Текст книги "Образование будущего. Университетский миф и структура мнений об образовании XXI века"

Разумеется, такой фон и такой набор целей будут приводить к определённым следствиям; например, будет образовываться особое сообщество – сотрудников и выпускников такого университета, объединённых общей культурой и общим пониманием целей, стремлением к самообразованию и саморазвитию, настроенных на «живое» обучение и поддерживающих традицию такого образования. Эти слова могут показаться слишком высокими и нереализуемыми; напомню – речь идёт об идеале, а не о том, что это так и можно реализовать. В любом реальном воплощении идеала встречаются самые разные люди и совершаются ошибки. Важно видеть, в каком направлении стремятся исправлять ошибки и каких людей продвигает данное реальное сообщество. Создать социальные механизмы, которые бы препятствовали нарушению неких норм и способствовали их поддержанию, не так уж трудно. Это технические вопросы – как, например, воспрепятствовать списыванию (или плагиату). Дело обычно не в том, что невозможно поймать нарушителя и зафиксировать нарушение, чаще всего – общая стратегия развития социального института не заинтересована в слишком строгом исполнении тех или иных правил. И вот тут и вступает идеал: следует организовать социальный институт таким образом, чтобы его установления не нарушались и были направлены именно так, как следует, исходя из этого идеала.

Этот университетский миф подтягивает к себе другие, образует собственное созвездие мифов. Например, при активизации такого университетского мифа возникает представление о том, каким образом должно быть организовано научное сообщество. О том, какой становится или уже стала современная наука, известно довольно много. Это предпринимательская наука, она состоит из бизнес-проектов (грантов), и каждый учёный, научный сотрудник – это «бизнесмен», который старается победить в сильной конкурентной борьбе. При этом управление конкуренцией двойное, со стороны локальной организации, где сотрудничает учёный, и со стороны государства или Фонда, которые создают гранты. Цели этих двух хозяев науки могут весьма различаться, что создаёт проблемы «двойного подчинения». Иногда ситуация много сложнее, вступают в игру производственные интересы, военные и т. п. Учёный – это массовая профессия, не подразумевающая специального набора моральных качеств и не подразумевающая особенного умственного уровня.

При осознании этого, рядом с университетским мифом возникает другая мечта, близкая: о правильном научном сообществе, устроенном исходя из ценностей познания. Предполагается, что такое сообщество самоуправляемо, оно само ставит себе задачи; оно придерживается определённых ценностей и согласно им выработало особые институты, препятствующие его собственной иерархизации (вроде закрытых иерархий в доклассических университетах XVII в.). Это сообщество противится ориентации на чины и на богатство, поскольку есть и ещё одна иерархия ценностей, не сводимая к государственной и экономической. Это ещё один миф, который порождается и подпитывается университетским мифом; есть и другие, которые также могли бы быть выстроены. Но, кажется, ближе всего к возможности осуществления именно университетский миф. Под возможностями осуществления подразумевается вовсе не реальное строительство из людей и камней. До этого ещё далеко.

Строительство мифа – это воплощение его в художественных произведениях и в живых мечтах, направляющих действия людей. Вот когда (если) такие мечты и такие произведения приведут к каким-то конкретным представлениям относительно взаимосвязи и устройства этой мечты, появляется возможность начать строительство из камней и людей. Для мечты недостаточно сказать «заголовок»: я согласен, пусть будет миф об университете. Надо в живом и конкретном виде представлять эту мечту в массе деталей. Тогда появляется возможность соотносить реальное поведение и то, что требуется идеалом.

Эти идеалы «правильной» науки и «нормального» научного сообщества связаны с университетским мифом, поскольку Университет – это способ организации научной деятельности, сделанный именно для решения задач науки. Не промышленности, не государства, не народного образования, не обоснования какой-то идеологии – а именно науки. Вплетаясь в университетский миф, могут оживать близкие идеалы, о многих выше шла речь – о тех изменениях в ценностях, которые связаны с познавательной этикой, вплетённой в университетский миф: этикой свободной познавательной деятельности.

