Текст книги "Черное сердце"

Глава 28

Эти комнатные зеленые растения в разноцветных горшочках, которые обожала мама, отошли вслед за ней в мир иной каждый по очереди. Она сама рассаживала цветы, сама украшала горшочки ракушками и камешками, рисовала на них узоры. Мамины руки ощущались в каждом живом уголке квартиры. Некогда цветами была заставлена вся кухня и весь балкон, а когда мама умерла, они принялись погибать следом, как воины на поле боя, один за другим, один за другим, несмотря на то, что Сергей стремился поддерживать в них жизнь. Он поливал землю, из которой они росли, и даже разговаривал с ними, в основном спрашивая «где наша мама?», но мамины растения не хотели с ним общаться. Они не хотели жить без нее, и они умирали. Вскоре умер последний цветочек – маленький кактус на поддоннике, – и папа выбросил его вслед за всеми другими растениями. В доме не осталось ни следа от маминого увлечения, и Сергей вдруг сполна ощутил тяжесть ее отсутствия, он нес эту тяжесть на своих плечах, а его ноги подкашивались, ведь цветы создавали иллюзию ее возвращения.

В частности, папа горазд что-нибудь сломать, убить или выбросить, как и маму, как и впоследствии всю ее живность, которую она разводила и любила как будущий ученый и женщина, увлекающаяся комнатными цветами, которые, как она утверждала, очищают воздух. Мама так и не успела стать ученым, зато папа изначально был высококлассным фотографом, который моментально стал студентом университета, отправив в приемную комиссию свое крутейшее портфолио. Профессионалы сказали, что они набирают и учат студентов аналогичному мастерству в своем учебном заведении, но Владлен уже обладает этим мастерством на божественном уровне, хотя еще только подал документы.

Сергей вспоминает времена, когда он обожал папины живые фотографии, особенно если на них изображалась мама, улыбка которой была такой открытой, и казалось, что она сейчас не только заговорит, но и соскочит со снимка, чтобы обнять его; и он вспоминает время, когда обожал папино пение под гитару, которое сопровождало всю его жизнь подобно дыханию. Это время осталось в прошлом, причем в чьем-то чужом. Голос отца был его самым любимым звуком. Но сегодня, учитывая все, что он знает, прекрасная музыкальность папы вызывает у него металлический привкус ненависти. Сергею хочется убить его всякий раз, как только отец начинает петь мамину любимую песню «Корабли». Каждый раз мальчик придумывает для него новый способ смерти, потому что из-за отца этот воздух без мамы и ее цветов стал пыльным, лишенным чистого кислорода еще задолго до того, как погибли все ее цветы. А папин голос остается все тем же ангельским, глубоким и чистым, но, в сущности, отец исчез – вышел куда-то подышать, как сразу после похорон, и так до сих пор не вернулся. С Сергеем все равно что осталась только его куртка.

Открыв глаза сегодня утром, мальчик первым делом слышит чистый голос и гитару. Он выбирается из постели и идет к источнику прекрасной мелодии. Отец сидит на балконе к нему спиной и поет любимую песню мамы, устремив взгляд к небу, как будто пытается донести до нее свое горе, любовь и печаль, как будто бы он скучает по ней больше всех на свете, как будто изнутри у него прорываются целые океаны боли из-за ее смерти. Как будто он не оставлял ее в опасности!

Сдержать горечь слез Сергей даже не пытается – пусть они смоют отца с балкона! Он не имеет права так убедительно делать вид, что ему плохо без мамы! Ему стало без нее легче! Мальчик оглядывается назад и с ужасом понимает, насколько. Он думал, отец только создает иллюзию счастья, чтобы он не грустил сильнее, превращает их жизнь в сказку, чтобы он не погибал от горя, но его радость была самой настоящей! И теперь Сергей складывает это в мозаику, раскрывающую глаза на все: то, как родители ссорились, мамины слезы, гнев отца, ее внезапная смерть, перестановка шкафа, ключ за рамой картины, игра в кладоискателей, шок Карины, коллекция ее фотографий (их собирала не мама!), Петр шифруется на заднем сидении Карининой машины (он прятался от его отца!)

