Текст книги "Черное сердце"

– Ну и пусть. Я должен стать врачом в будущем. И хочу наращивать толстую кожу. Хочу увидеть все самое страшное.

– Ты не знаешь, что говоришь. Ты тонкокожий романтик, чтобы не падать в обморок при виде одного только открытого перелома, тебе еще такой слой кожи надо нарастить! Пока в броню не превратишься. Нет, Слава. Тебе сюда рано. Иди, учись сперва. Ты сегодня к Инне?

– К сожалению, нет. Договорились на завтра, договорились, что сегодня мы оба выспимся, а завтра я как штык буду у нее.

– Можно тогда сегодня мне к тебе?

– Конечно! Только за пивком заедем?

Артем мычит положительный ответ, и пока Слава прыгает от радости, как ребенок, которому пообещали мороженое, он раскидывает руки, щурясь от солнца, как перед прыжком в океан, и делает глубокий вдох, вдыхая свободу, солнце, любовь, миг и вечность.

Глава 40

За годы проживания в квартирке, подаренной Егором, холодильник Славки превратился в стенд воспоминаний. Обе его дверцы так залеплены магнитами, фотографиями, билетиками с концертов и бумажками с напоминаниями и списками продуктов, что вскоре холодильник просто исчез из поля зрения и найти у себя в доме продукты теперь может только Логвин.

После ужина, размеренно попивая пиво и делая легкую уборку, Артем оставляет свою тарелку в шкафу и подходит к холодильнику. Он проникает взглядом в вещицы Славы, стараясь узнать их тайную суть, как будто зашел в музей и любуется древними экспонатами. Но жизнь Славы ему более интересна, чем жизни всех царей, живущих в прошлых веках в Санкт-Петербурге. Одна лишь короткая жизнь Славы длиной в двадцать четыре года представляет собой необычную ценность, поскольку покрыта таким же количеством тайн, как вся северная столица. Артем смотрит и смотрит, изучая фотографии и изображенных на них молодых ребят, лишь меняя поворот головы, пока у него не устают глаза и пока его не прерывает Логвин.

Он становится рядом и ныряет в свое прошлое вместе с ним.

– Есть вопросы? Или они тебе теперь не нужны? Всех успел узнать?

– У начинающего экстрасенса всегда имеется ряд вопросов. Например. Есть ли твой бойфренд на этих фотографиях? – Артем щурится над снимком из аудитории медицинского колледжа, где Слава, нацепив белый колпак на свою эмовскую челку, держит в руке «человеческий» череп, а по бокам от него тем временем прижимаются друг к другу две девочки и двое пацанов.

– Нет. – Грустно отвечает Слава. В ответе есть отголосок «зачем мне под носом болезненные напоминания, которые и так постоянно в голове?»

– Сокурсники?

– Да. Две этих девчонки… с ними была еще одна. Втроем они постоянно кокетничали с самыми лучшими парнями – теми, кто поумнее да покрасивее. Они слетались на самых интересных парней, как пчелы на мед. Но хорошие девчонки.

– К тебе липли?

Слава фыркает негласной фразой «Зачем, если возле меня были пацаны намного лучше».

– На нашем курсе большинство девчонок заинтересовались… тем, в кого влюбился и я. На меня внимание никто не обратил, зачем, если рядом был он? Никого не смутило даже то, что он глухой.

Артем смотрит на друга с любопытством, которое больше не может держать в себе неудовлетворенным. Оно прорывается прямо на Славку, раздражая и напрягая.

– Как его звали? И сколько ему было лет? И что он такого собой представлял? – спрашивает он, глазами умоляя ответить. – В этом человеке должно быть что-то настолько яркое, на фоне чего даже его серьезный недуг не имел никакого значения. Я прав?

Слава сглатывает.

