Текст книги "Черное сердце"

Глава 25

Любовь, как и кошку, можно подарить только тому, кто готов ее принять. Тому, кто любит любовь и уверен, что никогда не бросит ее. Слава хочет подарить ей свою любовь к жизни, заставить захотеть жить. Потому что он не видел никакого кресла, когда влюбился. Он готов всю жизнь носить ее на руках. И пускай он из тех, кто сам однажды открыл двери и выпустил кошку на улицу, за что он себя ненавидел и ненавидел долгие годы, он хочет искупить грех и самому себе раз и навсегда доказать, что сможет справляться с еще более непосильными задачами, чем та. Он способен на все! Любить не таких, как все. Любить не так, как все. Еще сильнее. Еще дольше. По-настоящему любить. Как за спасительную ниточку ухватиться за любовь. Он думал об этом всю ночь после разговора с Петром, а при долгожданной встрече попытался все высказать любимой хоть вполовину так же красиво, как вчера крутилось у него в голове. Все-таки жаль, что он не Есенин. Ничего, будет говорить, как Логвин. Тоже неплохо получится. У него есть вдохновение, а значит, он как будто под дозой.

– Ты достойна любви до сих пор. – Добавляет он к мыслям вслух. – Ты не изменилась. Даже если тебе так кажется, поверь, не изменилась ты. Не изменилась. Все будет хорошо. А почему бы и нет? Такая красавица! Правда, грустная. Ничего. Подправим это. – Все эти слова он смакует до консистенции сока, чтобы дать его выпить Инне во имя пользы для здоровья. Слава называет ее имя пару раз, нежно и медленно заправляя за ее маленькие ушки прядки светлых прямых волос, стараясь, чтобы пальцы не тряслись так же сильно, как и его внутренности. – Как бы громко ни звучало, клянусь, это правда: я всю жизнь ждал одну тебя. Ты нужна мне, и я не отступлю, поскольку моя мечта влюбиться сбылась. Просто дай мне время это доказать. – Признается он со смелостью, которая, как ему кажется, граничит с глупостью, но поскольку он живет в первый и последний раз, пора снять палец со своего внутреннего выключателя и начать рисковать. Вместо того чтобы ходить на цыпочках, он превращает свое тайное чувство в откровенность и рассматривает, какие эмоции это вызывает в девушке. Правда, она сейчас слишком далеко, чтобы он смог анализировать все детали, несмотря на то, что сидит прямо перед ней. – Пока не узнаю, что тебе это действительно не нужно, я буду рядом. – Добавляет Слава.

Ведь она должна знать, что меня интересуют ее желания, правильно?

Но страх поражения такой пронзительный! Страх, как и страсть, распространяется быстрее пламени. Он ведь вытянул из себя дерзость на этот разговор, откапав ее где-то в пыли внутри себя. Пришел в одиночную палату, поставил Инне капельницу, а потом остался. Он остался с ней, хотя впереди у него много пациентов. Слава все еще тут и он старается остаться в роли уверенного в себе парня надолго, ведь ему так хорошо удалось! Стоило только начать. В разговоре, как в постели: надо только расслабиться, чтобы все получилось само собой. Важен лишь первый шаг. Остальные шаги пошлепают сами. Даже если рядом с ним девушка, о которой он думает по ночам. Даже если она в инвалидном кресле, возвела между ними колючую проволоку, держит руку у лица и отворачивается в окно. Даже если начнется землетрясение или наводнение, он останется здесь и, ничего не замечая кроме ее глаз, скажет все, о чем он только размышлял в последние дни.

– Подумай о том, – продолжает Слава, нервно теребя кончик медицинского халата, – что тебе повезло.

– Мне очень повезло. – Невесело отвечает Инна, не поворачивая головы. По крайне мере, сегодня она говорящая. – Подумаешь, больше не смогу ходить в туалет без маминой помощи, а Олимпиаду мне придется смотреть дома по телевизору.

Слава пропускает это мимо ушей, как и многое из того, что она говорила. Инна видит в ситуации только теневую сторону, а его цель – заставить ее увидеть ту сторону, что освещена. Заметить его, в конце концов.

