Текст книги "Черное сердце"

– Не понимаю, о чем ты. Ладно-ладно. Я уже догадался, что Каринка живет с твоим папиком. Только вот адрес мне неизвестен. А мобильник она не берет. Наверное, в черный список добавила меня.

– Это ты ее здорово чем-то спугнул.

Владлен щурится, прозревая недочет в своем проекте. Эти парни наверняка знают его лучше, чем надо, но не понятно, откуда, если только поганый Джордан не вернулся с того света, чтобы сообщить им, как все произошло на крыше.

Артем смотрит на Славу. У друга складочка между бровей. Мимикой лица он молит его о молчании, не взболтнуть ничего лишнего, иначе им всем по очереди крышка. Артем телепатически передает ему сообщение, что все будет в порядке.

– Мой сын сказал, – принимается говорить Владлен, жуя эти слова, как протухший лимон, – ему ничего неизвестно, но я точно уверен, что он всю эту неделю гасился не только с Кариной. Я видел в ее машине Петра, когда она забрала Серегу гулять. Передайте своей подружке, что если она опять поведет моего ребенка на гулянку с другим мужиком, этому мужику останется одна-единственная дорога. – Палец его при этих словах, как и взгляд, указывает предположительно на тот свет.

– Я тебе ноги переломаю за отца.

– Хах! Уверен, доктор знает, как это правильно сделать. – Владлен крадет у Славы еще немного поп-корна. – Хотя ты-то у нас любишь… пальчики в баб совать. Я совсем забыл. Уматная профессия. Тебе нравится? Это возбуждает.

– Ты думаешь, ко мне одни красавицы приходят? – поддерживает тему Артем, не краснея.

– Но ведь тебе же это нравится. Значит, говоришь, Карина встречается с папочкой. Я-то думал, мой сын будет жить со мной и Кариной, а она его уводит подговаривать против меня, вместе с долбанутым экстрасенсом. Что они там колдуют за моей спиной? Да и, кстати, он с ней уже спит или только собирается?

– Мы сильно похожи на любопытных бабок?

– Весьма, доктор!

– Чего нервничаешь: есть, что прятать?

– Вы сначала это найдите. А потом пугайте. – Здесь Владлен позволяет себе некоторую вольность, говоря: – Как бы только поздно не было! – а затем поднимается, как в замедленной съемке. Он секунду с усмешкой глазеет на вспотевшего Славу, точно питается его страхом, а затем, наконец-то, покидает кинотеатр, давая ему возможность снова задышать.

– Черт возьми. – Выдувает из себя Слава, вытирая лицо. – Черт возьми. – Он пережил удушье после общения с засранцем, который хочет от жизни всего ничего: власть над миром и Карину. – Черт… возьми!

Артем хотел бы, чтоб Логвин прекратил миллион раз повторять это свое «черт возьми», а также перестал дрожать, как осенний лист.

– Слава, успокойся.

– Не могу. Не могу! Посмотри на меня! – он показывает трясущиеся руки. – Блин, больше никогда не приглашай меня в кинотеатр, куда захаживают убийцы!

– Говори тише. Надо звонить Карине. Где загулял этот следователь? И кстати, Слава…

– Чего?

– Прости за все, что ляпнул не к месту. Я не головой подумал.

– Ты не подумал ничем. Но раз извинился – прощаю. А чего вдруг ты извинился?

– Ни в чем не желаю быть похожим на последнюю сволочь. – Признается Артем, не скрывая своего ужаса, чтобы Слава не почувствовал себя единственным, кто пережил трепанацию мозга за одним столиком с гадом-фотографом.

Вскоре они решают перевести дух и отдыхать. Владлена здесь больше нет. После фильма друзья договариваются, что сегодня они едут ночевать к Логвину и не только затем, чтобы не стеснять Петра с Кариной, но и чтобы перестраховаться на тот случай, если гад-фотограф вздумает идти за ними в целях узнать адрес штаб-квартиры.