– Артем, пожалуйста. Я как будто с ним снова знакомлюсь. – Его глаза тоже начинают умолять. Потом он щурится. Словно воспоминания о парне – нож, который Артем медленно вводит в его сердце прямо сейчас. – Как будто перечитываю эту историю сначала и снова влюбляюсь. Пойми, потом я не смогу выключить его, стоит тебе захотеть. Моя первая любовь не переключатель. Я не смогу нажать включить-выключить, включить-выключить.

– Понятно. Но я знаю, что мы все равно будем о нем говорить. Как мне его называть? Твоим парнем? Это малость неловко, учитывая, что он не твой парень, а муж какой-то девки.

Слава лукаво улыбается, как хитрюга, не раскрывая свои карты. Может, заварить ему травяной чай? Он помогает расслабиться. Может, обнять его? Он би, ему нравится. Тогда он расскажет подробнее.

– Ты главное пойми, что я до сих пор в шоке. И я бы не хотел, чтоб ваши отношения имели место быть. Поскольку это, слава богу, не так, я могу себе позволить это любопытство, но именно потому, что ты с Инной, что ты не один и счастлив. А потому можешь спокойно об этом поговорить. Слав, ты в него не влюбишься снова. Только не сейчас. Не сейчас, когда тебе хорошо с Инной. Сегодня по дороге сюда у меня было…

– …Видение? – заканчивает за него Слава, потому что Артем путается в словах, как в нитках, подбирая подходящее.

– Черт знает, что это было, но теперь мне кажется, что он – первый. В алфавите, понимаешь? Как и я. Его имя на букву «А». Верно?

Брови Славы совершают знакомый вираж вверх. Его впечатлили способности Артема.

– Вот и называй его «А». – Круто развернувшись и качнув бедром, он садится на стул, потому что его ноги от таких разговоров его не держат. Их у него вообще сейчас нет. А может быть, его просто торкнуло.

– Я угадаю. Он тоже Артем?

Слава отрицательно качает головой, закрыв глаза и расслабившись, зная, что угадывать придется долго, а потом еще раз и еще – когда друг подбирает парочку других вариантов, и оба раза неверно. Артему хочется попросить фотографию этого «А», но тут и особых сил не нужно иметь, чтобы предсказать, что Слава оштрафует подобную просьбу, если его язык с костями даже одно имя произнести не способен. Вместо этого Артем замечает нечто странное и особенное в своих чувствах, когда его взгляд касается старого магнитика, изображающего легендарный символ города – Дворцовый мост, соединяющий Адмиралтейский и Васильевский острова. Разведенные створки моста, словно протянутые крылья, стремятся ввысь над течением Невы напротив друг друга и рельефно выделяются на поверхности магнита, как и здание Зимнего дворца позади. Магнит уже такой старенький, что поеден пылью и годами по краям.

– От этой безделушки значимость особая исходит. – Говорит Артем, прикасаясь к выпуклому мосту на рисунке пальцами, и становится видно, что Славе все это не нравится, начиная от глубокого взгляда друга заканчивая этим касанием.

Касанием к истории его отношений. И как он только умудрился? Мог бы и не заметить, кроме этого магнита их на холодильнике миллион, но Артем словно связан с событиями тех лет напрямую, от того становится так неуютно, когда он задевает сувенир, как обнаженный нерв на теле Славы.

– Да, он самый старый. Мне подарил его Толя. Ой! – Логвин прячет за ладонями лицо, словно это заберет обратно вырвавшееся из его уст имя и похоронит глубоко в его внутреннем сундучке с секретами.

– Анатолий! – громко восклицает Артем, развернувшись, точно ответ свалился ему на голову и задел без того воспаленный отдел мозга, отвечающий за контроль душевных импульсов. Он замечает Славу за привычным в последнее время занятием: он пытается вылупиться из своей скорлупы. Впервые за день пытается сдержать улыбку. – Так-так. Так-так. Значит, Тосик подарил тебе кусочек воспоминания. – Говорит он слащаво, словно вся эта история его умиляет, хотя на самом деле нет. Только забавляет, но лишь потому, что она в далеком прошлом и сейчас между Логвиным и его возлюбленным барьер в виде женитьбы Анатолия и влюбленности Славы в Инну. Выходит, даже два барьера. – А что еще кроме магнитика и перстня с черепом?

