Текст книги "Образование будущего. Университетский миф и структура мнений об образовании XXI века"

Желание современности относительно образования движется от труда к игре. Прежде образование мыслилось как упорный труд, сейчас хотелось бы сделать образование интересным, увлекательным, развлекательным. Образование должно привлекать само по себе, надо, чтобы можно было не заставлять учиться, а чтобы обучение шло само, силой интереса учащегося. Так что ничего лучше игры и придумать нельзя. Как же мыслится эта мечта – игра в образование и образование как игра? Давайте раскроем эту мечту и посмотрим.

Прежнее образование строилось как поедание книжной колбаски – безвкусное пережёвывание шеренги книг и «предметов». Мотив – принуждение и рациональные ожидания: от поедания этих трёх кубических метров целлюлозы, испачканной типографской краской, в дальнейшем произрастёт хорошая работа и успешная карьера.

С появлением онлайновых многопользовательских игр вся шкала между совсем абстрактными и крайне практическими предметами может быть переведена в порядок игры. Мотивом является успех, выигрыш – то самое удовольствие от игры, которое за деньги не купишь. Роль учителя сводится к работе «военным советником», «стратегом», «консультантом», у которого можно запросить подсказку.

Педагогические разработки становятся сценарными. Организационно-деятельностные практики переходят в онлайн. Возможно совместить общее и специальное образование. Отражением специализации будет являться выбор игры – ориентированной на тот или иной тип деятельности. Грубо говоря, можно строить дома и города, можно воевать, можно людей лечить. Общее образование – в том, что для успешного выполнения этих функций учащийся игрок сам вынужден осваивать весьма общие умения. Например, освоение полного курса медицинского образования крайне способствует выигрышу в игре, где баллы начисляются за количество излеченных. Мотивации – наркотического типа, мотивация как зависимость, тем самым решается вопрос мотивирования к образованию: игра сама вовлекает и завлекает.

С появлением интернета человечество стоит на пороге большого прыжка, сравнимого с тем, что был совершён в начале Нового времени. Тогда Европа прыгнула, обогнав на столетия остальной мир. Сейчас прыгнут интернетизованные страны. В области образования прыжок Европы обеспечен – в XVII веке – предметно-урочной системой образования, введенной Яном Амосом Коменским (Jan Amos Komensky, 1592–1670,). Эта технология образования забросила Европу в будущее. Игровое интернет-образование даст подобный эффект.

Дело – за сценариями и сценаристами. Нынешние игры – жалкое подобие того, что может появиться уже через 10–20 лет. Эффект присутствия будет, несомненно, увеличен, степень реалистичности (и фантастичности) возрастёт на порядки. Нынешние «стратегические» задачи игр – просто средневековье по сравнение с тем, что может быть достигнуто на базе соединения опыта педагогов и психологов с наработками computer science и big data. Разумеется, будут использованы уже очень хорошо осознанные манипулятивные техники – причём многоуровневые. Раскрытие учащимся манипуляций и сценарных разработок определённого уровня будет переводить его на следующий уровень «правды» – к следующему слою предметов и учебных курсов… то есть игровых задач.

Исчезнет проблема оторванности образования от жизни, необходимость переучивать учащихся «на работе», разделение между «временем в школе» и «отдыхом». Исчезнет грань между «понарошным» обучением и «настоящей» социализацией. Навыки социального взаимодействия, разрешения психологических конфликтов и получения знаний будут совмещены в одном виде деятельности, при этом безумно увлекательном и почти наркотическом. То, что раньше было достоянием особо любящих учиться, составляло романтику студенческих лет, дружеские компании и благоговение перед знаменитыми учителями – всё вольётся в единую массовую практику и станет нормой эмоционального фона в учебном процессе. Дух университетского товарищества, совместной игры в обучение станет постоянным фоном всей жизни. Разумеется, при этом изменится «реальная» жизнь: станет игровой.

Непрерывность игротехник разрушит искусственные грани между дошкольниками, школой, высшим образованием и поствузовским образованием в непрерывное обучение, не отделённое от работы, отдыха и жизни. Ускорение технического прогресса, возрастающая скорость переквалификации учёных и рост сложности производственных задач будут решаться не как отдельные проблемы, а в рамках общего игрового сценирования деятельности. Мотивы обучения будут интериоризованы – обучение будет доставлять острое до болезненности удовольствие, к которому будет стремиться в первую очередь учащийся, так что задачей окружающих и близких станет скорее оттаскивание пятилеток от вузовских учебников математики.

