Текст книги "Черное сердце"

Глава 18

Когда Артем возвращается на порог квартиры Славы, на нем бледно-серая маска вместо лица. Логвин удивляется и спрашивает, чем он так раздавлен, но Артем плюс ко всему проглотил язык. А место, где он потерял блеск своих глаз, не найти теперь даже с картой и компасом. Слава ни-ког-да его не видел таким тихим, одиноким, пристыженным и утратившим весь смысл своего бытия. Видимо, так выглядит некогда блестящий врач, которому вдруг сказали, что его лечение никому не помогает. У Артема не осталось никаких слов после того, что он увидел, и после того, что ему наговорил отец. Он хочет рассказать Славе обо всем: о том, что никак не может разлюбить Карину, хотя сильно хочет, никак не может простить папу и помириться с ним, и смириться с тем, что тот его ненавидит, а особенно после того, что Артем сделал ему самое ужасное, что только можно было сделать, и не знает, как вернуть все назад. Вместо этого он несколько минут сидит в гостиной, спрятался и притаился, как в окопе, склонив и зажав между ладонями голову, а воспаленная душа горит так, что к груди в пору приложить лед. Слава, который дал ему несколько минут «отойти», садится рядом и кладет руку ему на лопатку.

– Ну что, готов говорить?

Голос успокоительный и теплый. Славкин голос. Артем хлюпает носом, рассматривая дурацкие, цветастые носки на ногах Логвина, которые не надел бы даже в гроб. Не даже, а особенно. Ведь гробу-то люди спят вечно. Артем не хотел бы, чтоб на нем вечно были надеты такие носки, желтые с разноцветными квадратиками.

Логвин, я впервые в жизни чувствую себя ничтожеством и никак не могу поменять точку зрения, – думает он, а вместо этого говорит:

– Что за дебильные на тебе носья?

– Зато никто не украдет. – Машет Слава на свои носки. – Так что случилось? Прекращай сопли разводить, подвал затопишь. Ты ведь не такой. Совершенно не такой. Ты веселый. Не закисай, это не отражает твой внутренний мир. По крайней мере, общую картину твоего внутреннего мира. Я ведь знаю, какой ты настоящий. У тебя солнце светит из души, и эти лучи согревают насквозь.

– Хм. А я считал, что у меня вовсе нет души. И что вместо нее там змеиное гнездо. А вместо сердца – гнилая капуста.

– Нет. – Есть что-то по-настоящему душевное и любящее в этом Славкином «нет», поскольку внутреннее солнце Артема сразу расщепляет все облака. – Нет, дружище. Ты пытаешься скрыть свое доброе сердце и иногда у тебя это слишком хорошо получается. Но сердце-то злее не становится.

– Кто знает, возможно, я навсегда изменился. Больше всего хочу вернуться в себя.

– Что случилось? – требует Слава.

Артем проводит руками по своим коротким каштановым волосам, делая глубокий вдох. Он смотрит перед собой, увидев нечто ничем не лучше дурацких носков: пустоту жизни, но комплименты от друга придают ему сил.

– Пустяки. Папа обвинил меня в смерти Вадима и мамы.

– Не может быть. Петр так не считает, он мог это сказать только в одном случае: если его сильно… – Слава делает паузу, будто его толкнули в бок. – Слушай, это как надо разозлить твоего отца, чтоб он с цепи сорвался?

– Только так, как я это умею. Могу даже ударить. Ты бы смог ударить маму?

Слава снисходит до нервного смешка, но потом ошеломляется, понимая, что вопрос вполне серьезен.

– Не знаю, до чего мне нужно переродиться, чтобы сделать такое; какая нужна мотивация? Я не такой человек и я не понимаю тебя. Как можно кого-то ударить? Особенно родного: маму, любимую девушку, друга. Я – нет. Даже в ответ. Ну, не могу я! А ты – легко. Иногда получаешь удовольствие, что меня еще сильнее удивляет. В три годика я нечаянно раздавил бабочку и знаешь, что сделал? Заплакал. Столько лет прошло, а я помню этот момент.

– Бедная бабочка! – нервно разведя руками, орет Артем с сарказмом. – А то, что меня раздавил отец – пустяки?!!