– Ну… не знаю… – на глубоком вздохе Логвин теребит сидение стула, – любовь. Которую я перемесил теркой, как сыр. Символ этого города, – он кивает на магнит с мостом, – значит для меня намного больше с тех пор, как у меня появился Толя. На той набережной мы провели почти каждый день после учебы. Он любил смотреть на развод этого моста. Каждый раз как впервые. Как малыш смотрит на шарики или мыльные пузыри. В Толе много чего было и от ребенка и от зрелого человека. Одна из его особенностей, которая цепляла людей. Вот и я попался на крючок. Когда мы были там вместе, так получилось, что мы чуть не поцеловались, но ливанул сильный дождь, и Толя увел меня в свою машину.

Слава смотрит на Артема и понимает, что он все это время подмахивал головой, как психолог. И никакого отвращения в лице.

– Ясно. И вы поцеловались в машине.

– Хорошая попытка, но… Не угадал, мы поехали к нему.

– Как вы целовались?

Слава закусывает губу. Его сердце пинается в ребра.

– Помнишь поцелуй-ураган между Кариной и твоим папой? Когда на тебя еще торт свалился. Вот так. – Сознается он. Сперва Артем пытается представить, как это было, а потом его рука так срастается с лицом, что это уже почти пощечина. Между прочим, именно так Логвин и его в клубе целовал. Артем недолго догадывается, кого Слава тогда целовал на самом деле. – В тот день около моста… между нами произошло нечто невероятное, оно и раньше происходило, Толя однажды назвал это космической связью, но у моста его теория перешла в высшую стадию.

– Короче, сдерживать желание уже не было сил. Ничего, что я перевел с инопланетянского на русский?

Слава смеется, показывая два задорно выпирающих зуба.

– Ничего. Это так, да. В тот момент Толя был уже не только лучшим другом, который ржет не надо мной, а над тем, как я шучу. В его компании я светился и был способен на все, забывая, что дома меня ждет отчим, считающий иначе. Толя был в тот момент тем, кто наконец-то понял, как на меня действует одно единственное прикосновение. Он… – глаза Славы плывут, и через секунду он весь переносится на Дворцовую площадь, – …положил мне руку на лицо и провел пальцем по губам, и я закрыл глаза. Но все испортил чертов дождь. Все могло бы быть намного романтичнее.

– Ммм, как бы тебе сказать. Все это и так предостаточно романтично, меня напрягает только один факт: того, что вы оба парни.

– Я и сам испугался сначала, ведь я впервые влюбился, и не в девчонку, а в него. Но позже мне было плевать, я хотел только его, я запрыгнул в эту реку и позволил течению себя унести. Было здорово! Не то, что с девчонками, с ними я не знал, куда руки-то свои деть.

– А с Тосиком?

– А с ним мне и двух рук было недостаточно. И запомни: я его никогда не называл Тосиком. – Строго говорит Слава, пока Артем подавляет в себе волнение от его последней фразы про недостаточность рук. – А он меня никогда не называл Славиком. Сладеньким, любимым, пусиком, деткой и котиком мы тоже друг друга не называли! – добавляет он в попытках предупредить дальнейшие глупые мысли своего друга.

– Как же тогда?

– Ты издеваешься? Артем, не все геи ведут себя, как придурки. Мы были нормальными пацанами. И называли друг друга по имени, всегда!

О, знал бы ты, как из его уст звучало мое имя.

– Часто говорили «дружище», как мы с тобой говорим. Ну что ты так удивляешься? К тебе я совершенно другое чувствую! Тогда в клубе… Мне просто не хотелось проблем с охраной. Я знал, что смогу сделать это, просто подумав о Толе, который и так не выходил из головы. Я был тогда с ним. Я целовал его. Почти. Потому что до тебя приходится тянуться, а с Толей мы одного роста. Неважно. Тебя я люблю по-другому.