– У тебя все работает, кроме ног. Вот что я пытаюсь донести до тебя.

– Да, самого главного, что мне было нужно в жизни. – Резко бросает Инна, причем больше не с сарказмом, и на этот раз отсутствие издевки режет Славе сердце сильнее. У него просто кишки переворачиваются.

– Случай действительно удачный, ведь если позвоночник поврежден выше, то и все тело теряет чувствительность и физические возможности: чем выше, тем больше. – Не сдается он, собирая последние остатки самообладания, чтобы оставаться твердым, уверенным и чтобы не нервничать. – Ты должна быть благодарной за все, что есть возможность делать.

– Жизнь будет дразнить меня, а я буду благодарить ее за это?

Глубокий вдох. Славе хочется выпрыгнуть из своей кожи. Но он крепится, выживает, как лотос. Он дышит и дышит. Все еще дышит. Сердце, сердце, потише! Инна ведь услышит тебя. Свое волнение ей показывать нельзя. Она должна видеть только нашу силу.

Я должен превратить ее отчаяние во вдохновение!

– Прошел год.

– Не знаю, как я только продержалась.

– У тебя не болит спина. У тебя светлая голова. Впереди другие возможности, которые надо развивать. Почему ты не веришь, что я могу помочь тебе, что мне хочется быть с тобой? Почему после несчастного случая в тебя нельзя влюбляться? Это чушь, еще как можно. – Ему не верится, что все эти слова прут из него притом, что он не принял ни одной рюмки.

Ему не верится, что он признается в любви на первой же неделе знакомства. В прошлый раз такого не было. Он был неопытный, слишком юный. Слишком многого боялся. А теперь нет, ничего не боится!

И ему в это не верится.

Не верится, что после всего, через что он прошел, он снова готов влезть в отношения.

Ему не верится, что он теперь такой. Но ему нравится этот новый Логвин – решительный, страстный, безудержный, чувственный, умный и наглый. Артем велел ему не вдавливать в пол педаль тормоза, вот он и не будет. Он одолжил у Доронина его наглость, а потом вернет, если больше не понадобится. Произойдет это только после того, как Инна будет спать в его постели, не раньше.

«А теперь представь, что силы в тебе целый океан и три реки», – подмахнув однажды репой, дал совет Егор Воеводин, будто у Славы врожденное бессилие. Егор был первым официальным мужем его мамы, красавец-бизнесмен и просто терминатор, основанный по новейшим технологиям учить Славиков вырастать в крепких ребят. А может его дух тут, и отчим снова советует ему, как в школьные времена, когда он еще пытался учить его искусству самообороны? В прошлый раз Славе помогло, он обрел уверенность и новых обезбашенных друзей, о чем не жалеет и по сей день, хотя они все уже сто лет не общались, и хотя все, чему он научился во время тренировок, это как правильно падать на пол, чтобы несильно разбить себе нос и как расслаблять свои руки, чтобы отчим, заламывая их, ничего ему не сломал.

Сейчас Славе необходима оборона. Ему необходима тяжелая артиллерия, чтобы бороться со своей неуверенностью, поскольку ему начинает казаться, что он проигрывает. Ведь его любимая твердит:

– Уйди.

– Инна…

– И не торопи события. Влюбился он. Сними розовые очки! А если такая как я родит тебе ребенка? Что ты делать будешь?

Слава улыбается, представляя, как его неуверенность разбивает себе об пол нос. Она ведь такая слабая, у нее все сосуды на поверхности!

– Такая как ты, то есть любимая? Не откажусь. Знаю, таких парней мало, кто только и мечтает о жене и ребенке, но я клянусь тебе, я из их числа! И это не мне нужно снять очки. Ты сними темные очки, через которые у тебя все черное. Тебе нужно двигаться вперед, в новую жизнь! Ты хоть попыталась? Ты ведь ничего не хочешь! Может, мне тебя заставить?

– Мальчик. – В голосе Инны сквозит дикая усталость. – Проваливай.

Слава воодушевляется, представляя, что его отчаяние – это нечто, похожее на человека, и он мастерски заламывает этому руки на полу.

