Текст книги "Черное сердце"

– До завтра. – Едва шевельнув губами, бросает сыну Петр. Так он дает ему знать, что больше не желает его видеть, пусть катится.

– Пока, папуля. – Сладко поет Артем с каменным лицом. – Карина, пока!

Карина кивает ему на прощание, едва сдерживаясь от ухмылки, – какая талантливая подборка лицемерия! Отсутствие Артема сразу же ощущается как освобождение.

Петр делает пару глотков чая.

– Ммм, люблю, как он его заваривает. Бесподобно! Я сейчас. Доставай фотки.

– Не торопись, пей чая. – Говорит Карина, роясь в сумочке. Она достает все фотографии по одной.

Сперва Петр, не отрываясь от чашки, отодвигает фотографии мертвых Джордана и Алисы отдельно от живых. Карина старается хоть разик взглянуть на него по-деловому, не беря во внимание то очарование, которое так манит приблизиться к Пете, чтобы положить ладонь на его грудь. Одни его губы, которые он облизывает после глотков чая, для нее погибель. Карина смотрит на них и мечтает укусить.

– Тебя преследует человек, которого ты хорошо знаешь. – Твердит он, бросая взгляд из-под белокурой челки.

Чувство обожания незамедлительно вытесняет чувство шока. От лица у нее отливает столько крови, что кажется, кожа сейчас будет просвечиваться.

– Говоришь, версией следователя по-прежнему остается суицид? – Карина молчит, поэтому Петру приходится переспросить, глянув на нее снова: – Карина, следствие закрыло дело по факту суицида?

– Что? Ой, да. Прости, меня твоя версия просто ошпарила.

– И Джордан, по их предположениям, что, сбросился с крыши дома сам? – спрашивает он как будто бы ровно, но его потусторонние глаза все выдают. Карина смотрит в них и ей кажется, что Петр видел, как Джордан лежал на земле. Видел это там, на непосредственном месте, по-настоящему видел, а не здесь и сейчас с помощью дара, и теперь вспоминает, как это было. Но Карина не осмеливается уточнить, так ли это, и ключевой вопрос – что он там делал.

Вместо этого ее передергивает. Петр замечает, как у нее внутри сверкает молния, но сохраняет прежнее хладнокровие – только с ним можно достичь хороших результатов в такой работе. Имел бы он склонность к излишнему сочувствию, никогда бы не смог участвовать в операциях. Порой ради исцеления приходится причинять боль. Раскрывать рану, чтобы понять ее суть.

– Да. – Отвечает Карина.

Петр прикасается к ледяной фотографии Джордана и заговаривает таким глубоким голосом, точно все перечисленные эмоции знакомы ему не понаслышке:

– Его душа неспокойна. Он мечется, переживает. Он возмущен и подавлен. Пытается достучаться до нас, но его никто не слышит. Каждый его новый день начинается с чувства отчаяния. И так весь год.

– Постой! Ты говоришь о нем так, будто он жив.

– Он мертв. В том-то и дело. У него не получается до нас дозвониться. В этом мире ему больше не место. И – нет, он не покончил с собой.

– Это я поняла без каких-либо подтверждающих фактов и экстрасенсорики. Я знала, что Джордану тяжело, но я знала и то, что он сильнее. Это мог сделать кто угодно, но не мой муж. Джордан был очень весел до своей гибели. Как всегда, как раньше! Мы развлекались в клубе! Пели, танцевали, работали! Я видела, как он счастлив. – Ее голос начинает звенеть от слез и Карине требуется время, чтобы справиться с наваждением в одиночку. – Улыбается, смеется.

– Ты знала его лучше всех. Это правда. Подумай, вспомни, какие у него были приятели кроме самых близких, кроме друзей. Тот, кто сделал это с ним, был отравлен завистью. А буквально накануне трагедии – ревностью.

– Джордану кто-то завидовал? Значит, это не просто мой поклонник, он еще и его ненавистник?

– Я пока не знаю. Но совершенно уверен в одном – это мужчина. Стой, а чего ты положила сюда фотографию Славы?

– Ты сам велел проверить все мое окружение. – Напоминает Карина, как бы это сложно не давалось. Ей не хотелось, чтобы злодеем оказался кто-то из родных. Пусть это окажется совершенно чужой человек!

– А это кто? – Петр подносит к глазам фотографию собственного сына, изображенного на снимке в одних черных брюках (спущенных с бедер), в шляпе, с заманчивым взглядом, да еще и с хлыстом в руке. – Артем? Что это за дрянь? Зачем мне это? – спрашивает он с ничего не выражающим лицом, и голосом, в котором ничего не прочтешь.

