Текст книги "Черное сердце"

Через пару минут он успокаивается и Артем слышит звук приоткрывающейся двери. Слава опять готов впустить его, он впускает его сам, Артем даже не стучал, он знал, что Логвину просто нужно было перевести дух. Он бросает на него секундный взгляд. Мокрое лицо расслабилось, как будто он снова из тех, кто находится на родной планете.

– Я – могу спасти Инну, а она – меня. – Спокойно говорит он. – Но только потому, что я, правда, влюбился в нее, иначе исцеление не заработает. Или мои чувства тебе сказали об обратном?

– Нет. Девушку ты любишь. Взять хотя бы этот обалденный поцелуй!

– Что?

– Я нечаянно увидел, прости. Я много чего увидел нечаянно сегодня. Слав, если я тебя, наконец-то, узнал, это не значит, что тебе крышка. Наоборот!

– Я имею право на секрет!!! – снова взрывается он. – Ну как еще объяснить-то?!

– Не имеешь, если тебя это до сих пор так мучает!

Еще одна минута молчания. Казалось, что дорога впереди растягивается, как тянучка, на триста метров в минуту, все больше и больше, и они никогда не доедут до места, вечность проведут в пути.

– Артем, как можно любить сразу двоих людей? – спрашивает Слава, поскольку другу теперь можно задавать все вопросы в мире. Он теперь как Гугл. Или оракул.

– Не знаю. Спроси Карину. Она тоже любит двух мужиков.

– Джордана и Петра? Как ты узнал?

– Я теперь все знаю, кроме одного: откуда я, все это, блин, знаю! – отвечает Артем, с улыбкой замечая, что в Славе пузырится нечто, похожее на счастье.

Когда они через несколько минут молча доезжают до пункта назначения, тишина во дворе поражает Артема. Он ожидал большего, гораздо большего, и чувствует, что недавно этот двор был похож на затронутый улей, где суетились пчелы. На «пчелах» были халаты и форма. Они долетели сюда на служебных машинах с мигалками. И случайных людей было несказанно много. Асфальт буквально горит под ногами – энергией людей, которые здесь толпились.

Артем закрывает глаза и слышит голоса, вой сирен, торопливые шаги. Ни следа папы. Открыв глаза, он читает в лице Славы, что он единственный все это слышит. Он безошибочно находит квартиру, откуда исходит свежий дух боли и страха. У двери пришедший в себя Слава ворчит:

– Как же мы сможем войти, если никого нет дома?

Артем касается поверхности двери подушечками пальцев, взглядом буравя ее насквозь. Это она. «Дверь не может быть закрыта на ключ», рассуждает он логически. И на этот раз им тоже везет, они заходят внутрь, посильнее потянув на себя ручку.

– Перчатки надень. – Командует Артем, надевая свои. – Здесь находилось много людей, которые тут не живут. Те, кто носит форму с погонами, вернутся обыскать квартиру опять. Они не все нашли. Далеко не все. Они только установили факт насилия и задержали Владлена с поличным. Им предстоит провести тщательный обыск квартиры. Возможно, сегодня же, поэтому нам надо торопиться.

Здесь не то, что на улице, здесь его сразу же тянет к месту, где лежал папа, несмотря на тот вагон ощущений и энергию действа, которые вихрятся вокруг него внутри этой беспокойной, наполненной детским горем, квартире. Комната Сережи пуста, вещи валяются, возле крошечного детского стульчика остатки веревки. Артем приседает, откинувшись на стену. Слава, как тень, повторяет почти все его движения. Он садится на корточки рядом и сглатывает сто раз, поскольку узнает в этом отрешенном человеке лишь десять процентов от своего наглого друга.

– Артем. – Тихо зовет он, будто стараясь не нарушить чей-то сон или дозваться из этой чужой оболочки того, кто ему знаком и дорог. – Проговаривай все, что почувствуешь.

– Слава богу. – Из души Артема вываливается камень, и Слава наконец-то его узнает.

– Что – слава богу?

