Текст книги "Образование будущего. Университетский миф и структура мнений об образовании XXI века"

Мне Толстой был интересен в 11–12 лет, после я уже особо не жалую художественную литературу, за редким исключением. Приходиться читать по школьной программе.

«Отец Сергий» – не настолько сильное произведение, как я ожидала. Но, лично меня посещают сомнения по поводу отношения к Сергию: что в нем положительного, а что отрицательного? Правильно ли он жил, тот ли путь избрал?

Другая группа смыслов связана с понятием «саморазвития». В патриотическом воспитании акцент ставится на «патриотическое», но речь может идти о более общем воспитании нравственности, о создании этически здорового человека. В таких случаях говорится, что нужны примеры правильного, хорошего, доброго поведения, и эти примеры должна поставлять литература. Или – не примеры, а яркие, запоминающиеся образы, которые могут помогать формированию характера. Или – не образы, а чёткое изложение правил поведения. Как бы то ни было, здесь из всей художественной литературы отбираются произведения, помогающие воспитывать нравственные качества – именно своей художественной силой.

Пусть дети читают Толкина, Льюиса, Жюля Верна, Майна Рида, Крапивина, Урсулу Ле Гуин, Ролинг (да, пресловутого «Гарри Поттера» – я твёрдо уверен, что это хорошая и добрая сказка о любви, дружбе и самопожертвовании

Почему сегодня русская литература перестала быть великой?

Литература отказалась от статуса великой, потому что народ наш перестал чувствовать себя первопроходцем, отказался от «русской идеи», забыл о своей пассионарности.

Проблема не в том, чтобы люди читали, а в том, какие книги стоит читать. Заставляют ли книги сегодняшних российских авторов думать, размышлять, анализировать?

Следующая позиция представлений о круге чтения и школьной классике – менее авторитарная, тут речь не о том, что взрослые, учителя и родители, формируют нравственность детей, а о помощи в самовоспитании, тогда говорится, что в школьной программе должны быть книги для самоформирования.

Причем, если на первом этапе (где-то до 20-ти лет) главной целью моего чтения было просто неемное поглощение информации и наслаждение процессом чтения как таковым, то на втором этапе приритетом стало обучение, изучение новых знаний, которые я планировал применить на практике.

Сейчас происходит очередной переворт в целях чтения. Во-первых, в тематике, с-одной стороны, я почти перестал читать историческую литературу, с другой, снова стал читать книги по философии и исторической социологии, с-третьей, продолжаю много читать технической литературы.

Если мы задумываемся о помощи в самоформировании, легко прийти к мысли о книгах великих идей. В самом деле, если многие поколения учеников занимались самовоспитанием и самоформированием, был накоплен большой опыт, много рецептов – что помогает, а что вредно. Как люди пробовали плоды с разных растений, так они пробовали разные идеи по поводу самовоспитания, и теперь известно, что съедобно, а что ядовито. И эти великие вечные идеи нравственности, представляющие собой набор инструментов самопомощи и саморазвития – и должны входить в круг чтения.

Классика – это не что-то по умолчанию прекрасное и любимое всеми. Это просто книга, которую читают дольше других.

«Гранатовый браслет» очень плохое произведение

а что дети не могут понять классику, вы ошибаетесь, бывает что понимают

Следующая группа смыслов, вкладываемая в представление о школьной классике и круге обязательного (или рекомендованного) чтения – это идея о «топе». Она близка к идее об образце, но возникает несколько иначе, пожалуй, с точностью до наоборот. Мысль об образце подразумевает известный идеал и образцовое его воплощение. Книги конкурируют между собой за внимание читателя, конкурируют в том, какая из них сможет стать чистейшим выражением идеала.