Связь «правильной» науки и «правильного» научного сообщества с «правильным» университетом вполне осязаема. В науке, научном исследовании огромную роль играет интуитивное мышление. Сквозь пелену незнания, помехи множества непонятных фактов интуиция ведёт к верному решению; исследователь чувствует, догадывается и направленно ищет способ показать и продемонстрировать. Эта интуиция, несомненно, связана с качеством знаний исследователя, его опытом исследователя и другими факторами, но всё же «просто так», на любую задачу – не включается, не работает. Она начинает работать «сама по себе» – под влиянием определённой среды, в определённом научном сообществе, которые возникают при определённом устройстве университета, в котором всё это и образуется. И эти неуловимые и во многом случайные игры с настроением, качеством сообщества исследователей, особенностями университета – они, конечно, не вписываются в планирование и проект. Нельзя предсказать появление интуиции, современные научно-экономические проекты выстраиваются без учёта таких ненадёжных сил. Наука сейчас в основном – индустрия, а не индивидуальный поиск истины. Это – так, но нигде не сказано, что это должно быть только так. Создание идеала университета и попытки его воплотить имеют прямое отношение к качеству науки, которая будет возникать в обществе, в котором живёт такой миф об университете.

Следует осознавать, что такая мечта об университете отвечает на проблему современности. Но противоречит желаниям современных людей и современного общества. Такой университет будет выпускать людей, которым будет трудно устроиться на работу, у которых будут проблемы при общении с современностью. Эти люди своими судьбами будут менять время, делая его более вменяемым – и, конечно, при трении время будет их стирать. Это очень нелёгкая судьба.

А как выглядит образование, которое выпускало бы симпатичных современному обществу людей, которые бы легко находили работу, которым жилось бы не так трудно, которые вписывались бы в современное общество? Каким должен быть покладистый университет?

Осуществление возможного: мечты об образовании для XXI века

Выше говорилось о строении «мифа о русском университете». Одно из основных возражений на всю эту концепцию выглядит так: ну, наверное, это всё очень даже хорошо. Но это совершенно не реально, это не соответствует современности, сейчас так не играют, общество стало другое, люди стали другие – всё иное и всему сказанному места нет. Ответ на это возражение уже приводился: ну да, разумеется, но идеал именно потому и идеал, что он не приходит на готовое, а из неготового создаёт для себя почву, иначе зачем бы он был нужен.

Но в то же время следует услышать это возражение. Итак – сейчас уже другое поколение, другие игры. А какие? Не играют в Университет, а во что? Что сейчас соответствует современности как её будущее? Какие ещё есть мечты – кроме мечты об университете?

Выше говорилось о тех мечтах, идеях, проектах, надеждах, которые можно пытаться осуществить, продумать, доработать. Но это возможно только если проекты увлекают, если хочется бороться с данностью – с тем, как изменился тип человека в недавнее время, как изменилось общество. А можно не пытаться грести против течения. Можно не противиться, а принимать произошедшие изменения, приспосабливаться. Что значит – принимать и приспосабливаться к происходящим изменениям общества и человека?

Какие существуют проекты будущего, лежащие в согласии с происходящими в обществе изменениями? Это не мечты и не идеалы: это именно домысливание до конца, высказывание того, что происходит само, для чего почву готовить не нужно – это происходит закономерно. Но ещё не случилось, до конца не произошло и выглядит непривычно. Что это? Например, комиксы как искусство и образовательная, популяризирующая роль комиксов, или: непрерывное образование как новая роль образования в жизни общества, или: обучение посредством компьютерных игр.

Самый развитый в современности тип университета – американский – хотел бы усугубить свои особенности, хотел бы прогрессировать в том направлении, котором он уже двигается. Чего бы хотел американский университет? Он хотел бы быть большим, – во всех смыслах. Много земли, много кампусов, много специализаций. Он хотел бы, чтобы в нём проводились фундаментальные исследования.

Американский университет хотел бы междисциплинарности. В нём много специальностей, много специалистов. Эта междисциплинарность имеет и организационные последствия. Факультет – это наследие германского университета, где один профессор имел кафедру и держал одну специальность. Сейчас другое время; внутри университета возникают относительно независимые институты, принцип их организации – проектный. Каждый проект – институт – занимается решением проблемы, объединяя множество специальностей. Факультеты исчезнут, и университетом будет называться корпорация, объединяющая проектные центры, которая занимается не только исследовательской деятельностью, но и учит студентов, занимается предпринимательством… Поэтому американский университет бессмысленно будет членить на факультеты, это собрание лабораторий, институтов, центров, фирм и прочих организаций. Самых разных и очень многих. То, что связывает эти ничем более не объединённые центры-институты вместе, – это бренд и финансы. Единое управление и общее руководство соединяет разнонаправленные усилия центров в общую университетскую бизнес-политику.