– Он живой. Папа лежал здесь. Я вижу, как его забирают врачи. Но я не чувствую его близко. Я не про местоположение. Он настолько далеко, что это даже не просто сон. Наверное, коматозное состояние. – Артем щурится, глядя в стену, но на деле заглядывает за горизонты недалекого прошлого, слегка отматывая пленку от настоящего момента чуть назад. – Какое-то отношение ко всему имеет Рома. Вижу, как он… вот… кричит и кричит в панике. Слезы душат, он бежит сюда, как будто тут квартира горит. И я вижу какой-то предмет, похожий на гинекологическое зеркало, только больше и черное. С проводом. Нечто, предназначенное для волос. Эта штука раскрывается и сжимается. Как зеркало.

– Может, щипцы?

– Что-что?

– Щипцы для волос. Можно выпрямлять волос или делать завивку.

– Я не знаю, как называются эти женские штуки для марафета.

– Я знаю, моя мать стилист. Эта штука нагревается до температуры двести градусов и больше.

– Короче, идеальное оружие для пыток.

– Что, блин?! Ты считаешь, Владлен пытал папу или Ромку? Зачем?

Артем сжимает в ладони валяющуюся веревку. Точнее, ее остатки. Веревка, словно красная ленточка в лесу, ведет его по следам событий.

– Хуже. Сына. Чтобы он сказал. То же самое, что он выпытывал у нас в кинотеатре. Где Карина. Сергей сидел на стуле вот здесь, руки были связаны. Сильно терло. Вот этой веревкой. И щипцы для волос больше не в квартире, их могли забрать в качестве оружия преступления.

– Так ведь все сходится, выходит. Отца ударило током, вот почему здесь замешаны щипцы. Владлен пугал сына, а Петр прибежал его спасти.

– Папа мог узнать о происходящем, полагаясь на шестое чувство, но Рома здесь каким боком? И почему они вдвоем не справились? Не важно. Мне нужно знать, куда повезли папу.

– Звони Карине.

– Точно. – Артем, положив веревку, лезет в карман, когда его вдруг заклинивает. – Нет, звони ты.

– Почему это?

– Я боюсь. Узнать что-то плохое. А может, она вообще не в курсе? И я буду тем, кто сообщит ей шокирующие новости?

Несколько мгновений Слава смотрит на наглого друга, который вовсе не является сейчас наглым, он настоящая тряпка, и Слава буравит его, как единственную предательскую ошибку в своей идеальной курсовой работе, едва сдерживая себя от крепкого выражения.

– В тебе больше понтов, чем характера. Трус! – рычит он, доставая свой телефон.

Просто не твой папа в опасности… – думает Артем, но не говорит.

Карина отвечает Славе хриплым голосом. Он у нее как пляж после шторма – мокрый. Логвин вкратце обрисовывает последние происшествия и спрашивает:

– Мы предполагаем, что Петр в больнице, жив. Что скажешь? «Во имя жизни»? Понял. Постой, Карина, а Рома с Сережей? Где они? Что с ними? – добавляет он, но поздно. – Отключилась. Господи, бедная, зареванная вся. – Разочарованно молвит он, а когда поднимает голову, замечает затылок друга, мелькнувший в дверях. – Надо лететь к ним, Артем, сейчас же. Эй, ты куда?

– Чо-та меня туда тянет…

– Это комната Владлена с Алисой. – Объясняет Артем, глядя на кровать. По причине отсутствия женской руки здесь везде не убрано.

– Так, – говорит Слава, стараясь смазать со своего лица смущение, – только не надо рассматривать то, что здесь обычно происходило помимо сна.

Ничего веселого в своих видениях Артем не обнаруживает и потому опаляет Славу строгим взглядом. Это формирует нужный эффект – Логвин чувствует себя так же неловко, как в прошлый раз в своих дурацких желтых носках с квадратиками. Артем направляется в комнату для гостей, комментируя на ходу:

– Я ощущаю смерть Алисы в гостиной. Она… упала сюда.

