Текст книги "Черное сердце"

В кафе, куда они заявляются после аэропорта, друг вручает его маме кольцо. Татьяна, шокированная испытуемым в тот момент счастьем, говорит «да», чуть не задыхаясь. Артем целует ее, и они погибают от своего электричества.

Через несколько дней Артему снимают швы. Карина пригласила всех в «Рок-Прицел» на свое выступление, вход этим вечером свободен, то есть не по билетам, и все, кто не работал в этот день, должны были прийти, но Артем и Славка опять поссорились. Конечно, это уже не было тем, что в подъезде, тем не менее, Логвин выпустил когти, поскольку Артем больше не смог сдерживать в себе страшных предчувствий насчет Инны. Любимая Славы тоже согласилась на его предложение, но сделала это ради «отвлечь внимание». Как чертов иллюзионист.

– Она хитрая. – Говорил Артем. – Сними розовые очки. То, к чему она готовится так долго, может свершиться. И я боюсь, ты потерпишь разочарование в конце этой истории.

– Этой истории не будет конца! Ты ведь сам сказал, что теперь не можешь видеть!

– У меня пропал дар, поскольку я пережил во время операции остановку сердца. Но это не значит, что у меня пропала интуиция. Я кое-чему научился, Слава. Есть люди, которые насквозь видят независимо от того, экстрасенсы они или нет. Я не психолог, да. Но есть в мире один талантливый человек, зовут его Петр Доронин. Так вот. Я – его сын.

– А я не верю, что она покончит с собой! Я видел ее глаза в тот момент, когда я протянул кольцо! – с рыком отзывался Слава, отталкивая все его слова, как заклятия.

– Дружище, ты знаешь, какой я самоуверенный человек. Я всегда хотел, чтоб мое слово было последним, и чтоб я всегда во всем оказывался прав. Но ты не представляешь, как я сейчас хочу ошибиться. Очень хочу. Но мне кажется, я не ошибаюсь.

Слава закрывается руками, чувствуя на ладонях жар лица. Он не мог и не хотел верить. Но утром, когда он собирался после дежурства заехать за любимой к ее родителям, ему позвонил папа Инны и сообщил самое страшное. Инна снова попыталась совершить самоубийство.

У нее получилось.

Глава 48

«Слава!

Ты читаешь это, потому что меня больше нет. Первое, что ты должен сделать – не злиться, а второе – понять меня. Но тебе ни первое, ни второе пока не удастся.

Ты вел тихую домашнюю жизнь, а я не умела стоять на месте. Движение было моей сущностью. Я была сильной, самостоятельной, окруженная друзьями и поклонниками. Я хотела жить и думала, что у меня все впереди, пока эта авария не перечеркнула мою жизнь.

Слава, тебе не понять меня, мой сладкий, потому что ты никогда не чувствовал то, что я. Ты не представляешь, чего стоит танцевать на льду. Пока я занималась этим, я была счастлива. Я летала, словно птица, раскрыв крылья. Неужели ты считаешь, я соглашусь на меньшее после такого? Пробуя другие виды спорта, я понимала, что они мне не заменят танца на льду. Это все равно, что я бы опять променяла тебя на моего бывшего, к которому не испытывала и одной десятой доли той любви, что к тебе. Увидев в больнице мальчика-медика с нежными голубыми глазами, который ни разу не отвел взгляда и даже не заметил кресла, я поняла, что влюбилась впервые в жизни. И я подумала…

Мой бывший парень не такой, как этот мед-братик, который смотрит мне в глаза с восхищением и не пугается того, что видит в самом низу; он не такой, который готов меня слышать, а не просто слушать; он не такой, который представляет собой нечто настолько же светлое! И уж тем более он не умеет заниматься любовью так, как ты! Я никогда не испытывала подобного с кем-то другим, не знала, какими сладкими бывают поцелуи, какой нежной и трепетной бывает близость, впервые была так счастлива, и не допускала мысли, что в моей сломанной жизни произойдет история любви, составляющая такие сильные эмоции!