При этом одинокостоящие академические институты, не «встроенные» в университетские кампусы так, что изрядная часть их сотрудников подрабатывают преподами, обречены на вымирание. Дело в том, что «старая» наука была менее специализированной, в значительной степени единой, без внятного разделения на дисциплины. Соответственно, была очень мала доля междисциплинарных исследований. Сейчас знание мыслится исключительно как специализированное, и объём его растёт. Отсюда заключают, что чем больше объём знаний, тем большее количество специальностей его изучает, и тем меньше объём каждой специальности, – предмет познания нарезается всё более узкими дольками. Поэтому междисциплинарных исследований всё больше, и всё менее удобен «отдельно стоящий» академический институт. Поэтому наука пытается вернуться в университеты (объединение многих специализаций), а университеты стремятся стать всё более многодисциплинарными. Наличие многих специализаций (многодисциплинарность) имеет следствием рост числа междисциплинарных исследований.

Американский университет желал бы быть сетевым узлом, объединением образования, специальных научных исследований и промышленных разработок, соединением финансовых и профессиональных услуг, он желал бы быть каруселью знаний, которая раз за разом, цикл за циклом прокручивает знания сквозь социальные учреждения, от проекта и исследовательской разработки и до внедрения в общество. Эта карусель знаний устроена прозрачно, формально, она управляема – то есть университет есть прежде всего бюрократический аппарат для производства, распространения и продажи знаний.

Американский университет хотел бы быть ещё демократичнее. Он готов включить самые разные программы и курсы. Готов принимать самых разных студентов. И ещё он готов изменить привычную форму образования, в которой учитель и ученик находятся в принципиально неравных позициях: учитель учит, ученик учится. Это считается пережитком прежнего образования. Желательная ситуация, к которой всё быстрее приближаются – это равные позиции ученика и учителя, они вместе работают над образованием, учитель никоим образом не лидирует, а скорее подталкивает и советует. Учитель не «ведущий» и не эксперт, скорее – тренер. Предполагается, что преподаватель и студент в университете, как и учитель и ученик в школе, вместе будут участвовать в создании и совместном использовании знаний. Учитель и ученик – не ведущий и ведомый, не обучающий и обучаемый, а – команда. Они потом вместе будут получать премию за хороший результат и нести убытки от плохого.

Исследовательские проекты создают ноу-хау, финансовые отделы обеспечивают разработку, возникающие при университете фирмы как самостоятельные предприниматели внедряют эти ноу-хау, и тут же подготавливаются студенты, владеющие методами работы с этими изобретениями. Сейчас эти ноу-хау мыслятся всё ещё как научные открытия, они привязаны к производственной, то есть научной деятельности. Желательно это изменить: ноу-хау должны быть коммерциализованы, вместо «научного открытия» следует оперировать более внятными финансово-экономическими показателями, например прибылью. И управление подразделением университета должно строиться через управление прибылью, а не через «открытия». Нужен специальный университетский маркетинг, нужно распространять ноу-хау университета, продавать их, следует насквозь коммерциализировать работу подразделений, добиваясь единого стиля управления.

Для многих молодых исследователей, приходящих в науку, реальной мотивацией является желание сделать что-то с реальной проблемой в реальном мире, применить свои знания и опыт, чтобы изменить ситуацию. Приходят не с мотивом «заниматься наукой», а с проблемной ситуацией в жизни, для которой научное исследование является средством. Эти исследователи либо постепенно вовлекаются в мотивации старших членов университетского и академического сообщества, более замкнутых на внутренние проблемы и цели науки, либо остаются на младших позициях или уходят из науки. Это положение дел связано с тем, что в современной научно-технической и образовательной деятельности сильна специализация занятий и достичь возможности непосредственно заниматься проблемой по собственным разработкам можно лишь на верхних этажах университетской и академической иерархии. Вовлечение личных мотиваций в общий поток и перенос активности в общеуниверситское русло, – вот чем занимается мотивационная структура университета.