Слава по-прежнему выполняет роль его тени и подсматривает за всем, что делает друг. Артем поднимает взгляд и видит картину на стене. Это не очередное из его видений. Он по-настоящему видит картину. Ничем не примечательный, обыкновенный пейзаж акварелью. Не примечательный лично для Артема, поскольку он ненавидит яркие цвета и солнечные лучи, которые обрушиваются на эту картину, озаряют все вырисованные деревья и озеро. Раздражающие лучи солнца обжигают каждый листочек, отражаются в воде и проникают прямо в комнату, застилая позолотой пол, стены и их со Славой лица. Какая банальщина! Вот если бы пейзаж был адски мрачен… если бы он изображал ночь и загадочную луну вместо слепящего света… Артем почувствовал бы себя намного комфортнее. Но он не чувствует. Кроме того, он смотрит на живопись глазами Алисы – для нее эта картина стала последней, которую она увидела в своей жизни.

– Принеси мне фотографию Алисы из спальни. – Бросает он через плечо. – На двери шкафа полно ее фоток. И давай живее шевелись.

Слава вкладывает фотографию ему в руку, и Артем видит, как голубоглазая милашка Алиса светится на снимке улыбкой самой счастливой девушки в мире. Ее сын обожает это фото. Гладкая поверхность вся зацелована его маленькими губками. Но она… холодная! До такой степени, что Артем стонет через зубы.

– Где ты ее достал, из холодильника, что ли?

– Не понял.

– Она холодная.

– Фотография холодная? – Слава щупает снимок подушечками пальцев. – Нормальная она. – А затем заглядывает другу в глаза, проверяя, равные ли у него зрачки.

Артем просто в шоке, как Логвин может не чувствовать, что фотография так холодна на ощупь.

– Скажи, скажи мне, пожалуйста, как ты умерла. – Шепчет он совсем тихо.

У нас с тобой одно и то же, – идет к нему ответ. И: – Будь осторожен.

Артем снова чувствует себя жутко, но все равно еще ужаснее, чем в кабинете, там у него не было ощущения, что на него смотрит человек, которого он сам не видит. Он не узнает себя! Чтоб он разговаривал с призраком, в которых не верил? Еще сегодня утром ему такая мысль показалась бы дикой. Еще сегодня утром он бы отвел говорящего с призраками человека на интенсивное лечение к Артамонову, но однажды одно единственное мгновение внезапно разделяет жизнь на «до» и «после» и вот уже этим вечером он сам превращается в «говорящего с…».

Не знает, развилась ли у него шизофрения от хронического одиночества или же он действительно может пообщаться с Алисой, несмотря на то, что она спит в могиле. Он смотрит на Славу и видит, что друг ему верит. Ну, еще бы он не верил!

Артем обмирает в тишине на несколько минут. Слава судорожно глотает и ежится, словно ощущая присутствие мертвеца. И пока он надеется, что его чувство имеет не более чем метафорическое значение, Артем опять заговаривает. Он выдыхает и говорит в стиле пересказа:

– Алиса узнала. Она узнала, что Владлен любит другую. Он вел закрытый блог. В Интернете, в «Живом Журнале». Он сливал туда все свои откровения, думал, что никто об этом не догадается, но однажды он не вышел из профиля. Алиса, зайдя на последнюю страницу из истории браузера, наткнулась на его записи и, конечно, поступила в таком случае, как любая жена – рассказала о находке, задавала вопросы, больше всего хотела узнать, кто эта женщина, поскольку, видимо, Владлен не указывал имя Карины, и Владлен… показал свое настоящее лицо. Он ей угрожал, он ее бил и даже насиловал, ведь она больше не подпускала его к себе.

Слава хочет переспросить, но забывает, как говорить. У него такое случается: слышит одно, а толкует по-своему, вовремя не переспросит, а потом все на свете становится не понятно, вот и сейчас он не может заставить себя заговорить, потому что в его языке выросла кость. Такое с ним случается еще чаще.

