Текст книги "Восхождение. Кромвель"

Самым же гнусным, самым непростительным с его стороны была та цена, которую он обязывался заплатить за этот подлый союз. Он обещал отменить все законы, которыми ограничивались права католиков в Англии и Ирландии. Он обещал восстановить католическое богослужение. Он обещал возвратить католической церкви те земли, которые были у неё конфискованы. Своими обещаниями он развязывал руки папистам. Ирландским протестантам грозило полное истребление.

Ирландские мятежники со своей стороны обязывались предоставить королю десять тысяч солдат. Они должны были высадиться в Честере со дня на день. Становилось очевидным для всех, что король вновь и преступно, предательски лгал, предлагая переговоры о мире. Он всего лишь затягивал время. Он ждал ирландскую армию, состоявшую из ненавистных папистов. Победа этой армии означала бы не только восстановление католической церкви, не только потерю земельных владений, прежде принадлежавших монастырям, но и упразднение протестантской веры, которую большинство англичан считало единственно истинной верой. Такого вероломства невозможно было простить.

Документы отпечатали и распространили в народе. Король был сражен. У него не было никаких оправданий, да ему и в голову не приходило оправдываться. Он повелел своим армиям наступать.

Армия в Корнуэле номинально была под командованием его сына Карла, принца Уэлльского. К этому времени его покинули генералы Горинг и Гринвил. Сам он был слишком молод и не искушен в военном искусстве. Он призвал к себе Хоптона, хорошего генерала, честного приверженца короля, и предложил ему встать во главе своей армии. Хоптон нашел армию принца в состоянии не только разброда, но и развала. Солдаты были деморализованы. Они не подчинялись никакой дисциплине. Это была скорее шайка грабителей, чем истинных воинов короля. Он честно ответил на предложение принца:

– У людей, которые не хотят повиноваться приказам, есть обыкновение говорить, что это противно их чести. Для меня это правда. Я действительно не могу принять вашего предложения, не пожертвовав честью. С таким войском, какое вы мне даете, честь сохранить невозможно. Его боятся одни друзья. Враги смеются над ним. Оно опасно только в дни грабежа и способно решиться только на бегство. Тем не менее, если вашему высочеству угодно призвать меня, я готов следовать за вами, даже с опасностью погубить мою честь.

Он принял командование. Его армия насчитывала от семи до восьми тысяч солдат. Он попробовал установить в полках дисциплину, однако дисциплина тяжела тем, кто воюет не за убеждения, а только за деньги. Он стал ненавистен солдатам. С ними он должен был воевать, когда ему противостояла пехота Ферфакса и Кромвеля, спаянные железной дисциплиной, воодушевленные убеждением и верой, что их ведет сам Господь.

Шестнадцатого февраля он был разбит при Торрингтоне. Ему удалось отступить. Он пятился от Ферфакса и Кромвеля из города в город, надеясь на ходу привести хоть в какой-нибудь порядок войско, больше похожее на беспорядочную толпу кое-как вооруженных людей. Он рассчитывал, что страх поражения, страх смерти сплотит их ряды, однако солдаты и офицеры отказывались повиноваться ему. Где бы он ни назначал полкам сборное место, не было случая, чтобы они явились в полном составе и не опоздали на час или два. Он кое-как добрался до Труро. Здесь он узнал, что местные жители, уставшие от грабежей и насилий, решились схватить принца Карла и выдать парламенту. Он посадил принца с его приближенными на корабль, который сначала укрылся в гавани ближайшего острова, но вскоре вынужден был взять курс на Францию.

Сам Хоптон считал своим долгом сражаться. В ответ на его приказ выступать солдаты потребовали капитуляции. Он не захотел позорить себя. Тогда офицеры ему объявили, что им предлагают выгодные условия и что они договорятся с Ферфаксом и без него. Ему ничего не оставалось, как согласиться. Он только просил, чтобы его имя не значилось в договоре о сдаче. Его там и не было. Как только статьи были подписаны и армия разошлась кто куда, он сел на корабль и последовал за принцем во Францию.