К тому же папа чаще стал ходить с Сергеем в кино и на фотовыставки после похорон, они вместе слушали музыку Карины, готовили свои любимые салаты, а какие вкусные пышки папа начал печь для него, а какой порядок начал наводить в его комнате, как они бегали по магазинам, играли и катались по Неве, с каким вдохновением он мотался на все свои съемки – все это была его настоящая радость от маминой смерти и Сергей дико винит себя за то, что непроизвольно стал частью этого веселья!

Извлек бы он из этого хоть какой-то смысл, но ведь мама чудилась ему даже в белой ночи, северном сиянии и любом самом прекрасном явлении природы вплоть до рассвета, который не поглотили бесконечные туманы. Смог бы он где-нибудь стать хоть наполовину таким же счастливым, как раньше? Ведь куда бы Сережа ни забрел, его горе отправлялось вместе с ним.

«Я тебя ненавижу! – хочется закричать. – Не пой так красиво, потому что ты чудовище. Не пой таким прекрасным голосом, словно внутри у тебя чистое раненое сердце!» – хочется закричать и скинуть отца вниз, как отец скинул крестного, только вот сил не хватит, да и слов тоже, поэтому Сергей просто выходит из комнаты, мечтая, чтобы обрушился балкон.

Все время, которое они проводили вместе после того разговора с Петром, мальчик лишь делал вид, что не видит под папиной шкурой миллиард демонов, ради безопасности Карины. Скоро отца уведут в другое место, и когда он оттуда никому уже не сможет причинить боль, Карина заберет Сергея жить к себе. И к Пете. Ведь Петя такой теплый и мягкий! Сергею хочется обнять его прямо сейчас, как обнял тогда на набережной, и именно это ему помогло нейтрализовать истерику.

После своего подлого, лживого выступления на балконе (пример типичной работы на публику) Владлен приглашает мальчика за стол, но завтракать не дает, установив правило хорошего тона: скажешь папочке, где найти Карину – получишь еды. Сережа качает головой. Говорит, что не знает. Но еще несколько дней назад он заметил, что чем больше молчит о Карине, тем меньше еды стоит перед ним на столе. Сегодня на этом столе не осталось и крошки после того, как Владлен встал пораньше позавтракать без него – в воздухе все еще стоит запах колбасы, кофе, тостов и яичницы. Сергей роняет слюни и дрожит от ужаса одновременно.

– Ты лжешь! – орет отец, и он подскакивает на стуле. Грядет шторм. Крик был только началом. – Я видел вас! Много раз видел!

Детское сердечко работает в скоростном режиме. Владлен замечает, как тяжело глотает сын, выдавая все свои знания, и щурится, довольствуясь тем, что его технология воздействия на детскую психику работает.

– Я ничего не знаю. – Довольно жестко для своего вида отвечает Сережа, и это Владлену уже не нравится. Простотой работа больше не пахнет.

– Последний раз предупреждаю. – Шипит он подобно зверю. Зверь этот по ощущениям забирается в душу Сергея, прогрызая в ней дыру. – Если не расскажешь…

– Не расскажу! – не сдерживается мальчик. Он готов не есть сутки, двое суток, целую неделю, чтобы сохранить жизнь той единственной, которая сможет стать его мамой.

– Ты мой сын, и ты должен слушать только меня! – голос Владлена отравляет эту сладкую мысль и по возрастанию переходит в истерический крик, поднимая внутри у Сергея атлантический океан ненависти.

Я не хочу быть сыном такого Владлена, и я ничего тебе не должен.

– Говори, или пожалеешь, что твоя мать тебя родила.

– Интересно, а Карине сына не родить тоже ты помог?

– Как понять – тоже? – ляпает Владлен, непроизвольно подтверждая другие свои преступления. – Вернее… – он смягчается, заметив, что Сергей все понял. – С чего ты это взял, сына?