– Подожди-подожди, я знаю. Меня заинтересовала записка, которую ты составил для Толи и не отправил. Я перечитал дома свою открытку на день рождения несколько раз. Слав, ты очень красиво пишешь.

– Для того поздравления я позаимствовал фразу из одной песни.

– Это не важно. Даже преподы пишут сочинения, обложившись книгами! Надо перечитать горы книг, чтобы понять, как писать. А ты очень много читаешь. Прошу, дай мне почитать эту записку.

– Я тебя не пойму. Ты хочешь, чтобы я написал новую историю любви, возвращая меня в старую?

– Да. – Отвечает Артем, и Славу, пожалуй, накрывает волной самого сильного удивления в жизни. Кроме того, в голову друга закралась идея и он видит, что это хорошая идея. – Чтобы разделаться с ней раз и навсегда. Успокоенные воспоминания намного безопаснее. Ты просто спрятал их под новой любовью.

– Ладно, мне надо написать истории с Толей достойную концовку. Как?

– Вернись и попрощайся. Отправь Толе это сообщение.

– Что?

– Если ты сделал ему что-то плохое (а именно это ты и сделал, разбив ему сердце), спишись с ним, извинись, подружись с ним заново, может, похвастайся, что встретил девушку. А он тебе похвастается своей женой. Станьте такими же друзьями, как сейчас мы с тобой, и, поверь мне, я знаю, знаю, что тебе станет гораздо легче жить с этими воспоминаниями. Иначе они так и будут к тебе периодически возвращаться с болью до конца жизни.

Слава затихает, как затих весь мир, когда Карина пела в «Рок-прицеле», сосредоточенный только на том, что случилось внутри от всех слов Артема. А ведь он прав. Толя, не подозревая, то просыпается, то засыпает в его голове, да и во всем его существе, но совсем ненадолго. Он как хроническая болезнь, чередующаяся ремиссией. Отчего-то Славе хочется довериться Артему и на этот раз. Никто до этого не входил в его душу так осторожно, никто так деликатно не наводил в ней порядок. Сейчас, когда он еще не выполнил ни один из советов Артема, он чувствует, что его душа убрана, как садик, где каждый цветок полит водой.

– Мое письмо в настоящей ситуации уже не сыграет.

– Все можно переделать. Жизнь можно переделать. Целый мир можно переделать. Слав. Пожалуйста. Покажи мне это письмо. – Слова действуют на ноги Логвина – они вырастают заново и несут его в спальню, где спрятана тетрадка со всякими глупостями, рисунками и лекциями. Он не заставляет Артема искать, открывает нужную страницу с множеством грубых перечеркиваний, вызванных недовольством текстом. Артем не спеша вчитывается в окончательный вариант. Он читает его несколько раз и слышит глубокий голос Славы между строк:

«Я не стал другим человеком рядом с тобой, но ты вдохнул в мою жизнь счастье. Прости меня за то, чего ты не заслужил. Я готов на все. Сделаю, что угодно. Все отдам. Обменяю все сердца взамен на одно. Я так больше не могу. Приходи на наше место. Я буду очень сильно ждать тебя там сегодня в час развода моста.

P.S. Перечитывать последнее предложение каждый день».

Короткое письмо Артем читает дольше любого из томиков «Войны и мира», потому что содержания там гораздо больше, чем кажется на первый взгляд, и идет оно прямо вглубь. Слава за это время успевает сощипать со своих губ всю кожу. Он щелкает пальцами у друга перед глазами, но его нет в поле этой земли.

Вернись!

– Это все, конечно, несусветная глупость. – Говорит Слава, когда Артем подает признак жизни путем глубокого вдоха и выдоха. Так он подтверждает, что не отправился в путешествие по духам умерших. Никакой смерти на этот раз здесь нет. Только бессмертие. – Тебе не должно нравиться, я же все понимаю, ты – Артем, а я – это я. Тебе нравятся только девушки, а меня угораздило…

– Нет, Слав. – Перебивает друг. Слава смотрит на его лицо и видит какую-то магию. На Артема подействовало его творчество! – Это прекрасное письмо. Коротко и идеально. Я б не додумался. Ты сам?