Кажется, такого человека как Петр ничто не может удивить основательно. Насколько много он знает в силу возраста, своей профессии психолога и магических способностей? Размышляя об этом, Карина чувствует, что возбуждается и ничего не может поделать. Если бы с этим можно было справиться, как с наваждением. Контролировать ток в крови, словно дар.

Почему любовь – это тот дар, которому вообще нельзя сопротивляться?

– Ты не видел этой фотосессии? Прости, это самая приличная из всех, что я «В контакте» нашла. Там была еще с обнаженной девушкой – у нее руки были над головой связаны. По-моему, это интересно.

– Кошмар. Нет, я такого не видел. Для чего он это делал?

– Это фотосессия Владлена – наш фотохудожник сам загорелся желанием поснимать Артема из-за идеальных на то данных. Я думала, Артем тебе все о себе рассказывает, вы ведь родные люди. – Карина заглядывается на фотографию Владлена, поскольку все в ней идеально: и обстановка, и настроение, и сам Артем, и полумрак, ласкающий его лицо. Тело выглядит самым выгодным образом на снимке. Владлен мастерски создал необычный образ, полностью раскрывающий внутренний мир Артема, лишь добавив в него обычные на первый взгляд черные шляпу и перчатки без пальцев.

– Ему не нужно рассказывать. Я знаю его. Я не знал только того, что он себя в Интернете вот так рекламирует. Как какой-то прошмандовка.

– Что у него с головой? Его в детстве никто не обидел?

– Его и пальцем никто не тронул, потому он и любит бить – не знает, какого это.

– Точно? – пошевелив бровями, переспрашивает Карина. – Он ведь был непослушный.

– Самым худшим наказанием для Артема было не выйти погулять на улицу, и мы с женой, чтобы его проучить за очередную выходку, просто никуда не выпускали из дома. Рука на ребенка у нас бы никогда не поднялась. Но это не сработало – поведение у Артема лучше не становилось, а после наказания он мстил нам с женой тем, что обижал Вадима.

– Серьезно?

– Да, мне невозможно было зайти к ним в комнату, чтобы не расстроиться: Вадим плачет, а Артем ржет.

– Он его бил, наверное, да?

– Необязательно. У Артема с самого детства очень подлый язык. – Голос Петра сам по себе подсказывает Карине, что это намного хуже. Мастерски подобранное паршивое слово бьет больнее кулака. А рана на душе заживает гораздо дольше, чем на коже. – Я не знаю, как он это делает. У него есть доступ к самым чутким струнам души человека. И он дотронется до них, если ему что-то не понравится. Он не из тех, кто подставит вторую щеку.

– Я уже заметила. Он из тех, кто в ответ изобьет сильнее. – Заканчивает Карина, многократно кивая. – Привычка такая же противная, как и их со Славкой курение.

– Верно. Но сейчас о другом речь. Мой сын слишком закрыт от мира и тем более меня, я даже не могу досконально прочувствовать, что у него на душе, что у него со здоровьем и весел ли он настолько же, насколько это изображает. Однако я знаю одно. К убийству Артем не причастен, но его очень удобно подставить, и тебе не нужно рассказывать, почему. – Петр отбрасывает его фотографию, а за ней и Славкину. По гладкой поверхности стола снимки парней долетают прямиком под ладони Карины. – Они не причем, поэтому мне не нужны. У Славы доброе сердце, он самоотверженный человек, он настоящий друг. Не представляю, зачем ты его мне принесла, если мы ищем злодея.

– Подожди. Отмотай назад. Ты сразу отметаешь версию об Артеме потому, что он твой сын? – с негодованием трубит Карина.

– Нет. Я хладнокровен, как никогда. Да, мой сын хочет тебя. Но это временно. Бог уготовил для него другую женщину. Ты не его судьба, а он – не твоя.

– Я знаю. Он мне нравится, но это не любовь. – Улыбнувшись, Карина задерживает его фотку у себя в руке. – Скорее, любопытство.

– Маньяки нравятся всем девушкам до первого несчастного случая.

– Ну и как он тебе здесь?

– Никак. – Отмахивается Петр, взявшись за холодные снимки мертвых.

– А мне – нравится. – Твердо заявляет Карина.

Отодвинув чашку, Петр серьезно сосредотачивается на своей работе.

– Алиса мечтала петь, как ты. Но не умела. Она тебя очень любила. У Алисы новая жизнь, я вижу ее среди света. То же самое скажу о Джордане. Если б это было самоубийство, я бы его не чувствовал. Понятия рая и ада не существует как таковых, просто хороший человек после смерти продолжает жить, а от плохого ничего не остается – собственные грехи разъедают ему душу, он сгорает и больше не существует. Так говорил мой отец.