Слава, ты скрасил мою жизнь после аварии, благодаря тебе эти два месяца были не такими тяжелыми, более того, они стали лучшими в моей жизни, и я поверила в то, что можно быть любимой, несмотря на обстоятельства, пусть даже ужасные. Я никогда не забуду тебя за твою смелость, решительность, сексуальность и доброту. Я не знала, что такие парни, как ты, существуют. Продолжай обучение, стань врачом. Людям не хватает тебя.

Я тебя люблю, Слава. И не перестаю быть твоей. Но я не могу сидеть в клетке с оторванными крыльями. Ты предложил мне себя, и это еще лучше армии друзей – я согласна, но не взамен на прошлую жизнь! Я счастлива с тобой, но не смогу ухаживать за своим мужем как здоровая жена, не смогу встать ночью успокоить ребенка и не смогу заняться с тобой любовью так, как хочу. Если бы ты знал, как классно мы бы это делали, если бы я вся была здорова!

Считаешь меня эгоисткой? Это справедливо. Уж такой я человек. Никогда не соглашалась на меньшее. Все или ничего. Самое ужасное, что может произойти, это потерять возможность осуществлять мечту. А мне не нужна другая мечта. И я не планировала так рано обзаводиться семьей, тем более – запираться дома. Судьба отпилила моей внутренней птице крылья, а надо было добить сразу. Я отправляюсь в свободный полет. С меня хватит кресла. Мои ноги были для меня рабочим инструментом, а все решения я принимала сама.

Но ты не бери с меня пример.

Живи! Дыши! Гуляй по Питеру! Улыбайся! Ходи к мосту! Учись! Рискуй! Не бойся ошибок! Не ходи на цыпочках, будь дерзким! Не бойся осуждения! Никого не бойся! Все равно когда-нибудь тоже умрешь! Поэтому живи максимально! Как будто это важно, как будто этот день последний! Твори свою жизнь, посмелее с красками! Ты художник, и не меньше! Пиши, кому хочется написать! Говори «люблю», если любишь всем сердцем! Не молчи! Я ведь знаю, как ты умеешь говорить! Не держи такие эмоции при себе! Люди, которые тебе важны, должны знать об этом все! Так что сделай одолжение. Напиши. Напиши таким людям прямо сейчас, не бойся. А если кто-либо из них, но самый-самый дорогой тебе человек, когда-нибудь появится у тебя на пороге – плюнь на все на свете, набросься и поцелуй так сильно, как сильно любишь. Выбор за тобой! Проживи так, чтоб захотелось повторить!

А меня выдохни, как никогда не нужное.

Инна».

Невероятно, но это действительно написано Инной. И после прочтения в голове Артема отдельные фразы прокручиваются по нескольку раз.

Прочистив глаза, он снова перематывает пленку на словах «он не умеет так, как ты! я никогда не испытывала подобного, не знала, какими сладкими бывают поцелуи, впервые была так счастлива», но теперь не глядя на бумагу, а только в своей голове. Затем несколько раз смакует еще какие-то комплименты. Фразу «я люблю тебя, Слава!» Артем зачитывает, пока в этом месте на письме не появляется дыра.

Дыра размером с пробоину в его сердце.

Его недоумение вовсе не вызвано недоверием к Славе. Артем знает и понимает Славу. Он не понимает только Инну. Влюблена в фигурное катание. Казалось бы, понять просто. Но не теперь, после прочтения письма. Мысли перемешиваются салатом. Артем больше не понимает, кого же она по-настоящему любила, и чего не хватило этой девушке, раз пишет, насколько все было хорошо со Славой, и насколько он был лучше всех в мире. В любом случае письмо завершается сносом крыши. Прощается Инна на том, что ей это не понадобится без фигурного катания, так что Славе остается вернуться на круги своя со своим парнем.

Салат в голове Артема – меньшее, чего она добилась. Ее самое грандиозное достижение – боль Славы. Какого ему было читать подобное произведение? Как, по ее мнению, оно способно приубавить его горе? Гвоздь в гроб через фразу «Выдохни меня, как никогда не нужное». Она издевается? Где приложение к письму с практическими советами остановить слезы?