– Это – да.

– Неплохо получается.

– Я зависим от романтики красиво подобранных слов.

– Такая зависимость определенно лучше курения. Но в то же время это именно то, чего я боялся. Опасно писать такое, не будучи уверенным на сто процентов, что человек тебя все еще ждет. Если он разлюбил тебя, он, ясное дело, не станет лазать к мосту, а только ты один, еще и ночью. Я бы этого не хотел. Ты зациклен. От этого я и хочу тебя избавить. Одна Инна не поможет. Никто не поможет, только ты сам. Перепиши. Попробуй трансформировать послание так, чтобы оно из приглашения на свидание превратилось в дружеский привет: знаешь, я, конечно, не изменился, но я был с тобой очень счастлив. Давай забудем все плохое. Как-то так. Подумай сам. У тебя лучше получается.

Через небольшую паузу и свой глубокий вздох Слава чувствует, что грудь его так переполнена, что сейчас взорвется, как перекаченная шина. Так и происходит. Его душа вываливается наружу, словно вата из надорвавшейся подушки.

– Когда я писал это письмо, я хотел не его дружбу. А его всего. Я так жалел все эти годы, что бросил его ради остальных. Остальные и на четверть не любили меня так, как он. Он никогда не говорил мне «даун» или «тормоз», как отчим, как одноклассники, даже незнакомые люди, даже друзья иногда, и ты. Я подумал, что же я наделал? – Слава думает, была не была, раз его тайна о любви лопнула. И тогда он сам лопается. Дает трещину и разваливается, становится похожим на раздавленную улитку, но только это помогает ему обрести свободу. – Я не умею за себя постоять, люди это чувствуют и используют, чтобы, не знаю, повышать самооценку. Все плохое думается на меня в любом коллективе. Я не могу входить в контакт со всеми людьми, я элементарно боюсь заговорить в компании, только в той, где люди близкие. Если бы можно было выжить без денег, я бы просто сидел дома и никуда не выходил. Я был бы растением лучше, или чьей-то мягкой игрушкой. Извини. – Он вытирает потоки с лица. – Просто я так хорошо запоминаю все обиды, помню, как многие парни и особенно Воеводин считали меня девчонкой, они так меня убедили в этом, и я так долго в это верил, не мог выкинуть из головы, как меня обвиняли в тупости и навешивали даже чужую тупость на меня одного, и я просыпаюсь с чувством такой неприязни, Артем, с чувством нежелания видеть кого-либо. У меня от этой неприязни в груди тяжело. Самое страшное, что я желаю обидчикам смерти. – Стыдливо признается Слава, почти молча, так что Артему приходится его слова с губ считывать. – Так нельзя. Это не по-христиански. Но я не могу прибить внутренних монстров. Я ору внутри себя: чтоб ты сдох!!! Как отчиму. А потом он… действительно умер.

– И ты раскаялся.

– Не совсем. Я не плакал из-за его смерти ни разу, только из-за Толи. Только Толя вызывает у меня такие эмоции, я больше всего боялся потерять его, и не могу понять, как так получилось… как я так мог растоптать человека, меня любящего, так же растоптать, как меня другие люди топтали, все, кому нравилось, все, кого я не трогал и не обижал. Все подряд. Не понимаю я себя. А потом я хотел вернуть его. Вернуть Толю, чтобы он снова меня любил, как раньше, чтобы я его ни с кем не делил, но это было невозможно, учитывая все, что я натворил. Я его ранил. Я действительно дурак. Такая толпа людей не может ошибаться.