Глава 26

Когда последние отголоски дня меркнут за окном, Карина и Петр сидят на его разложенном мягком диване, глядя на яркий полумесяц, а полумесяц глядит на них в ответ, похожий на лукавую тонкую улыбку, потому что темное небо стало свидетелем всей их романтики. Свидетелем того, как после ванны они весело забежали в комнату и бесконечно целовались, после чего Петя отлучился всего на мгновение, чтобы принести в спальню фрукты и вино. Того, как они кормили и ласкали друг друга руками, сначала в халатах, потом без них. Потом Петя брал льдинку из бокала в рот и водил ею по ее телу, везде, где она реагирует сильнее всего. И как потом он в совершенстве проделывал те приемы, от которых Карина в экстазе, целовал так, что она испускала в него стоны, прикусывал, чтобы изгибалась ее спина… Все это они знали друг о друге и повторяли снова и снова и снова, пока не перевернулся месяц, пока на них сверху не посыпались миллиарды звезд, пока в голове Карины не заиграла такая великолепная партия, что ее невозможно воплотить в нотах.

Ночь прекрасна просто на редкость, но сегодняшний вечерний звонок Славы открыл в Карине клапан тревоги. Она в страхе рассказала Пете о том, что Владлен подозревает изъян в своем плане и открыл на нее нешуточную охоту. Ведь очевидно, что этот человек нисколечко не жаждет считаться с ее мнением, чувствами и пожеланиями. Они ему не важны. Но Петя уверен, что Владлен ее здесь не найдет. А уверенность Пети верна для нее на все двести процентов. Скорее бы вернулся следователь. Никто больше не хочет брать это дело, всем плевать.

Чуть позже Петя признается ей, что узнал кое-что о своих возможностях навсегда лишиться экстрасенсорной силы.

– Но это будет крайне опасно… – предупреждает он, и Карина всем телом резко переворачивается в постели, чтобы видеть его лицо.

– В таком случае я слышать об этом не желаю! – провозглашает она безо всяких условий.

– Но ты послушаешь.

– Нет! Я тебя не потеряю. Не потеряю!

– Шшш, – шепчет Петя, касаясь большим пальцем ее подбородка, так как Карина перешла на выкрики. – Мне надоело жить, зная, что будет завтра. Намного интереснее жить, вообще не зная, будет ли завтра. А у меня такое впечатление, что я иду по дороге жизни, не спеша, медленно-медленно, но все равно в курсе, где следующий поворот и что за ним. Даже в постели я точно знаю, чего ты хочешь. Виной тому не я, а эти силы. Так нечестно.

– Да мне все равно! И ты эти силы слишком возносишь. Вся сила в магии между нами. Кто же, как не ты виной всему, что происходит у меня внутри от… одного единственного прикосновения? От любого поцелуя? Ты сам для меня как дар. – Карина замолкает и превращается в завязанный шарик, до отказа заполненный водой, потому что сказала далеко не все.

– Мне важно, чтоб твоя душа открывалась мне сама.

– Моя душа открыта перед тобой.

– Изначально из-за того, что я такой. – Говорит Петя, словно «такой» значит прокаженный, проклятый или инфекционный. – Не хочу видеть насквозь. Скучнее жизни не придумать.

– Только не жалуйся. Только не после того, как Слава влюбился в девушку в инвалидном кресле. Уж она-то все бы отдала ради ног. Даже приняла этот дар. Кстати, ты что-нибудь видишь? О ней? – спрашивает Карина и Петр испускает такой тяжелый вздох, что ей не приходится уточнять вопрос.

– Она не поднимется на ноги, Карюша. Никогда.

– Ты бы смог помочь ей правильно это принять. Помнишь, как помог Джордану тогда…

– Мне необязательно вмешиваться. – Перебивает Петр, вернувшись в тот день прежде, чем Карина успевает сказать «ты бы смог». – Слава сделает эту работу качественней. Он теперь тоже наделен силой, он любит ее.

– Петя, я хочу дожить до нашей свадьбы и не овдоветь дважды. – Карина придвигается, еще теснее, так, что их губы почти соприкасаются, чтобы и эти слова дошли до него еще ближе вместе с ней. – Тебе кажется, что ты думаешь о нас? Нет. Только о себе. Ты влюбил меня в себя, сделал зависимой, и теперь хочешь покончить с собой? Ты хоть понимаешь, о чем ты думаешь? Не имеет значения, как ты меня познаешь. Мне просто нужно, чтобы билось твое сердце. – Она целует его до тех пор, пока все его мысли не начинают собираться только вокруг идеи жить дальше и быть с ней. Она смотрит в его глаза, а открытая улыбка Пети, такая же открытая, как ее душа, говорит ей о том, что он не будет искать ситуаций, которые могли бы убить его, и тогда Карина снова держит мир на своих ладонях. Теперь она шарик, воспаривший в небо. А потом она осмеливается на любопытство, поскольку все позади. – Петя, а что, по твоим предположениям, избавило бы тебя от дара?