Специальное знание – что естественно – непонятно не-специалистам; наука больше не может разговаривать на понятном языке – она не понятна не только «обывателю» и «простому человеку», но и образованному специалисту иной направленности. Научное знание, специализируясь, закукливается в собственных инструментальных оболочках – внятных немногим рейтингах журналов, специалистов, лабораторий и вузов. Вместо них с публикой говорят массовые онлайн-курсы, обзоры в популярных журналах, отчёты, эссе, интервью и сообщения в соцсетях, растущая масса псевдонаучных журналов разного уровня и профиля. И университет не желает уходить на дно вместе с наукой образца XIX–XX вв., он хотел бы возглавить медиа, врасти в медийную сеть как авторитетный поставщик знаний и умений. Гарантией истинности в наше время является печать «научное знание», как в прошлую эпоху такой печатью было Писание. У университета в руках самая авторитетная печать нашего времени, и он ею желает торговать. Университет желал бы стать центральным узлом в медиа-сети: разве ему, производящему знания, уместно занимать иное положение?

Американский университет хотел бы стать лучшим, и потому подразумевает конкуренцию, конкуренция в нём происходит за всё, это его атмосфера и настрой: надо лучших студентов, лучших профессоров, лучших исследователей, лучшие капиталы, лучшие лаборатории, высокие рейтинги, прибыльные производства. На каждом такте прокрутки, на каждом шаге университет желает соревноваться, конкурировать, побеждать и становиться всё эффективнее. Конкурентность должна сочетаться с корпоративностью, внутри университета его программы, специализации, производства и финансы должны работать согласованно, для чего нужна внутренняя прозрачность, развитая бюрократия, эффективное управление, благодаря чему достигается согласование столь разнообразных видов деятельности, и научное творчество оказывается оформленным, спланированным и согласованным со всеми остальными деятельностями университета. В американском университете должен расцветать дух корпоративной конкуренции: непрерывная борьба, загнанная в рамки бюрократических установлений.

Сейчас университет всё ещё несёт следы прошлого, его управление организовано «от предмета», как в промышленной фирме старого образца, это иерархия предметников. Но университет желал бы измениться, стать сервисной фирмой, где управление фиксировано на результате, а не на предмете: усилить менеджериальную составляющую, финансовую. Университет желал бы освободиться от государства как самостоятельная финансовая организация, финансироваться не от государства, не от учеников, а от своих разработок и внедрений, стать интеллектуальным бизнес-центром, центром услуг по самым разным работам в области интеллектуальной сферы: научить, проконсультировать, разработать, внедрить. Всестороннее интеллектуальное обслуживание современного общества – вот чем хотел бы заниматься американский университет.

Университет хотел бы разнообразия и специализации, и он не хотел бы иметь ничего «общего». Например, он не хотел бы иметь дела со старым идолом – «истиной». Американский университет должен быть узлом, в котором сосуществуют разные мнения, но сосуществуют они не для объединения, а для соседства. Они просто должны быть, согласования между ними не подразумевается. Зайдя в университет, как в зоопарк, можно отыскать хоть чёрт-те чего, любые способы мыслить и решать задачи, но все эти способы не подразумевают апелляции к каким-то трансцедентальным субъектам вроде личности или истины. Это соседство мнений, которые не только не могут договориться и сойтись в чём-то общем, они принципиально не собираются этого делать и даже отобраны по единственному признаку – невозможности общаться и понимать. Что же для них возможно? Коммуницировать: коммуникация вместо общения. Соседствовать. Критиковать. Конкурировать.

Эволюция университета мыслится как добавление функций. Средневековый университет, согласно этому пониманию эволюции, давал лишь базовое образование. Германский университет добавил научно-исследовательскую функцию. Американский университет дополнился активной интеграцией с промышленностью для трансфера технологий на рынок. Предполагается, что университет будущего должен не просто участвовать в рынке, а формировать его. Опираясь на роль «карусели знаний», университет должен создавать привлекательные рынки высокотехнологичных товаров, в том числе – товаров символических, социальных, экологических. Он должен изобретать и продавать репутации, образы желаемого будущего, реформировать социальную и природную среду, а также продвигаться в фундаментальных научных исследованиях. Желательно совместить университет с цифровыми сервисами, чтобы продукция университета могла быть доступна столь же легко, как заказ такси.