– Я не сказал, что это пустяки. Но ты говоришь так, будто отношения с папой не подлежат восстановлению. Почему?

– Не знаю. Родители уделяли Вадиму больше внимания, чем мне. Он преуспевал во всех делах. Я, увидев это, решил поднажать, начал обходить брата, где только можно: научился лучше рисовать, научился быстрее бегать, быстрее решать математику и красивее писать сочинения. Но эффект оказался обратным. Став во всем выше него на голову, я понял, что Вадик начал дуться и родители принялись возмущаться, что я его обижаю. Как же, это ведь ангел-Вадик, он должен быть лучше меня! Возможно, именно в тот момент я решил, что смогу добиться своего с помощью драки? Во мне вскипела ярость и я сказал себе, что сделаю все и даже больше, чтобы всех переплюнуть. Назло! Так же и сегодня. Я пришел домой, застал их, и потерял контроль. Язык сам заработал, я даже не помню, что говорил, но это было что-то страшное, самое страшное, что можно сказать папе. Папа ответил тем же. У меня никогда раньше не было и мысли, что буду соревноваться за девушку с мужчиной преклонного возраста – тем более с отцом своим!

– Ну, твой батя на редкость сексуально выглядит для своих лет и мыслит на удивление современно, а не так, как большинство мужчин его возраста. Почему для тебя так важно быть лучшим и самым любимым всеми? Ты не сможешь понравиться каждому, сколько ни прикладывай сил. Я не знаю, кто тебя сегодня начал ненавидеть, но это не я. Мне сложно себе представить друга лучше, чем ты. Что делали Карина с Петром? Целовались?

– Он ей массаж делал. – Отвечает Артем спокойнее, чем ожидал. Буря внутри него после слов друга притихла.

Слава едва не слетает с края земли, так хохочет.

– И что с того? Когда у меня болела спина, я тоже ходил на массаж к врачу.

– Слава, она развалилась перед этим врачом в одних трусах!

– А я – без трусов! – выпаливает Слава, и Артем смотрит на него косо. Весьма косо. И весьма не так начинает думать о нем, судя по тому, как морщится его нос. Кроме того, Слава понимает, что как-то слишком радостно и слишком громко об этом заорал, так, что услышали даже птицы на крыше. – Забыл дома надеть! – спешит оправдаться он, чуть тише, надеясь, что друг не задастся вопросом, забывал ли он их надевать каждый день или такое было только раз.

– Это не важно! Господи, не будь ты таким простым, не будь таким лохом. Ты вообще не соображаешь, что между мужчиной и женщиной случается такая вещь, как химия? О чем это я? Для тебя химия – это только учебная дисциплина.

Слава загадочно прочищает горло и смущается своих следующих слов заранее:

– Что ж. В таком случае, не хочу тебя расстраивать, дружище, но батя тебя заткнул за пояс.

– Почему? – Артем пугается этого как самого ужасного поражения своей жизни, о котором и думать не хотел.

– Не обижайся, но чтоб сделать женщине больно, необязательно прилагать много усилий. Обидеть человека просто. Сила есть, ума не надо. Вот у тебя есть сила и паскудный язык, а ум к этому не прилагается. Да ладно, это не конец света! – торопливо добавляет Слава, отшатнувшись от Артемова взгляда. – Так чо по поводу их отношений? Что такого произошло? Их тянет друг к другу.

– Чо произошло? – передразнивает Артем, кривляясь и брызгая слюной Славе в лицо. – Проклятье! Лучше б я ее до смерти замучил! – психует он своим настоящим голосом.

– Не бесись. – Друг нервно вытирается. – Отстань ты от Карины. Да, она звезда, но она такая же, как мы. Из любого из нас можно «сделать». Гример, свет, фотошоп, стилист… Мы оба играем на гитаре. Нас за пять минут можно превратить…

– Слушай, не обижайся, когда я называю тебя полудурком. Чтоб тебя превратить в звезду, понадобится вагон стилистов! Посмотри на свой имидж в зеркало! Если кто на тебя и оглядывается, так это от ужаса!