Но ведь идею конкуренции можно отделить от представления об идеале. Центр тяжести тут лежит не на идеальном тексте, образцовым воплощением которого оказывается некоторое (классическое) произведение, а на читателях и статистике читателей. Читатель верховен и самозаконен, его индивидуальность – мерило литературной жизни. Перед ним проходит множество текстов, а он отбирает из них более адекватные, понравившиеся. Мнения множества самозаконных читателей складываются в топ, образуются моды и жанры.

закончилась эпоха высокой моды, наступила пора литературы для повседневной носки. Нет возможностей и способов воспитания сегодняшнего читателя. Но такой читатель придёт, когда мы уйдём от коммерциализации литературы. Интерес к определённым авторам сохраняется именно потому, что в их произведениях поднимаются общечеловеческие проблемы.

Здесь классика оказывается одним из жанров литературы. Классика более не выступает как образцовый победитель всей остальной литературы, а как один из соискателей. У читателей есть разные интересы, они хотят читать книги разных жанров, для развлечения, ужасания, отвлечения и т. п. И вот среди этих разных жанров, в каждом из которых есть свой рейтинг, сумма голосов читателей, есть и такой отдельный любительский жанр – классика.

какое произведение вы недавно прочитали?

…из последних (года так 2назад,) детективы, фантастика Жюль Верн

Что-то из Островского.

В. Гюго «Собор Парижской Богоматери», точнее посмотрел фильм, прочитал аннотацию и три кратких содержания, так что можно считать, что прочитал, хотя кого я обманываю..(

прочитала Преступление и наказание Достоевского.

«Алмазный меч, деревянный меч.» Перумов

Джеймс Хедли Чейз – Реквием блондинкам.

Школьную программу литературы давно пора заменить! Не интересно нашим детям читать про любовные страдания и неудавшиеся жизни. Мой ребенок на дух не переносит Гоголя с его немного странными произведениями, зато взахлеб читает того же Гарри Поттера или Волкодава.

К этому суждению о классике логично добавляется следующее. Если всё же считать «классикой» что-то выделенное, особенное и лучшее, а не один жанр в ряду других, тогда классика – это топ любого жанра. Есть классика детективов, фэнтези, любовного романа и анекдота. Любой топ – это классика того, что рейтингуется в данном топе.

По теме «политические режимы» такими пособиями могли бы выступать произведения Оруэлла (подтема «диктатуры») или «Железная пята» Джека Лондона (подтема «олигархия»), тему «политическая конкуренция» великолепно иллюстрирует «Вся королевская рать» Роберта Пенна Уоррена, ну а «Повелитель мух» Голдинга еще в 1960-е годы Хантингтон вполне обоснованно рекомендовал для изучения политического разложения и институционального упадка наряду с трудами Платона и Макиавелли. Ну и, конечно же, российскую политику также стоило бы изучать, опираясь на русскую литературу – начиная от не теряющих актуальности «Ревизора», «Истории одного города» и «Бесов» (где, помимо прочего, полит-технолог Верховенский создает движение «Наши») и заканчивая, пожалуй, «Днем опричника».

К суждению о равноправности классики, о том, что это один из жанров, прилегает подобное суждение, но взятое с прагматической стороны. В самом деле, ведь можно специальные предметы давать через художественную литературу. Если считать, что бывают произведения, особенно полезные для нравственности, отчего не заметить, что есть произведения, особенно полезные для юного натуралиста, зоолога или ботаника, или – для физика, или математика. Тогда в круг обязательного чтения могут входить специально выделенные литературные произведения, помогающие увлечься и освоить тот или иной специальный предмет.

Страшны не новые стандарты, ведь во все времена в образовании всегда что-то менялось, СТРАШНО то, что современные подростки могут сказать, что «Отцы и дети» написал Достоевский, а спустя минуту говорят, нет… Твардовский, что Бетховен написал «Ромео и Джульетту»…СТРАШНА общая тупизация

Конечно, если классика – это топ, то дружина – род войск, а тризна – вид смерти (из студенческих ответов). Здесь прежнее представление о классике, воспитанное культурой, оказывается в противоречии с тем, как это способны понимать сегодняшние группы читателей. Носители прежних культурных образцов, знающие, что классика – это не жанр, это гораздо выше, воспринимают представление о жанре классики как свидетельство деградации культуры и читателей.