– Это все из-за парня? Он не любил тебя, растерялся и струсил, и это только его проблема, не принимай на свой счет. Нет худа без добра. Иначе бы ты никогда не узнала, кто он. Ему не нужна семья, мне нужна семья, и у меня все для этого есть. У меня есть квартира, машина, еще есть… ничего так внешность. Я умею готовить. Правда, у меня нет чувства стиля, но это ничего! У меня есть наглый друг, он поможет мне приодеться! А какие еще у тебя увлечения кроме спорта? Я – люблю читать. Картины тоже люблю, но не все, картины – это только поверхность, поэтому книги я люблю больше. Еще я люблю необычные сказочные фильмы, типа фэнтези. Еще я не могу жить без музыки. Без рок-музыки. У меня целая куча любимых песен, поэтому я даже не помню, каких. А ты любишь музыку? Какую?

– Знаешь, твоя наивность просто зашкаливает. Это кресло не сделало меня милашкой, я такая же, как прежде, и ты ничего обо мне не знаешь. Не удивлюсь, если ты ни разу в жизни не удосужишься спросить: я это заслужила или нет?

Ее цинизму больше не жить. Слава представляет, как вырывает его из ее тела и душит.

– Никто не заслуживает такого, но…

– И это твоя самая большая ошибка. Теперь отвяжись.

Слава обессилено вздыхает и, кажется, что в теле у него не остается ничего твердого. Бессилье разрабатывает против него запрещенный прием. Еще секунда – и оно измеряется такой силой, что становится непобедимым, как его отчим Егор, который владел частным охранным агентством. Бессилье валит Славу, как раньше Воеводин заваливал. Но это нормально. Все мы устаем. Это не значит, что он не поднимется для следующего раунда.

– Ничего. – Подытоживает Логвин. – Я буду пробовать снова. Ты от меня далеко в себя не уйдешь. – Странно, что это говорит он, который ушел в себя настолько далеко, что все остальные люди даже не подозревают, в какой огромной степени его с ними нет. Кроме Петра, который прикоснулся к его перстню-черепу. Этому человеку не понадобится и карта с компасом, чтобы найти Славу в дебрях его собственного сознания-тайги.

– Уйди. Уйди! Уйди! Уйди! – кричит Инна, психанув.

– Так, тихо! У тебя в вене игла, не смей пораниться!

– СЛАВА! – вопит голос в двери, перебивая все их выкрики, включая мыслительные. Слава поворачивает голову. Это его наглый друг. – Так и знал, что ты здесь тусуешься.

– Здесь это где? На работе? Да, к сожалению, здесь. И чего ты разорался? Мы в больнице!

– Оторвись на минуту, тебя страшная (ну хорошо) старшая медсестра дозваться не может! – Слава хмурится: оторваться от чего? От работы? От кровавых попыток? От чувств? – Так и всю работу недалеко прогулять. Романтик…

Ах, вот о чем он. Хватит любить, пора работать.

– Зато ты – нет.

– Я – по настроению. Такому как я скучно быть кем-то одним. – Выразительные скулы Артема приподнимаются от чувства превосходства. Слава тихо его ненавидит. Да что в его дружке особенного? Глаза и чувства подсказывают, что все. Все-то в нем красиво, даже наглость.

Когда Слава, дав Инне обещание вернуться к концу процедуры, выходит в коридор, Артем в своей пытливости необузданного формата остается на пару мгновений в дверях рассмотреть объект его обожания. Данные Логвиным обещания и произнесенные им теплые слова подобны вкусным печенюшкам и пончикам, которыми он угощает девочку, чтоб она наслаждалась в его отсутствие. А может, Слава таким способом заставляет все ее мысли крутиться около него. Вот уж не подумать, что в желании любить Логвин (чудак, тихоня и домашний мальчик, со всех сил вдавивший в пол педаль тормоза в машине своей жизни) способен трансформироваться в рискового соблазнителя и вот уже выделывает невероятные виражи со скоростью сто миль в час. А вдруг он реально будет тем, кто заклеит в душе Инны пробоину? Все лицо Артема выражает задумчивое «Хм!», он делает несколько шагов вглубь палаты, поскольку Инна все равно не замечает. Да он мог бы подойти и сесть перед ней на колени с букетом цветов, она бы не заметила. Артем складывает руки, складывает губы, щурит глаза так, что их цвет бушующего океана почти не видать, и приступает в мельчайших деталях разбирать все, из чего состоит неземное-создание-Инна.