Мальчику неизвестно, что в этот момент подталкивает его к действиям, но он осознает, что делать ему что-то надо – надо прыснуть в морду отца перцовым распылителем или оглушить его по голове битой, чтобы выскочить на улицу, но ни того ни другого под рукой нет, и он принимает решение бежать. Мамин голос рушится с небес и, влетая прямо через окно, кричит «спасайся!». И Сергей бежит, опрокинув табурет. Бежит из собственного дома, как из захвата заложников. Другие дети убегают от опасности в темном подъезде к себе домой, в свой родной обитель, но Сергей необычный ребенок, он сын убийцы и готов выпрыгнуть из родной квартиры через окно. Отец зовет его по имени, прося остановиться. Он так же просит не бояться его, но страх Сергея к этому времени становится атомным. Своей попыткой побега он только выставляет свои гнев и страх в отношении отца, и воздух вокруг них из пыльного становится отравленным. Владлен успевает поймать его за руку в нескольких метрах от кухни и прижимает к стене. Ладонь давит на грудь. Сергей смотрит в лицо своей смерти, не веря, что когда-то видел за этим своего папу.

– Послушай, хороший мой. – Другая рука Владлена берет его лицо. Захват превращается в ласку, от того Сергей не понимает, почему его спина вспотела так, словно он температурит. – Ну да, это я сбил Карину. Не нарочно. Если я сяду, это будет нечестно. И я был с Джорданом на момент его смерти. Он позвонил мне в тот день, сказав, что хочет покончить с собой и чтоб я пришел убедить его не делать этого. Я приехал по адресу, но он уже спрыгнул. А мамочке я… дал все возможное, чтобы она выжила, но у меня не получилось. Пожалуйста, сынок, мы должны найти их, чтобы помешать посадить твоего папочку. Они слишком много узнали и думают, что самые умные. Хотят забрать тебя у меня, будто ты игрушка. Ты же хочешь остаться с папочкой?

Сережа долго смотрит в его лживое лицо с лживыми жалостливыми глазами с таким же широким презрением, как в этот момент раскрыты его детские глаза, вникая в лживые слова, соображая, почему папочке почти гениально удалось все истолковать именно так, и лишь негодующе качает головой, роняя слезы. Изнутри у него прорывается оглушающее «ни за что!» с таким количеством восклицательных знаков, что мальчик недоумевает, как Владлен не слышит. Вместо этого он смеет своим языком, как блендером, все перемешивать в его голове! Нет, он, определенно, не хочет остаться с папочкой. Ни за что! Он ему не игрушка. Владлен все врет!

– Ты все врешь! – Сергей выносит неутешительный вердикт в себе и на слуху. – Я вижу, когда врут. Петя рассказал, как это происходит. Да, Карина с ним, но где – не скажу. Почему? Почему тебе было недостаточно меня? Почему мама тебе помешала? Ты болен, папа. Остановись. Хотя бы сейчас!

– Вот во что оборачивается общение с мозгомойщиком. Умничаем. Но я тебя переучу, как надо говорить, скотина. – Цедит Владлен, потащив мальчика в комнату. – И за чью команду надо болеть напомню, предатель! – в процессе он хватает его за волосы, за руки – только бы вытащить из него, как щипцами, нужные слова.

Отец никогда не учил его приемам, необходимым, чтобы выжить в бою, но Сергей инстинктивно находит нужный, достает из своего девятилетнего тела силу, вкладывает всю ее в одну единственную руку, сгибает локоть и резко отводит назад, чувствуя под локтем костлявые папины ребра и свою боль, ужасную, оглушающую боль, которая возвращается к нему и от нее мигом немеет вся рука от локтя до запястья. Владлен издает звук, похожий на рвотный рефлекс, сгибается и ослабляет пальцы-щипцы, так что Сергею удается вырваться на короткое мгновение в одну секунду, поскольку рука отца снова обхватывает его сзади, как змея.

Змея эта оказывается на уровне его груди, и Сергей кусает ее, отчаянно, изо всех сил, и, не отпуская, рвет кожу на руке. Однажды он смотрел по телевизору, как отбиваться от плохих людей, и громоздкий инструктор, состоящий из железобетонных мышц, утверждал, что обидчика необходимо не просто кусать, а рвать, будто хочешь оттяпать кусок. Не соврал, это работает, работает! Владлен кричит так оглушающе, его тело так вибрирует за спиной Сергея, что в этот раз он отпускает мальчика на достаточное время, и Сергей успевает закрыться в ванной.