Карина глубоко дышит. Холодные руки этого рассказа задевают ее внутренности.

– А можно ли искупить грехи посредством раскаяния, либо совершив благородный поступок?

– В нашем роду говорили да, но для меня это не факт. Вообще древнее колдовство внушает мне скепсис. Люди в те века называли волшебством все вещи, которые сегодня нам сумела разъяснить наука. И они всех подряд сжигали на костре: голубых сжигали, людей с разными глазами сжигали. Все, что необычно и неизведанно, вмиг засчитывалось опасным. Это дикие люди были. Дикие по своей безграмотности. А грамотность народ осваивал со временем. Я к чему. Возможно, через тысячу лет и мой дар будет оправдан научно.

– Не знаю, права или нет, но за твои глаза тебя, наверное, сожгли бы тоже.

– О, ну спасибо, Карина Олеговна. Джордан… мне кажется, я смогу выйти с ним на связь, его энергия где-то близко ощущается. Он здесь. Он еще остался здесь, с тобой. На шаг позади.

– Ты думаешь, я в такое верю? – Карина выгибает брови, стараясь понять, насколько нормальной ее считает Петр. И как, по его мнению, современная наука относится к призракам?

– Некоторые вещи существуют независимо от человеческих открытий. Наука не находит этому объяснений (пока), но кто знает, вероятно, у нее все впереди. Не веришь? Ты бы тогда не была здесь. Доверяй всецело, и сама испытаешь новые ощущения. Чудеса случаются. Любовь – одно из ярчайших чудес света. Она входит в состав всего. В состав наших добрых желаний, блюд, приготовленных с любовью, приятных слов, высоких поступков, творчества. И наших феноменальных способностей. Понимаешь, к чему я? Ты можешь чувствовать любимого сама, без меня.

Я пока не такая чокнутая. – Думает Карина с полузакрытыми веками, и это вовсе не значит, что ее песни, еда и мысли не состоят из любви. Пока она размышляет об этом, Петр вытягивает свою руку в пустоту, будто пытаясь достать прозрачную книгу с прозрачной полки.

– Что ты делаешь?

– Хочу, чтоб он коснулся. Джордан, дай свою руку.

– Ты сам не болеешь? Может, водички? Или поспать?

Или сразу сжечь?

– Нет. – Не теряя выдержки, отвечает Петр, а затем Карина видит нечто странное.

Абсолютно расслабленная рука Пети неестественно сжимается под неким давлением. Есть впечатление, что невидимая ладонь переплетается с его пальцами. Карина вспоминает свои с Джорданом руки, сплетенные замком. Если бы его рука сделалась прозрачной, ее ладонь выглядела бы именно так. Она моргает. Кожа Пети подтягивается под невидимыми пальцами! И его рука не может двигаться, она крепко сжата, как прибитая гвоздем к этому воздуху. Боже, да нет, конечно, все это иллюзия. Всему в мире есть объяснение! Сейчас, например, ей просто что-то не то попало в глаз. Что бы это ни было, Карине хочется, чтобы Петя прекратил.

– Джордан любит переплетать ваши руки. Сплетенные в замок пальцы символизируют крепкую связь. Она между вами до сих пор остается.

Что он имеет в виду? То, что их с Джорданом руки до сих пор вместе? Что он все-таки вернулся домой?

– Хватит. Пудрить. Мне. Мозги.

– Хорошо.

Пару минут Петр расслабленно сканирует поверхностью ладони фотографию Джордана. Отрешенный взгляд его глаз вызывает ужас. Он смотрит в другое измерение. Смотрит так осознанно, что Карина почти уверена – если чуток присмотрится, сама увидит это нечто.

В такие моменты Петра невозможно дозваться. Карина пыталась.

– Он сказал «я тебя люблю». – Тихо бормочет Петр, моргнув пару раз, как прочищал бы глаза от соринки.

– Ах, ты с ним даже разговариваешь? – изображает интерес Карина, подперев кулаком подбородок.

– Зря ты так. Я чувствую его энергию. Его влечет стремление что-то передать. Если я говорю нечто такое, что делает тебе больно, просто скажи, чтобы я остановился. Но прежде хорошенько все взвесь. Лечение не бывает приятным.

– Да нет-нет, продолжай. Мне очень интересно послушать, что еще ты сможешь придумать, пользуясь моим к тебе доверием.

– Ты можешь уйти отсюда! Если помнишь, я тебя не приглашал! – прервав работу, срывается Петр.

– Ненадолго тебя хватило.