Вместо экзаменов, заимствованных Европой из Китая, появится Большая игра. Смотреть её будет величайшим удовольствием, сравнимым только с кайфом от участия. Прохождение маршрута игры лучшими учениками будет становиться демонстрационным материалом для всё новых поколений играющих, а слава игроков будет давать более весомый социальный статус, чем диплом престижного вуза. В ряду «инициация – аттестат зрелости – служба в армии – большая игра» последняя ступень будет наиболее зрелищной и действенной. Социальная стратификация, сейчас завязанная на профессии, доход и известность, будет опираться на ранги игроков. Возможно, через 50 лет о том, что когда-то финансирование образования было проблемой, будут вспоминать только историки, и понимать их будут немногие. Ничего более доходного, чем вложение денег в образование, нельзя и представить – причём эти вложения будут, с одной стороны, подобны акциям Гугля, с другой – высокорискованным вложением в бои гладиаторов, рулетку или торговлю оружием. Основными вложениями любого индивида будут вложения в собственное образование, на это же будет завязан основной рынок высоких технологий.

Великое открытие Гумбольдта – совмещение процесса образования с научными исследованиями, совмещение обучения и воспроизводства науки, та самая парадигма, в рамках которой лучших окончивших курс оставляли для подготовки к профессорскому званию, так что университет являлся единственным самовоспроизводящимся звеном в системе образования – станет нормой для всех образовательных уровней. Мастера игры – герои преждевременной фантазии Гессе – будут переходить на роли сценаристов и игротехников. При этом то, что они будут сценировать, окажется вовсе не бесполезной игрой в бисер, а как раз чрезвычайно практическим занятием.

Между игрой в историка, ролевика и игрой в реального политика не будет существенной разницы, престиж гуманитарных и общественных наук изумительно возрастёт – впрочем, сами эти науки потеряют всякую гуманитарность, сделавшись проектными технологическими дисциплинами. В игре будет проходить обучение начинающих – и далее переходить в столь же игровую работу по созданию реально используемых проектов. Ныне смехотворная профессия педагога – под другим именем – станет символом высочайшего социального положения и власти. Педагог, программист, игротехник, сценарист, политик – будут полусинонимичными наименованиями разных отраслей единой большой профессии обучения, воспитания и управления людьми в современном обществе.

Такая мечта живёт у многих людей, и они стремятся её сбыть. Мечта американского университета, непрерывного образования, замены текста комиксом и образования – игрой: эти и некоторые другие мечтания вполне симпатичны времени, они не идут против течения.

Универсальные рецепты

Выше представлены мечты о тех направлениях, в которых могло бы развиваться современное образование. Одни мечты возникают одновременно в сотнях и тысячах умов, они просто продолжают те тенденции развития, которые уже присутствуют в современном обществе. Другие, напротив, мечтаются трудно и выглядят смутно – это то, что ещё можно сделать, но сделать трудно, это то, что идёт вопреки тенденциям современного развития.

К счастью, эти проекты не противоречат друг другу (хотя и противоположны) по той простой причине, что их можно осуществлять все вместе. Дальнейшее развитие американского университета и создание желаемой карусели знаний, информационного торнадо, куда затягиваются деньги и знания и откуда исходят знаниевые услуги, новые гаджеты и выученные специалисты – ничуть не противоречит обучению через игру, учебнику в виде комикса и даже наличию где-то русского университета. Они все могут жить рядом друг с другом.

Среди всех этих противоречащих друг другу форм хотелось бы отыскать хоть что-то применимое при любом раскладе. Эти формы образования могут осуществляться одновременно, но они разнонаправлены. То, что видится благом для нового американского университета, будет деградацией для русского университета. А можно ли на чём-то примириться, что могло бы быть универсальным рецептом культурного развития?

Кажется, есть один универсальный рецепт. Он не всегда поднимает мёртвого, но точно не вредит и во многих случаях чрезвычайно оживляет культурную жизнь. Звучит этот рецепт просто. Надо очень много переводить на язык собственной культуры. Переводы, заимствования, копирование. Естественно, любой вменяемый копиист постарается копировать лучшее, и переводчик, если его не насиловать, возьмётся за то, что лучше. Но, в общем, споры о качестве лучше отложить до лучших времён и просто переводить как можно больше.