Ему повезло. Он закрылся там с телефоном, который подхватил в прихожей, пока отец тер раненую руку и орал в его адрес грязные ругательства – те же, что он по всякому поводу применяет к Родиону, только прибавив вначале слово «маленький».

– Открой сам, шкет! Вскрою дверь – будет хуже! Ты ведь знаешь, что я ее с этой стороны булавкой в два счета открою! – горланит снаружи Владлен. Тишина в ответ ему не нравится, он прижимает ухо к двери и то, что слышит впоследствии, не нравится ему намного больше. Сын дозвонился до кого-то!

– Рома! Быстрее спаси меня! Я дома! Скорее, спаси! Папа сошел с ума совершенно, и хочет меня убить! Он не дает мне есть, пока не скажу, где Карина! Он меня бьет!

Голос ребенка смешивается с грохотом взорвавшейся (судя по звуку) двери и вскоре Сережа роняет телефон, защищаясь руками, когда отец с ней расправляется с помощью выпрямленной специально для таких целей скрепки. Ликующий каждой своей клеточкой Владлен вальяжно вплывает в ванну и поднимает телефонную трубку, прижав динамик к уху, откуда прорывается голос Равича, умоляющий Сергея отозваться, повторить, объяснить хоть что-нибудь, поскольку он не понял, уж так сильно голос мальчика был искажен трепетом и рыданием.

– А поздно! Не ответит. Облака в небо спрятались. – Слащаво напевает Владлен. – У нас мужской разговор.

– Владлен? – выдыхает Рома, и так же, на одном выдохе, кричит остальное. – Что ты творишь, Владлен? Возьми себя в руки! Зачем, зачем тебе все это нужно? Оставь в покое Карину, не трогай сына, это же твой самый близкий человек!

Из голоса Владлена вмиг улетучивается напевность, а вся ярость, заключенная до сих пор в его руках, находит свое отражение в его глазах и речи.

– Я могу понять, как должен упасть свет на морду, чтобы превратить уродину в красавицу. – Рычит он, начав сновать из стороны в сторону по коридору, как одичавший в клетке волк. – Я могу понять, как гений футбола вернулся на поле после тяжелейшей травмы. Я могу понять, как люди могут два часа слушать рок и не глохнуть. И я даже могу понять, почему два привязанных к дому и к своим папочкам человека, несколько лет проучившись в Америке, вернулись в вонючую Россию. Но я не могу, не могу понять, как вы все узнали обо мне?! – кричит он под конец.

Рома, окаменев от страха, кажется, все еще не может вспомнить, как дышать.

– Дружище, умоляю! Не трогай мальчика! Прошу тебя, господи, не важно, как мы узнали, просто не делай хуже!

– Слишком поздно.

– Выслушай меня…

– Нет, это ты дашь мне высказаться. Я с первого класса мечтал всю жизнь прожить с той, которую полюбил. Скажи мне, что я не так сделал? Джордан во всем проявлялся лучше меня, он все у меня отбирал: первые места, оценки, премии! И даже Карина, девушка, которую я так сильно люблю, выбрала именно его! Я – стоял с ним рядом, а все только и говорили, какой он красивый и классный! Он прославился на весь мир, оставив меня в дерьме! Он звезда, а я фотограф за кадром! Где здесь справедливость?!

– Владлен, успокойся! Ты принимаешь за важное то, что важным не является в твоей жизни! У тебя есть прекрасный умный сын, которым нужно гордиться! Профессия фотографа очень престижна! Ты так талантлив, у тебя такие потрясающие работы, звезды к тебе в очередь выстраиваются, ты должен гордиться собой, ты на высоте, а ни в каком не в дерьме! А любовь должна быть взаимной! Надо уметь отпускать людей! А не быть эгоистом и завистником! Ты не знаешь, что делаешь, остановись, прошу тебя!

– Только попробуй вызвать ментов. Если нагрянут менты – пацан умрет, – невероятно, но Владлен отозвался о сыне так, словно он его попутчик в метро или лифте. Нечто, чье существование не имеет для него никакой цены.