– Удар током. – Отвечает он и мир выскальзывает из ее рук. – Точнее, не удар, а клиническая смерть в результате него. Наш дар отпадает за счет смерти, и если у экстрасенса из нашего клана нет сына, дар иссякнет. Но у меня есть Артем. – Вздыхает Петя. – Так что силам будет, где найти обитель. Что касается меня… то я смогу выжить, если успеют помочь, но могу остаться в коме настолько долго, что мой мозг, в конце концов, умрет, и ничего, даже чудо, не сможет вернуть меня обратно.

Глава 27

– Любая самая сложная ситуация имеет обыкновение разрешаться самым наилучшим образом, – шепчет Слава, лаская руку Инны между своих ладоней. Ее кисть теплая и расслабленная, а пальцы прохладные. До сих пор она не говорила ничего, молча принимала капельницу, но наконец-то позволила Славе прикоснуться к себе.

Долгое время его рука не чувствует ответного движения, но в конце концов ее пальчики шевелятся в его руках, и вместе с этим внутри у Славы шевелится нечто теплое, с чем он раньше не был знаком. Он настолько рад собственным чувствам, что его лицо похоже на раскрытую книгу на самой интересной странице. Он рад так, как если в волшебную предновогоднюю пору с неба сыплются хлопья снега. Рад, словно ему сообщили, что завтра он отправляется в отпуск или что дома на кровати его ждет гора лучшей современной литературы разных жанров.

Вместо этого он на коленях (ноги онемели, но он не обращает внимания), держит руку Инны и его счастье эквивалентно всем вышеперечисленным грезам.

Их руки вместе так долго, это примерно минут десять, хотя, кажется, всего секунду, что они превращаются в живой теплообменник – кожа и кровь согреваются, и даже нечто, некогда зарытое намного глубже, согревается. Слава уверен, это его душа, запутавшаяся в паутине.

– Тебе тяжело. – Добавляет он. – Но мы должны выстроить жизнь на этих условиях. Верь мне, это будет очень хорошая жизнь. Если ты дашь мне свой адрес, я буду приходить и помогать тебе заниматься.

Теперь он смотрит не на руки, а чуть выше, в лицо Инны и, воспарив от радости, замечает улыбку на ее губах. Легкую, как перышко, но это такой прорыв вперед!

– Чем заниматься? – спрашивает Инна. – Сексом?

Слава мастерит задумчивость, стараясь не психовать, хотя один глаз у него предательски дергается. Если б знала Инна обо всех его тайных мечтах, которые продолжаются даже во сне, а начинаются сразу, как только он открывает глаза в семь утра, чтобы скинуть себя с постели и начать из-под палки собираться на работу, если конечно ему на этой работе не предстоит делать процедуры ей!

– Ну не так сразу. Ну не знаю, как договоримся. – Ровным голосом отвечает он, как будто речь не идет о чем-то, что поднимает в его крови волны. Не о том, как сильно он этого хочет. Хочет прижать ее к себе, положить ладонь на ее пышную грудь, укусить ее губу, попробовать ее язык своим языком, запустить пальцы в ее волосы, уснуть с ней рядом, а потом проснуться опять.

– Еще никогда не занималась этим после аварии. Интересно, как теперь?

– Обсудим эти детали, когда будем спать в одной кровати. – Отвечает Слава, боязливо покосившись на закрытую дверь палаты. Двери в его душу напротив раскрыты настежь, а за ними пузырится счастье. Пусть слушают. Плевать, пусть знают все. Ничего не имеет значение так, как ее отзывчивость. Все, от чего его организм плавится от восторга, сконцентрировано здесь, в этой процедурке.

Инну забавят его раскрасневшиеся щеки, хотя виду она не подает, а просто продолжает разговор, выбрав тему намного хуже. Интересно, как он отреагирует на этот раз?

– Значит, говоришь, мы будем встречаться. – Она фыркает, примеряя на Славу роль своего бойфренда, как какой-нибудь необычный костюм. – И теперь вместо мамы на унитаз меня подсаживать будешь… ты?