Инна одета в спортивные штаны и майку. На плечи накинута тоненькая шаль – она грустно обнимает девушку, пытаясь подарить хоть частичку тепла. По мере наблюдения Артем соображает, как она умудрилась разжечь в тихом Славике бурю страстей. Инна выглядит бледной и исхудавшей, но ее лицо это не портит. Светлые волосы касаются плеч. В неподвижности – отсутствие жизни. Потухший взгляд на мир, будто кто-то задул огонек, но эти глаза красивы даже сейчас. Между прочим, настолько красивы (из-за необычного цвета), что Артему с трудом удается определить их оттенок. Светло-карий? Темно-песочный? Цвет черного чая? Или медовый? Каким бы ни был этот цвет, Артем уверен, Слава найдет способ зажечь огонек этих глаз снова. Инна опять посмотрит на мир с любовью и ее мечты о самой себе прошлой перестанут танцевать на коньках возле ее кресла.

– Ну хватит уже палить на меня!

От испуга у Артема все внутренности меняются местами. Он резко сдает назад, хватаясь за сердце, чтобы хоть оно осталось на положенном месте. Он совершенно не ожидал, что Инна заговорит, тем более – заорет. Еще мгновение он смотрит на девушку так, словно с ним заговорила фотография с надгробного камня, и весь выходит за двери. Вот ведьма! Бедный Логвин! Веселые испытания поджидают его друга впереди!

Визуальных наблюдений становится недостаточно и вечером Артем специально приглашает Славу в кино, чтобы взять у него объемное интервью про Инну и удовлетворить, наконец, свое любопытство от А до Я, подключив на этот раз особенность слуха. Интересно ведь, когда человек меняется у тебя на глазах, особенно если этот человек – твой друг-тормоз. Вот и Артем намерен заполнить пробел своих знаний на предмет превращения Славы Логвина в Бога любви.

Никакая старшая и даже страшная медсестра его к себе не звала, кстати. Когда он обратился к начальнице в ее кабинете, женщина, пуская по воздуху бумаги в поиске чего-то важного, послала Славу лесом. Пару секунд он стоял за дверью как припаянный, вся его голова морщилась от недоумения, а затем до него дошло – по обыкновению медленно, как до жирафа. Артем-хитрюга использовал его отсутствие, чтоб рассмотреть Инну! И теперь сидит перед ним за круглым столиком около панорамного окна перед началом сеанса, задает один вопрос за другим, точно они у него заранее в блокноте записаны, и смотрит на него таким взглядом, будто на месте Славы сидит гений мира медицины, и Артем восхищается его умению лечить души людей одним прикосновением.

– Слава. Слаааваа… – раздается пение Артема, зернистое и загадочное. Под его взглядом тот ерзает и лопается.

Почему он не может отделаться от чувства, что Доронин узнал о нем какую-то пошлость?

– Где ты? – спрашивает Доронин, наклоняя голову, разглядывая его под углом, потому что в его лице приоткрылся занавес. – Цемент, тресни, я знаю, где-то под тобой заживо похоронен Славка. Славка, ты там, я вижу.

Как там выглядит самый лучший способ отделаться от человека? «Извини, за мной приехали?» Гм. С Артемом не прокатит…

– Я весь перед тобой. – Нервничает он, пряча под стол дрожащую руку. – Вот он я. А что?

– Не-а. Ты слегка спрятался, мой дорогой. Спрятался, как ребенок под одеяло, который боится ночных монстров под кроватью.