У короля оставалась надежда только на армию лорда Эстли, которая стояла в Уорстере. У лорда было не более трех тысяч солдат. Они выступили по направлению к Оксфорду, понимая, что это было самоубийством. Король рассчитывал выиграть время, ожидая со дня на день ирландскую армию, и пошел навстречу ему, имея всего полторы тысячи всадников. Но они не успели соединиться. Небольшой отряд парламентских войск настиг лорда Эстли и двадцать второго марта наголову разгромил его в графстве Глостер. Он потерял убитыми и пленными тысячу восемьсот человек. От его армии ничего не – сталось. Сам он оказался в плену. Он был очень стар и едва стоял на ногах от усталости. Победители из уважения к его сединам и храбрости предложили ему барабан. Он сел и произнес пророческие слова:

– Милорды, вы кончили свое дело.

И прибавил со слабой усмешкой:

– Теперь вы можете идти играть, если не предпочитаете перессориться между собой.

Король поспешил возвратиться в Оксфорд. Он всё ещё ждал ирландскую армию. Она была его единственной, его последней надеждой, но ирландцы не появлялись. Времени у него оставалось всё меньше. Тогда он передал парламенту новые предложения: он распустит свои войска, которых у него уже не было, отдаст все свои крепости, которых у него тоже не было, и возвратится мирным человеком в Уайт-Холл.

Разумеется, он лицемерил. Это было понятно представителям нации. Они не хотели ещё раз дать себя обмануть и отказали ему. Однако положение представлялось им более серьезным, даже более опасным, чем предполагал сам король. Они были проницательней короля и не могли исключить, что король, не ожидая их разрешения, вступит в Лондон в сопровождении двух-трех десятком охраны и в самом деле займет свою резиденцию, Уайт-Холл. Что будет тогда? Как его появление встретит народ? Опытные политики и легкомысленные – мечтатели, умеренные пресвитериане и фанатичные индепенденты сходились на том, что народ, давно желающий мира, с распростертыми объятиями встретит своего короля и потребует от представителей нации согласиться на все его предложения. Смогут ли они на них согласиться? Едва ли, ведь король по-прежнему бредит своими привилегиями, своими прерогативами и не желает свою, королевскую власть разделить с властью парламента. В таком случае народ может восстать, но уже не против своего короля, а против парламента.

Опасность была велика. Представителям нации, желавшим отстоять свободу собственности, свободу предпринимательства и другие свободы, пришлось принимать самые жесткие меры. Особым постановлением они запретили принимать короля или представляться ему, если он вдруг появится в Лондоне, даже под каким-либо предлогом приближаться к нему. Комитет, под началом которого находилось народное ополчение, получил право пресекать народные сходки, задерживать любого и каждого, кто придет с королем, предупреждать любую попытку сближения с ним и в случае надобности оградить его особу от любых посягательств. Постановлением предписывалось в течение трех суток покинуть Лондон всем папистам, бывшим офицерам и отслужившим солдатам, которые прежде сражались против парламента. Для защиты парламента учреждался военный суд и вводилась смертная казнь любому и каждому, кто прямо или косвенно войдет в сношения с королем или придет без паспорта из лагеря короля или примет и укроет людей, которые сражались против парламента. А главное, был отдан приказ Ферфаксу как можно скорее подойти к Оксфорду, обложить его плотной осадой и взять штурмом при первой возможности.

Приказание парламента было исполнено. Вскоре передовые отряды разбили свои палатки в виду оксфордских укреплений. Положение короля становилось безвыходным. Он послал сказать вражескому полковнику, что готов сдаться, если тот обяжется честным словом тотчас передать его в руки парламента. Полковник безоговорочно отказал. Тем временем прибывали новые парламентские полки. Осаждающие перекрывали все въезды и выезды. Становилось ясно, что очень скоро Карл Стюарт из короля превратится в военнопленного, который уже не сможет ставить условий, но которому поставят любые условия и силой принудят их исполнять.

Надо было решаться на что-нибудь. Уже вся армия Ферфакса появилась в окрестностях и ставилась на позиции. Решение было принято, необдуманно и поспешно. В полночь двадцать шестого апреля король обстриг свои пышные локоны, сбрил бороду и переоделся слугой. В сопровождении всего двоих спутников и перешел мост святой Магдалины и вышел через крепостные ворота. В тот же час по другим мостам, через другие ворота из города выбрались три группы всадников, каждая из трех человек, и разъехались в разные стороны.