– Зато никто не изнасилует! – отбивается Слава очередной своей глупостью. Шокированные глаза Артема подсказывают ему, что глупость превзошла все остальные. Он делает вывод, что пора заткнуть себе пасть одним из своих дурацких носков. Помалкивающее недоразумение не так сильно привлекает внимание, как недоразумение говорящее.

– Это точно. Я бы никогда не стал спать с человеком, который носит такие носки.

– Да нормальные носки, ты сначала посмотри на мои дурацкие трусы! – воодушевляется Слава, хватаясь за резинку своих старых-престарых трико.

– Я тебе верю, Логвин! – пугается Артем, не позволяя ему снять штаны.

– Упс. Молодец, что поверил. Никаких трусов на мне нет. – Заглянув под резинку, замечает Слава, но в лицо Артема после глупости смотреть не решается на этот раз.

Хорошо, что друг продолжает глаголить о Карине:

– И мне плевать, что там Карина делает на сцене! Я вообще не перевариваю эту бешеную музыку.

– Утихни. Страсть без души проходит быстро – и не заметишь.

– Откуда можно знать, что это?

– Со временем поймешь. Можно и сейчас, в принципе. Любовь – это когда оба видите друг в друге часть своей души. И когда вы это узнаете, ваши души сплетаются в одну. Только потом – сплетаются тела. Это вовсе не страсть и это не проходит. Это произошло с Кариной и Петром. Но не у тебя с ней.

– Как красиво. Иди, Слава, почитай еще немного. – Ерничает Артем, хотя дыхание Славы говорит о том, что ему подобное известно вовсе не по книгам. Он начинает нервно крутить на пальце череп. – Ты что, тоже экстрасенс? Чем ты занимаешься в свободное время? Ты что, предсказываешь будущее?

– Даю хорошую установку. Тебе лично. Я хочу, чтоб ты был счастлив.

– Счастлив? Мой отец утер мне нос! Почему?

– Всегда найдется где-то в мире тот, кто будет лучше! Что ты думаешь, один такой, кому нос утерли? Это все не имеет…

– Только не мне! Чем я хуже него? Я ведь молодой! – продолжает выступать Артем, что повлекло за собой тугую боль слева в груди. Он сразу хватается за это место и замирает. Дыхалку перекрывает. Это было уже не только душевное переживание. С его телом что-то пошло не так. В груди так дергает, словно он проглотил камень с острыми углами.

– Что, болит сердце? Дыши. Дыши носом, чтоб кислород в мозг попадал!

– Сейчас… отпустит. Сейчас. Уже лучше, все. Логвин, не говори мне, как правильно дышать. Я – тут врач. Какой же ты туповатый!

– Ты не лучше. Играешь с огнем. С жизнью. Конечно, их ведь у нас девять, как у котов. Черт. Ты сделаешь, наконец, УЗИ? Долго идти, на этаж ниже собственного кабинета! А кардиолог и того ближе, прямо через стенку. Ты… настолько уверен в себе, что считаешь себя не только милашкой, на которого все западают, но еще думаешь, что бессмертный. Тебя… настолько заносит, что ты… даже не замечаешь, насколько заносит.

– Спасибо, но я не задираю нос на такую высоту, как считает Карина. Я прекрасно понимаю, что обычный, как все.

– Угу, угу. – Мычит Слава, закатив глаза. Так нагло ему еще никто не врал. Артем никакой не обычный. Но что самое страшное – он понимает это и хвастается.

– При этом я просто… не хочу знать, от чего умру. Какая к черту разница?

– А вдруг там недостаточность, как у мамы? Это по наследству ведь передается в два счета.

– Значит, я этого заслужил. Ну и черт со мной. «До свидания, черт с тобой», споешь у меня на могиле. – Артем медленно поднимается. – Это хорошо, что умру. Я боюсь постареть. Нет гарантии, что буду выглядеть в пятьдесят так же хорошо, как папа.

– Да тебе и сейчас не дать тридцати, чего ты паришься? – поддерживает Слава, идя за ним хвостиком, в кухню.

– А сколько мне можно дать?

– Пожизненно.

– А-ха-ха. – Артем язвительно изображает смех, оставляя лицо невыразительным. – Тебе хорошо не париться – и двадцати пяти еще нет. Давай приготовим что-нибудь, хочу есть. И я это… что хотел сказать. – Он останавливается у холодильника и смотрит на друга через плечо. То, что он хочет произнести, явно должно стать «гвоздем» этого разговора: – Думаю, ты со мной согласишься. Будет всем намного лучше, если я, наконец-то, сдохну.