– Могу обнажиться, если хочешь! Увидишь меня во всей…

– Не-е, спасибо. Во-первых, голым я тебя видел, и это было совершенно отвратительное зрелище. В попытках понять, мальчик ли ты, я провалился с треском. – Слава представляет, как на голову Артема обрушивается стоящий позади него рекламный стенд на фильм «Хоббит», самое внушительное и самое тяжелое сооружение из всех представленных кинотеатром. – А во-вторых, даже голым ты останешься закрытым. С души своей сорви одеяло! И подскажи лучшему другу, где скрывался раньше тот решительный славный малый, который первый подошел к девушке? – На этот раз Слава не воображает кровавых расправ, а просто жмет плечами. Порой Артему свойственно после крышесносных оскорблений выдавать сногсшибательные комплименты. – Почему такой грустный? Из-за того, что она никак не хочет давать тебе свой номер?

– И из-за того, что завтра я ее не увижу. Ее некому привезти, она приедет послезавтра.

– Как ее состояние? Про душевное все ясно, а как она физически?

– Ее врач заявил, что она не встанет. Ну, раз он так заявил, значит, так и есть. Мы же с тобой оба, как люди этой профессии, понимаем, что чудеса случаются раз в сто лет.

– Встать она не встанет, но кто сказал, что при этом не произойдет чуда? Чудо уже с ней, это ты.

– Спасибо, если это не очередной твой стеб. Но какой смысл в чуде, если она не видит?

– Работай над этим. – Фразу Артем не заканчивает, но на его выдохе она вся звучит словами «И у тебя получится». – Какой отдел позвоночника у нее поврежден?

– Травма одна из безобидных, которые относятся к повреждениям позвоночника. Не работают только ноги. На самом деле у меня имеется ряд личных вопросов. – Слава теребит краешек своей выцветшей футболки. – Я просто стесняюсь спросить.

– Потому что ты лошара! Я не знаю, какой там у тебя может быть секс! И хватит теребить одежду! Вечно ты теребишь на себе чертову одежду!

– Ответь, дружище. Ей можно забеременеть?

Артем закатывает глаза на вдохе, демонстрируя свое изнеможение. Он сейчас либо кросс пробежал, либо сто раз отжался. От того, как он закатывает глаза, Славу тошнит, как затошнило в детстве на карусели, после чего мальчик понял, что круговые виражи – не для него и ему никогда не стать астронавтом. Вот и сейчас он начинает сомневаться, что консультироваться у Артема было удачной идеей.

– Сколько точно прошло с момента аварии?

– Год.

– Пускай беременеет, только при этом находится под строгим наблюдением врачей. Ей необходимо не допустить пролежни и инфекции мочевыводящих путей. Подожди, а от кого, ты предполагаешь, она забеременеет? – спрашивает вдруг Артем, и у Славы такое чувство, будто ему кишки выпускают. Вопрос ему кажется настолько глупым, что он почти срывается с места, когда рявкает, в звуке этого голоса не узнавая самого себя:

– От папы твоего! Ну кто, по-твоему, ею интересуется? Я, конечно!

– Ты такой наивный на самом деле или накалываешь меня?

– Ты опять сомневаешься в моих мужских способностях? Меня это начинает бесить, дружище. – Заслонка души Логвина приоткрывается сильнее и из-под нее выглядывает еще одна версия Славы, незнакомая Артему.

– Я о том, что она пока даже в сторону твою не посмотрела, а ты уже крутишь в своем воображении беременность!

– Хорошо, я понял. Но что мне, нельзя поинтересоваться, чтоб сердце успокоить? Или твои консультации даже для меня стоят денег?

– Что еще ты хочешь узнать?

– Как можно рожать таким, как она?

– Путем кесарева сечения.

– И только?

– Да, и только. Никогда не знаешь, насколько затянутся роды. Для женщин с травмами позвоночника это настолько опасно, что ни один сумасшедший врач не пойдет на такой риск. Здесь понадобится только операция.

– Ясно. Об этих вещах думаю один я, а не она. Мне страшно, что она не захочет… ничего. Сначала необходимо ее заново учить радоваться жизни. – Говорит Слава и Артем кивает как бы в подтверждение, прокручивая в голове совершенно другие мысли. Он думает и сомневается, как можно взять и переделать человека, заставить эту девчонку нуждаться в детях, если она мечтает о золотых кубках, и заставить хотеть ехать в своем кресле в загс, если она хочет лететь на Олимпиаду покорять лед. Всем сердцем Артем чувствует, что Славе придется тяжелее, чем он думал сегодня на работе, гораздо тяжелее, и он вовсе не хочет для него такой участи.