Для Славы это сейчас так же просто, как остановить дождь за окном. Последние дни (после этой беды) ливень неистово заливает Питер безудержным и страстным потоком. В знак глубочайшей непростительной ошибки Инны небо плачет вместе со Славой, ведь когда ему сообщили самое страшное, оно взорвалось.

Отложив две исписанные страницы, Артем прикасается прохладными ладонями к пылающему лицу – так немного легче вспоминать день первый всего этого конца света. Он тем днем был у врача, а Таня дома отсыпалась после длительной работы в салоне. Вернувшись, он заметил, что никого дома нет, но буквально через минуту Таня возвращается вместе со Славой, которого ей пришлось тащить на себе. Артем не позволил панике и догадкам окаменеть в своем теле, и сразу подхватил в руки все, что осталось от его друга-романтика. Было впечатление, что в нем совсем не осталось ничего твердого, настоящего и живого, в том числе романтики; от Славки осталась одна лишь его тонкая ветровка, а самого Славки больше не было. Они отнесли его в спальню и Таня начала объяснять, как ей позвонили соседи Славы, которые услышали, как он плакал у себя в квартире. Говорили, это были жуткие вопли, а не просто плачь, потому-то они так испугались. Сразу стало ясно, в квартире произошло нечто самое ужасное, по меньшей мере, труп в ванной. Труп действительно был, но в ванной у родителей Инны. И Слава побывал там после звонка ее отца. И видел, как «скорая» откачивала папу и маму невесты. Видел полицию. И видел Инну. И видел эту ванну. Он видел все. Но вероятно, там не издал ни звука, в прострации сбежал домой и подорвался у себя в квартире, в своей комнате, куда убегает, как в бомбоубежище всю жизнь. Но даже столь крепкие стены не выдержали бомбу его плача. Они упали разом, а за ними упали и жилые здания. Крики эти, видимо, долетели не только до соседей, они облетели оба острова в городе, где ожили и в страхе разбежались все памятники и скульптуры. Вода замерзла в бесчисленных фонтанах. Все, к чему прикоснулся Слава – обледенело. Вокруг него теперь лишь ледовые стены замка Снежной королевы, а он – маленький мальчик с миллионом осколков льда вместо сердца. Артем попробовал поговорить со Славой. Тот попытался выдавить какое-то слово, но не смог. Голос вернулся к нему только на третий день конца света, но сам Славка не вернулся до сих пор.

Сегодня день пятый конца света. Артем сидит на постели Тани, где почти неделю лежит Слава, отвернувшись от двери и от жизни – чтобы не видеть, кто приходит; чтобы не видеть живых. Он настолько одеревеневший, что Артему приходится без конца проверять наличие жизни в его шкуре. Слава не нуждается в еде, движении и воде. Он теперь единственный памятник в Санкт-Петербурге.

Артем делает то же самое, что делал все эти пять дней. Сначала проверяет его пульс, а затем ложится за спиной. Еда в Славу не идет. Таня специально готовила суп, который не надо жевать, но после того как вчера его вырвало в тарелку этим супом, Артем решил, что они больше не станут заставлять его есть. Все равно сам когда-нибудь захочет, никуда не денется.

Время! Карина говорит, что надо дать времени время.

Пока на улице льет как из ведра, люди весело перебегают через лужи, дети подставляют мордашки под капли и смеются, туман обнимается с домами, а птицы жмутся друг к дружке под карнизами крыш, Таня плачет и боится оставлять сына одного. Никто не знает, что виной этого дождя – Слава и те, кто его любит. Когда Артем впервые увидел после трагедии его маму, он не мог узнать свою любимую девушку в этом сухом скрюченном деревце, претворяющимся Таней. Он прижимал ее к себе, говоря, что они с этим справятся, а сам входил во всю суть проблемы, входил в ее шкуру и не знал, что делать, в том числе с собственной бесполезностью.

– Слава, – шепчет он, согревая дыханием его затылок, – все будет хорошо.

– После провала в памяти.