Это – проявление страха невладения культурой. Он возникает в самых разных ситуациях. Незнание культурного образца; невозможность находиться в некотором культурном сообществе, не зная его топ предпочтений, не ориентируясь в принятой системе жанров. Отторжение культурным сообществом тех, кто не знает его специфических кодов и образцов.

Я был бы согласен читать Островского, если бы не выходило так, что он отнимает время у Пелевина.

Наконец, есть ещё одна группа мнений о том, каким должен быть круг школьного чтения. Здесь ведущими выступают уже не идеальные образцы и не неделимые индивиды со своими равноскладывающимися мнениями, а нечто ещё более дробное, чем индивид – его интересы, влечения, понимаемые так, будто они имеют самостоятельное существование.

Прежде всего тут возникает – в связи со страхом невладения культурой – мысль об ограниченном объёме. Объём велик, надо меньше классики. Всяческие ресурсы человека конечны, память, внимание, время на чтение ограничены, и потому надо присмотреться, нет ли в считающемся обязательным культурном багаже чего-то лишнего, что можно выкинуть и тем облегчить жизнь.

Фёдора Михайловича, который Достоевский, я читать мог с нескольких подходов. Это сейчас я его ценю и уважаю, но моё подростковое сознание никак не хотело воспринимать те идеи, которые руководили поступками Раскольникова. Вот где-то за месяц я «Преступление и наказание» и осилил. Если бы я сделал это позже, то мозг мог просто перегреться. Про «Войну и мир» молчу. Здесь всё дело в размере, хотя читается довольно легко. Вывод – размер имеет значение.

Уменьшить количество классиков до 1/3 учебника, убрать литературу 20 века вообще (хотя, может, парочку самых адекватных оставить), увеличить кол-во зарубежных классиков и ввести современные иностранные произведения. Так всем будет лучше: и ученикам интереснее, и учителя будут видеть более высокие результаты.

Здесь культурный человек перетряхивает рюкзак эрудиции и выбрасывает лишнее – лишнее в соображении того, что как-то оно попало в классику и обязательный круг чтения, но на самом деле данному человеку не пригодилось, было не интересно.

Литературу надо сделать без обязательной программы. Вообще, отменить ее как класс. Оставить единственное требование – просто читать, причем читать только то, что нравится. И обязательно обсуждать прочитанное.

Книга должна быть интересной, захватывать внимание читателя с первого абзаца. Хотя нет: книга как раз никому и ничего не должна. Но увольте, я не стану читать её от корки до корки, если первые две страницы навевают тоску и скуку. И мне не важно, насколько «заслуженный» её автор. Я не ем шпинат и рыбий жир только ввиду их несомненной полезности.

Сделайте школьную программу прежде всего интересной для школьника, а серьёзные произведения оставьте для серьёзного возраста. И школьники будут читать.

Следующая группы высказываний о круге чтения – это рационализация представлений об ограниченном объёме и появление критерия. Универсальным критерием классики служит интерес. Надо читать интересные книги, а неинтересные – нет.

Это открытие переворачивает мир классики, делая читателя творцом собственного списка классических произведений. Люди делятся списками книг, но уже не просто с ремарками «мне понравилось» и «жуткая гадость», а как рекомендациями по включению/исключению в/из классики.

Наконец, это сравнительное чтение на предмет выявления наиболее интересных книг приводит опять к идее о классике как образце – из множественного сравнения текстов возникает постепенно представление об идеальных текстах, об идеях, организующих мир книг.

ещё одна причина – откровенно говоря, русская литература на фоне мировой смотрится довольно скромно. А чтобы пробудить любовь к книгам, читать надо не лучшее отечественное, а лучшее в мире.