Слава – хороший, умеренный человек, всегда говорит спокойно, и мягко смотрит, и он из тех друзей, который накормит, если ты неожиданно завалишься к нему домой посреди дня, он из тех, кто уложит тебя спать, если ты припрешься к нему неожиданно среди ночи по уши в сердечном горе, он из тех, кто будет держать твою голову над унитазом, если ты обдолбался в доску, и он из тех, кому можно позвонить в любую минуту и любую секунду без тени сомнения, что у него будет время и желание поговорить с тобой.

– Это как перерождение. – Мечтательно продолжает он, обрекая себя на страдания прямо у Артема на глазах. – Все теперь у нее будет по-новому. Мне бы только узнать, что было у нее до меня. Хочу знать ее. Артем? Ты-то теперь где?

– Я? В Ленинграде. Это такой город на Неве.

– Очень смешно. Ты… не веришь в мои силы, да?

В лице Славы проскальзывает такая глубина, такие живые эмоции и такой сильный страх поражения, что Артем едва сдерживает себя спросить «А что у тебя было до нее?». Но знает, что сейчас не время, и после одного такого вопроса аварийная дверь в душу Славки захлопнется, физическая оболочка друга превратится в сплошную баррикаду из металла, и уж тогда он точно никогда не откроется. Может, даже больше не улыбнется, как раньше.

Его друг – настоящий. Если он улыбается, то только искренне, по-другому не умеет. Что мешает Славе улыбаться чаще? Любовь? Сейчас любовь к Инне, а раньше?

Кто она?! Та, из-за кого ты срезал свои волосы?!

Прокручивая у себя в сознании нечитабельную головоломку, разгадка которой спрятана в самом Славе, Артем просто отвечает на его слова, пропуская вопрос (он еще не решил, верит в его силы или все-таки нет). Возможно, нет таких сил, которые смогли бы сполна осчастливить Инну.

– Это не важно, что у нее было в прошлом. Учитывая то, что у Инны перерождение. Раз жизнь изменилась, то и она изменилась. Уж поверь. Ее жизнь разделилась на «до» и «после». Трудно будет сделать так, чтоб «после» стало лучше, чем «до». – Признается-таки Артем и надолго задерживает взгляд на лице друга. – Вот если б она влюбилась – да, это бы облегчило тебе задачу. Если б она влюбилась в тебя так, что была бы готова отдать даже ноги – да, ты бы смог сделать ее счастливой.

Мысль Артема включает в Славке миллионы ярких лампочек, он и сам об этом постоянно думал, отчаянно надеялся, а больше всего боялся, что самая важная надежда в его жизни разобьется в ничто.

– Взаимности я хочу от нее больше всего. Я ночами спать не могу, как ее увидел. Думаю о ней. А ведь я же их терпеть не мог всех, что это со мной? Меня ведь мучает не жалость, а собственные чувства. Но я так рад, так рад, что ее встретил! Чем больше я искал, тем больше меня злило отсутствие чувств. Это при том, что я касался и целовал. Инну я еще не целовал, а она уже вызывает во мне такие чувства! Я знаю, это она. Ее я искал. Мне наконец-то повезло. Ты не заешь, что это значит для меня. Я так рад!

– А я этим недоволен! – не сдерживается Артем, раненый всеми словами друга. Повезло? Она разнесет его! Не в ту девушку Слава втрескался, ой, не в ту.

– Повтори?

– Нет гарантии, что она влюбится в ответ. Прости, я не сомневаюсь в тебе, только в ней! Инна теперь циник, не видишь, что ли? Особенно учитывая то, что от нее парень ускакал. Все-таки брось это занятие, пока не поздно. Сердцем чувствую, ты глотнешь из-за нее дерьма.

Слава перегорает. Его душа покидает его, он начинает без нее замерзать, замерзать без поддержки Артема, которую друг подарил ему, подразнил и тут же отобрал. Он замерзает, пытаясь спрятать свой холод, но его предает собственная кожа, выставляя мурашки, и на этот раз это вовсе не фриссон.