Артем разворачивает его к себе. Сегодня Слава не только отвечает на запросы, двигая своими конечностями, но и снова заставляет свой язык работать.

– Так кажется. Понимаю. – Уверенно и спокойно произносит Артем, и эти слова отправляются глубоко в его прошлое вместе с ним, но потом быстро возвращаются. – Все понимаю. Но хорошо будет, обещаю.

– Зачем обещаешь такое, не умея возвращать людей из могилы?

Сердце Артема скрючивается до размера обгоревшего пластикового стаканчика.

– Надо встать и что-то поделать. – Предлагает он. – Помыться, например. Или мне что, опять самому тебя помыть? Самое лучшее занятие в мире. Сейчас позову «А». Он будет приходить тебя мыть.

Горечь в лице Славы ничуть не меняется на что-либо другое, и Артем понимает, что его шутка не удалась.

– Я думал, моя личная жизнь ограничится страданиями по нему. Не ожидал влюбиться в девчонку. Она была моим единственным шансом стать… – Слава опять теряет голос, но ненадолго. Артем смотрит на него, как на карту, в которой стремится отыскать его же самого. Какое слово он заглотил целиком, не желая произносить? Мужчиной? Натуралом? Отцом? Кем? – Выброси меня, как никогда не нужное… – Цитирует он письмо, исполненным отвращения голосом. – У меня эта фраза стоит теперь в голове вместо вынесенных мозгов. Вот стерва. Я рассказал ей о Тольке. Я открылся перед ней, как книга. А она так поступила? Она хоть знает, о чем просит?!

– Слав, ну по сути она ничего тебе не должна. Ты сам захотел рассказать о космической связи. Она не вытягивала из тебя ни слова.

– Но ведь я хотел сделать ее счастливее, чем раньше. Обидно, что я поверил. В то, что у меня получилось. Но по-другому это невозможно было рассмотреть, настолько она была счастливой. – Секунда, и Артем видит, что Слава смотрит через него, как будто он стеклянный. – Я никогда не расставался так тяжело.

– Еще бы, если конец этой истории – смерть. Толя-то жив. А Инна… Но все останется в прошлом, вот увидишь. Надо встать, привести себя в порядок и начать есть. Потом сходить на похороны, попрощаться с ней, попробовать простить.

– Ни-ког-да ее не прощу. И на гроб ее пялиться не буду. Мне хватило ванны. Не хочу еще одного травмирующего воспоминания. И так уж за жизнь накопилось скопище воспоминаний, которые хочется стереть.

– Славка мой Славка. Я не одобряю ее поступок, она могла бы жить и жить, но к другому человеку в голову не залезешь. Вдруг, ей действительно было настолько тяжело? Думаю, у каждого есть право выбора, и у нее было много времени на то, чтоб принять такое решение. Она пожила. Надоело. Это было не ее.

– Ты издеваешься? Жизнь только одна, ведь сама же говорила…

– Слава, это была ее жизнь. Ее сломанная жизнь.

– Не настолько, чтоб…

– Ей видней, насколько. Но если это, конечно, та ситуация, в которой она и оказалась. Гадюка. – Последнее слово Артем сипит незаметно для друга. Его злость на Инну аналогична злости Славы, но ему сейчас нужно было услышать не это. – Я советую тебе ее понять. Никто бы не остался прежним на ее месте. Все постепенно начнет обретать смысл. Вы встретились не случайно. Простить ее – это лучшее, что сейчас можно сделать. Ты и без того сделал великое дело – ты показал одной из девушек, как умеют любить настоящие парни. Доказал, что такие парни вообще существуют. Не представляешь, как я горжусь тобой!

– Правда? – переспрашивает Слава, хотя в голосе Артема звучит безудержная гордость, но он хочет, чтобы он повторил. Чтоб он повторил еще и еще. Намного больше, чем за всю жизнь назвал его «лошарой» и прочими синонимами к этому слову.

– Да, очень! Я не ожидал такого от тебя. Не обижайся. Это комплимент. От себя я тоже много чего не ожидал. Никто ничего не ожидал наперед, кроме моего папы.