– А ты пришла испытать мое терпение? Тебе не стыдно заявляться ко мне домой и начинать обвинять во вранье?

– Если это все, чего я могу стыдиться в жизни, то мне повезло. Чего еще мне можно постыдиться? Своей личной жизни, если я такую приведу в рабочее состояние? – сама не знает, почему это сказала, слова пошли сами.

– Нет, ты не должна этого стыдиться. Я не понимаю, откуда вдруг это недоверие, ведь я стараюсь делать все, что позволяет моя сила, и даже больше. Ради тебя.

– Почему? Я тебе нравлюсь?

– Мы говорим, кажется, о Джордане.

– И он сказал, что любит?

– Да.

– Хм, – Карина презрительно качает головой, – А ведь ты умный человек. И с памятью у тебя все прекрасно. Джордан никогда в жизни так бы не сказал.

– Но он и не жив. – Говорит Петр. Что ж, это логично.

– В таком случае он дождался самого подходящего времени, когда я его не могу видеть и слышать. Передать эти слова через экстрасенса все равно, что при жизни ответить «я тоже». Он трус. Трус! – кричит она, не узнавая в этой истеричке себя. Наконец-то она позволила себе разозлиться на Джордана, ведь весь этот год она его просто ненавидела за то, что он так и не вернулся домой. – Почему он не стеснялся рассказывать мужикам пошлости, но стеснялся говорить со мной о любви? Трус!

Петр хмурится. Он смотрит не на ее лицо, а в пространство перед ним, слушает не ее, а шепот в этом пространстве, словно в воздухе висят слова и он читает (или слышит) их. Читает недоуменно, как иностранную речь.

– Что такое «мин яратам сине»?

Карина плюхается на спинку кресла, будто эти слова придавили ее своими буквами. Неужели Джордан, правда, здесь?

– Это по-татарски «я тебя люблю». Его Владлен научил. – После ее объяснения Петр вздрагивает. – Что с тобой?

– Джордан ушел. Испарился. – Говорит он, не понимая, как это произошло.

– Почему?

– Призраков отталкивают заклинания, но я… ничего такого не сказал. – И было в его лице такое недоумение, какого Карина увидеть не ожидала. Можно подумать, на него прямо с потолка обрушилось ведро воды. – Даже не знаю, как объяснить, но потом постараюсь. Мне очень хочется понять, связаны ли смерти вашего сына, Алисы и Джордана, или это все отдельные эпизоды?

– Алисы? Алиса умерла сама, ей делали вскрытие, проводили независимую судебно-медицинскую экспертизу. Это действительно случайная смерть.

– Да, но с пороком сердца люди живут, и живут счастливо. Кто же ее так напугал?

– О, нет, она умерла не от порока. Алиса упала в обморок. Ударилась головой и умерла от кровоизлияния в головной мозг. Ее убил смертельный удар.

– Ага. В любом случае она не могла просто так упасть в обморок, оттого что уже знала о болезни и следила за собой. Конечно, могло произойти что угодно, но не в тот раз. Ее обморок был спровоцирован шоком.

– Когда Владлен с Сережей уходили в магазин, она была в полном порядке. Вернулись – Алиса едва дышала.

– Чем она занималась, когда они уходили? – с раздумчивостью следователя спрашивает Петр, крепко беря фотографию Алисы в обе руки.

– Стирала пыль, делала уборку в квартире.

Петр заглядывает Карине в глаза, как в глубокую яму, на дне которой поблескивает ответ.

– Она что-то нашла. Что она нашла?

– Думаешь, у них в квартире есть, что прятать?

Петр кивает и кладет перед собой изображения Владлена и Сережи.

– Мальчик ничего плохого не скрывает. Но мне не нравится Владлен. Я не могу его прочувствовать. Он не хочет идти ко мне на контакт, прямо как Артем. И я… – Петр делает паузу, понимая, что положил фотографии молодого отца и его сына слишком близко друг к другу, – я хочу их разделить. Вот так, подальше. – Он отодвигает Сережу от Владлена на самый-самый край стола.

– Почему?

– Не знаю, мне вдруг стало неуютно, что ребенок так близко к нему…

– Считаешь, это сделал Владлен?

– Убил ли он свою жену? Нет. Он не убивал Алису. Ее никто не убил, но и естественной смертью ее уход не назвать. Это случилось внезапно. Девушка была в шоке. Владлен не мог знать, что она получила смертельный удар, он не врач, но в любом случае он должен был спохватиться спасать ее. Не стал.