Артем продолжает складывать старую информацию с той, которая поступает к нему прямо сейчас:

– Сережа, Карина и остальные ничего не подозревали, Алиса тщательно все скрывала, защищая сына, хотя пацан видел их ссоры, не зная, что за этим стоит. Затем у Алисы обнаружили порок, а в день смерти она протирала в этой комнате пыль. Владлен с сыном уехали, насколько мы все знаем. Алиса прикасалась к этой картине, из рамы с той стороны выпал ключ. Она попробовала его в замке на двери шкафа. Подошел. И, увидев много фотографий своей лучшей подруги у мужа в тайнике, Алиса потеряла сознание. Насколько мы, опять же, знаем: она упала и серьезно ударилась головой. Владлен по возвращению отправил Серегу за телефоном, проверил ее пульс. Пульса не было, и тогда он вот так нагнулся над ней и сказал…

Глава 32

Четыре года назад

– Спасибо, что облегчила мне задачу, любимая.

Кончики его черных волос коснулись ее лица. Владлен запечатлел легкий поцелуй на ее мертвых губах, и аккуратно поправил белокурые прядки на голове Алисы, словно жена просто спит в своей постели, хотя даже в тех случаях он ни разу не приласкал ее после их первой ссоры по поводу блога.

В комнату забежал Сережа с телефоном, и Владлен, набрав экстренный номер, дрожащим голосом вызвал врачей, после чего прижал к себе сына.

Он смотрел на то, как его мальчик, плача, хватается за мать, боясь, что та уснет навсегда. Он тихо радовался ее покою, зная, что Сережа разобьется от горя, но все равно радовался.

Алиса не должна была влезать в секретную секцию его души и допрашивать. Ее не касалось, но она влезла и сама решила свою судьбу. Долго же ему пришлось бороться за спасение своей тайны! Он прижимал Алису к стенке, не оставляя никаких свидетельств борьбы. И это все из-за нее. Она заставляла его все это делать. Все ради того, чтобы не позволить совершить глупость.

– Чего ты ревешь? – орал Владлен, когда Алиса, потерпев первое насилие, села в горячую ванну. – Вроде это случилось в подъезде с незнакомым мужиком! Я твой муж, мы с тобой с пятнадцати лет спим! И я это сделаю, когда захочу, я имею право, поняла?! Ты сказала мне «да». Ты сама сказала мне в загсе «да»! Твои… детские глазки сияли, как оголтелые на фиг, когда я ответил тем же!

Она вообще соображает, что попалась ему под руку случайно в восьмом классе? Что никто не смог погубить в его сердце чувства к Карине? Что Карина – самая большая любовь в его жизни? А Алиса со своими кукольными ресничками и мечтами просто так прикинулась к нему сбоку, вот Владлен и подумал – почему бы нет? Парня, у которого есть такая хорошенькая девчонка, никто не сможет подозревать в любви к другой.

Потом он вдруг смягчился и присел на бортик ванны.

– Да ладно, прости, любовь моя. Еще одна. Еще одна любовь моей жизни. Мойся живо, и продолжим, а потом мне на съемку. Ты только больше не плачь. Не плачь. Думаешь, попала в страну чудес, Алиса? Жизнь – дерьмо. Мои надежды на нее тоже не оправдались. Но слезы не помогут. Я пробовал! Не надо плакать. Пока ты плачешь, твои друзья, знаешь ли, идут в гору, америкосы сраные. Морда у них треснет!

И вовсе не тяжело ему было после такого жить дальше, приходить на работу, фотографировать людей, мило общаться, будто он самый замечательный человек. Что здесь особенного? Его знакомая по имени Инга утверждала, что можно влюбиться в двух людей. В разное время или одновременно.

Алиса жила в страхе, в отчаянии от того, что замужем за монстром. А ее сын все это время был счастлив, не зная, кто его папа, он считал, что все родители иногда ссорятся. Алисе приходилось притворяться и сохранять невозмутимость, ей было тяжело, но она держалась ради мальчика. Она приходила к нему в комнату по ночам и плакала над спящим ребенком. Ей хотелось украсть его, но бежать было некуда. Если бы ее подруга жила в Америке! Она бы похитила то, что ей дорого, и убежала к Карине с Джорданом, там бы Владлен ее никогда не нашел! Но даже у родителей в Подмосковье он найти ее всегда сможет.