– Значит, я больше не чмо?

– Далеко не чмо! Береги в себе Славку. Для этого понадобится много сил. Врубаешься, на что я намекаю? Надо поесть.

– Я не могу, кусок мне в глотку не лезет. – Признается Слава, хотя понимает, что его исхудавшим останкам надо перетащиться в кухню, иначе ему откажут все внутренние органы по порядку. Первым «пока» скажет желудок, не видавший пищи сто лет. Затем «адьюс» скажет печень. Легкие издадут последний выдох «гудбай». Вынесенный мозг будет просто в шоке. – А тебе – нельзя волноваться после этой операции. – Вспоминает о друге Слава во всем этом многообразии своих проблем.

– Я в порядке, уже много дней прошло после выписки. – И это правда, по сравнению с Логвиным он в порядке, но скоро они оба будут счастливы, он точно знает.

– Я боюсь, что тебе опять станет плохо. Ты обещал вести себя, как подобает после операции. Я не хочу, чтобы ты… чтобы тебя тоже не стало.

– Ну вот он я. Чего ты?

В этот раз Слава молчит. Да, Артем вот он. А Инны нет. Ее отец спал, когда она умирала. И Бог спал. Никому из них Слава больше не верит. Особенно отцу и особенно после очередного несчастного случая, когда он понял, что этот человек в своем горе совершенно переменился и готов снести весь мир своей ненавистью. Первым под руку попался Слава.

На седьмой день конца света.

Отец Инны сообщил ему результат медэкспертизы. Инна была беременна.

Кровь отхлынула у Артема от лица сразу же, как только Слава рассказал им с мамой. Он был готов отправить папашу вслед за доченькой, раз тот решил остаться на этом свете, чтобы довести до самоубийства и Славку тоже. Его Славку! Пусть только попробует! Артем будет драться за друга яростнее, чем за свое сердце! Он смотрит, как Таня качает головой вправо-влево, отчаянная и задумчивая, а через секунду они слышат шум в спальне.

Окно настежь. Слава стоит на подоконнике, пытаясь выйти наружу в вечность. Таня бежит к сыну с его именем на устах, но Артем первый успевает не дать ему покинуть этот мир. А потом они вместе прижимаются друг к другу на полу.

Однажды люди стали такими плохими, что Господь решил построить мир заново. Мощным ливнем он смыл плохие города, села, целые континенты. Дождь лил несколько дней, пока не стер все на свете, а потом Бог взял шпатель, молоток, бумагу и краску, и начал сначала.

Проснувшись утром, Слава понимает, что самая страшная часть конца света под названием «шок» миновала. Все здания на месте, в том числе исторические. Фонтаны брызгаются вовсю. Скульптуры и памятники вернулись на свои места, лошадь медного всадника встала на дыбы и замерла в своей знаменитой царственной позе на Сенатской площади. Великий город снова жил, как и Слава. Возможно, впереди долгая затяжная депрессия, но и эту морось с туманом он переждет. Питер вечно переживает дожди да туманы.

Ребра Славы трещат так, будто на его груди сидит трехлетний ребенок. Он открывает глаза, хмурясь от едва попадающего в квартиру солнца, и видит свое отражение в огромных глазах кота Пончика. По массивности кота можно предусмотреть, что он только что съел этого трехлетнего ребенка. Целую неделю, пока Слава валялся у мамы, Артем приходил к нему в квартиру кормить Пончика, хотя терпеть его не может. Кота – да, не может. Славку – да, может, и любит.

Когда Слава приподнимает голову, то замечает подле себя Артема, который читает одну из его книг.

– Привет. – Говорит он, перелистнув страницу, но не глядя на Славу ни разу. Тысяча лет минула с тех пор, как он выучил все его звуки, движения и изучил их характер. Он даже научился слышать хлопки его век ночью через стену. – Ты почему читаешь такие надрывные книжки? Надо повеселее что-то выбирать. То-то ты печальный. В основном. Но раньше хоть улыбался. Был добрым. А сейчас готов убить себя… и нас с мамой заодно. Как нам жить без тебя? – в голосе Артема такая легкая заинтересованность, словно он просит Славу отгадать детскую загадку.