Университет хотел бы являться центральным узлом на рынке, где продают информацию. В том числе – на рынке лычек и рейтингов, рынке символов и брендов: ведь это тоже информация. Наука объединилась не только с технологиями и не только с экономикой, она срослась также и с медиа. Информация – это не чистые данные об истинном положении дел в мире, это скорее слоган в мире рекламы. Разумеется, не только гуманитарные исследования срослись с миром медиа; естественные науки давно уже встроены в масс-медиа через организации типа NASA; они поставляют продукцию естественных наук в систему массовой культуры. На рынке информации продают культурный капитал, и университет желал бы быть самым продаваемым. Именно здесь обдумывают перекройку социальных границ, здесь способны изменить социальные объекты, изменить им фигуру – университет хочет быть мастерской по пошиву социальной одежды. Именно здесь смогут предоставить услуги по разработке и внедрению имиджа для лиц и корпораций, для стран и регионов. Современный университет хотел бы жить продажей новых одежд королям современности.

Это – мечтания университета снаружи, о его жизни в большом экономическом мире. Есть и другой род мечты современного университета – изнутри, какой должна стать университетская жизнь для сотрудников университета. И эта мечта немного сообщает о том, чем сейчас является эта жизнь. Эти «внутренние» мечты немного противоречат внешним, и это нормально. Разумеется, сотрудники и студенты мечтают о несколько иных условиях, чем управленцы, советы ректоров и попечителей.

Итак, изнутри, относительно внутриуниверситетской атмосферы, университет желал бы большей свободы: хотелось бы ещё больше возможностей для студентов по выбору курсов специализации: чтобы учащиеся сами формировали эти наборы, чтобы не было ограничений. Чтобы был естественный отбор: стихийно останутся самые востребованные наборы, но изначально следует предоставить большие возможности выбора. Ещё хотелось бы больше клубной атмосферы, единства университета, чтобы можно было гордиться чувством принадлежности к нему. Сейчас университет слишком дробная совокупность разнородных учреждений, объединённых разве что менеджериальным контролем и общей политикой руководства университета. А хотелось бы единства культурного, клуба, с определённым духом, чтобы университет что-то значил в личной биографии. Ещё хотелось бы снизить конкурентность, сейчас атмосфера слишком напряжённая и недоверительная, пронизанная агрессией и страхом. Много доносов, жалоб, формальных ограничений, опасности разбирательств с вредом для карьеры. Хотелось бы большего доверия и свободы отношений: чтобы можно было без опаски спросить о том, что не понятно, чтобы легче были контакты между разными подразделениями и дисциплинами, чтобы было больше неформальных альтернатив. Сейчас слишком распространено «научное воровство», можно потерять тему, результаты, грант, позицию. Даже специалист знает не всё, не всё можно найти в библиотеке, хотелось бы более свободного общения, не пронизанного страхом, что украдут и предадут. Клуб как единство конкурирующих участников-клубменов, – хотелось бы более действенных ритуалов, демонстрирующих единство, и больше наград за членство в клубе.

Мечты о том, каким университет будет в целом, как единая корпорация, и как он будет ощущаться изнутри, соединяются словом «практика». Изнутри мечтают, чтобы было больше практических занятий у студентов, чтобы человек осваивал знания более практически, на реальных задачах. Студенты, по крайней мере многие из них, мечтают приносить реальную пользу и участвовать в решении важных практических задач. Руководство университетов желало бы, чтобы подразделения работали с реальными проектами, которые можно показать и можно продать. В идеале каждый студент должен отчитываться не зачтёнными курсами и отметками об усвоении навыков, а работающими бизнесами. Именно в практической работе вплоть до производства и продажи продукта образуется трансдисциплинарный специалист. Для которого важна не оценка в рамках той или иной специальной квалификации, а умение работать в сложно регулируемой проектной среде и доводить дело до продажи конечным потребителям.

Как и средневековый университет, американский университет желает быть самостоятельным финансовым субъектом, фирмой, которая сама распоряжается своими доходами. Как и средневековый университет, американский желает быть космополитическим, играть на мировом рынке образования, конкурировать со всем миром и получать ресурсы со всего света. В этом проекте образования используется английский язык как новый лингва франка, это язык науки, преподавания, финансов. Это язык всей интеллектуальной сферы человечества.

Это – желания и направление развития не «университетов в США», а американского типа университета, в какой бы стране он ни существовал. Это – направление движения, которое независимо придумывают и изобретают тысячи людей и совместными усилиями пытаются осуществить. Это будущее современного университета. Он таким и станет, и других не будет – если не попытаться сделать что-то, противоречащее согласованному движению современности, сделать что-то вопреки ей.