– Мой сыночек. Мое сердце. Моя любовь. Мама любит тебя. Мы с тобой убежим отсюда, далеко-далеко. Мама придумает что-нибудь. Мне больше никто не нужен, кроме тебя. У нас с тобой все будет хорошо. Я болею, но буду держаться. Я клянусь, ни за что не умру, пока мы с тобой не убежим в безопасное место. Цветочки на маму не обидятся, они знают, как ей здесь плохо. Они знают, что мы с моим мальчиком в опасности. Они простят. А мы с тобой убежим.

Глава 33

– Артем? Артем!

– А?

Слава отхватывает друга у видений и мыслей, от которых становится дурно, возвращая его обратно, в этот мир, возвращая своего друга себе. Алиса снова несколько раз передала ему странное послание, в котором говорится о том, что между ними есть что-то общее, а потому Артему надо проявить осторожность.

Что общего между мной и Алисой? Почему она не скажет по-русски, а я должен расшифровывать это с криптологического языка?

– Ты плачешь? – спрашивает Слава очевидное. Лицо Артема вертикально очертила мокрая дорожка. Славка внимательно всматривается в его лицо, чтобы понять скрывающуюся за ним суть. На Артема впервые в жизни обрушивается такая лавина впечатлений, справиться с которой не способен даже он.

Услышав возмутительный вопрос Логвина, он вздрагивает как от обжигающего удара кнутом, делает жесткое лицо-маску, грубо стирает слезы и рычит:

– Не плачу я! Чего б я плакал? Ты когда-нибудь видел, чтобы я плакал? Отвали! – он отпихивает его руки. – Поехали к папе. Боже. Мне противно, что я за одним столом сидел с этим ублюдком.

– С папой?

– Слушай. – Закатывание глаз переходит на усовершенствованный уровень. – Такой тупорылый вопрос можешь задать только ты. С Владленом, блин!!! Не хочу быть похожим на него! Ребенок Карины, Джордан… Все-все думали, что это с ними сделал я!!! И папа даже молился, чтобы это оказался не я! Почему? Почему?!

– Я – так не думал! Расслабься ты. Сделай вдох. Знаешь, что я помыслил? Раз у тебя все так здорово получается сегодня, может, было бы разумно…

– Да. Ты прав. – Артем, хлопнув в ладоши, дает ответ еще до того, как Слава заканчивает выдвигать идею. – Найди мне фотографию Джордана. И… о боже…

– Что такое?

– Как можно скорее. В темпе.

Артем не зря выпроводил друга. Он побоялся, что Слава испугается, узнав о его боли слева в груди. Опять это странное чувство, словно ты проглотил острый камень, и он застрял в пищеводе. Артем оставляет себя наедине с собой, чтобы справиться со своим приступом. Он прилагает все силы, думает о могучей скале, об электричестве, об ураганной волне в три метра высотой – обо всем самом сильном, чтобы дать приступу под дыхло. И тут до него доходит…

У нас с тобой одно и то же. Будь осторожен.

Алиса была больна. У Алисы был порок сердца.

У меня тоже порок? Да и черт со мной!

Поразительно, насколько в этот момент Артему плевать на себя. Ему даже кажется, что если бы кардиолог прямо сейчас провозгласил «у вас порок», он бы обрадовался диагнозу.

Но не сегодня. Сегодня ему ехать к папе. Сейчас нельзя болеть. Он накрывает холодную фотографию, которую ему принес Слава, ладонями с обеих сторон. Музыкант на ней изображен прямо во время рабочего процесса, с гитарой на сцене, живой, динамичный, – кажется, что он сейчас выпрыгнет с фотографии и его феерическое соло засвистит в этой комнате.

Вот кто ему раскроет глаза по-настоящему. Вот у кого в языке никогда не бывало костей.

Джордан. С тобой-то что случилось?

Глава 34

Джордан

Со мной все было в порядке в день смерти. Более того, я был счастлив. Странно звучит, но твой папа помог мне сделать еще один шаг по лестнице, ведущей к миру внутри меня. Я наконец-то начал правильно осознавать ситуацию, начал ценить то, что есть.