Слава таращится, плюхаясь на табурет у стены. Конечно, Артем не совершит суицид, но и сама мысль о том, что он может оставить его одного, подстрекает Славу съездить ему по носу кулаком. Если он дотянется, конечно. В прыжке. Со стола.

– Почему ты думаешь только о себе? А как папа? Он в порыве наговорил, не со зла. Вы с ним обязательно еще помиритесь! Время уносит все. Это останется в прошлом! Остановись. Дай ты им воздуха. Не надо предавать отца. Даже ради девушки. Даже ради такой, как Карина. Страсть пройдет, а папа на всю жизнь запомнит. Любая девушка может испариться и никогда не вернуться, а батя навсегда останется для тебя тем, кто он есть. – Артем, доставая пачку спагетти и американские сосиски, на мгновение выпрямляется, чтоб посмотреть на друга оценить его умственные показатели. – Предположим, – продолжает Слава, – все выйдет по-твоему, и Карина будет с тобой. Как ты будешь жить с ней, зная, что построил счастье на горе отца? Ты сможешь с ним общаться после этого? Да ты его потеряешь. Этого не стоит ни одна девушка. Поверь мне. Даже если сейчас тебе кажется иначе.

– Чай будешь? – спрашивает Артем, хозяйничая на кухне, как у себя дома. Между ними это с первой встречи стало чем-то само собой разумеющимся, вести себя как дома в гостях у друга, и Слава не может припомнить, чтобы с другими друзьями у него когда-либо было так же. – Кстати, я ночую сегодня у тебя.

– Я заметил. – Слава выгибает брови и глубоко продумывает одну мысль. – Знаешь, мне ведь тоже не везет с девчонками. Я давно ни с кем не встречался.

– По тебе видно. А зачем ты так?

– Надоело. Они все на одно лицо. Шалавы. А ведь я им цветы и шоколадки покупал.

– Что ты! Этого мало, им нужны колечки и машинки. Хотя бы «BMW» на худой конец.

– Угу, щас. Нет, такие отношения не хочу. Только с любовью. А любовь – это подарок. Помнишь? Мне Бог не подарил. Однажды он преподнес мне… – Слава морщится то ли от головной боли, то ли от отчаяния, – кое-что неожиданное.

– Это что же?

– Ну… неожиданное. А мне бы девочку не гулящую, а хорошую – такую, как я.

– Ты прав, черт возьми, девочка ты хорошая! Шучу. Ты мне впервые о своей личной жизни рассказываешь, кстати. – Лукаво ухмыляется Артем. – Интересно, что тебя заставило? Это что-то новенькое. И кстати, расскажешь ты, наконец, чего челку оттяпал себе?

– Ммм, об этом я пока не готов говорить.

– Слав, ты интригуешь меня покруче детективного фильма. Серьезно. Откройся мне, пожалуйста. Так нечестно, ведь я все рассказываю о себе.

– И я только из вежливости не затыкаю уши. По крайней мере, за эти три года я научился не краснеть. От таких подробностей.

– А еще благодаря мне ты об этом деле узнал все и даже больше. – Артем подает на стол чай, вернув себе и красивое лицо, и добрую улыбку. А еще он снова заваривает особенный чай, от которого нельзя отказаться. – Только не все применял на практике.

– Откуда знать, если я не рассказываю? – теперь лицо Логвина горит так, словно он его умыл в остром кетчупе.

– Так начинай.

– Но давай сразу договоримся, что рассказывать я не стану в том же стиле, что и ты.

– Я не понимаю, чего стесняться и скрывать? Лично мне плевать, если меня не поймут. Я не из тех, кто вымаливает понимание, я просто беру все, что мне предлагает жизнь. Чем я занимаюсь в свободное время? Бываю собой.

– А на работе ты – это не ты?

– Там я просто врач. Вне больницы я становлюсь по-настоящему собой.

