Текст книги "Образование будущего. Университетский миф и структура мнений об образовании XXI века"

4. Беда от любви к чтению

Очень интересная причинная связь событий выясняется из нескольких почти случайно оброненных комментариев о любви к чтению.

Говорится следующее. Общее место: надо читать не норматив, не скучную классику, не обязательную программу, не устаревших авторов, которых не понять, а то, что нравится. Вот как дитя к чтению приохотится – будет всё хорошо.

Противопоставляется нефункциональное чтение классики, устаревшей и непонятной («кто же будет по собственной воле читать «Войну и мир»?») – и современное, свободное чтение, чтение по желанию, чтение того, что человеку интересно. Пусть дети начинают читать приключенческую литературу и Гарри Поттера, – полюбив чтение, они придут и к тому, что называется классикой – если классика этого достойна.

Этот извод мыслей повторяется множество раз – так говорят сегодняшние школьники, поучая родителей и учителей, так же говорят и те, кто окончил школу десятки лет назад. Рассказывают, как взялись читать Достоевского в сорок лет и как это правильно.

Казалось бы, в этой мысли знакомы все повороты, и можно либо сопротивляться, настаивая, что общее образование включает знакомство с классикой, либо соглашаться – пусть откроют для себя Толстого и Достоевского сами.

Обычно возражение на концепцию свободного чтения по желанию такое: чтобы дети вообще знали те имена, которые имеет смысл попробовать читать, их следует бегло знакомить с классикой.

Рассказывают чудесную историю: некоторая дама, менеджер, профессионал, образованная и состоявшаяся, уловив в речи собеседника незнакомые слова, спросила – что это за нагорная проповедь и о чём он говорит. Затем записала себе в телефон выражения «Нагорная Проповедь» и «Евангелие» и сказала, что, видимо, книги интересные, она их обязательно скачает и почитает.

И вот, чтобы люди заранее знали, что же следует попробовать скачать и почитать и как называются довольно известные книги, – для этого существует школьная программа.

Понятно, что такого рода возражения весьма неуверенны. Если речь о заучивании сотни имён, которые следует узнавать – это можно обставить совсем иначе, чем на школьных уроках литературы.

И вот в разговорах звучит иногда следующее соображение: когда читают то, что нравится, классика вырождается в топ-100, в жанр литературы.

Разговоры на эту тему могут быть отображены следующей схемой (рис. 11).

Дело в том, что эти произведения проходят слишком рано, в слишком нежном возрасте. Они непонятны детям. Ну не может ребёнок в 15–18 лет понимать чувства 30-и летнего мужчины или 80-и летней старухи

Вот почему я против преподавания в школе «Архипелага ГУЛАГ»! До него надо дорасти.

Литература потому и скучна детям школьного возраста, что просто не по возрасту проходятся произведения. Всё то, от чего умирал со скуки на школьной скамье – с удовольствием перечитал в зрелом возрасте.

Сделайте школьную программу прежде всего интересной для школьника, а серьёзные произведения оставьте для серьёзного возраста. И школьники будут читать.

вряд ли современный человек в здравом уме станет читать Бедную Лизу

ну, просто с ней надо ознакомиться и понять, почему именно Бедная Лиза была прорывом, вехой в литературе

«Если человек полюбит чтение…»

то с большой вероятностью будет читать только жанровую массовую литературу. Нужно не только привить любовь к чтению, но и умение заставить себя читать непонятное, более сложное, превосходящее уровень твоих техник чтения в данный момент. А для этого однозначно нужен момент принуждения и определенное количество классики, читаемой в школе.

Войну и мир однозначно убрать. И так на ее изучение уходит целая четверть, а у детей возникает стойкое отвращение к литературе.

А вот вместо Войны и Мира я бы рекомендовал либо «Цусиму» Новикова-Прибоя. Или «Порт-Артур» Степанова. Весьма интереснеы и не занудные произведения, цепляющие за душу.

Добавил бы кого-нибудь из классиков фантастики, типа Жюля Верна или Уэллса.

Ах да, когда у нас были внеклассные чтения мы изучали Аверченко, вот кого можно изчать. Такой сгусток цинизма, но ряд произведений до сих пор актуален.

