Текст книги "Восхождение. Кромвель"

В первый раз трибунал собрался восьмого января в два часа дня в так называемой Расписной палате Вестминстера, богато украшенной библейскими сюжетами и сценами из жизни святых, знаменитой более тем, что именно здесь были приняты решения о смертной казни Марии Стюарт и лорда Страффорда, столь же юридически не обоснованные, как и то решение, которое готовился принять трибунал. Судей в наличии оказалось всего пятьдесят три человека. В сущности, решение они уже приняли и потому обсуждали детали процесса, выбрали место, где развернется судебное действие, и определили, куда на всё время процесса поместить короля.

С утра девятнадцатого января двор Виндзора заполонили войска – около двухсот пехотинцев и отряд кавалерии полковника Гаррисона. Под усиленной охраной короля препроводили в карету, запряженную шестерней, и доставили к Темзе. Здесь его пересадили на баржу и в окружении лодок с охраной и перевезли в дом Роберта Коттона. Дом стоял на берегу и с этой стороны был безопасен от нападения. Его сад был виден из окон Вестминстера. Всюду в саду и в доме днем и ночью стояла охрана. Двое часовых дежурили у самых дверей короля. Офицер жил в его комнате и не спускал с него глаз.

На первое открытое заседание трибунал собрался в полдень двадцатого января. Предварительно в Расписной палате отслужили молебен, чтобы ещё раз испросить у Господа милости и справедливости. Не успел молебен окончиться, как офицер доложил, что короля с минуты на минуту доставят в Вестминстер. Кромвель встал у окна. Он был заметно взволнован. Одна тяжелая мысль всё ещё терзала его. Он смотрел вниз. Две шеренги солдат стояли в строгом порядке. Входную дверь окружала охрана. Король появился, спокойный, но бледный. Его посадили в носилки, опустили занавески, захлопнули дверцы и понесли. Кромвель отошел от окна и громко сказал:

– Милорды! Вот он! Вот он! Его ведут сюда! Час великого дела настал. На нас смотрит сейчас вся страна, и мы должны решить как можно скорей, что станем мы отвечать, когда он спросит нас, чьей властью, какими полномочиями мы судим его.

Все молчали, точно впервые задумались над этим вопросом. Минута прошла. Генрих Мартен сказал:

– Именем нижней палаты, которая представляет парламент, именем всего доброго народа Англии.

Никто не поддержал и не возразил. Процессия во главе с Джоном Брэдшоу, на случай покушения подбившего шляпу стальными пластинами, торжественно двинулась в большую залу Вестминстерского дворца. Впереди него несли меч и жезл. Им предшествовал кортеж офицеров. Джон Брэдшоу опустился в кресло председателя, обитое алым бархатом. У его ног сидел секретарь. На стол, покрытый богатым турецким ковром, положили меч и жезл. На скамьях, покрытых кроваво-красным сукном, расселись господа трибунал. Всюду стояла вооруженная стража. Тогда двери раскрылись. В залу хлынули зрители всех сословий, пола и возраста, которым отводилась роль свидетелей правосудия. Для них были возведены галереи. Не успели они сесть, как вдоль галерей встали шеренги солдат.

Тогда ввели короля. Невысокого роста, с благородной осанкой, он шел очень прямо и всем своим видом показывал, что глубоко презирает этих судей и этот суд. Он был во всем черном, с дорогой тростью в правой руке. Он сел в кресло, тоже обитой алым, и в знак своего королевского достоинства не обнажил головы.

Брэдшоу начал перекличку присяжных. Их оказалось шестьдесят семь человек вместо ста тридцати пяти. Первым был назван Томас Ферфакс. Его не оказалось на месте. С галереи женщина в маске, как предписано было обычаем для публичного места, как оказалось, леди Ферфакс, выкрикнула громко и звонко:

– Он слишком умен, чтобы явиться сюда!

Брэдшоу встал:

– Карл Стюарт, король Англии! Общины Англии, представленные в парламенте, глубоко проникнутые сознанием бедствий, которым подвергался английский народ, полагая, что вы были главным виновником их, постановили преследовать эти преступления судом. С этой целью они учредили этот верховный суд, перед которым вы ныне явились. Вы сейчас услышите обвинения, которые вам предъявляют.