Вскоре остались позади серые стены, старинные башни, колокольни, сады, колледжи и библиотеки его самого верного города. Он был свободен, но не знал, что ему делать с этой свободой. Повинуясь безотчетным желаниям, он повернул в сторону Лондона. Он поднялся на холм. Рассвет уже наступил. С вершины холма была видна вся столица. Он ещё мог въехать в неё, вступить в Уайт-Холл, появиться в Сити, обратиться к лорд-мэру с требованием или просьбой обеспечить его безопасность, и никто, даже представители нации, не посмели бы тронуть его.

Он долго стоял. В его душе боролось желание спасти свою свободу и жизнь с желанием спасти свою честь, свои привилегии, свои права на единоличную власть. Было очевидно, что ему уже не спасти ни королевскую честь, ни привилегии, ни наследственные права на единоличную власть. Оставалось войти в Лондон и попытаться спасти свободу и жизнь. Однако на этот поступок требовалось мужество и решимость сильного человека. Король был нерешителен и слаб. Он повернул коня.

Он ехал на север, не зная куда и зачем. Он переходил из местечка в местечко, каждый день меняя костюм. В одном из них он поселился в придорожной таверне как обычный проезжий. Сюда французский посланник прислал своего гонца сказать, что шотландцы согласились принять его в своем лагере. Пятого мая он отдал себя под покровительство Александра Ливена, шотландского генерала. Офицеры и солдаты оказывали ему почтение, которое полагалось королевской особе, но к его дверям был поставлен усиленный караул. Он ещё решился командовать, вызвал Ливена и назначил пароль, как полагалось главнокомандующему, которым он был по своему положению. Ливен поклонился ему:

– Простите, милорд. Здесь я старший по званию, и потому ваше величество позволите эту заботу мне взять на себя.

Стало ясно, что король арестован. С арестом короля прекращалась война. С прекращением войны прекращались полномочия Кромвеля на посту генерал-лейтенанта, которые парламент, в обход Акта о добровольном отречении от службы, вынужден был трижды продлять во имя победы. Двадцать четвертого июня 1646 года парламентская армия вступила в Оксфорд, последний оплот сторонников короля. Кромвель должен был оставить армию и возвратиться в Лондон.

Человек порядка, человек дисциплины, он беспрекословно подчинился Акту об отречении, не дожидаясь, пока парламент его отзовет. С этого дня он уже не влиятельный полководец, блистательно выигравший войну, а всего лишь рядовой член нижней палаты, один из многих, безгласных, вынужденных скромно отсиживать свое время на задних скамьях, с правом изредка участвовать в прениях и сказать по интересующему вопросу несколько слов.

Он и молчал, около трех недель. В общем, он мог быть удовлетворен итогами революции. Пока он сражался за дело парламента, представители нации проводили преобразования во всех сферах жизни, прежде всего в экономике и в общественных отношениях. Преобразования были громадны.

Промышленность и торговля наконец освободились от монополий, отчасти они были уничтожены постановлениями парламента, отчасти исчезли сами собой в ходе гражданской войны. В Англии восторжествовала та самая свобода предпринимательства, свобода неограниченная, за которую он воевал. Постановлением парламента было безвозмездно отменено так называемое рыцарское держание, давно устаревшая феодальная форма землевладения, а вместе с ним была упразднена Палата по делам об опеке, которая чуть было не разорила его семейство после смерти отца. Отныне владельцы земли, крупные, средние и мелкие, из держателей на феодальном праве в одночасье превратились в полноправных, безоговорочных, частных владельцев. Они получили право свободной продажи своей собственности в руки таких же частных владельцев, как и они. Это была решающая, неоценимая перемена в истории Англии. Она неминуемо должна была пойти и пошла иными путями, чем история континента.