Промежуточным тут будет представление о том, что какие-то группы книг уступают другим по классу. Среди прочих суждений такого рода – мнение, что русская классика плоха на фоне мировой.

Конечно, могут быть и иные суждения – что, напротив, зарубежная литература уступает русской или ещё какие-то соотношения. Эти групповые предпочтения приводят атомизированные интересы читателей к представлению об образце.

Да почти вся литература двадцать первого века – это пересказ или интерпретация классической литературы! И читать вместо четырёх томов «Войны и мира» семь томов Гарри Поттера – это моральное самоубийство! Гарри Поттер, да простит меня Роулинг, – книга интересная, но скорее развлекательная, хотя в ней тоже имеется некое рационального зерно, но ему не тягаться с Толстым, Достоевским, Пушкиным! Никогда!!!

В разговорах о том, что читать надо книги интересные, а неинтересные – отнюдь не читать, возникает ответвление, приводящее к позиции «классика – жанр». Если книги начинают рассматривать исключительно по критерию удовлетворения читателя, по критерию интереса – классика становится одним из жанров литературы, ровно по той причине, что есть такая группа людей, которая предпочитает читать классику. Одни любят свиной хрящик, другие – приключения или страсти в джунглях, а есть любители длинного скучного романа прошлого века, они тоже имеют право на существование. Когда все интересы выстроены в ряд, классика не может быть ничем кроме жанра. Об этом ходе мыслей говорилось в разделе 4.

* * *

Итак, представление об обязательном чтении в школе имеет весьма сложную структуру. Мотивы, по которым зачисляют в «обязательную классику» различны, и даже очень близкие на этой схеме взгляды могут быть настолько антипатичны друг другу, что вызывают яростную полемику. Например, представления о самоформировании нравственности и о нравственном воспитании под водительством авторитета (скажем – религиозного) могут быть очень антагонистичны, хотя на схеме между ними – один шаг.

6. Виды классики

Выше говорилось, что высказывания о круге чтения не случайны, их немного и они определённым образом организованы. Это довольно сильное утверждение. Можно усомниться: может быть, это особенность данной выборки высказываний – так сложилось, что несколько сотен высказываний сгруппировались так-то, а другие сотни сгруппируются иначе. Или можно усомниться иным образом: это так организованы высказывания именно про круг чтения, а если взять другое понятие, близкое, но не идентичное, высказывания будут совсем иными.

Чтобы проверить такого рода утверждения и убедиться в устойчивости структуры высказанных в сети мнений, проведено отдельное исследование. Ведь вопрос весьма важный: изучать имеет смысл устойчивые структуры, если мнения в сетевых разговорах мимолётны, цена им одна, а если улавливаемые структуры устойчивы – совсем другое дело.

Поэтому было проведено проверочное исследование, дополнительное к главному. Мы только что познакомились со сложной структурой взглядов на то, каким может быть круг чтения у человека. Теперь сделано исследование о понятии «классика», в блогах произведен отдельный поиск со словами «литература классика»

Ясно, что смысл «круг чтения» пересекается со смыслом понятия «классика» – это вовсе не одно и то же, но нечто связанное. Проведён отдельный поиск, взята отдельная выборка разговоров – на ключевое слово «классика», чтобы понять – что подразумевается под классикой и как это понятие связано с представлением о круге чтения.

Получилась следующая схема (рис. 13).

При классификации высказываний о классике получается несколько групп мнений. Я не буду подробно их характеризовать – в предшествующем разделе о круге чтения уже проведена логика, объединяющая эти группы высказываний в круг.

Здесь также выделяет несколько типов представлений о классике как образце – великой литературе как образце художественного творчества или национального формирования, о классике как основе индивидуального воспитания, изменении картины мира с помощью великих произведений литературы, о показателе классики в виде шлейфа вторичной литературы, о цитатах и фанфиках, о том, что классика становится лишь одним из жанров, когда всё определяется размером группы читателей, предпочитающих именно «такую» литературу, об измерении классики и степени классичности через интерес читателей и неизбежное представление о классике как топе.

Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу.

Самое обычное понимание классики – набор образцов, это гарантированно хорошая литература. То, чему подражают, то, у чего есть последователи, что расходится в миллионах подделок – то и есть классика. Раз расходятся подделки – значит, людям это необходимо, они хотят иметь такое. Значит, автор оригинала – мастер, создавший нужную вещь.

Классика как образец может быть в любом жанре, в том числе самом низком. По сути, в этом понимании классика неотличима от моды. Мода характеризуется скоротечной волной интереса, начинающейся с некоего образца и исходящая в бесчисленных подражаниях. Классика – головная часть волны моды.

Сюда же попадает и понимание классики как основы культуры, культурного фона. Чтобы общаться между собой, людям нужно обладать общей культурой, культурными кодами, позволяющими сокращать высказывания, использовать незаконченные цитаты, кратко выражать сложные мысли, использовать примеры всем известных персонажей для объяснения свойств поведения людей – поскольку общих знакомых у говорящих может не быть.

Это понимание классики – интегративное, служащее коммуникативным целям, также относится к группе понимания классики как образца. Только в этом случае образец оставляет копии не в виде моды, а в конкретном общении – шутки, аллюзии, цитаты, скрытые цитаты, намёки – набор коммуникативных узоров обеспечивается существованием классики, известной всем говорящим.

Из этой функции вытекает и самая благородная часть значения классики – классика как основа интеллектуальной работы. Чтобы думать, требуется иметь значительный набор фактов, надо иметь исходный набор интеллектуальных движений, нужна богатая среда, в применении к материалу которой развивается индивидуальное мышление. Классика поставляет каждому культурному человеку такую богатую среду, рассмотрение материала которой способствует интеллектуальному росту. Это – набор красивых задач разной трудности, позволяющий развиваться, создавать новые интеллектуальные приёмы и переносить их на иные виды материала, неклассического.

при нас сейчас живет два живых будущих классика русской литературы(извините за тавтологию) – Охлобыстин и Пелевин. Сменятся поколения, а их будут читать.

если бы вас, Лена, попросили бы составить список из 20 самых важных, на ваш взгляд, писателей, кого бы вы указали?

Хемингуэй

Толстой

О Генри

Маркес

Булгаков

Моэм

Фитцджеральд

Джек Лондон

Достоевский

Чхартишвили (Акунин)

Очень близко к пониманию классики как образца – представление о вертикальной иерархии литературы, о рангах писателей-творцов и рангах произведений. Среди прочих литературных поделок выделяется набор особо мощных творений. Самым разным способом это понимание сводится к классике-образцу: ведь мощь творения проявляется прежде всего в копировании, самом разном воспроизведении этого образца – в том числе и самым понятным образом – копировании в виде перечитывания.

Новым по сравнению с классикой-образцом тут будет лишь специальное подчеркивание иерархической, вертикальной составляющей. Из этой позиции удобно составлять списки классики, обсуждать, входит или не входит в неё данный автор или произведение. Классика-образец фиксируется на воспроизведении оригинала, а классика как высший пример – на селективной функции.

То есть функционально данное представление работает как фильтр. Если объём классики слишком велик, если трудно усвоить предлагаемые образцы, вводятся представления о ранжировании, о том, что знать совершенно необходимо каждому культурному человеку, что – произведения первостепенной важности, а что – дополнительно.

Конечно, такие представления играют и определённую социальную роль, маркируя владеющую этими представлениями культурную элиту. Пока культура некой группы представляется локальной, замкнутой группой по интересам, там чаще функционирует представление об образце. Если та же группа претендует на элитарность, ставит барьеры на вход, фильтрует допущенных к образцам – возникает представление о высокой культуре, доступной не всем приверженцам.