– Медики относятся к таким вещам проще, чем ты думаешь. У тебя… – Слава не позволяет себе растеряться и протягивает руку, касается пальцами ее щеки, – такие красивые медовые глаза! Я таких глаз не видел много лет. – В ответ он не слышит ни звука, но Инна наклоняет голову в сторону его прикосновения, глаза ее плывут, и она тут же стряхивает с себя наслаждение, пугаясь тому, что показала Славе слишком многое. – Не больно? – спрашивает он, проверив изгиб ее локтя, где под крошечной повязкой в ее вене покоится игла. – Я сегодня нашел тебе самую тонкую иголочку. Ну как?

– Мне и раньше не было больно. Ты хорошо это делаешь. – Слава не вполне понимает, что слышит в ее голосе, но ему кажется, Инна намекает, что для нее это невероятно приятно, а не просто не больно. – Ты так хорошо это делаешь, что мне нравится то, как я простыла на этот раз. Вполне безобидно, и все-таки мне назначили стационарное лечение, чтобы показать мальчика, делающего самые нежные уколы на свете. – Смакует Инна, заливая его щеки красным оттенком посочнее. – Почему ты не поступил в университет Павлова? Не добрал баллов?

– Вообще-то… ну… – Слава мнется, как студент перед учителем, не выполнивший домашнее задание одного из самых главных уроков своей жизни. Он не просто не поступил. Он не предпринял попытки. Ни одной. Инна конкретно недоумевает, и он заранее пугается ее гнева. Набравшись смелости, признается: – Я не поступал в университет.

Дружелюбие смазывается с Инны и вместо этого он видит самый настоящий преподавательский мятеж.

– О боже. Ведь ты и не пытался поступить? Почему? Заручился уверенностью, что не выйдет? Слава, это… вопиюще! Ты должен учиться! Ты талантливый медик, я ведь вижу, наблюдая за тем, что ты делаешь и говоришь. У меня глубоко расположены вены, а ты попадаешь сразу же и совершенно не больно. То же самое… могу сказать и о своем разбитом сердце. – Она делает паузу, чтобы Слава задумался и понял. – Не знаю, как ты это делаешь, но чтобы так умело касаться, нужно иметь дар. Процедурный кабинет – самое меньшее, чего ты стоишь, десять квадратов этой комнатки захоронят твой талант. Медбрат… И это все? На всю жизнь? Мое мнение, Вячеслав Маркович, такогó, что для вас это слишком ничтожно.

– Надо же. Один мой сокурсник по колледжу был такого же мнения. Ему не удалось поступить сразу, но он попробовал снова и вышло.

Мысль о том, что он похитил ее сердце, и Инне это понравилось, пришлась ему впору, как собственная кожа, и смотрелась на нем в миллион раз лучше всех его растянутых тряпок, именуемых футболками и штанами.

– И ты должен отправиться в ту же гору. Наша единственная жизнь такова, Вячеслав, что мы должны лезть изо всех сил как можно выше, а не пройти полпути и замереть на месте. Лучше упасть с утеса, чем от безделья умереть на земле.

– Вжать в пол педаль тормоза, как мой друг говорит.

– Видимо, друзья у тебя очень умные, прислушайся к ним. Иди вверх, не глядя вниз. Не ленись и ничего не бойся. – Нагревшиеся руки Инны складываются в цветок на его лице и приподнимают его голову достаточно высоко, чтоб Слава смотрел прямо в ее глаза-шоколадки. И этот настойчивый, но нежный жест оказывается настолько неожиданным для него, как если бы он сейчас проснулся ото сна, и выяснил, что он – бумажка с клятвой Гиппократа. Но даже при выборе между «попасть в лабораторию лучшего профессора медицины следить за его открытиями» или «стоять на онемевших коленях перед Инной» Слава выберет второе, потому что Инна – самое поразительное открытие его жизни, и процессы, которые она вызывает в нем, не сможет объяснить практическая медицина. Ничего не сможет объяснить. Вместо того чтоб стать свидетелем изобретения вакцины от старения, он лучше возьмет на руки Инну и отнесет ее в кинотеатр смотреть любую картину на ее выбор, чтобы весь сеанс «нечаянно» касаться ее рукой и кормить поп-корном. – До осени у тебя вполне достаточно времени подать документы в универ. – Продолжает Инна строгим голосом, не принимающим никаких речей поперек. – Тебя не должен пугать его размах. Предполагаю, в этом теле пропадает такой отличнейший врач, что они все закачаются!