Он с важным видом вернулся в кресло и застыл в ожидании. Генеральный прокурор Джон Кук приготовился зачитать обвинительный акт. Король тронул его плечо набалдашником трости и негромко воскликнул:

– Молчите!

Неожиданно для всех набалдашник упал. Король поискал глазами, того, кто ему окажет услугу, но никто не двинулся с места. Он в первый раз сам нагнулся за ним, смутился и замолчал. Джон Кук зачитал обвинительный акт и потребовал предать Карла Стюарта суду, как тирана, государственного преступника и убийцу. Услышав эти неслыханные слова обвинения, король засмеялся беззвучно, но промолчал.

Брэдшоу обратился к нему, но уже ни разу не назвал его ни милордом, ни вашим величеством:

– Сэр, вы слышали, в чем общины Англии вас обвиняют. Суд ожидает ответа.

Что мог ответить король? Его спрашивали, признает ли он себя виновным в беззакониях и произволе, в развязывании гражданской войны, в организации интервенции. Тираном он не признавал себя, поскольку считал, что тирания и есть истинная власть короля. Но он был виновен и в гражданской войне и в интервенции. Согласно с обычаем и конституцией Англии у него было право распустить парламент в любой день и час, но не было права применять к нему вооруженную силу, тем более призывать на помощь ирландцев, шотландцев или французом. Эту свою вину он оспорить не мог и не стал отвечать. Он спросил именно то, что, по мнению Кромвеля, был должен спросить:

– Я бы желал знать, какой властью я призван сюда? Совсем недавно я находился на острове Уайт и вел переговоры с парламентом, обеспеченный общим доверием лордов и общин. Мы почти установили все условия мира. Так вот, я желал бы знать, кто дал вам власть, я разумею законную власть, потому что на свете есть много незаконных властей, например, власть воров и разбойников на больших дорогах. Повторяю, я желал бы знать, какой законной властью я вырван оттуда, какой законной властью меня возят с места на место и с какими намерениями? Когда мне укажут на эту законную власть, только тогда я смогу отвечать.

Брэдшоу не был смущен:

– Если бы, сэр, вам было угодно обратить внимание на слова, которые были произнесены судом, когда вы вошли сюда, вы бы знали, что это за власть. Мы судим вас именем народа Англии, который избрал вас в короли. Его именем мы требуем, чтобы вы отвечали.

– Нет, сэр, я возражаю.

– Если вы не признаете законность суда, суд начнет процесс против вас.

– Хорошо, я вам отвечу. Англия никогда не была избирательным королевством. Уже около тысячи лет она является королевством наследственным. Теперь скажите же мне наконец, какой властью я призван сюда? Я готов поддерживать законные привилегии нижней палаты, но где же лорды? Я не вижу здесь лордов, а в Англии без лордов парламента нет. Потом был бы нужен также король. Разве так короля приводят к парламенту?

– Сэр, суд ожидает от вас определенного ответа. Если сказанное вами о наших полномочиях не удовлетворило вас, то оно удовлетворяет нас, ибо мы знаем, что они основываются на воле Господа и всего королевства.

– Этого мнения не могут решить, ни мое, ни ваше.

– Хорошо, сэр, Суд выслушал вас. С вами поступят по его указаниям. Уведите арестованного. Суд откладывается до понедельника.

Король вышел с тем же конвоем. Его сопровождали возгласы в переходах Вестминстера:

– Суд и казнь!

– Бог и король!

Однако ни в понедельник, ни в другие дни суд не сдвинулся с места. Диалог Брэдшоу и короля то и дело грозил перейти в перебранку. Король отказывался отвечать на вопрос, признает ли он вину за собой, и требовал указать ему на законные полномочия трибунала, а Брэдшоу повторял о полномочиях, данных народом Англии этой десятой части нижней палаты, и требовал прямого ответа.

Двадцать седьмого января состоялось последнее заседание. Ещё не заняв свое кресло, король обратился к суду:

– Я попрошу позволения сказать одно слово м надеюсь, что не подам повода прерывать меня.