Рома громко дышит в панике. Голос его срывается и хрипит, когда он принимается умолять. Это все, что он может делать сейчас, он чувствует себя беспомощным и хочет расщепить свои клетки, чтобы пробраться к ним в дом прямо через трубку.

– Владлен, пожалуйста, умоляю, пожалуйста, мы не причиним тебе вреда, мы не посадим тебя в тюрьму! Тебе нужна помощь, ты не здоров, слышишь? Мы найдем тех, кто тебе поможет, просто не трогай Сережу, умоляю, дружище, пожалуйста!

Но Владлен вырубает телефон, злорадно хохоча сквозь злорадные слезы.

Рома сидит внутри своего ужаса, а не ужас внутри него. Безумие Владлена его сносит, Рома обессилено опускается на свой диван, слушая гудки. Он принимается копаться в телефоне, едва успевает очищать глаза от слез. Через мгновенье дозванивается до Петра Доронина и узнает, что можно быть в ужасе и одновременно говорить.

– Петр Иванович, вы должны помочь! Пожалуйста! Беда!

– Рома?

– Владлен мучает Сережу у них в квартире!

– Что?… Нет.

– Где вы?

– Еду на работу, но я недалеко от их дома, я обязательно успею, успокойся только, хорошо? – Петр старается превратить свои слова в успокоительную микстуру с ускоренным действием, но Рома оказывается невосприимчивым.

– Быстрее приезжайте! – взрывается он, потому что никакие слова его не успокоят. – Я вызываю полицию и тоже еду! Карине ничего не говорите! Помогите, быстрее!

Глава 29

Сережа приходит в себя и понимает, что не может дотянуться руками до лица. Он так же понимает, что его не били и не отключали. Он не терял сознание, просто страх на какие-то мгновения стал настолько больше него, что Сергей начал принимать все за слишком впечатляющий сон. Сейчас он проснется и рядом будет папа, а не зверь, не змея и не волк за место него, а быть может и мама опять будет рядом. Она будет улыбаться, как на той фотографии и поливать свои любимые цветы. Листочки у цветов будут насыщены зеленым цветом и от маминой ласки станут лосниться в лучах солнца. Счастье, рассветы и северные сияния вновь вернутся в его мир.

Сергей позволяет мечте сомкнуться у себя над головой, как воде, так сильно хочет этого, так же сильно, как и пить. Но занавеска его видений отодвигается реальностью происходящего, где нос его мокрый от крови (папа его все-таки ударил!), ведь во рту ощущается ее мерзкий вкус. Да, он ударил. Не кулаком, а ладонью, но наотмашь, задев нос, от того и кровь. Руки перехвачены сзади чем-то шероховатым, грубым. Ноги заблокированы с тем же успехом.

– Не давит, родной мой? – раздается позади голос-бархат. Владлен заходит сбоку и восстает перед ним. Перед собственным сыном, привязанным к детскому деревянному стульчику, старому, и оттого такому малому для Сережи, но этого достаточно, чтоб пригвоздить его к месту. – Я тебя чуть-чуть привязал. Ничего? Ты не возражаешь? Сладкий мой. – Он налаживает крепость узлов на его ногах и руках, но разговаривает так, словно поправляет на нем теплое одеяло в постели. Сергей решает, что молчание в столь запущенной ситуации и то имеет больший смысл, чем любая мольба об освобождении, даже условном. – Сейчас гости приедут, мой миленький. И, наверное, не одни. Смотря кого наш дядя Ромачка еще подключит. Папе надо сходить за инструментами и решить, чем ему можно угостить наших друзей. Не сомневаюсь, здесь и твой будущий папа появится. Выпустим ему кишки к чаю? – предвкушая свое кровавое чаепитие, Владлен радуется так, будто в спальне его ждет готовая на любую фотосессию Карина, прикрывая свои прелести лишь гитарой. – Вы ведь что решили сделать-то, доебщики? Меня – в тюрьму, затем Карина с магом-мозгомойщиком женятся и, на основании лишения меня родительских прав, они оформляют опеку над тобой. У несчастной, пережившей горе Кариночки таким образом появятся и муж и ребенок. Гм, трогательно, чо. Осталось только расплакаться от умиления. Ну просто сказка наяву, не так ли, сыночек? Сынок, – Владлен складывает пальцы козой и, фальшиво питюкая, идет ими на Сергея, – папа любит тебя.