– Она же приняла у меня кольцо. – Прохрипел Слава. – Почему девушки говорят одно, а делают другое?

– Парни делают то же самое, дружище.

– Нет, не то же. Только девки. Они подлые. Никогда больше не свяжусь с бабами.

Артем, наконец, смотрит на него, с грохотом захлопнув книгу. Пончик, греющий хозяину грудь, резко пуляет взгляд сначала на книгу, потом на Артема. Он спрыгивает с кровати подальше от опасности, оставляя на груди Славы синяки, а на полу – пробоину. Когда Пончик приземляется на пол, по звуку это чем-то напоминает тот звук, когда с десятого этажа выбрасывают мешок картошки.

– Женщины по природе устроены сложнее, чем мы. Во всех смыслах и во всех местах. А ты что, опять захотел к своему мальчику? – угрожающе спрашивает-предупреждает Артем.

Слава как всегда пролетает мимо всех его слов, врезаясь в стену своих размышлений на одну-единственную больную тему.

– Но она же сказала мне «да». И она знала, что беременна. Теперь я все понял, судя по письму. Как можно было убить две жизни? Распоряжаешься ты своей жизнью – это одно, но как она могла убить ребенка? Кстати, где письмо?

– Я его сжег.

ЧТО?!

Слава поднимается резко, как будто он весь полон сил, съел тарелку каши и как будто не был неделю медным памятником. Он глядит на друга взглядом, способным за секунду превратить его в пепел.

– Кто тебя просил? Кто ты такой, чтоб командовать моей жизнью? Я совершеннолетний!

– Но зачем тебе хранить это письмо? Чтоб перечитывать и рыдать? Возьми себя в руки! Мало того, что похороны пропустил, так ты даже от кровати свой зад все еще оторвать не потрудился. Мы с Таней так стараемся, мы больше пожили, мы знаем, что будет дальше! А дальше – будет жизнь продолжаться, никакого другого пути тут нет!

– Причем здесь это все, если речь идет о письме? Моем письме, блин! Ты читать его даже не имел права! А тебе, блин, все мои письма надо перечитать! Тебе надо под одеяло заглядывать, в белье покопаться, все открыточки и сердечки проштудировать, лишь бы от любопытства своего драного узнать о моей личной жизни больше, чем знаю я! Это письмо было адресовано только мне, и только я должен был решать, что делать! Никто другой его лапать не должен был! Но такой как ты, не сомневаюсь, прочел его до дыр в башке!

– Не ори на меня, а то врежу. Тебе давно пора врезать для скорости. – Не разжимая зубов, говорит приниженный Артем. Если б его так не радовала та мысль, что хоть это негодование помогло Славе взбодриться, он бы врезал ему уже давно и не один раз.

– Ты меня сюда перевез, чтоб я не мог спрыгнуть?

– А ты до сих пор хочешь пойти за ней? Я тебя к кровати тогда привяжу.

– Зачем? Зачем, зачем, зачем ты сжег мое письмо?!!

– Хотел, чтоб разрыв твоего сердца остался позади. Прости. Хотел, как лучше.

Слава весь обмокает, смягчается, и Артем до краев заполняется удивлением, когда видит в его лице понимание и когда он его обнимает спустя всего секунду после того, как раскачивался и повторял это свое «зачем», уронив в руки лицо.

– Спасибо, вы тоже меня простите с мамой, вижу, как вы стараетесь, но, по сути, наличие или отсутствие письма не склеит мое дважды разбитое сердце.

– Да ну. Даже мне грудную клетку вскрыли и собрали. И у тебя тоже все будет хорошо. В ближайший год. Ты будешь очень счастлив, потерпи. И в универ у тебя поступить в этот раз получится.

Слава поднимается с его плеча, как оживает и поднимается из глубин моря после утопления корабль. Он знает, что надо делать для того, чтобы отреставрировать себя, чтобы получилось в следующем году, и никаким обстоятельствам не даст ему помешать готовиться к экзаменам.