Когда речь заходит о любви к чтению, об охотно читаемой литературе, то говорят о приключенческих или любовных романах, об авантюрах и поисках сокровищ, о таинственных событиях и детективных расследованиях, о романтических историях первой любви. Охотно читаемая литература в понимании абсолютного большинства читателей, формирующих представления и язык, которым можно говорить о литературе – это жанровая литература.

Кажется, об этом можно сказать таким образом. Интересные ходы, которыми пользовалась классическая литература, были многократно тиражированы, упрощены, фальсифицированы и клишированы, обратившись в отдельный жанр. Жанровая литература – это совокупность того, что люди смогли понять в классической литературе и тиражировать, сделать массовым и воспроизводимым.

Это – взгляд изнутри литературы. А взгляд снаружи, от читателя, совсем иной. Жанровая литература – это интересная литература, от которой захватывает дух и хочется читать непрерывно. А классика – это такая устаревшая и скучная литература, чтобы читать ее, надо делать над собой усилие.

Как только мерой чтения становится интерес, классика становится одним из жанров литературы.

Увлекательность чтения – это не общий признак литературы, а специальный. Есть книги, специально сделанные так, чтобы их было легко и интересно читать, и это вовсе не самые полезные книги и не лучшие. И не худшие. Они просто специально для этого сделаны. И потому читающие для удовольствия и вволю – читают вовсе не «всё», а только одну разновидность литературы – «увлекательное чтиво».

Отсюда вытекает, что кажущийся естественным призыв читать то, что нравится – направлен не на всю литературу (включающую и литературную классику), а только на отдельный жанр литературы – «увлекательный» и «остросюжетный», который как раз не обязательно включает «классику».

Именно в том случае, когда читают для удовольствия, для расслабления, для развлечения, классика становится особым жанром литературы – на любителя. Некоторые любят, когда не очень разухабисто и с пылью веков, таким годится чтение Толстого, Островского и Достоевского. Другие же любят Роулинг или Беляева, Аверченко или Тэффи. И эти вкусы принципиально равноценны, как любые суждения вкуса.

Как только чтение книг начинает рассматриваться как вид развлечений, который должен приносить удовольствие – исчезает представление о литературе как ценностно и иерархически организованном знании, возникают равноправные вкусы, которые каждый удовлетворяет по-своему и хорошо, лишь бы удовлетворил.

Тогда чтение измеряется полученным удовольствием. Почитатель серии «Боевая фантастика» совершенно так же начитан и в том же смысле любит книги, как читатель Ариосто, а поскольку все удовольствия могут быть переведены на один общий для всех язык эндорфинов – чтение вполне можно поставить в ряд с другими способами получения удовольствия.

Оказывается, ходячая мысль о «любви к чтению» имеет довольно неожиданные выводы. Если не считать, что на уроках в школе следует учеников знакомить с разными видами удовольствий и учить ценить, скажем, марочные вина более бормотухи, то на уроках литературы не следует особенно много внимания уделять приятности, получаемой от чтения.

При обсуждении аргументов «за» и «против» тех или иных разделов школьной программы следует иметь в виду, что интерес – средство для привлечения внимания ученика, а не цель урока.

Мой бедняжка по несколько часов сидит перечитывает, чтобы потом пересказать в классе произведение половину смысла которой пока не понимает. Зачем? Зачем загружать детский мозг лишней, ненужной информацией. Нагрузят, а потом удивляются что же это дети в школу-то идти не хотят?

о школьном курсе литературы. Совершенно очевидно, что все, что сейчас там находится, надо оттуда просто выкинуть (сейчас я не буду пускаться в рассуждения, почему). Но что тогда поставить взамен, даже чисто теоретически? Произведения должны удовлетворять таким очевидным требованиям, как быть написанными русскими авторами и хорошим литературным языком. И они должны повествовать о взрослении, о тех вопросах и сложностях, с которыми сталкивается ребенок в неумолимо течении дней. О становлении личности… а не о пустоте жизни пресыщенных бездельников типа Онегина или, не приведи господи, Обломова.

В разговорах вполне живы и повторяются старые мотивы опасности излишнего чтения. Они разделяются на две большие группы.

С одной стороны, говорится о зря затраченных усилиях – огромный труд идёт на чтение ненужных книг, а время можно потратить с большей пользой. Это воззрение опирается на утилитарную этику: подразумевается, что в школе должны учить чему-то полезному, давать знания, которые пригодятся в дальнейшей жизни и карьере. Всё, что не нужно для карьеры, можно объявить излишней затратой усилий.