– Да, это доказано. – Мальчик отворачивается, демонстрируя весьма взрослый сарказм.

– Еще как доказано, птенчик. А ты себя героем возомнил? Да? С отцом огрызаешься, на вопросы не отвечаешь. Каким ты возомнил себя героем? Говори! – Владлен выбрасывает мягкий тон и орет опять, брызгая слюной. – Говори, где Карина. Я знаю. Вы много раз гуляли троицей. Не может быть, чтоб не заглянули на квартиру Петра. Тот тоже себя, очевидно, возомнил императором – так ловко чужую бабу под себя подмял! Пусть заявится, я из-под его толстой задницы мигом выбью королевский трон!

Мальчик продлевает свою жизнь глубоким вдохом, представляя себя в поляне среди цветов, которые растут по периметру чистейшего источника. Ему хочется пить, пить, и пить, но он не дает знать.

– Не хочешь говорить, да? Я тебя заставлю. – Владлен удаляется, но его отсутствие пышет опасностью, никакого облегчения. Через минуту он возвращается с продолговатой коробкой и стаканом воды. Сначала он делает пару шумных глотков из стакана, дразня голодного Сережу своим стоном: – Ммм. Водичка! Хочешь водички? Давай так: одно слово – один глоток.

– Не хочу. – Отвечает Сергей, хотя его язык пересох, желудок ноет от голода и через пять секунд он будет на семьдесят процентов состоять из песка. Интересно, а можно ли напиться собственной слюной? Просто не глотая примерно час? Тогда он обманет биологию? Спасет свой организм до приезда «скорой»? В любом случае правило номер один: не паниковать. С паникой его организм потеряет последние капельки влаги, которая выйдет через его поры, и вот тогда он точно увидит свою маму.

– Ладно. – Владлен убирает стакан и берется за коробку. – Помнишь, мама себе кудряшки делала? Красивые у нее прически получались. А ведь все благодаря одной вот этой штуковине.

Еще секунда – и Сергей таращится на электрический стайлер (они же щипцы) для волос (в руках сумасшедшего отца оружие массового уничтожения). Правило номер один едва ли может быть выполнимо. Владлен подключает длинный черный провод к сети, но тут раздался такой спасительный звонок в дверь, что видение о нахождении в камере пыток у Сергея временно расщепляется.

– О, а вот и гости. Как раз к жаркое. Из молодого цыпленка. – Двусмысленно произносит Владлен и сразу открывает дверь, чтоб ее с криками не вышиб Равич. Мальчик мигом вспоминает о том, какой Рома худенький, еще хуже отца, к тому же с больным бедром, поэтому он сидит и тихо надеется, что Рома догадался прихватить с собой свою футбольную команду.

– Сережа, где ты?

– Рома, уходи! – кричит мальчик, не осознав, насколько крепко нужно было молчать.

Это ловушка. Голос Сергея похоронит Рому сразу, как только тот побежит на его поиски.

Удар.

От этого глухого звука Сергея всего встряхивает. Даже стульчик под ним скрипит.

Что-то падает и шевелится на полу за стеной, хочется надеяться, что это не Ромины он слышит стоны, что не его ударил отец, а он – отца. Рома кричит Владлену нечто угрожающее, предупреждает, что сюда едет полиция и лучше бы ему не добавлять себе еще сотню статей к сотне других, но после двух новых ударов Рома отступает туда, где Сережа больше не смог бы его дозваться.

Владлен открывает себе возможность разбираться с сыном дальше, лишь убедившись, достаточно ли Рома далеко от них, не шевелится ли он. Не шевелится, но, к сожалению, пока дышит. С ним он закончит позже. Иногда приходится заканчивать с теми, кто не стоит в твоем списке «приговоренных», а сам заносит себя в другой список. Список «тех, кто нарвался сам».