– Может. – Отрезает Артем. – Все может быть. Ты просто поддался их мнению. Но с Инной все не так. Правда? Она… тоже видит в тебе потенциал, как и Толя. Ему первому удалось поверить в тебя, он опередил тебя самого. Ты первый должен был поверить. А вместо этого ты слушал. Наезды. Обвинения.

– Не знаю, чем я только повод подавал. Однажды мама или отчим вставили в замок не тот ключ, к чему я не имел никакого отношения, но отчим сказал, что я это сделал. Потому что за всеми самыми тупыми выходками в мире могу стоять только я, больше никто. Как долго я верил в то, что я дурак! Мне был просто необходим человек, который меня переубедит. И… да, ты прав, Инна тоже такая.

– Обиды носить так долго в себе нельзя, дружище, можно заболеть.

– Я знаю. Боль тоже. Один раз я набрался храбрости пойти к тебе в кабинет, чтобы поговорить о Толе. Представляешь? Да. Было так. Я почему-то вдруг решился. Но ты меня выгнал, объяснив это горой работы. И моя решительность навсегда превратилась в стружку из точилки для карандашей.

– Не помню.

– Везет. А я – помню. Помню все слезы, детские и взрослые. И не могу забыть. Я так много раз говорил себе, не хочу жить. Так много раз. Хотел, чтоб я не родился. Чтоб меня вообще никогда не было.

– Боюсь себе представить такую жизнь. Не говори так. Любой человек имеет значение. Каждый является частью вселенной. – Говорит Артем, вытягивая из Славы следующие потоки. – Хватит. Не реви. Не соответствуй образу, который на тебя навешивают.

– Хорошо. Что дальше? Ты найдешь Толю «В контакте» и будешь смотреть на него?

– Нет. Но ты можешь на всякий случай добавить его в скрытый список друзей, никто его у тебя в профиле не увидит. В том числе и я, если вдруг мое любопытство возьмет надо мной шефство.

– «В контакте» есть такая функция?

– Логвин, твои тормоза еще не износились? Педаль газа справа! – удивительно, но Артему удается его этой фразой рассмешить, удается даже после всего, чем Слава только что лопнул: всеми своими откровениями, слезами и обнаженной окровавленной душой. – Эй, эй, и что это за цитата – «Все отдам. Обменяю все сердца взамен на одно»? Вот так вот, да? Ты бы променял меня на него, что ли?

– Нет. – Категорически выдувает Слава, удивленный тем, что друг так подумал. – Цитата переводится «променяю любовь всего мира на одну твою». Он знает. Он бы понял. Когда мы сдружились, со мной со всей группы общался только Толя, для остальных я был невидимкой. Но когда мы поссорились, я неожиданно получил дружбу и сочувствие всех сокурсников взамен на его любовь и дружбу, но их сердца мне были не нужны. Я тогда подумал, что отдам все на свете, в том числе хорошее отношение этих людей взамен на одного Толю. Нет, ты здесь не причем. Ты совсем из другой истории и тебя я ни с кем никогда не буду делить. Никогда. И ни с кем.

– Вот радость-то. – Усмехается Артем, он усмехается своей знаменитой улыбкой, но Слава смотрит так, будто его зубы испачканы в шоколаде.

Он соглашается с тем, что ему нужно извиниться и отправить письмо в любом случае. Какое-то время он сочиняет новое сообщение в своей спальне, но это не то, что он хочет сказать, а потому не получается ни черта, а через несколько минут он слышит «Simple Plan», зовущих его ответить на звонок.

Видимо, Славке позвонила Инна, потому что он перешел на шепот и вышел из спальни, где писал письмо, а друг читал одну из его книг. Поэтому Артему не удается услышать его жалобы.

– Что случилось, Слава? – спрашивает Инна. – Ты плачешь?

Он хлюпает, понимая, что от этого вопроса у него защипало в носу, к тому же он настолько заметно вылупился из своей скорлупы, что его внутренний мир можно просмотреть даже через телефон.

– Ничего страшного.

– Ты о Толе думаешь? Ведь ты писал сегодня, что воспоминания тебе боли не причиняют.