Карина. Я все еще вокруг нее. Всегда рядом. Не могу оторваться от нее, как будто мы все еще целуемся. Не могу уйти навсегда. Она моя музыка. Она была моим воздухом, который всегда везде есть. В тот день я вернулся домой, но она стала совсем другой. Мы оба стали совсем другие. Но я по-прежнему люблю ее! Вот что никогда не изменится.

Я люблю ее. Не говорил ей, молчал и молчал. Не говорил, как дурак, как пятнадцатилетний стеснительный пацан, не говорил этого собственной жене. Но любил. Всегда любил, с самого детства, и до сих пор люблю ее больше всех на свете!

Это я дергал ее за косы в первом классе, пока она не видела, и снимал резиночки с ее волос. Это я пулял в нее бумажки из самодельной трубочки в пятом классе. И подкладывал ей в учебники дохлых бабочек. А в шестом классе именно я насыпал ей на голову земли из-под училкиного цветка.

Если бы она меня смогла еще раз услышать… Я узнал, что такое бывает, но это редкий дар, как и сама любовь. Она бы смогла узнать, что я могу произнести эти слова, что я больше не трус, что я только после смерти понял, насколько часто нам надо говорить друг другу о своих чувствах! Если вы расстаетесь, очень сложно подавить в себе чувство вины за недоговоренность. Намного легче расстаться, зная, что человек знает о твоей любви все.

Никогда не бойся говорить, что любишь, если умираешь от любви!

В день смерти я освободился. Вырезал сгнившую из-за трагедии часть себя и выбросил. Я ходил по супермаркету, покупая продукты. Мы с Кариной готовили, и нам не хватило ингредиентов для выпечки. Тот день был исключительно счастливым. Каждое утро своей жизни я просыпался без единой мысли о том, что сегодня меня, возможно, столкнут с крыши. Вот и в тот день было так же. Я бродил по магазину и с наслаждением, вновь на меня нахлынувшим, думал, как хорошо жить. А потом у меня позвонил телефон. Это был Владлен. И я был готов услышать что угодно, только не это:

«Джордан, я не хочу жить, я сейчас спрыгну, мне не жить без нее!»

Я выронил из рук какую-то пачку, спросил, что он надумал, где он, почему так ведет себя, велел ему немедленно прекратить и предложил встретиться вечером. Владлен ответил:

«Вечером найдешь мои мозги на тротуаре».

У меня в животе бомбочка подорвалась… Я даже заговорить не сразу смог. Впервые в жизни так долго слов не мог подобрать. Я попросил его назвать адрес, по которому он находится. Лицо у меня загорелось, слезы всю видимость перекрыли. Владлен назвал адрес моего старого отцовского дома. Говорит, стоит на крыше, откуда мы в детстве шарики и мыльные пузыри пускали. А это десять этажей! И мой папа до сих пор в этом доме живет! В тот день у него был выходной!

Конечно же, я помчался туда, бросив все. Я старался не превышать скорость, но пару раз не удалось. Когда я приехал, снова позвонил Владлену. Он сказал, по-прежнему ждет меня на крыше. Первый подъезд. Там нет замка в люке, ведущем наверх. Всю жизнь не было. Этим путем мы на крышу и забирались. А подростками мы там даже свои днюхи тайно праздновали. В средних классах я написал на шарике «I want to be Karina’s boyfriend»1818
  Хочу быть парнем Карины


[Закрыть]. Не знаю, чего там нажелал себе на своем татарском Владлен. Никогда бы не подумал, что он хочет убить меня.

«Помоги, помоги мне справиться с этим», – плакал он в трубку. Я давился словами и воздухом, которого мне стало не хватать, пока бежал. Я говорил: «Владлен, брат, ну нельзя же делать такое, когда ты жив и здоров и воспитываешь маленького сына. Покончить с жизнью можно всегда. Это совсем не тот предел страданий, который примет во внимание Бог, и он тебя никогда не простит».