– Рома? – в надежде стонет Сергей. – Рома…

– Нет, это папочка. – Довольствуясь собой, в комнату возвращается Владлен.

– Где Рома?

– Тач-даун.

– Ты что, убил его? Рома!

– Замолчи. – Присев перед сыном на колени, держа моментально нагревающиеся щипцы для волос, Владлен решает снова запугать сына словами.

Сережа думает, почему электричество в доме не отключают тогда, когда это необходимо? Он закатывает глаза и изгибает шею. Его голова безжизненно закидывается, свои мышцы и кости он представляет чем-то, напоминающим желе по составу, чем-то, что легко может растаять, и, в конце концов «погружается в сон». Этот прием демонстрировали в той самой передаче с гигантом-инструктором – некоторые люди, изображая обморок или смертный сон, спасались от убийц!

Владлен долго смотрит в лицо сына, судя по всему пока не решает, верить ему или нет. Его раздумья прерывают стук в дверь и звонок – все одновременно. Очередной бесстрашный на подходе! И должно быть, это Петр Доронин. Резко вскинув голову, Владлен гадко ухмыляется одной частью рта и летит к двери, потому что невероятно рад особым гостям. Как раз вовремя! Больше всего он жаждет Доронина. Он на цыпочках крадется к двери, раскрывает ее на несколько сантиметров. Ждет.

Петра настораживает мертвая тишина. Заглянув вовнутрь, он обнаруживает под вешалкой Рому, сдерживает себя от воспроизведения всех звуков на свете и тихо проверяет, действительно ли видит его так: глаза полураскрыты, рука прижата к груди, на голове кровь. Он не ощупывает его пульс и не слушает дыхание, как сделал бы много лет назад, будучи врачом, он задерживает ладонь над лобной долей его головы и считывает информацию о трех ударах. Два из них пришлись по голове. Один в бедро. Пока не видно, чем, но сотрясение мозга не назвать безобидным. Все так, как он и увидел, мча сюда по дороге на скорости, едва ли гарантирующей ему безопасность, но Петр знал, что в эту квартиру он сегодня доедет. Он раскрывает глаза. На его лбу исчезают все складочки. Роме срочно нужна «скорая» именно сейчас либо не позднее, чем через пять минут и, к счастью, Петр вызвал ее по пути.

– Все будет хорошо, – шепчет он тихо-тихо, чуть склонившись над Ромой, но парень все равно прижимает указательный палец к губам – тсс. Слабый жест в сторону двери – Владлен там. Пора занять его до приезда всех служб. – Рома, двигаться можешь? – в ответ медленное беззвучное «нет» одними губами и «осторожнее». – Владлен, ты за дверью детской комнаты. Выйди. Успокойся только, ладно? – в отважном голосе Петра звучит строгое «сейчас же!»

– О, никак император Петр пожаловал. Виват, виват! Это ваш конь там расслабляется в моей прихожей?

Петр смело и бесшумно (благодаря мягким кедам с резиновой подошвой) направляется туда, откуда донесся растягивающий слова голос и где к стулу привязан Сережа. Голова его откинута и это странно, поскольку Петр чувствует – ребенок во всех смыслах этого слова здесь.

– Мой мальчик. – Он тянется к нему рукой, поддаваясь вперед всем своим спортивным телом, которое переплюнет по габаритам кости Владлена раз в десять. Он тянется к Сергею всем своим любящим сердцем и всей душой, которая жаждет украсть Сергея, украсть Карину и свалить в Изумрудный город, но только потому, что они тоже этого хотят.

– Мальчик – мой, ваше величество! – возникший перед ним Владлен с монтировкой в руке заставляет Петра сделать шаг назад.

Ошалевшие глаза его несут в себе осознание. «Господи… вот, значит, чем».