Другой мотив – указание на вредность той или иной литературы. Сами претензии могут быть очень разными – одни книги не учат быть добрым, другие не учат быть злым. Общее у всех такого рода претензий состоит в убеждении, что в школе должны учить чему-то, создающему человеческую личность, воспитывать. И с этой точки зрения бывают книги полезные и вредные. Полезные помогают решить проблемы ребёнка и подростка, воспитывают его в правильном направлении (православном, национальном, гражданственном, атеистическом – кому что нравится). Вредные книги мешают ребёнку развиваться в правильном направлении.

Отсюда естественное желание убрать вредные книги из школьной программы и поместить туда полезные.

У этих совершенно разных взглядов – утилитарного (давать нужные знания) и воспитательного (учить верному поведению и ценностям) есть общая черта: в них существует понятие опасной литературы, вредных книг. И потому существует представление об опасности чтения.

Понятно, что взгляды обоих направлений очень распространены: по общему мнению, школа прежде всего даёт знания и воспитывает. Значит, регулярно воспроизводятся представления о вредных книгах (и – шире – вредных уроках и вредных знаниях). Тем самым важно представлять аргументацию сторонников таких взглядов.

Понятно, что любая наперёд данная школьная программа может быть подвергнута критике с той и с другой позиции. Всегда могут найтись большие группы людей, которые не считают темы данной программы полезными для дальнейшей жизни – и группы людей, считающие, что те или иные уроки воспитывают в неверном направлении.

Речь тут далеко не только в уроках литературы и чтении. Именно из таких убеждений возникают «обезьяньи процессы» и подобные им явления.

Для того, чтобы объясняться со сторонниками таких взглядов, важно прояснить двухступенчатую структуру этого убеждения. Во-первых, можно критиковать (или соглашаться) с непроговариваемой (потому что считается банальной) установкой – утилитарной или воспитательной. Во-вторых, можно пытаться спорить по частному поводу, доказывая, что данное знание полезно или добродетельно.

Причин падения тиражей несколько и они скорее рыночного характера.

Во-первых, интернет-халява и чтение с экрана.

Во-вторых, времени свободного у людей стало меньше – пахать надо в развитом капитализме.

В-третьих, возросла конкуренция между источниками информации – интернет, десятки теле-каналов, прочие способы занять отстатки мозга.

Выше мы рассмотрели чтение для удовольствия. Мы берём в качестве горючего для развития навыков чтения удовольствие. Горючее – мотив, то, на энергии чего мы совершаем усилие. По логике формирования навыка чтения к данному мотиву присоединяются подходящие детали. Возникает согласованный механизм любви к чтению – если горючим служило удовольствие, получится машина для чтения жанровой литературы, воспринимающая классику как жанр. Готы любят готичное, а «ботаники» любят классическое, им приятно поскучать. Это мир увлечений, и в нём все увлечения в одну цену.

Но можно взять другое горючее, что многие и делают. В качестве горючего можно использовать мотивы тщеславия, роста, достижения элитарности, успеха, желание быть победителем. Победа в конкуренции – мощный мотив. Можно говорить, что жизнь – серия испытаний, к ним надо быть готовым, чтобы выйти из них победителем, и надо набраться соответствующих умений, позволяющих пройти испытания.

Тогда навык чтения становится прагматическим навыком. Не умеющий бегло читать, быстро понимать прочитанное не сможет пройти конкурентные барьеры современной жизни. И по содержанию чтение должно быть направлено к пользе – читать следует прежде всего по своей будущей специальности.

Таким образом собирается иной культурный механизм, на другом горючем – другая структура, структура прагматического чтения. Человек научается использовать навык чтения для получения информации, он просматривает тексты, выискивая в них то, что ему надо в соответствии с поставленными целями – профессионального роста, служебной карьеры, научного исследования, да в конце концов даже для отдыха и расслабления – это тоже может быть прагматической целью на каком-то этапе.

У такого выбора – выбора такого культурного механизма, способствующего обучению – есть следствия для культуры.

тенденция такова – литература перестала быть переносчиком мудрости.

Человек, читая современную литературу, не обогащается.

При этом тиражи макулатуры остаются на высоте – достаточно зайти в любой книжный и увидеть, что именно занимает прилавки.