Первым заметным следствием гражданской войны была перемена многих владельцев земли. Для содержания армии нужны были деньги. Эти деньги прежде всего давала земля. На владения пассивных сторонников короля был объявлен секвестр, и доходы с них поступили в казну. Владения активных сторонников короля, которые воевали на его стороне, были конфискованы и поступили в продажу. Многие сторонники короля сами продавали свои угодья и замки, или для того чтобы уплатить громадные штрафы, наложенные парламентом, или для того чтобы сбежать из страны. Всего было продано земельных владений на сумму от пяти до шести миллионов фунтов стерлингов. Эти громадные деньги поступили в казну и, как утверждали представители нации, были потрачены на жалованье солдатам, его солдатам, армии нового образца, возглавляя которую он добивался побед и в конце концов победил.

Собственно, ничего другого он не хотел. Монархия ему не мешала, да с установлением свободы собственности и свободы предпринимательства она уже никому не могла помешать. Он считал необходимым сохранить власть парламента, в том виде, как она сложилась в ходе гражданской войны, и власть короля, ограниченную этим парламентом. Король и парламент должны были прийти к соглашению. Необходимы были переговоры, и переговоры велись.

Шестого мая стало известно, что король попал в руки шотландцев. На другой день нижняя палата постановила, что только английский парламент имеет право располагать особой монарха. Шотландцы обязаны передать Карла Стюарта в руки парламента, и парламент до соглашения с ним поместит его в замке Уорвик, а пока полки, стоявшие близ Ньюарка, должны наблюдать за движениями шотландцев. Ферфакс также должен быть готовым к походу на север, если это станет необходимым.

Шотландцы спешили уйти в родные пределы. Они уговорили короля, чтобы он отдал приказ коменданту Ньюарка сдать город, и город был сдан. Шотландцы пошли на Ньюкасл. Король находился в их авангарде.

Они не хотели покинуть Англию с пустыми руками. Они требовали от англичан верности договору об учреждении единой пресвитерианской церкви на территории обоих королевств. Король стал их заложником. Они всё больше и больше ограничивали его свободу. Любому из его приверженцев, воевавших на его стороне, было запрещено приближаться к нему. Перехватывалась и читалась вся его переписка. От него потребовали, чтобы он отрекся от англиканства и принял пресвитерианскую веру. Хендерсон, самый известный из их проповедников, спешно прибыл в Ньюкасл и двадцать девятого мая приступил к обращению короля.

Настроение короля часто и резко менялось. С первой же проповедью, обращенной к нему Хендерсоном, он воспрял духом, он точно обрел себя, он даже как будто расцвел. С первых же слов проповедника он нашел точку опору, с которой его нельзя было сбить. Хорошо начитанный в богословии, он возражал сдержанно, пространно и основательно, обнаружив серьезные знания. Проповедник спорил с ним почтительно, кротко, однако без видимого успеха. Прения длились полтора месяца, да шестнадцатого июля, и победу принесли скорее – королю, чем проповеднику.

Король с большой пользой для себя использовал время, которое ему отпустили. Десятого июня он написал всем комендантам, которые ещё хранили верность ему, чтобы они сдали свои крепости парламентской армии. В тот же день он обратился к парламенту с требованием, чтобы ему как можно скорей направили условия его освобождения из шотландского плена. Он повелел своему представителю, лорду Ормонду, прекратить переговоры с ирландцами, а тем временем тайно продолжал с ними переговоры о помощи и писал лорду Герберту: «Я был бы чрезвычайно доволен, если бы вы могли достать мне большую сумму денег, под залог моих королевств. Я с процентами заплачу этот долг, как только вновь вступлю во владение ими. Скажите представителю папы, что я не премину, конечно, воспользоваться первым случаем отдаться в его и в ваши руки. Я вижу ясно, что все другие презирают меня».

Король предпочитал отдать себя руки римской католической церкви, которую люто ненавидели в Англии, тогда как английский парламент не знал, какие условия ему предъявить. Представители нации никак не могли договориться друг с другом и выработать единые требования. В нижней палате большинством голосов, довольно скользким и зыбким, владели пресвитериане. Вне парламента их поддерживали крупные торговцы и финансисты, имевшие свои конторы в лондонском Сити. Они были в ужасе, когда стали достоянием гласности бумаги из канцелярии короля, захваченной после победы при Несби. Они страшились потерять то, что сумели под шумок приобрести в ходе гражданской войны.