Владлен стал реветь еще больше, мне казалось, что он там уже все близлежащие здания утопил в своих слезах. Наконец, я нашел его. Не помню, как оказался у края. Все здания были сухие. Лицо Владлена было сухое. Да не просто сухое. Оно злорадствовало! У Владлена – ухмылка, у меня – очередной шок. Его взгляд уводил меня дальше и дальше в мои путанные мысли. Ему ничего не надо было говорить, ему не надо было меня толкать, его глаза все делали за него, за пару мгновений они сказали больше, чем я сказал за всю свою жизнь.

«Прыгай! – зарычал он, (неужели наивно полагал, что я выполню его команду?) Он был безумен, как шляпник! Его угнали, как тачку какую-нибудь. У меня в тот момент уже не было друга. – Прыгай, твою мать!»

Мне хотелось спросить, когда это он успел настолько обстоятельно чокнуться, как Владлен всего одним ударом в грудь отправил меня вниз.

Я потерял сознание, наверное, еще до удара об асфальт. Я до ужаса боялся боли. А сейчас и не помню, успел ли почувствовать что-то или нет. Самое страшное – полет вниз, а не то, что ждет тебя в конце падения. Потому что в конце – смерть мгновенная. А потом я проснулся, и меня удивило идеальное зрение. Линз в глазах я не чувствовал. Я чувствовал себя так странно, будто внутри у меня нет никаких органов, нет крови, но при этом так много всего помимо этого! Ведь вся куча душевных переживаний, весь мой страх и вся моя боль, вся моя любовь и музыка, все-все осталось со мной, и по сей день это все со мной. Больше всего пугает мысль, что папа мог меня видеть, лежащим на асфальте. Но я видел там только твоего отца. Он меня видел. Он не успел спасти меня, но он спас тебя. Владлен хотел подстраховаться подставой. Твою необычную зажигалку он оставил на крыше.

Не понимаю, почему Владлен выбрал дом моего папы. Неужели так нас ненавидел? Или хотел придать моему убийству особое значение, учитывая все наши тусинги, песни под гитары и днюхи, которые мы устраивали на этой крыше? Наш с Кариной первый поцелуй произошел на ней же. Владлен знал об этом. И если он хотел убить во мне и это драгоценное воспоминание, у него не получилось. Наше волшебство сильнее его зла. Я никогда не забуду первый поцелуй. Никто бы такого не забыл. Об этом поцелуе можно отдельный рассказ написать. Но я оставлю это только для себя, сказав лишь одно: когда я поцеловал ее, я превратился в свой шарик с пожеланием, который воспарил высоко-высоко в небо.

Видимо, сейчас причастность Владлена к моему убийству уже невозможно доказать, но его и так есть, за что посадить. Не переживайте.

Спасибо, что позвонил, так скажем. Мне стало легче. Самая тяжелая мысль для меня та, что Карина могла бы поверить в версию про суицид. Но я бы не смог, она знала. Она знала меня. Хотя из всякой ситуации есть исключение. На примере Владлена. Человека можно знать с первого класса, а потом у него вдруг на всей скорости поедет крыша.

Знаешь, мне теперь не страшно уйти. Главное, что Карюша снова счастлива. Она может до сих пор захлебываться воспоминаниями над нашей фотографией, но это нормально. Будь ей другом, вместо того, чтоб нервы мотать – за дружбу она тебе точно скажет спасибо.

Не осуждайте Владлена слишком сильно, мне его еще жальче, чем себя, Карину, Сережу и Алису вместе взятых. Только представь. Симпатичный, здоровый и талантливейший человек, живущий в самом лучшем городе на планете, у которого к тому же были лучшие в мире жена и сын, не смог увидеть, насколько он счастлив. Даже повесть о Ромео и Джульетте не настолько же печальна для меня, как история о черном сердце Владлена.

Олег. Я хотел назвать сына Олегом, в честь папы Карины. Мальчика со мной нет. Он умер до того, как к нему пришла душа, но сын у меня был все равно. Это Серега.

Я хочу, чтоб у Карины было полно сил, чтобы жить. И вам с Логвиным желаю того же.