Лоб Петра начинает блестеть. Морщинки от активной мыслительной деятельности становятся глубже. Карине хочется вытянуть руку и разгладить каждую из них подушечкой своего пальца. Он явно находит зацепку и изо всех сил старается ее вытянуть. Карину пробивает озноб, хотя в комнате царит жара. Просто она совершенно не в состоянии представить себе Владлена таким монстром. И все ее чувства – желание слиться с Петей, горечь утраты и страх перед убийцей, объединяются в одно громоздкое колоритное чувство, которому не хватает места в ее хрупком тельце.

– Прости, Карина. Пока я склонен считать, что с Владленом не все в норме. Я не говорю, что он кого-то убил. Этого я не ощущаю. Просто он мне не дает прорваться, отчаянно сопротивляется. Владлен хранит какую-то тайну. Никто кроме него о ней не знает. Ни одна душа.

– Ты меня пугаешь.

– Я тебя не пугаю. Твой страх внутри, он принадлежит только тебе и он совершенно бесполезен. Не бойся. Я серьезно! – Петр вытягивает руку, как регулировщик. – Все будет в порядке, я вижу. Давай я оставлю у себя фотки, поработаю в полночь, и завтра утром тебе позвоню. Ночью мой дар сильнее, а видения ярче в темноте. Дай мне немного времени. Главное, ты ничего не опасайся. Если б была вероятность несчастного случая, я бы прямо сейчас увидел, но я не вижу.

Карина презрительно фыркает, глядя в пустоту соответствующе опустошенным взглядом. За последний год она многое узнала о пустоте. О том, как тяжело заполнить ее хоть малейшей радостью.

– Какой теперь смысл опасаться, если зло уже случилось?

– Не сдавайся, звезда. – Подмигивает Петр, как будто они все в полной безопасности, как будто ей нечего бояться, хотя убили ее мужа. И хотя от одной этой мысли першит в горле, Карина не в силах ему не довериться.

– Я не сдамся, но когда это кончится?

– Он трус, Карина. Он псих. А ты – сильная.

– Меня поддерживает ненависть к нему.

– Тогда продолжай ненавидеть, пока мы его не найдем.

– Значит, пока у тебя нет причины подозревать, что Владлен – маньяк?

– Нет. Я сказал, буду работать в полночь. Я даже не знаю, связаны ли все три случая между собой. Пока не знаю. Конечно, я не подозреваю никого конкретного, поэтому я и попросил принести фотографии всех друзей.

– Вдруг, кого-то не хватает?

– Я это сразу увижу.

– Хорошо. Спасибо, Петя.

– Пока не за что.

– Да нет, есть, просто ты… – на паузе Карина словно торопливо переделывает фразу, которую еще не успела сказать. – После встречи с тобой на душе легче. Я пойду. Мне пора, к сожалению. – Хотя ни одна ее клеточка не потрудилась встать с кресла, и они с Петром касаются взглядами.

– А если бы пора не настала? Ты бы осталась?

– А ты позволил бы мне остаться?

– Почему нет?

– Мне надо готовиться выступать. – Карина быстро поднимается, а за ней и Петр, пока еще не поздно и пока она не ляпнула «почему да?» Почему он хотел бы, чтоб она осталась? Как надолго? Что бы они делали тогда? Он бы ее поцеловал? Как он поцеловал бы ее?

– Желаю удачи, Карина. И забери эту мерзкую фотографию, фотки Артема у меня есть, если что.

Петя отдает лишний снимок, а затем захватывает руками обе ее ладони.

– Карюша, – он повторяет ее имя тепло и нежно, сдувая с ее сердца пыль, – я рад, что ты наконец-то оживаешь, дорогая. Так и надо. У тебя потрясающие глаза. Нужно только добавить в них жизнь.

– Спасибо. – Она дрожит от внезапного комплимента. И от того, как мечтательно он произнес «дорогая». Это слово еще долго звучит в ее голове. Насколько она ему дорога? Может, он ей покажет? Они не виделись и не разговаривали несколько месяцев. Встретившись снова, почти не изменились, но это чувство между ними увеличилось, и для него требуется собственное кресло в этой комнате.

– Это тебе спасибо. И перестань так смотреть, ни то я не смогу больше… – он тоже делает паузу и проводит подушечками пальцев по ее щеке, и дыхание Карины немедленно учащается, поскольку прикосновение оказывается чертовски желанным, оно пропускает через кожу электричество, как и томные глаза Пети.

– Чего не сможешь? – сердце Карины трепещет, как птица. С каждой новой встречей разыгрывать безразличие к его обаянию становится все труднее.

Лицо Петра приближается, ладони обнимают ее голову, и через пару мгновений она чувствует такой глубокий поцелуй, что роняет фотографию Артема.