Только теперь у Кромвеля открывались глаза. Пока он воевал, представители нации разворовали часть денег из тех пяти или шести миллионов фунтов стерлингов, которые были выручены за земельные владения монархистов, вот почему жалование его солдатам задерживалось и выплачивалось не полностью. Они постановили не раздроблять конфискованные владения на участки, чтобы не продавать их свободным фермерам, тем более зажиточным арендаторам. Они скупали их сами, по той цене, которую сами и устанавливали. Эти земли, также по низкой цене, скупали торговцы и финансисты из Сити. Этого им было мало. Этими землями представители нации обильно вознаграждали сами себя за услуги отечеству, действительные или мнимые.

Они очень хотели как можно скорей договориться с королем, но договориться так, чтобы все их приобретения оставались за ними. Первым их требованием было признание королем пресвитерианской церкви, единой и неделимой. Это признание сохраняло бы их власть в парламенте, а вместе с властью сохранялось бы всё, что они успели украсть. С ними соглашались торговцы и финансисты из Сити, единая и неделимая пресвитерианская церковь обеспечила бы им порядок в стране, как и любая другая, без чего не могут процветать торговля и банки.

Тут начинались разногласия, непримиримые, острые, грозившие кровью. Несмотря на недавнее пополнение нижней палаты, индепенденты не получили в ней твердого большинства. Самые состоятельные из них, тоже успевшие обогатиться во время гражданской войны, по вопросам о собственности голосовали с пресвитерианами. Не то было с индепендентами в армии. Они были оскорблены. Они воевали, они побеждали, в их руках была армия, на их сторону переходили наиболее энергичные люди из разных слоев населения, все жаждущие счастья, свободы и приключений. А что они получили? Они не только не приобрели новой собственности, им не только не предоставляли свободы вероисповедания и навязывали нежеланную пресвитерианскую церковь, им не выплатили жалованье за много недель, то жалованье, за которое они уплатили своей кровью, увечьями и смертью товарищей. Они готовы были направить армию против шотландцев, силой взять короля и продиктовать ему те условия, которые были выгодны им.

Пресвитерианам эта армия была не нужна. Они хотели её распустить, но распустить как-нибудь так, чтобы не вызвать её возмущения. Одни видели в этом надежное средство умилостивить короля, чтобы поскорее договориться с ним о послевоенном разделении власти между ним и парламентом. Другие видели в ней рассадник вольномыслия, прибежище сектантов всех мастей и угрозу всему общественному порядку, прежде всего угрозу той собственности, которую они успели украсть.

Кромвель очень скоро обратил на это внимание. Армия нового образца была его детищем. В ней были его товарищи по оружию, братья по вере и несколько человек, которые могли бы называться друзьями, если бы у него могли быть друзья. Армию в обиду он дать не мог. Четырнадцатого июля он взял слово и произнес речь, слишком длинную для него. Он говорил о том, что только армия, созданная парламентом, в состоянии обезопасить его от всевластия короля, что по этой причине армию следует сохранить, а солдатам как можно скорей выплатить жалованье, которое не выплачивалось неделями, а в некоторых полках задержано на несколько месяцев.

Его выслушали внимательно, из уважения к его военным заслугам, но не хотели услышать. У большинства представителей нации были иные заботы. Они полагали, что от армии необходимо избавиться прежде, чем вступить с королем в переговоры о мире, надеясь, что в таком случае королю легче будет пойти на уступки.

Вокруг армии разгорались жаркие споры. Она становилась в тягость не только пресвитерианскому большинству, но и населению Англии. В парламент поступали петиции. Чаще всего жаловались жители северных графств, которых постоями и поборами разоряли шотландцы. Жалобы приходили из восточных и западных графств, занятых полками Ферфакса и Кромвеля. Они были дисциплинированы и не грабили население, как сплошь и рядом поступали не склонные к дисциплине шотландцы, но и они стояли постоем в частных домах. Население предоставляло им не только жилье, но и провизию, за которую солдаты армии нового образца исправно платили, когда у них были деньги, однако жалованье задерживали, может быть, с тайным намерением, солдаты кормились в долг, отчего нарастало недовольство и брожение среди населения.