Под переводами подразумеваются переводы в широком смысле. Это переводы с языка на язык. Это переводы между стилями и внутренними языками культуры. Почти весь Шекспир переведён в форму комиксов – и это хорошо. По играм пишут длинные романы – и это правильно. Специальную литературу следует излагать для большинства людей, не владеющих специальными языками науки – популяризация есть форма перевода.

С этим универсальным рецептом не все согласны. Например, есть в научной среде убеждение, что не надо много переводить – специальные книги хороши и на английском, все специалисты их читают, а не специалистам и не надо, они ведь не поймут специальных работ. И есть ещё тысяча соображений, отчего именно вот в этой специальной области не надо переводить, а надо потратить силы и деньги, раз уж они есть, на что-то другое. Так вот – это всё заведомо ложные соображения. Во всех областях переводить следует как можно больше. Художественную литературу, научные работы, негодную философию, томительные драмы, плохо написанные путешествия, дурную фантастику вместе с тем, что кому-то кажется гениальным – надо переводить много.

От этого культура растёт. Конечно, у неё случаются болезни роста, но это болезни живой культуры. И дальше можно её всячески подправлять. Никто же не заставляет переводить именно самое гадкое. И рядом с комиксами по Шекспиру никто не мешает положить другие переводы.

Важно помнить: идеального перевода, который истинно передавал бы оригинал, не существует. Поэтому факт, что нечто уже переведено – совершенно ничего не значит. Переводов должно быть много, одно и то же в разных переводах становится разным. Вещи, почитаемые стоящими, ценными, следует переводить по многу раз. Кстати, имели бы смысл обратные переводы.

Этот рецепт не подразумевает насильственного чтения классики в школе. Не подразумевает многотиражного книгоиздания по госзаказам. Это не экономический план на неизвестно чьи деньги, а направление развития культуры, которое осуществляется теми, кто понимает пользу и желает приложить свои силы. Важно сделать доступным многое для многих – противодействуя изречению «известное известно немногим».

Многочисленные эти переводы может никто не прочесть. Они могут остаться неизвестными. Они не выгодны и не эффективны. Наличие переводов не подразумевает издания: одно дело – культурный результат, другое – экономическое решение. В эпоху интернета переводу достаточно быть в сети, а уж как с ним решат обойтись в экономическом смысле – дело совершенно иное. Универсальный рецепт относительно максимального увеличения переводов – рецепт из сферы культуры, а не экономическая программа.

Это лекарство принимается в такой вот форме. В культуре вообще очень многое не эффективно. Неэффективность чуть ли не другое её имя. Культура неэффективна и непрактична. В культуре важна плодотворность, а эффективность есть пустое слово. И именно в культуре эти два понятия чрезвычайно различны.

Иногда боятся, что при множестве переводов из культуры уйдёт самобытность и будет она латаная-чуждая. Бояться не надо; когда культура становится живой, она довольно легко обретает самобытность, а та самобытность, которая получается у культуры мёртвой, даром не нужна. И можно напомнить, почему именно перевод, почему именно так выглядит универсальный рецепт. Потому что именно на этом вот языке. В языке самобытность прописана очень глубоко, так что, переводя много совсем чужого, нечувствительно получают обилие своего.

И перевод, поскольку это весьма универсальный механизм культуры, мог бы быть использован как один из основных способов образования. Не только филологического или лингвистического. То, что называется «междисциплинарным исследованием» в естественных науках, а сейчас многие утверждают, что практически все современные проекты междисциплинарны – все эти проекты есть перевод. Тем самым в естествознании перевод – столь же обычная и фундаментальная операция, как в гуманитарных науках. Перевод применим и к наукам, и к нетекстовым искусствам.

Другой универсальный рецепт – это, наверное, осознание различий, осознанное несмешение разного внутри сходной в классификационном отношении деятельности. За этими общими словами стоят довольно простые вещи, которые проще показать на примере онлайн-образования, которое привлекает сейчас столько внимания.

Уже говорилось, что картину мира создают медиа, и в этом смысле значительная доля образовательной функции ушла от образовательных институтов в медийные. По сравнению с этим весьма наивны разговоры об онлайн-образовании. Ведь в онлайн-образовании подразумевается всего лишь то, что обычное традиционное образование производится через сеть как мессенджер, как посредник. Конечно, это чрезвычайно примитивное понимание взаимодействия виртуальности и образования, и ничуть не изменяет основного в ситуации – образование деградирует, утеряв многие функции, отошедшие к медийным институтам.