Славе неизвестно, кто там закачается в университете, но от слов Инны его уже качает. Кроме того, он совершенно не понимает, почему после стольких лет самобичевания он вдруг чувствует нечто, похожее на уверенность в собственных силах.

– Но мой друг говорит, что я идиот. Что я тормоз. Что я с придурью, а еще бездарь в…

– Слав, мне жаль, что он слеп, но давай продолжим о тебе. Если б я боялась того же, что и ты, то единственное место, где бы я каталась на коньках – это самодельный школьный каток в районе моего дома. Понимаешь, о чем я? Вместо того, чтобы набрать скорость на большом льду, ты сейчас как раз спотыкаешься на пустяковом дворовом катке.

Слава почти теряет сознание от того, какую неловкость испытывает из-за философии Инны. Она не первая, кто говорит ему о его таланте, который он не раскрывает, а губит из-за трусости провалиться. О его тормозах и о его предрассудках. Какая глупость, ну конечно же, он сможет все! В нем воспаляется такая сильнейшая жажда скорости, что ему невтерпеж побежать в универ сейчас же, разузнавать мельчайшие детали касательно поступления. Но сверху на них с Инной изливаются такие невероятные лучи света, что эта магия пригвождает его на месте и на этот раз не потому, что он тормоз. Девушка, первая девушка, которая сводит его с ума, а не выносит ему мозг, раскрывается перед ним с такой сильной стороны! Понимая, на какой риск она обрекает свою руку с иглой, держа его лицо, Слава приказывает ей вернуть руку на подлокотник кресла, но вовсе не из-за того, что боится ее. Не была бы эта процедурка процедуркой, а его спальней, он бы сейчас делал ей массаж.

– Ну, так как насчет номера? – спрашивает Слава, а Инна кладет подушечку своего большого пальца на его нижнюю губу. Его грудная клетка слишком мала для сердца. Он закрывает глаза, но Инна отодвигает палец и он не знает, что сделать, чтобы она вернула этот жест обратно. – Инна. Сделай так еще раз. – Вырываются у него слова. Она медленно гладит его приоткрытый рот по всей длине, помимо этого стирая с его щеки слезы.

– Тихо-тихо.

– Прости. – Он вытирает лицо сам. – От переизбытка чувств.

– Ну не надо так.

– Всю жизнь. Всю жизнь я искал именно тебя.

– Ты уверен?

– Да.

– Ты готов к этому? Правда? – переспрашивает Инна, словно они давно-давно запланировали втихаря остановить эту планету и сойти.

– Я готов.

– Мое лечение заканчивается, я за эти дни ни разу не дала понять, что сильная и могу бороться. Я не смотрела тебе в глаза и не пыталась натянуть улыбку. Я ныла, выгоняла и пугала тебя, и даже обзывала.

– И рассылала по всяким эротическим адресам. – Добавляет Слава. От легкого смеха его глаз роняет еще одну, последнюю слезу.

– Точно. И тебе не надоело терпеть?

– Мой лучший друг закалил во мне железные нервы. Я ему благодарен. Это Артем, врач-гинеколог.

– Я знаю его. Не обижайся, в глубине души он тебя любит больше всех на свете. Я вижу насквозь, поверь, есть такие люди. Я своим подружкам предсказывала сезоны их свадеб. Не прогадывала.

– Я знаю, что такие люди есть. Что еще скажешь об Артеме?

– Тебя интересует не он сам, а то, как он к тебе относится. Его ты знаешь. Ты не вполне понимаешь его отношение. Он относится к тебе, как к младшему братику и как к другу одновременно. Он меня караулит все время, глазеет и решает, подхожу ли я тебе. Я могла бы его не заметить, если б от него так сильно не несло духами и куревом.

– Сам справлюсь! Ты извини. Он может быть иногда малость…

– Наглым?

– Ммм… – Слава закусывает большой палец. – Вроде того. Он такой, какой есть.

– Ну, что ж. Ты прошел мою проверку и я дам тебе свой номер. – Инна подмигивает, а он утрачивает ориентацию в пространстве, ему кажется, что он поднимается в воздух и не приземляется, но тут обратно на землю его швыряет громогласный караульный выкрик.

– ЛОГВИН! – от звука собственной фамилии Слава вздрагивает и поворачивается.