– Вот ты действительно доктор, – говорит он, будто узнал об этом только сегодня утром. – Один их большинства, который ничего обнадеживающего сказать не может. Зачем ты так меня настраиваешь? Я хочу получить поддержки и вдохновения для дальнейшей работы, а ты тушишь в моем сердце весь свет. Снова.

– Я смотрю на мир трезво и не хочу для тебя боли. Мне нет больше смысла кого-то жалеть, я больше не могу проявлять эмоций, я железный, я твердый, мраморный, и скорее напоминаю свой собственный памятник, а не себя, но не в случае с тобой, учитывая твою…

– Мне кажется, ты просто трус. – Перебивает Слава, избавляя себя от обидных разговоров о своем девчачьем болевом пороке.

– И в чем это проявилось?

– В твоем страхе выражать чувства. В твоем страхе вообще поддаваться каким-то нежным чувствам. При мне это проявляется всегда. Ты считаешь, это слабость? А это всего лишь человеческая сущность, мы должны что-то испытывать… Нас такими создал Бог.

– Ха! Опять разговор про Бога! Заткнись. Когда ты потащил меня на крещение, мне хватило! Стоял там, едва сохранив серьезный вид! Бредятина! Что люди только ни придумают в связи с неуверенностью в собственные силы! На дураках делаются хорошие деньги, надо сказать, ты решил и из меня такого же сделать. Даже свечку не дали бесплатно.

– Артем, ну ведь ты же не работаешь бесплатно! Деньги не нужны только одной категории людей – той, которые уже мертвые.

– И то, – вскинув палец, замечает Артем, – необходимо на крышку гроба бросать монетки.

– Такова традиция.

– Типа, человек поднимется и наскребет себе на проезд до рая?

– Ты вредина. Тебе бы с верой лучше жилось. С верой хоть во что-то. Во взаимную любовь, например. Ты нашел очень удачную метафору, мне тоже кажется, что ты превратился в собственный памятник. Но ведь ты же еще жив, дружище, тебя надо выдалбливать из этого памятника! Срочно! Не осуждаю, сам такой же, тоже скрываю многие свои чувства, так может нам обоим осмелиться? – войдя в кураж, Слава начинает не только заливать, но и применять жестикуляцию, дергать руками и сжимать пальцы, прямо как Карина во время исполнения своих шедевров. – Чур, ты первый!

– Ах ты, жулик! Не, спасибо, ты все равно не увидишь в памятнике то, чего хочешь, я – создание дьявола. Иначе ни за что не стал бы врачом.

– Зачем ты папу оскорбляешь?

Артем закатил глаза в очередной раз. Слава продолжает, справившись с тошнотой:

– Когда вы с ним пожмете друг другу руки? Вы с ним пережили страшное. Никто в том, что случилось, не виноват. Неужели нельзя найти хоть дольку уважения?

Артем открывает рот выразить свое прекословие в крайне обидной форме, но его прерывает звонок мобильника. Он громко и нескромно обсуждает все интимные детали насчет здоровья со своей пациенткой, пока люди не начинают возмущенно оглядываться и Артем все-таки глушит свой громкий голос.

– Видишь? – говорит он по окончанию разговора. – Я холоден, как снеговик. Мне на всех плевать.

– Как раз наоборот. – Отвечает Слава теплым голосом, зная, о чем думает Артем, чего он боится. Больше всего он сейчас боится, что Слава собственноручно бросает себя с обрыва, на что он не готов смотреть. – Ты за змеиной шкурой прячешься. Змеи имеют обыкновение сбрасывать свои шкуры. А по поводу твоей развращенности, куда включается и этот телефонный разговорчик – это типичный пример проявления внутренних страхов и комплексов человека.

– Умничаем. Как мой папочка. Психоанализ делаем. Диагноз ставим. Если мужчина горячий, Слава, это еще не значит, что у него температура, – говорит Артем, а потом презрительно фыркает. То, что он изрекает впоследствии, не сделало бы сердце добрым ни у кого, кто такое услышал, даже терпеливого человека хватит ненадолго. – Как же ты со своей Инной собрался кувыркаться? Теперь можно только сверху. Не надоест? Хотя кому я это говорю? Тебе, с твоими скудными знаниями в области секса, одна единственная поза в самый раз. Это ей скучно будет. Бедная девка.