– Вы сможете говорить, когда придет ваш черед. Сначала вы должны выслушать суд.

– Сэр, с вашего позволения, я желаю, чтобы мне дали слово. Непосредственный приговор…

– Вас выслушают, сэр, в свое время.

И Брэдшоу стал говорить:

– Милорды, всем хорошо известно, что арестанта, стоящего здесь перед вами, уже несколько раз приводили в верховный суд, чтобы он ответил на обвинение в государственной измене и в других великих преступлениях, выдвинутых против него от имени английского народа…

С галереи его прервал голос леди Ферфакс:

– В этом не участвовало и половины народа! Где видите вы народ? Откуда известно, согласен ли он? Оливер Кромвель изменник!

Офицер охраны вскричал:

– Солдаты! Стреляйте в неё!

На галерее сделался шум. Солдаты с трудом восстановили порядок. Брэдшоу сказал свою речь. Секретарь прочитал приговор: смертная казнь через отсечение головы. Брэдшоу поднялся:

– Вот мнение, акт и единогласный приговор суда.

Все эти дни члены трибунала молчали, молчал вместе с ними и Кромвель. Теперь, в знак согласия, они встали, и Кромвель встал вместе с ними. Король внезапно заговорил:

– Сэр, угодно ли вам выслушать меня?

Брэдшоу остался неколебим: Сэр, после произнесения приговора вы не можете говорить.

Король растерялся: Я могу говорить, когда приговор объявлен… Как вам угодно, сэр… Я все-таки могу говорить… Позвольте… Погодите… Приговор, сэр… Мне не дают говорить! Какое же правосудие ждет остальных?..

Его окружили солдаты. Он вынужден был покинуть залу суда. В переходах Вестминстера снова кричали:

– Суд и казнь!

– Да сохранит Господь короля!

Его провели через сад. Оставшись один, он обратился к слуге:

– Мои приближенные и приверженцы захотят увидеть меня. Я им благодарен за это. Но время мое кратко и дорого. Я хочу позаботиться о душе и надеюсь, что они не обидятся, если я приму только детей. Самая большая услуга, какую они мне окажут, состоит в том, чтобы они обо мне помолились.

Двадцать восьмого числа к нему допустили епископа Джексона. Епископ хотел выразить ему свое соболезнование, но король его оборвал:

– У нас нет времени на такие занятия. Подумаем о нашем великом деле. Я должен приготовиться предстать перед Гоподом, Которому скоро должен буду отдать отчет. Я надеюсь, что этот переход совершу спокойно и что вы не откажетесь напутствовать меня. Не будем говорить об этих несчастных, которые держат меня в руках. Они жаждут моей крови и получат её, да будет воля Господня! Я благодарю Господа, я прощаю всех от всего сердца…

И весь день он провел в тихой беседе с епископом. Двадцать девятого числа к нему привели младших детей: принцессу Елизавету и герцога Глостера восьми лет. Дети заплакали. Король посадил их к себе на колени, утешил, как смог, разделил между ними свои бриллианты, указал дочери, что читать, чтобы укрепиться в истинной вере, просил передать ёй матери, что он всё всем простил.

Но не всё и не всем он простил. Он хотел, чтобы с его смертью в Англии прервалась преемственность власти, что неизбежно приведет к анархии и новой резне. Сохранить преемственность власти мог только новый король. Его старшие сыновья были во Франции и пока что не могли претендовать на корону, и он опасался, что парламент найдет спасительным для себя и для Англии провозгласить королем его младшего, малолетнего сына, который в его руках не может не превратиться в игрушку. Он не имел права отказываться от престола за своих сыновей, Он не имел права даже их к этому побуждать, но искушение отомстить за себя из могилы было слишком сильно, он склонился к герцогу Глостеру и сказал:

– Слушай внимательно, дитя мое. Они отрубят мне голову и, может быть, захотят объявить тебя королем. Но ты не должен быть королем, пока твои братья будут живы, потому что они отрубят головы и братьям твоим, если поймают, а потом казнят и тебя. Я повелеваю тебе: не позволяй им делать тебя королем!

Младенец с жаром воскликнул:

– Я скорей дам изрубить себя на куски!