Особенно опасались армии нового образца торговцы и финансисты из Сити. Её солдаты были индепендентами и людьми из низов. Среди них распространялись идеи не только веротерпимости, но и равенства, которое было присуще первоначальному христианству. Эти идеи угрожали богатствам, удвоенным и утроенным в годы гражданской войны. Торговцам и финансистам из Сити казалось, что только шотландцы могут служить противовесом армии нового образца и воспрепятствовать распространению этих превратных идей.

Двадцать шестого мая один из олдерменов лондонского городского совета направил в парламент прошение, в котором требовал защитить шотландцев от нападок и поношений и подвергнуть преследованию все новые религиозные секты, поскольку именно они виновны во всех смутах, потрясающих государство и церковь. Палата лордов тотчас выразила благодарность городскому совету за это прошение. В нижней палате последовали по этому поводу жаркие прения. Сторонникам Кромвеля удалось отбить нападение пресвитериан, и из нижней палаты городской совет получил на свое прошение неопределенный, сухой и краткий ответ.

Неопределенность ответа лишний раз подстегнула индепендентов. Их нападки умножились и становились решительней. В требованиях шотландцев они видели угрозу завоеваниям, купленным кровью, и своему вольномыслию. В парламенте, в журналах, в памфлетах, в церквях и публичных местах, особенно в армии, они отзывались о шотландцах с презрением, возмущались их алчностью, смеялись над их склонностью к накопительству, обращались к национальному чувству и пользовались любым случаем, чтобы возбудить против них и без того уже существующий гнев населения. Уступая давлению, идущему с разных сторон, нижняя палата постановила одиннадцатого июня, что шотландская армия уже не нужна. Постановлением предполагалось уплатить им сто тысяч фунтов стерлингов и попросить их возвратиться домой.

Шотландские генералы, готовые восстановить Карла Стюарта как на английском, так и на шотландском престоле, оказались в затруднительном положении. Сам Карл Стюарт мешал их намерениям и постоянно путал все карты. Он пытался перессорить пресвитериан и индепендентов, рассчитывал на помощь шотландцев и готов был предать их, в том случае, если осуществится интервенция католиков Ирландии, Испании или Франции. Со своей стороны, шотландцы всё больше не доверяли ему, усиливали охрану и подчеркивали, что считают его своим пленников.

Таким образом, по вине самого короля появилась возможность договориться по отдельности с ним самим и с шотландцами. Представители нации воспользовались этой возможностью, на время оставив споры между собой. Они выработали общие требование, на которых парламент мог бы заключить мир с королем и разрешить его возвращение в Лондон. Они были ещё суровей и строже, чем предыдущие, которые король отвергал с обычным высокомерием.

Ему предлагалось безоговорочно и окончательно упразднить англиканскую епископальную церковь, признать пресвитерианскую церковь в соответствии с тем договором, который был подписан между шотландцами и английским парламентом. Его обязывали окончательно и безоговорочно запретить отправление папистских богослужений, везде и всюду, в том числе при дворе, что ставило в ложное положение королеву, которая была католичкой. От него требовали, чтобы он повелел всем папистам воспитывать своих детей в новой вере. В течение ближайших двадцати лет его лишали права считаться главнокомандующим и назначать на руководящие посты генералов и офицеров. Эти права переходили к парламенту. Под его начало переходила не только сухопутная армия и морской флот, но и народное ополчение, которое, в случае надобности, созывалось в графствах и в городах. Кроме того, парламент исключал из амнистии семьдесят одного из его самых верных приверженцев, а всем тем, кто поднимал оружие на его стороне, запрещалось занимать общественные должности и посты в государстве, впредь до решения этого вопроса парламентом.

С этими предложениями к королю направилась депутация из двух лордов и четырех депутатов нижней палаты. Двадцать третьего июля они были приняты им. Король не изменил себе, видимо, не сознавая всей безнадежности своего положения. Как только один из делегатов выступил вперед, готовясь читать постановление обеих палат, он высокомерно его оборвал:

– Прошу меня извинить, мне надобно знать, имеете ли вы полномочия подписать договор.

