержана им, Оливером Кромвелем, дворянином из Гентингтона. Нет, ему и его армии очередная победа была дарована свыше:

«Милорд! Это не что иное, как рука Господа. Слава принадлежит Ему одному…»

Он почел своим долгом отметить заслуги, не свои, но Ферфакса:

«Генерал Ферфакс служил вам верно и доблестно. Лучше всего его характеризует то, что в победе он видит перст Господа и скорее умрет, чем припишет всю лаву себе. Добрые люди верно послужили вам в этом бою…»

Эти добрые люди были индепенденты. Они сражались за Господа и за свободу вероисповедания. Он знал, что пишет сторонникам пресвитерианства, и в нем внезапно пробудился политик, как в свое время, так же внезапно, пробудился талант полководца. Пользуясь новой громкой победой, он почитал своим святым долгом защитить их права:

«Милорд! Это преданные люди, и я заклинаю вас Господом: не расхолаживайте их. Я бы хотел, чтобы эта битва породила смирение и благодарность в сердцах всех, кто имеет в ней свою долю. Я бы хотел, чтобы тот, кто рискует жизнью ради свободы отечества, имел бы возможность смело вверить Господу свободу своей совести, а вам – ту свободу, за которую он сражается…»