Что по этому поводу можно сказать, что можно создать относительно новых технических средств, интернета в его связи с образованием? Кажется, можно добавить образование, не игнорирующее сеть и онлайн, но не путём тривиального использования видеоуроков. Напротив, учесть сетевые технологии можно, подгрузив в оффлайновое обучение всё то, что в нём должно быть: образование 1 нуждается в общении, а не в коммуникации. Онлайновые механизмы наиболее резко исключают из взаимодействия именно личный компонент. К информационным взаимодействиям через онлайн вполне можно приспособиться; передача знаний, обучение специализации и разные аспекты образования 2 вполне совместимы с образованием-онлайн. А вот то, что требует личного общения – установление связей учитель-ученик, образование в рамках научной школы в университете, всё начальное и среднее образование в школе, которое требует на деле единственного учителя – всё это должно проводиться в реале, строго различающемся от онлайна. Начальные периоды образования таковы, что лучшие результаты достигаются при личном контакте учеников и учителя, причём не любого учителя, не сменного от урока к уроку, а единственного. Для начальной и средней школы учитель должен быть один – и должен общаться с учениками в реальности.

Можно вывести нечто вроде если не правила, то ориентира: почти всё, что касается специализированных знаний, может быть вынесено в онлайн, отдано онлайн-образованию и проводиться через онлайновую коммуникацию. А всё, что касается начального образования, общего образования, неспециализированного образования и многих тонких моментов специального образования (как в связи с формированием научных школ) должно происходить в реальности, в личном общении. Связь с онлайном тут именно в осознанном игнорировании всего не-личного. Если на занятии в реальности происходит коммуникация – следует подумать, почему так произошло, ведь коммуницировать можно и в онлайне. В реальности должно происходить личное общение.

Осознанное использование средств и является правильным их использованием. Техническая возможность образования через сеть относится к коммуникативным действиям, и надо подобрать к этой полярности подходящие элементы – что именно в образовании может быть сделано именно так, а что – будет искажено и утратит смысл. Глупо тратить память на запоминание того, что можно посмотреть в справочнике. Столь же глупо тратить ценное время личного общения с учителем на то, что можно изучить самостоятельно через сеть.

Это взаимодействие с онлайн-преподаванием выстроено как осознанная ему противоположность, и не на каких-то формальных основаниях, не из любви к прошлому, а для исполнения принципа личного общения, без которого невозможно образование.

Устройство наблюдателя: заключение

Итак, образование меняется вслед изменениям в устройстве общества. Переход к новому типу государственного устройства в Новое время потребовал нового типа образовательного социального института, переход к новому массовому индустриальному обществу снова изменил ситуацию и возникла модификация прежней образовательной машины. Сейчас общество снова изменилось, прежнее образование перестаёт работать. Школа больше не является главным местом получения знаний и основным источником картины мира. Университет больше не является институтом создания интеллектуальной элиты и единственным местом производства учёных.

В новом обществе, которое ещё доформировывается и не вполне осознано в основных чертах своего устройства, картину мира поставляют масс-медиа. Этот факт снижает норму знаний, с которыми выходят из школы выпускники. Прежнее снижение нормы, связанное с исчезновением классических гимназий, было решено созданием специальной надстройки над университетским образованием (докторантура). Новое снижение нормы знаний делает невозможным формирование в университете интеллектуальной элиты.

Почти все решения этой задачи сводятся к образованию в обществе сословности, закрепляемой неравенством в образовании. Из общей массы университетов, которые в связи с падением уровня высшего образования опускаются на уровень массового типа образования (массового высшего), выделяются немногие, в которых по-прежнему формируют интеллектуальную элиту. Название «университет» относится к разным типам образования – в одних университетах получают массовое образование, по сути – для квалифицированных рабочих, в других, немногих – стараются готовить интеллектуальную элиту (насколько это удаётся – другой вопрос). Благодаря разделению типов образования неравенство становится наследственным, поскольку «с нуля» попасть в элитное образовательное учреждение невозможно. Ситуация маскируется несоответствием сути и наименования – в элитных университетах имеются программы и потоки, относящиеся к массовому типу образования, и со стороны трудно понять, какое же образование получил человек – это ясно лишь «своим». Наличие такой маскировки, необходимой по причине демократической риторики, является второстепенным обстоятельством.