– Тебе везет, что без комплексов. – В голосе Славы звучит глубокий смысл, правда возбужденный собственной семейной трагедией Артем его не улавливает. Да, ему стало легче, но суть проблемы пока не решилась. – Я однажды по некоторым причинам сбежал от отношений. – Решается он, понимая, что намеков, метафор и даже штампов его друг сейчас на русский не переведет.

– Почему? Она была из отряда таких, как я? А, она ведь была гулящая. Бог преподнес тебе «кое-что неожиданное». Это объясняет твое поведение зимой. Ты увидел в Интернете ее фото с другим парнем?

– Возможно.

– Можно мне – посмотреть?

Слава молча качает головой. Нет.

– Ммм, ну ладно, не страдай, зато у тебя есть я. А у меня ты. Подумаешь, попалась дрянь. Обычное дело! Ты любил ее?

– Да, – голос Славы звучит из тысяч верст, прорываясь сквозь обломки счастья. – Я любил.

И люблю.

Тут глубина всей боли этого ответа, наконец, достигает сознания Артема и едва не сбивает его с ног своей правдивостью и силой, он даже отодвигает от себя чашку, принимаясь размышлять о прошлом Славы. Сейчас в его лице отражается другая жизнь, неизвестная Артему ни под одним углом света. Есть ли что-то, разрывающее его друга на куски? И почему он не расскажет об этом? Чем сильнее чувство, тем глубже мы его прячем? К тому же произнесенная в прошедшем времени фраза «я любил» вовсе не звучит как событие прошедшее.

– Хорошо, допустим, любил. В прошлом. Скажи, почему ты до сих пор один?

– Ладно… – Слава долго подбирает слова. В результате они складываются не прозой, а рифмой: – Хочу я ласки и любви, кругом шалавы, блин, одни. Артем, я, наверное, все-таки, не хочу об этом говорить. Не переживай. Серьезно. Уже не важно.

– Сам-то не переживай, встретишь. Надо вылезать почаще из своей комнаты. Пошли в клуб. Только не в «Плазму». В какой-нибудь плохой, очень плохой клуб. Где развитие всех отношений происходит прямо на сцене!

– Сдурел? – отзывается Слава, удивляясь логике Артема сначала пожелать ему встретить хорошую девушку и тут же пригласить в «плохой, ну очень плохой клуб». – Я хочу в кровати под одеялом отлежаться, а не на сцене под черт знает кем. Завтра на работу. У тебя обычный понедельник, а у меня понедельник после отпуска! Ты хоть представляешь, какой это ужас? Откуда в тебе столько энергии, где ты ее берешь? Мне прямо стыдно становится, когда думаю о твоих физических возможностях.

– Ну давай, зануда. Просто выпьем, покурим и вернемся. Ладно, пойду на компромисс, в плохой клуб на съем не поедем. Поехали в хороший клуб, в твой любимый «Рок-прицел», где крутят только бессмертную музыку. Никакого клубняка! Конкретный клуб! Кальян покурим, выпьем! Девок пообнимаем! С утра в Интернете засветимся!

– Или проснемся в участке. Курево, пойло и рок у меня есть дома. Сегодня ночью ты был с классной девушкой. Каких еще тебе не хватает ощущений? Тебе тридцать, забей голову женитьбой и детьми.

– Ну нет, эти ощущения даже для меня – слишком.

Постепенно выскользнув из объятий сна, Карина не может больше лежать ни минуты, понимая, что сообщение Пети было прочитано ею еще вчера, да только все пережитые эмоции так валили ее с ног, что она не смогла сопротивляться Морфию и не нашла в себе силы перейти из одного подъезда в другой повидаться с Сергеем. За ночь боль в мышцах прошла окончательно, помимо всего сон ее был так прекрасен! Прекрасен тем, что ей вообще ничего не снилось. Когда ей снится Джордан, сна Карине недостаточно, и она просыпается в луже слез, но этой ночью высший разум над ней сжалился.

Во дворе она обнаруживает машину Равича. Значит, Рома тоже в гостях у Владлена. По крайней мере, они все дома. Карина обсматривает себя, свой летний розовый сарафан, волны волос, падающие к талии, и белые балетки на ногах. Хорошо, что она достойно выглядит. Друзья будут рады увидеть ее такой. Не рок-звездой с воспалением эмоций, а эдакой девочкой в розовом без макияжа.