– Я писал правду. Не причиняют. Но, к сожалению, не всегда.

– Успокойся. Я твой друг. Я помогу тебе справиться. Ложись спать, но только спи хорошо. Завтра увидимся!

– Я с нетерпением жду встречи. Хочу тебя поцеловать.

Когда я целую тебя, Толя между нами не вмешивается!

– А я – тебя. Но еще я хочу, чтоб ты набрал в поиске на «Ю-тубе» мое имя и посмотрел мои прокаты. Посмотри на девушку, которую я потеряла. Ее спортивные наряды до сих пор в моем шкафу, и я ужасно по ней скучаю. Не хочу надрывать твои чувства, но ты должен знать, что этой девушкой была я.

– Обязательно. Люблю тебя. Спокойной ночи.

Когда Инна отвечает тем же и Слава дает отбой, он прижимает телефон к щеке и долго стоит у окна в кухне, не заботясь о том, что может зайти Артем и застукать его здесь в темноте во всей этой грусти новой формулы.

Может он и такой полоумный, как считают многие люди, но уже давно догадался найти фигуристку Инну Лоран в Интернете. Многочисленные видео с впечатляющими прокатами на льду, ее фотографии, ее тонкое и гибкое как пластилин тело, извивающееся на бешеной скорости во время катания во всех немыслимых элементах, все интервью Инны, где она хвасталась своими друзьями и семьей, оставили на нем след. Это было ужасно. Просмотры видео позволили Славе прочувствовать, как много потеряла эта девочка. Ее артистичность поражала – на льду Инна превращалась в его неотъемлемую часть. Часть холодного льда с горячим сердцем, которое бьется в этом способном теле, которое выражает ее посредством таких выдающихся танцев. Эмоции Инны сразу после прокатов, во время ожидания оценок и после их объявления были невероятны – Слава не видел, чтобы она ему так улыбалась. Эта девчонка не стеснялась своего самого большого счастья быть собой, весь ее кайф был на ярко накрашенном лице. Ее руки с маникюром на пальчиках победоносно вскидывались вверх по окончанию танца так, будто она заранее знала, что выступила лучше всех. Когда оценки судей подтверждали это, ее душа выпрыгивала из тела, а улыбки было не удержать. Вот только по щекам Славы при этом градом катились слезы.

Но это было несколько дней назад, и он не собирается открывать «Ю-туб» снова, так же как не хочет лезть «В контакт» за Толей. Не хочет надрываться опять.

Какого черта Артем заставляет меня плакать заново? Его раздражала моя улыбка сегодня утром?

И письмо Толе он писать не будет, потому что не хочет, а если захочет, то вовсе не то, что сказал Артем!

Истерика внутри Славы смахивает с холодильника все безделушки. Разбивается каждый магнит, рвутся на кусочки билетики и глупые записочки, фотографии сминаются и летят в стену, а вместе с этим бьются и воспоминания, но видит это только Слава. Пошли все со своими советами! Он сам наведет в своей душе порядок! Вероятнее всего, лучший способ справиться с Толей – не зацикливаться на нем. Поэтому единственный раз, зачем Слава заходит этим вечером в Интернет – это добавить его в скрытый список друзей, чтоб ни одна любопытная сволочь не рассматривала его фотографии, не видела, в какие глаза Слава смотрел, когда таяли его кости, для какого тела ему не хватало двух рук, какие губы он целовал, в каких волосах путались его пальцы…

Все это принадлежит только ему, и если Артем еще раз, хоть один-единственный раз напомнит ему о Толе, влезет в его прошлое и начнет указывать, какое блюдо из него готовить, Слава сделает так, что проклятый дар прорицания покинет и его тело тоже.

После принятого решения наступает легкость, граничащая с счастьем. Его любовь освобождена, но в то же время и прикрыта. Слава делает глубокий вдох, наслаждаясь очищенным от злости кислородом. Теперь в душе порядок. Все ключи в своих замках.