Артем зовет его выйти срочно. Это слово в его устах не только выделено курсивом, но и дважды подчеркнуто. Он не только не обращает внимания на магию, но и полностью топчет ее серой реальностью, а в коридоре Слава становится свидетелем его панической атаки:

– Помнишь, ты мне помогал порядок навести в шкафу? В какое место ты сложил старые карточки? Тоненькие такие. Я тебе вместе с ними дал коробку, в ней валялись женские календарики. Где все это?

– Ааа… эээ… – Слава паникует из-за того, что вообще ни черта подобного на своем веку вспомнить не может, синхронно вытираясь, потому что друг в своем загоне оплевал ему все лицо. Артем стоит перед ним в вызывающей позе и смотрит в упор, как на самую никчемную из форм жизни. – Я не в курсе. – Добавляет Логвин, ведь делать нечего. Остается помолиться, чтоб Доронин не унижал его перед людьми – в зале ожидания их предостаточно, а они стоят в арке, разделяющей этот зал с коридором, так что лавину криков, которая на него обрушится, прослушает каждая муха в пределах медучреждения.

Кулаки Артема просто огромные, ни в один карман не поместятся, и Славе страшно представить, во что превратится его маленькая голова после такого удара. Прощай, Инна. Артем сжимает их так сильно, что щелкают суставы. Именно унижением он и собрался заняться, судя по дыму из ноздрей. И все равно снаружи он более мирный, чем внутри, поскольку внутри у Артема – гоночный заезд.

Да что же его так перевозбудило? Утерянные карточки? Неужели они стоят нервного срыва? – в неудачных попытках угадывает Слава, ведь он насквозь смотреть не умеет, поскольку он не Петр Доронин и даже не Инна, хотя свою скорейшую смерть от кулака предсказать сейчас вполне способен.

– Как мне это напоминает первые дни твоей работы. У тебя на все слова людей был готов один стандартный ответ: «я не в курсе», «я не знаю»! – кривляясь, передразнивает Артем противным девчачьим голосом (Слава надеется, что он так не звучит), а потом орет, не стесняясь ни коллег, ни мух, ни пациентов: – Ты когда-нибудь бываешь в курсе?! Редкостный тормоз, кусок дебила в единственном экземпляре! Со своей любовью забыл все на свете, особенно свои куриные мозги! И как ты только умудрился окончить засратый колледж?

Слава едва сдерживает сердечный приступ. Как так происходит, что с промежутком в две минуты ты в равной степени успеваешь ощутить себя и будущим гениальным медиком и никчемным, ни на что не способным редкостным дебилом?

– А ты… только и можешь, что испортить момент! На самом интересном месте! – бросает он, тише, чем сотрясающий стены вопль друга, но злости в его словах даже больше, поскольку Артем реально испоганил самый ответственный сюжетный поворот в его истории. Вырвал из этой книги лучшую страницу и смял ее в своей руке в салфетку. – Ты прямо как мой покойный отчим со мной разговариваешь, вечно он был мной недоволен, я для него всю жизнь был каким-то недоноском, каким-то недоразумением, бесполезным, как перегоревшая лампочка (его личное выражение)! Только ты порой можешь еще оригинальней, чем Егор.

Царство ему небесное. И мне, наверное, тоже.

– Пошли ко мне в кабинет. – Артем хватает его руку. Плевал он на его отчима и их перегоревшие лампочки.

– Нет. Я занят! – вырывается Логвин.

– Я сказал – ко мне!

– Не смей звать меня, как собаку. – Чеканит Слава, но вот сглотнуть он так и не может. Горло его во время таких стычек сделано из гипса. В памяти выступают все ситуации, когда ему не повезло столкнуться с Артемом и как долго после этого его внутренний мир дрожал от землетрясения. Друг ли он ему? – Я устраиваю свою личную жизнь!

– До фонаря мне твоя личная жизнь! – вот он и развеял его сомнения. Да, он ему не друг. Он поганый вертихвост. Садист. Образец выдающегося козла. Кто угодно, только не друг. – У меня документы потерялись, за которые я отвечаю головой! Сказал – пошли! Иначе твою пустую голову с плеч сниму! Без нее ты или с ней – все едино!

Артем пытается напугать его своим взглядом но, потерпев поражение, вынужден схватить друга за халат и тащить, как мешок. Слава жарится под взглядами, мысленно говорит Егору Воеводину «скоро увидимся», однако не позволяет себе накалять обстановку своими проклятьями.