Двери ей открывает Владлен с улыбкой на лице. Карина обнимает его, погружаясь в комфортные объятия. Не было и единой мысли о предупреждении Пети: Владлену есть, что скрывать.

– Ты прекрасно выглядишь, – на одном дыхании говорит друг.

– Спасибо, – скупо кивает она, но когда в прихожую вбегает Сергей, ее губы растягиваются в широкой улыбке, а сердце топит нежность.

– Карина! – в радостях кричит мальчик и душит ее своими объятиями, когда она бросает сумку и опускается на колени.

– Сережка, – Карина берет в руки его лицо. – Ты быстро меняешься. Становишься все красивее и взрослее.

Владлен смотрит на них, умиляясь. В гостиной Рома поднимается из-за стола, чтобы поприветствовать и обнять Карину, а затем они четверо пьют чай.

– Сергей, дай Карине спокойно поесть торт, не липни к ней. – Делает замечание Владлен, но она не хочет, чтобы мальчик переставал к ней прикасаться. У нее никогда не будет детей. Сережа – единственный ребенок, который у нее есть, и у него больше нет мамы. Карина любит его. Всегда любила. Он сидит рядом. Они оба счастливы. И это вкуснее торта.

– Что делала на выходных? – ухмыльнувшись, спрашивает Рома, выдергивая ее из беззаботного наслаждения моментом, и даже не пытается сдуть со своего лица плутоватость.

– Да ничего. Вечером я работаю. Знакомые рокеры, однокурсники Джордана по музыкальному факультативу, попросили меня одного парня в группе подменить.

– Значит, сегодня ты у нас гитарист?

– Да. А выходные прошли… мм… так, скучно.

– Это отражается на твоей шейке. – Рома подмигивает.

Взгляд Владлена сразу врезается в Карину, причем она ощущает это физически, а Сережа, сидящий рядом, первее отца находит интересные «улики» на ее шее.

– О, автограф от любовника! – кричит он, хлопнув в ладоши. – Вот, – Сергей указывает пальчиком, – и вот! О, и вот! Ого! Весело было!

– Сергей! – шипит Карина. Она чувствует, как вокруг них заканчивается воздух. Это мрачный взгляд Владлена пересушивает кислород.

– Ты где опять выражений набрался, парень? Сразу видно, с Родионом погулял. – Говорит Рома.

– Да, это так. Я вчера у дяди Родиона точно такой же нашел засос, только он был ярче. Он сказал, это автограф от нового пацана.

– Ужас. Опять у него новый мальчик, слышь. Владлен? – Рома тыкает пальцем в ничего не видящего кроме Карины Владлена. – Перес! Ты оглох?

– Нет. А чего удивляться, это ведь Родька. Карина, с кем ты зажигала? С Дорониным?

Карина кладет ложку и опирается о стол локтями. В ней просыпается сумасбродный задор, как тогда в кафе, где она шлепнула того слащавого официанта.

– С которым из них? – она таинственно моргает ресницами, длинными и густыми даже без нанесенной на них туши. Владлен возмущенно выгибает черные брови, словно перед ним его жена, не пытающаяся скрыть суть измены. Карина чувствует себя подсудимой под его взглядом. Хохочет один Ромка.

– Ничего себе! Это ты нам скажи. С папой или с сыночком?

– Сережа, идем, поиграем к тебе в комнату. – Карина поднимается, бросив салфетку. – А вы тут пока можете сплетнями позаниматься, как все порядочные репортеры.

– Ты обиделась? Мы твои друзья! И мы спросили просто. Я это, – Рома задумывается над ответом, малость в нем сомневаясь, – наоборот рад, что ты в себе.

– Да как сказать. Пошли. – Карина принимает руку, которую ей протягивает Сергей.

Она на секунду останавливается в коридоре и смотрит на свою копию в зеркальном мире. Синячки на шее поменяли свой темно-синий цвет на желтый. К вечеру их совсем не останется, но из-за вчерашней ссоры, по словам Пети, заживление значительно замедлило свой ход.

Вскоре они с мальчиком укрываются в детской комнате.