Лорд Пемброк, глава депутации, вынужден был признать:

– Нет, государь, мы не имеем таких полномочий.

Ироническая улыбка пробежала по губам короля:

– Я не затрагиваю чести посольства, тем не менее не могу не сказать, что в таком случае вас могли бы заменить любым трубачом.

Делегаты были оскорблены, но исполнили как должно свой долг. Постановление парламента было прочитано. Характер предложений должен бы был показать королю, что время торга прошло, что настало время капитулировать на пока что достойных условиях, однако он слышал в них только то, что его королевская честь оскорблена и унижена, и продолжал вести себя так, будто всё ещё оставался самодержавным правителем и стоял во главе победоносной и преданной армии. Он спросил с гордо вскинутой головой:

– Надеюсь, вы не рассчитываете, что я тотчас дам вам ответ?

Делегаты уже были не те. Они представляли победившую сторону. Дух низкопоклонства в их душах давно истощился. Миновало время изъявления верноподданных чувств. Лорд Пемброк ответил спокойно:

– Дело слишком важное, ваше величество, так что нам запрещено оставаться здесь более десяти дней.

Карла не отрезвило и неожиданное поведение лорда, который всем своим видом показывал, что он не намерен идти на уступки, тем более потакать королевским капризам, и не могло отрезвить. Он ещё как-нибудь мог согласиться оставить парламенту на какое-то время армию, флот, ополчение. Он ещё как-нибудь мог признать за парламентом кое-какие права. Он ни под каким видом не мог уступить парламенту в вопросах религии. Это был в его понимании больше, чем принцип. Это была его жизнь.

Он был убежден, что преемственность благодати, которая лежит на епископах, представляет собой непоколебимое основание англиканского вероисповедания и связывает это вероисповедание с Вселенской церковью с центром в Риме. Он рассуждал:

«В основе пресвитерианского устройства церкви лежит стремление украсть или сбросить корону с головы короля, потому что его основной принцип состоит в том, что король должен подчиняться церкви Христа. Но в таком случае королю придется подчиняться не церкви Христа, а их проповедникам, потому что они считают себя единственными представителями этой церкви Христа, а королю в своих соборах дают только один голос, да и то без права утверждать что-нибудь…»

Принять пресвитерианство означало для него потерять всю власть, во всех сферах жизни, а не только потерять на какое-то время командование армией, флотом и ополчением. Тут речь уже заходила не только о чести, но о самой сущности монархического правления. О нет, он не желал быть королем только по видимости, когда король только присутствует, а правят другие.

Он продолжал выдерживать тон неограниченного монарха:

– Хорошо, я отпущу вас в назначенный срок. А теперь вы можете покинуть меня, вы свободны.

Уже никто в окружении короля не сомневается в том, что ему предоставляется последняя возможность отступить и сохранить хотя бы ту половину власти, которую ему предлагают. В противном случае он потеряет всю власть, а вместе с ней и свободу, ведь его уже содержат как пленника. Все они на разные голоса советовали ему согласиться. Он продолжал настаивать на своем: только вся полнота государственной власти, ни с каким парламентом он её делить не намерен.

На что он надеялся? Он надеялся, что представители нации перессорятся между собой, тогда она из сторон призовет его без всяких условий. Он надеялся, что ему на помощь со дня на день явятся ирландцы, французы, испанцы. Ему отвечали, что никто из них пока что не торопится его выручать, что высадка в Англии иностранных войск в сложившихся обстоятельствах была бы похожа на чудо. Подтверждение этих доводов не замедлило ждать. Французский посол, который обещал королю военную помощь больше и тверже других, теперь советовал, от имени своего правительства и от себя лично, смириться и примириться на тех условиях, которые предлагает парламент.

Король слушал, но не слышал. Он ждал именно чуда. Тогда прибегли к последнему средству: в Париже удалось убедить королеву, самую непримиримую противницу парламента и новой веры, что иного выхода нет. Она уговаривала Карла уступить в письмах, она отправила в Ньюкасл одного из своих придворных, чтобы он передал от её имени и от имени его французских друзей, что они смотрят на его упорство без одобрения и советуют идти на уступки.