При этом очень хорошо, как я понимаю, расходится классика, иначе не было бы такого количества различных серий. К тому же за публикацию классики, как я понимаю, нет необходимости регулировать вопросы с правообладателями.

Когда литература будет отвечать запросам времени – волновать души людей, тогда она и будет востребована.

Разумеется, если человек читает прагматически, ему становится ненужной художественная литература. Или в значительно степени ненужной, – то, что уже написано, более чем достаточно, тратить время на литературу глупо, не полезно. Возникает слой читателей, которые потребляют литературу для расслабления от тяжёлого рабочего дня – или вовсе не употребляют. Это – читатели нон-фикшн, им прошлые способы культурной жизни не интересны. С уходом читателей происходят изменения у издателей и писателей, которые ищут приспособиться к новым условиям, понять своё время и читателей, и возникает то, что принято называть упадком литературы.

Художественная литература чувствует себя ненужной, лишней, в неё не закладывают серьёзных целей и надежд – ни тот, кто пишет, ни тот, кто читает. Для расслабления после тяжёлой работы лучше подходит жанровая литература, давно оседлавшая основные массовые психические мотивы (кто убил? как именно поцеловал?). Классика перестаёт читаться после школы, да её и в школе пытаются не читать. На неё не хватает времени – да, Пушкина было бы неплохо хотя бы пролистать, но есть же серьёзные дела, не до того. Классика из чтения на школьной скамье становится чтением пенсионеров. Вероятно, исследование спроса могло бы усмотреть, что люди с прагматической ориентацией чтения начинают читать классику, выйдя на пенсию. У них, наконец, появляется время и они решают подчитать немного для культурного уровня – открывая для себя «Капитанскую дочку».

Прагматическое чтение переводит классику в иной возрастной сегмент и существенно уменьшает долю художественной литературы в массовом чтении. При этом, конечно, возникают обратные связи к образованию. Родители недоумевают, зачем их детей пытаются научить читать книги, которые они сами не читали и не считают нужным тратить на это время. Классика становится школьной обузой, и с такой её репутацией уже очень трудно спорить.

Важно заметить, что это не как-то особенно объективно возникающее мнение, а лишь следствие построения особенного культурного механизма – на горючем ожидания победы, карьеры и успеха строится прагматическая установка, которая порождает необходимые следствия.

К теме прагматического чтения относится и появление новых навыков сканирования, проглядывания текста, о которых много говорят. Об этом говорилось в разделе 3.

5. Круг чтения обыкновенный вынутый

Это большой раздел о смыслах, которые вкладывают в понятие круг чтения. О круге чтения говорят преимущественно в связи с темой образования, при обсуждении того, что следует включать в обязательную программу школы, о том, что оттуда следует исключить.

Как и в предшествующих случаях, группы высказываний получены многоступенчатой классификацией высказываний в сетевых разговорах. А вот структура, в которую объединены эти классы, принадлежит автору данного исследования. Каждый говорящий считает себя правым и высказывает единственную точку зрения – что такое классика, что нужно читать, что не нужно читать. Составление из этих отдельных групп высказываний целого круга призвано графически упорядочить картину и намекает, что эти высказывания в самом деле образуют круг – если по некоторой логике переходить между высказываниями по часовой стрелке (или против, по другой логике), то они смыкаются в круг, можно со временем дойти до исходного высказывания. Однако такая круговая структура классов высказываний – некоторый домысел, не имеющий прямого отношения к исследуемому предмету. Так что на этот круг мировоззрений можно не обращать внимания. Достаточно видеть, что высказывания о круге чтения составляют весьма ограниченную совокупность позиций. Их не сто и не тысяча, их немногим более десятка – повторяющихся у разных людей позиций по отношению к кругу чтения (рис. 12).

Видно, насколько разные смыслы вкладывают в представление о круге чтения, для каких разных занятий он нужен. Тут и социальные нормирующие параметры (страх невладения культурой – невозможность предъявить социальному контролёру знаки принадлежности к кругу, тут начитанность выступает как погоны), и представления о развитии человека (с удовольствием и свободно развивается он к высшему состоянию – живой руссоизм в мыслях людей). Вполне серьёзное место – у мыслей о нравственном воспитании и формировании. В общем, в разговорах людей представлены самые разные идеи о том, зачем надо читать и что надо читать.