Ситуация сводится к формированию сословного общества, более или менее замаскированного. Сословность маскируется, в частности, экономическими отношениями. Поскольку уровень богатства не определяет вхождение в элиту, декларируемое неравенство богатства не имеет отношения к более содержательному неравенству. Это преобразование демократического общества в сословное происходит при одобрении больших масс людей – очень многие находят в таком преобразовании выгоды, так что переход к сословному обществу обставлен как получение социальных выгод.

Те, кого не устраивает такое развитие общества и кто не хотел бы участвовать в построении сословного общества, должны искать иной выход из создавшегося положения. Потому что сословность возникает не случайно, не по капризу – это предлагаемое решение в ответ на возникшие трудности функционирования общественной системы, и в частности – системы образования. Для действительного сопротивления возникающему наследственному неравенству людей необходимо создать идеи, согласно которым могли бы быть устроены образовательные институты. То, как устроены ныне действующие школы и университеты, уже устарело и функционирует по инерции, не давая действительного образования или давая его вопреки своему устройству, благодаря чрезвычайным личным усилиям участников. Эти образовательные институты – школу и университет – следует заменить другими. К сожалению, идей такого преобразования фактически нет. Речь даже не о числе сторонников и не о общественной поддержке – для начала просто нет представлений о том, что следовало бы изобрести и как бы могли быть устроены какие-то другие образовательные институты.

Выше в тексте сделаны попытки хотя бы намёком показать, какими могли бы быть альтернативно устроенные учреждения. Это не проекты и не предложения, это всего лишь фантазии, призванные скорее разбудить разум и породить отклик, чем быть реальным проектом новой школы или нового университета. В тексте показаны ещё не родившиеся идеи – конечно, это совсем иной природы явления, нежели проекты или готовые социальные институты.

По-видимому, ничего не удастся сделать с миром медиа – он останется примерно таким, как сейчас, и по-прежнему будет служить основным источником картины мира. Это означает, что выпускники школ будут обладать знаниями бессистемными, обрывочными, будут не способны самостоятельно улучшать свою картину мира и всерьёз работать со своими знаниями. Это, по-видимому, данность – и следует разработать идею, каким образом можно было бы производить образование больших масс людей и каким образом можно создавать интеллектуальную элиту – если не создавать сословной замкнутости и наследственного неравенства. Здесь в основном указаны общие контуры возможной идеи (общество как состоящее из трёх сфер разного типа взаимодействий) без конкретизации способов превращения этой идеи в проект.

В заключение следует сказать и ещё об одном крупном изменении. На протяжении всего текста говорилось о кризисе – образования, по крайней мере того, которое сложилось в старых формах, о кризисе культуры, а также что-то было сказано о вновь возникающих формах. Рассматривая эти вновь возникающие культурные явления, а также те, что оказались в кризисе, можно высказать следующее замечание.

Вся текстовая часть культуры, сохраняющаяся в наше время, несколько теряет значение. Вплоть до недавнего времени это была несомненно доминирующая и важнейшая часть культуры (недаром история – это история письменных обществ). А сейчас происходит если не утрата, об этом рано говорить, то значительная деградация многих форм текстовой культуры. Закончилось время великих литератур, время искусства слова и великих книг. На смену текстовой культуре поднимается совсем другая культура, в которой доминирующим аспектом будет музыка.

Расцвет многочисленных жанров музыкальной культуры обозначит то, что сменяет современную текстоцентричную культуру. Визуальная культура будет развиваться настолько, насколько она совместится с музыкальной, как прежде она тесно взаимодействовала с текстовой культурой. Если изменение восприятия (его деградация) в приложении к тексту породило комикс как способ экономного представления развития смысла, то музыкальное оформление смыслового движения ещё ждёт реализации (задача нетривиальная, поскольку музыка как искусство лишена смысла, она не назначена к передаче смысла).

Это крупное изменение всего характера искусства и культуры, происходящее в наше время, много шире рассмотренных здесь вопросов и может рассматриваться лишь как самый общий фон для того, что сказано об образовании, – фон для тех фигур, которые придётся создать в будущем обществе.