Карина садится на толстый мягкий коврик в углу комнаты, откидывает голову на стену и закрывает глаза. Ей не хочется возвращаться домой. Не хочется возвращаться из этого состояния, такой покой объял ее в комнате вместе с ручками подрастающего Сережи, который почти-почти уже догоняет ее по росту. Что бы придумать? Как раскусить его отца, или наоборот убедиться, что он не убийца? Что искать, и главное где?

– Карина, ты устала?

Она поднимает веки и видит узковатые черные глаза крестника.

– Немного. – Она смотрит в эти глаза, как в глаза Владлена, только невинные, отодвигает со лба челку, как у Владлена и видит те же самые брови, что у Владлена. И такую же улыбку видит, только ясную. Сергей смотрит на нее любя, а не осуждая – вот и все, что различает их с отцом в данный момент. Только для крестного сына Карина остается лучшей, для всех остальных уже, наверное, подстилка. Что самое интересное, она считает себя достойной подобного мнения, до сих пор не прощая себе податливости к чарам Артема. После свидания с ним осталось только одно впечатление: как будто она повелась всеобщему ажиотажу, пошла смотреть самый разрекламированный фильм или прочла книгу из-за комплиментов на обложке. Может на деле Артем оказался и интересным парнем, да только он был не ее парнем. Эта книга красиво написана, но она не для нее. Этот фильм отлично снят, но Карина вернулась после него с головной болью. Не зная Петра, она бы давно забыла об Артеме и о том, в кого он ее превратил. Но она думала и думала о том, что могла бы провести ночь намного лучше, если бы осталась с Петей. Представляла, с каким осуждением на нее смотрит Джордан, потому что даже он рассматривал Петра самой подходящей кандидатурой к ней в мужья.

Но Сергей не смотрит на нее так, словно хочет проводить к виселице. Из глубин его детских глаз проскальзывает нечто еще больше любви и схожести с Владленом – Карина присматривается и в душевности его взгляда видит смотрящую ей в ответ Алису. Иногда ей хочется поговорить с женщиной, но кроме Алисы в ее жизни подруг нет, и не будет. Она окружена парнями с самого детства, и порой ей начинает казаться, что каждый из них в любой момент может навсегда испортить дружбу, просто дав понять, что хочет ее попробовать. Ничего этого не было, пока был жив Джордан.

Кто же из них преодолел его, как расстояние, открыв себе возможность дотянуться до меня?

– Во что мы будем играть? А может, лучше споем? – предлагает Сергей.

– Эй, нет. Давай поиграем. В кладоискателей. Как тебе?

– Давай. У меня в комнате много интересных вещей.

Карина щурится.

– Интересно, и в комнате твоего папочки – тоже?

– А что, мы хотим обыскивать комнату папы? – светится мальчик. Намечается что-то более занимательное, чем он предполагал.

– Это ведь интересней. – Подстрекает Карина в завлекающей манере.

– Классно. А что будет, если папа узнает?

– Цель игры состоит в том, чтоб папа не узнал, иначе крышка.

– Круто. А что надо искать?

– Сокровища. Это должно быть что-то ценное, то, что папа прячет от посторонних глаз.

– Папа недавно перетащил шкаф с секретной секцией из гостиной в свою спальню.

У Карины засосало под ложечкой. Алиса рассказывала ей про странный шкаф – Владлен говорил, что он не открывается. Так ли это?

– Продолжай. Ты видел, что папа там хранит?

Тебя найдут потерянные вещи. Сходи в гости к Сереже. – Воспламенилось в памяти сообщение Петра.

– Нет. Папа говорит, что от него нет ключа. Но это не так. Я сам видел, он прячет его в гостиной. В картине, около которой раньше стоял шкаф.

Следовательно, Владлен прячет свои сокровища уже много лет, а когда не стало Алисы, он подтащил шкаф поближе к руке – ведь от жены больше нечего скрывать, она умерла. Грудная клетка Карины раскололась надвое. Она мечтала найти злодея, но не в друге детства. Часто она повторяла себе и другим, что ее друзья – самые лучшие. Никогда нельзя хвастаться! И быть на все сто уверенной в человеке, даже если он рядом с пеленок. Только такие, как Петр, видят людей насквозь!

– Так, нужен ключ. Достань его. Владлен с Ромой не должны знать.