– Владлен, – мирно зовет Петр, понимая, что не сможет дозваться из нутра этого человека какого-то другого, умного и спокойного Владлена, не сможет уговорить его действовать с умом, тем более, когда все зашло настолько далеко, но он знает, что может затянуть время до приезда полиции. – Давай поговорим. То, что ты убил ребенка Карины, убил Джордана, подбросив Артемову зажигалку, и то, что собственной жене дал умереть – это не сделает тебя героем в глазах предмета обожания. Ты, конечно, довольно умно все просчитал, затуманил мне глаза, понял, что Артему Карина тоже нравится и решил свалить на него, но как ты будешь жить с Кариной, зная, что ради этого убил ее любимого? Как она будет с тобой, если уже об этом знает?

– Это все ты разузнал, психоаналитик? И про зажигалку? А ведь я сопротивлялся. Я ходил ставить на себя защиту. Брал твою фотку. Сказал, чтобы этот человек не смог влезть ко мне в душу. Я не верил во все это! – кричит Владлен. В его голосе звучит обвинение. – И не верил бы, если б не ты! Ты меня заставил. Твой взгляд! О боже, этот твой взгляд! Я не знаю, как ты это делаешь, как ты так смотришь, прямо сквозь нашу кожу, что даже кости потрескивают! Твои глаза дали мне подсказку, что лучше бы мне подстраховаться. И все равно не вышло?

– Тебе попался не шарлатан, я, и правда, не мог тебя видеть, Карина узнала тебя сама. По поводу зажигалки я никому не рассказывал – ни Карине, ни Артему. Я ее выбросил, пусть они никогда не узнают. Я первый нашел ее после видения о смерти Джордана. Пришло оно поздно. Когда зажигалка оказалась у меня, я далеко не сразу смог понять, кто ее подкинул. Знал я только одно – Артем не убивал. Я бы это почувствовал сразу, ведь на нем защиты не было. В тот день в бильярде ты так и не вернул ему зажигалку, ты оставил ее на крыше, с которой упал Джордан, но я забрал ее раньше полиции, я своего ребенка не дам ни за что осудить, он и так глотнул дерьма.

– Одуреть! – говорит он, описывая Петра глазами, точно перед ним стоит нечто настолько же невероятное, как машина времени.

– И не говори. Магия – сила. Любовь тоже магия. Но не то, что делаешь ты. Это не любовь.

– Лучше бы мне от нее умереть тогда, еще в первом классе.

– Если ты умрешь от чего-то, то только от эгоизма. Ты помешался. И ты, Владлен, еще не знаешь, что такое плохо. Плохо – это когда ты своего ребенка хоронишь. А ты своего сам угробить решил. Это же твой сын! Ты его вырастил, чтобы потом вдруг испортить психику? А став мужчиной, он закроется в своем бункере, как мой Артем, куда будет запускать только друга, и то если повезет, если у него такой друг появится. Дружба – редкий дар. Не каждый день найдешь того, перед кем по-настоящему обнажишься, и при этом не будешь чувствовать себя уязвимым.

– Ммм. – Владлен стонет, точно у него на языке долька молочного шоколада. – Между Артемом и Славой любовь, я сразу заметил, очень красивая пара, им бы уехать в Париж и расписаться. Так почему же ты дал своему сыну закрыться в бункере?

– Да потому что, – понурился Петр, превозмогая свой стыд и вину, – сам был такой же пацан, как ты сейчас.

На стульчике шевелится Сергей.

– Понравилось притворяться, засранец? – шипит на него отец. – Почувствовал себя в безопасности?

– Петя, я боюсь. – Повернув голову, говорит Сергей. – Он тебя сейчас убьет, как Рому.

– Не бойся, Рома жив. И будет жить. Мы с тобой – тоже. Все хорошо! – убеждает Петр, и оценивает обстановку. – Давайте на чистоту. Убийство Джордана на тебя, Владлен, уже не повесить, поздно. Но. Тебе может хорошо влететь за Карину. А вот за что тебе влетит по-любому, так это за Рому и Сережу. Потому что полиция поймает тебя с поличным. Ты себя выдаешь сам, понимаешь? А теперь не шевелись. Подойдешь – вырублю. Полиция на подходе. Так что без глупостей. – Он делает шаг к розетке, чтобы извлечь вилку с проводом от электрических щипцов для волос. Ведь очевидно, что на это уйдет всего секунда, а чтобы успокоить тощего гнома, вроде Владлена, уйдет только один его удар.