День перед казнью он провел в посте и молитве. В день казни он встал очень рано. Одеваясь, он попросил слугу сменить рубашку на более теплую: был самый конец января, было холодно, он мог задрожать и боялся, что его дрожь примут за страх. Перед самым рассветом к нему привели епископа Джексона. Епископ стал читать двадцать седьмую главу из Евангелия от Матфея. Он спросил:

– Может быть, вы избрали эту главу потому, что она больше других подходит к моему положению?

Епископ смутился:

– Ваше величество, вы можете посмотреть в календарь: это глава на нынешний день. В десять часов в дверь постучали. Его вывели в сад. Несколько рот пехоты ожидали его с развернутыми знаменами. Они двинулись под бой барабанов. Всю дорогу король перебрасывался словами с епископом. Он говорил с ним о похоронах и о тех, кому поручить заботы о них. Лицо его было покойным.

Его привели в Уайт-Холл. Он прошел обеденной залой насквозь. В её стене был пробит выход. Он появился в этом окне и ступил на помост, обитый черным сукном. У плахи с воткнутым топором стояли в масках два палач. Тысячи голов громоздились друг на друга внизу. Серый морозный пар исходил из тысяч находившихся в движении ртов. Над площадью поднимался туман. Вокруг эшафота толпился народ, любопытный и праздный, в этот момент одинаково равнодушный к судьбе Англии и к судьбе её короля. Над толпой стоял ровный шум: кто-то смеялся, кто-то говорил о своих делах, о погоде, о холоде, о ценах на хлеб.

Король сказал епископу краткую речь. Он говорил, что он невиновен в пролитой крови, что кровь пролилась оттого, что перестали уважать права короля. Он наставила, что народ не должен принимать участия в управлении государством и что только при этом непременном условии в государстве может воцариться мир и покой.

Его седые волосы развевались по ветру. Палач попросил убрать их под шапочку. Он сделал это, снял плащ и крест святого Георгия и попросил палача, поставить плаху потверже, чтобы ему не было больно. Палач уверил с поклоном, что она поставлена хорошо. Он прочитал молитву, встал на колени, прошептал несколько слов, положил голову и протянул руки в сторону в знак того, что он приготовился к смерти. Топор сверкнул, голова отделилась от туловища. Палач поднял её и прокричал:

– Вот голова государственного преступника!

Стон прошел по толпе. Люди, мешая друг другу, бросились к эшафоту, чтобы успеть смочить свои платки его кровью: это приносит счастье, согласно поверью.

Тело казненного короля положили в приготовленный гроб. Поздним вечером в залу, минуя посты, вошел человек, закутанный в плащ. Это был Оливер Кромвель. Он долго смотрел на покойника, потом взял в руки его мертвую голову и в тяжелом раздумье негромко сказал:

– Это тело было сложено хорошо. Оно обещало долгую жизнь.

Гроб с телом стоял в Уайт-Холле семь дней. Шестого февраля в неё в полном молчании вступило несколько человек. Они подняли гроб и перенесли на руках Виндзор, в капеллу святого Георгия.

«Тогда они вошли в церковь для того, чтобы выбрать место для могилы, но когда вошли, то не узнали всем хорошо известного храма, до такой степени в нем всё изменилось. Надгробия были сдвинуты и перемещены, надписи стерлись так, что трудно было разобрать, кто и где здесь лежит и в каком месте похоронены английские короли. Не было сторожа и никого из служителей. Случайно оказавшийся горожанин показал им склеп, в котором лежало тело короля Генриха V111 и королевы Джейн Сеймур. Устроив могилу как можно ближе к этому месту, опустили в него тело короля Карла без каких бы то ни было церемоний, если не считать истинного горя и слез всех, кто здесь стоял. На крышке гроба была прибита серебряная пластинка с простой надписью «Король Карл, 1649». Когда гроб был опущен в могилу, на него накинули покров черного бархата, поверх которого насыпали землю. На похоронах присутствовал комендант замка. Он засвидетельствовал, что они произведены были как должно, а затем запер капеллу на ключ, и без того редко кем посещаемую, и унес ключ с собой…»