Чтобы немного ориентироваться в этом многообразии смыслов, связанных с понятием «круг чтения», опишем некоторые узловые точки. Для краткости будем говорить о «классике», поскольку беседующие о круге чтения часто обозначают так программу обязательного школьного чтения, выстроенную в соответствии с их представлениями о правильном образовании. Главными в нашем изложении будут четыре позиции: классика как образец, классика как интерес, классика как индивид и классика для самоформирования.

классика – это некое «ядро», которое не подлежит сокращению. На котором уже крепится вся остальная «периферия».

моя дочь (поклонница Толкиена, Желязны и прочей лабуды) Гоголя и Тургенева «заценила»(её слово) мгновенно, с первых строк в школе, а беда в том, что Гоголь шёл не первым, сначала Желязны.

а радость моя в том, что Желязны уже исчез из домашней библиотеки, а Гоголь с Тургеневым останутся пока будет кому читать.

Я бы посоветовал им читать светские хорошие книги, но не православные. В большинстве советских и классических зарубежных фэнтези и сказках присутствуют главные христианские идеи: победа добра, верность, честность, дружба, любовь, милосердие. Я не знаю более высокодуховной детской книги, чем «Маленький принц» Ан-туана де Сент-Экзюпери

Можно выделить группу смыслов, близких к представлению об образце. Однако это совсем разные точки зрения, между собой несогласные и воюющие.

Например, одна группа высказываний – о том, что читать надо «классику» как книги, представляющие собой высший образец культуры. В самом буквальном смысле – они побеждают в конкуренции. Человек читает много разных книг, но имеется особенная «полка» ограниченного объёма, куда ставят лучшие – и вот с этой полки последовательно вышибаются книги, уступившие в конкуренции, а остаётся – классика. Образцы на все времена, победители.

Это один смысл, а рядом – другой. Близкий, но не тождественный. Классика – это книги, которые следует оставить потомкам. Тут присутствует не столько конкурентный, сколько воспитательный момент, авторитарный. Нынешнее поколение родителей (читателей) решает, что из прочитанного следует вменить в обязанность читать следующим поколениям. Читатель производит строгий отбор, и выбирает не то, что когда-то было зачитано до дыр, а то, что следует выбрать для надлежащего воспитания.

Рядом с таким пониманием, когда круг чтения понимается как поиск критериев выявления классики, рядом с пониманием классики как образца – ещё смыслы.

Все больше плодится не просто литературно, а ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКИ одаренной молодежи, которая в принципе не может освоить шедевры русской классики, да и в целом официальной школьной программы. При этом обладает абсолютной грамотностью (в плане русского языка), стилистическими дарованиями, умением наисвежайше понимать и интерпретировать литературные произведения, просто любит читать. Только читает всяческое фэнтази, да новейшую литературу. А от классики громко тошнится.

Классика – это то, что мертво и скучно. В самом деле, как только классика определяется как авторитарно навязываемый образец, возникает и противодействие и, выворачивая определение, получаем – то, что скучно, то и классика.

Конечно, если на уроках истории Великой отечественной войне и подвигу населения и солдат нашей Родины не уделять внимания, не читать книг Фадеева «Молодая гвардия», Симонова «Живые и мертвые», Шолохова «Они сражались за родину», Быкова «Вертикаль», Каверина «Два капитана» и другую современную уже классику, то откуда же знать, что «Молодая гвардия» – это не только книжный магазин. Откуда знать детям, что не американцы освободили народы Европы и нашу Родину от фашистской Германии.

В связи с мёртвой и скучной классикой разговор иногда уходит в сторону. Возникает ответвление – о том, что существует опасное чтение, что чтение может быть опасным. Есть списки опасных книг, некоторая антиклассика — образцы того, чего не следует читать. Такая ветвь разговоров случается и в других частях схемы, выделяют книги особенно безнравственные, особенно неинтересные и т. п. Об опасностях чтения говорилось в разделе 4.

С другой стороны, в круг обязательного школьного чтения должны входить, по мнению многих, книги, важные для патриотического воспитания граждан. Тут выделяется уже не общевоспитательный момент, не лучшие книги в качестве художественной литературы, а направленное воспитание патриотизма, для чего литература служит средством. И в круг чтения, в школьную классику должны входить такие заведомо патриотические произведения.