– Они скоро выйдут на балкон курить. И тогда я достану ключ.

– Хорошо. Иди сюда. – Карина обняла Сергея, чтобы еще на одно мгновение почувствовать себя в безопасности.

Пока Рома и Владлен курят, увлеченно обсуждая будущий матч по футболу и каких-то баб, Сережа на цыпочках бежит за ключом. Ключ оказывается на том же месте, за рамой пейзажа с задней стороны. Под видом игры Карина пробирается с мальчиком в спальню, и они раскрывают потайную дверь шкафа, увешанного фотографиями Алисы, Владлена и Сережи. Оказывается, то была дымовая завеса, скрывающая дверь в душу Владлена. А в душе у него живет Карина. Она понимает это, как только с шоком обнаруживает в шкафу целую кипу своих фотографий. Ими заклеено все свободное шкафное пространство, а те, которые уже некуда клеить, просто лежат в аккуратной стопочке.

– Боже. Боже. – Шепчет, схватившись за голову, Карина. Изнутри у нее пробивается страшный крик, но рядом стоит Сережа, и для него это только игра, поэтому она даже стона себе не позволяет.

– Ого, у него твои фотки из прессы. – Замечает мальчик. – Мама собирала, наверное.

– Да. Точно. – Кивает Карина, изо всех сил сохранив невозмутимый вид. Но это делал Владлен, а не Алиса. Здесь есть снимки из свежих и старых интервью и фотосессий. Владлен занимается этим много лет.

Говорят, друзья проверяются временем. Ничем они не проверяются!

Карина оглядывается на какой-то шум, опасаясь появления Владлена. Она просит Сережу постоять на шухере, и снимает на камеру мобильного телефона содержимое шкафа. Вглядевшись вглубь, Карина находит свои вещи, свои родные вещи, которые теряла в разное время: веер, шарф, духи, часы, заколка, платок, кольцо, старый мобильник, кожаный браслет. По мере того, сколько вещей она достает из шкафа, ее сердце отдается все более тяжелыми и громкими ударами, как будто кто-то отбивает барабанную дробь. Владлен болен. Сильна ли в таких случаях медицина, знает один черт из тысячи, когда Владлен уже совершил такие преступления и втянулся в эту игру, растянутую на года. Хронический маньяк! Известны ли такие запущенные случаи Петру?

Осталось доказать его причастность к убийству. Что доказывают эти вещи? Только то, что он коллекционер и воришка. Этого мало. И тут Карине на глаза попадается стопка фотографий сантиметра три толщиной, напечатанных лазерным принтером. Она считала, молния больше не ударит ей сегодня в голову. Но самый мощный удар был впереди. На фотографиях она видит себя. В разное время, в разных местах. Карина не помнит, где это она, поскольку снимки очень старые. Она запомнила только один день. День, когда была беременна в последний раз в своей жизни. В тот самый страшный день. Она переходит на изображении дорогу. Снято прямо из машины справа от нее! Справа, от места удара. Капот машины попал в кадр. Черный капот монстра по имени «Паджеро».

Земля проваливается под Кариной, а ноги ее по ощущению не крепче березовой ветки. Фотографии дрожат в ее руках от сотрясающего ее изнутри землетрясения. Владлен решил запечатлеть ее за мгновение до наезда? Вроде идеи для коллажа «до и после»? Ведь на следующем снимке она валяется на дороге, рядом толпятся люди и Джордан стоит на коленях. Такой снимок здесь единственный. И его хватило в единственном экземпляре, чтобы у нее разорвалось сердце. Где Владлен спрятал машину и как незаметным вернулся на место аварии ради этой фотографии? Он пошел ради этого снимка на риск быть замеченным. Несмотря на все желание сбежать с этой планеты, Карину пригвождает к месту. Она пытается действовать хладнокровно внешне, сдержав тошноту. Снимает на камеру смартфона фотографии. Потом приходится все складывать на место, распределив максимально точно – как было. У нее достаточно улик и доказательств. Она нашла его. Только вместо долгожданного облегчения стало намного хуже. Настолько хуже, что жизнь еще раз раскалывается на «до» и «после». Как в детской страшилке – чем дальше, тем страшнее.