Слава смотрит на него молча одно мгновение, и его взгляд во всем своем многообразии передает то, насколько сильное отвращение у него вызывает Артем. Его отвращение слишком велико, чтоб поместиться у него внутри, и оно плещет наружу, ударяет слова Артема, как зловещая волна ударяет зловещие скалы.

– Вот смотрю я на тебя и думаю: высшее образование не показатель ума. Девочка попала в беду, а твое небогатое воображение может выдавать только пошлые шутки! И тебе не важно, что они не к месту!

– Я всего-то сказал правду, хоть и горькую, но честную. О, как низко я пал! На виселицу! Обезглавить! Что за кино мы собираемся глазеть? – Артем поворачивает голову посмотреть на большую афишу у себя за спиной, быть может, чтобы просто скрыть свои подлые глаза. – Какое там ограничение? 6+? Тебе – можно.

– Пошел к черту.

Пока Артем ржет над его ответом, он неожиданно находит за спиной Славы знакомые лица и сразу стихает. Слава следит за его взглядом и тоже видит Владлена с сыном и братом. Поймав два знакомых взгляда, Владлен выгибает брови и просит Родиона пойти с Сережей к машине. Сам он без особого приглашения садится за столик между друзьями.

– Какие люди! Добрый вечер! – ехидничает он. Артем и Слава обмениваются взглядами, сразу видно, что оба не горят желанием сидеть за одним столом с гением фотографии, который в свободное от съемок время увлекается убийствами лучших друзей. – Тоже решили киношку поглазеть после работы?

Слава с Артемом, не зная, ответить ли ему «привет» или «да» или «пошел на хрен», просто сидят, как приклеенные, в кишках у обоих булькает беспокойство и отвращение, а в придачу захлестывает и чувство ответственности, потому что они обещали защищать Карину, которую Перес (неудивительно) упоминает в разговоре сию же минуту, спрашивая, куда она пропала. В вопросе этом голос его заметно снижается до злокозненного баритона, причем звучит так, словно двое друзей упрятали ее саморучно. Владлен перестает рисовать в лице радость от встречи и, как будто умыв лицо с мылом, предстает таким настоящим, что Артем, глядя на Славу, понимает, что его тихий друг до сих пор не убежал только потому, что он с ним рядом.

– Помогите мне найти ее. – Требует Владлен, и Артем едва сдерживается тонко намекнуть Пересу о том, какой он идиот. А ведь наивность – это последнее, что должно быть свойственно убийце.

– Мы не обладаем такими полномочиями. – Говорит он. – Мы не ищейки.

– Тем не менее, ты знаешь, где она.

– Не понимаю, с чего бы мне знать.

– Ведь это ты на ее шее автографы оставил?

– Каким образом мне это поможет узнавать о ее перемещениях?

– Не хочешь говорить, да? Хорошо. Но учтите, я ее найду.

– Зачем? Ты ее спугнул, наверно, вот и найти не можешь. Что ты сделал? – спрашивает Артем в попытке проверить реакцию Владлена.

– Предложил ей замуж, что такого? – отвечает тот, непринужденно достав пару штучек поп-корна из стакана Славы, будто лично за него расплатился. – Ведь мы оба попали в безвыходные ситуации, моему сыну нужна мать.

К слову о Славе. Он сидит возле Владлена, как вблизи оголенного провода под электрическим напряжением, не шевелится и, наверное, даже не дышит, восхищаясь умению Артема отвечать на все эти вопросы, делая вид, что от Владлена не пышет опасностью, такой опасностью, от которой разбегаются крысы.

– А что вы смотрите на меня, как на мешок с дерьмом? Ведь мы вместе пили, помните?

– Помню, что ты мне зажигалку так и не вернул. – Замечает Артем. Слава ничего в присутствии Владлена не говорит, поскольку во время панических атак он обычно проглатывает язык. – Это был редкий экземпляр.