Текст книги "Образование будущего. Университетский миф и структура мнений об образовании XXI века"

Меня страшно бесит, когда с подачи ученых мужей сперва чиновники от образования, а потом и педагогические работники начинают рассуждать о том, что сейчас не важно знать, надо уметь найти и обработать. Позвольте! Где вы видели программиста, который ищет в справочнике написания операторов? Где вы видели инженера, который медь от бронзы отличить не может? Где вы видели врача, который аппендицит с печенью путает? Или переводчика, который за каждым словом лезет в словарь?

Ах, видели? Ну так это было, верно, совсем недавно. Это они – продукты современного образования.

На эту тему ведутся жаркие споры. С одной стороны, в продолжение тезиса о лёгкости добычи знаний в интернете говорится, что знаний так много, что совершенно нет смысла их помнить. Важнее помнить способы нахождения знаний и способы обращения с ними.

Возражают, указывая на необходимость базовых знаний, без которых не удастся воспользоваться более продвинутыми.

В целом это спор не об интернете и не о новой культурной ситуации, а об уровнях знания. Говорящие не могут договориться о том, на каком уровне идёт разговор. Понятно, что в некоторых познавательных ситуациях ценнее умение обрабатывать и находить знания, в других необходим хороший базовый набор знаний. Общего решения быть не может: следовало бы договориться, идёт ли речь о не умеющем читать школьнике или специалисте. Понятно, что с появлением сети аппарат обеспечения знаний изменился, появились новые многообразные средства, которые надо знать для работы в той или иной специализации.

Возможно, продолжением этого разговора мог бы стать тезис, который, однако, в явной форме в сетевых разговорах не встречается. Можно обозначить его так: возникновение нового базового умения. К базовым умениям относят чтение, письмо, счёт. На их основе удаётся подойти к значительно более специализированным знаниям. С появлением сети возникает новое базовое информационное умение – умение искать, пользоваться сетевыми поисковыми сервисами. Можно отдельно обговорить, следует ли его формировать в начальной школе или позднее, насколько оно самостоятельно, есть ли там специфические способы работы с текстами. – К сожалению, таких разговоров нет. Обычно споры ограничиваются азартными позициями, что можно почти ничего не знать, лишь бы уметь находить – и отрицанием этой слишком легкомысленной позиции.

Советская система образования – учить всему понемногу – никуда негодная в современном мире. Эта Совковая система привела к отсталости нашей страны от Запада на 200 лет. Скажите, зачем моей дочери Астрономия, Музыка и Основы религий?!

Дети с самого начала вместе с родителями должны выбирать будущую специализацию, и учиться, учиться, и учиться по выбранному направлению. Большая роль должна отводится индивидуальному списку предметов учащегося, который он получает за период обучения в школе, и, что тоже немало важно, на формирование самостоятельности, ответственности за свой выбор и свои действия.

Остальные предметы должны быть оформлены в специализированные программы, например: инженерное дело, гуманитарный цикл или естествознание. Можно предусмотреть платные факультативы: парикмахерское дело, педикюр, маникюр, водительские курсы, электромонтера и т. п. Из школы должны выпускаться ученики с совершенным знанием языков, что поможет модернизации страны.

То есть «ребенок» к окончанию школы должен быть здоровым, думающим и уже профессионально подкованным человеком. Доказано Европейским выбором, что образование в странах Свободы, лучше чем странах Несвободы.

В разговорах возникает ситуация нападающих и обороняющихся. Обороняются сторонники «прежней системы», это не какая-то принципиально провозглашаемая позиция, а не очень осознанное стремление, чтобы было «как раньше», ведь хорошо получалось. Нападающая сторона – сторонники ранней специализации, и потому – по логике спора – обороняющиеся оказываются защищающими позднюю специализацию, хотя сами по себе они не очень понимают, чем плоха ранняя специализация и чем хороша поздняя.

Принципиальную позицию в таких разговорах занимают именно нападающие – среди них оказываются сторонники очень ранней специализации. Логика там примерно такая. Современный мир очень сложен, наши технологии требуют очень обширных специализированных знаний. Нет времени на раскачивание и лень – с самого раннего возраста надлежит выбрать область специализации и быстро наращивать объём знаний, необходимых в выбранной области деятельности.

Считается, что надо быстро строить карьеру: чем раньше начинается строение карьеры, тем выше может продвинуться человек. Те же соображения прилагаются к области государственной: Россия отстала от Западного мира на столетия, и потому надо очень быстро набирать специализацию, догоняя современный мир. Уже из школы должны выходить законченные профессионалы. И такие же рассуждения обращены к человечеству в целом. Говорится, что мы вошли в зрелый цивилизационный возраст, перед нами космос, искусственный интеллект, сложнейшие задачи. Надо срочно менять образование, наращивая специализацию; человечество может оказаться на высоте задач времени, только создав специалистов, подготовленных гораздо лучше, чем прежние – а это обеспечивается временем подготовки, а значит, надо начинать как можно раньше.

Эта позиция должна бы находить противодействие со стороны педагогики и антропологии. Это позиция количественная, линейная: говорится, что знаний надо больше, жизнь коротка, и единственный выход – начинать получать знания как можно раньше. Здесь человек мыслится как мешок, в который набивают знания. Но ведь знания неаддитивны, они в познавательной деятельности взаимодействуют, рост человека сопровождается развитием, и не в каждом возрасте он может воспринять что угодно (есть периоды, когда можно чему-то учить, и когда рано чему-то учить, и когда поздно чему-то учить). Если не забывать об этой нелинейности, представления о необходимости ранней специализации покажутся менее обоснованными, они выступят как продиктованные отчаянием и чувством недостачи. Люди отчаиваются успеть, не успевают решить какие-то жизненные задачи, и в отчаянии хотят, чтобы хоть дети их успели.

Однако такие разговоры встречаются редко, чаще можно увидеть только начальные позиции: энтузиастические призывы отбросить прежнее устаревшее образование, выкинуть из программы предметы, которые по случайным причинам тому или иному говорящему кажутся лишними, и перейти к ранней специализации – быстрому освоению того, что по столь же случайным причинам кажется говорящему необходимым для быстро наступающего нового времени.

* * *

Итак, рассмотрев эти две большие группы высказываний, можно видеть: люди считают, что причины падения образования – преимущественно культурные и социальные. Учителя бедны, сами плохо выучены и недостаточно мотивированы, ученики из неблагополучных семей, программы стары и глупы, методы обучения плохи.

А возможности, блестящие возможности – технические. Надежды в области образования – по мнению говорящих – не в применении каких-то оставленных, забытых или новых педагогических приемов, не в каких-то особенных программах – а в обращении к удивительным возможностям современной техники.

Техника сейчас позволяет (при прочих равных) выстроить замечательный образовательный процесс. И технические возможности склоняют к выбору тех или иных образовательных методов, изменяя самое содержание образования. Хорошо это или плохо – могут быть разные мнения. Любой прогресс в некотором отношении оборачивается регрессом в других, так что следует решить – хочется ли ценой определённых жертв (без них никогда не обходится) получить данный выигрыш.

Техника позволяет изменить образование, соблазняет и даже требует его изменить – потому что предоставляемые возможности в разной степени благоприятствуют разным содержательным направлениям в развитии образования. Некоторые люди оценивают эти перспективы как блестящие и вдохновляющие. Но даже при такой оценке ясно, что это – при прочих равных.

В то же время происходит падение культурного уровня и обеднение социальной ткани общества, в результате уровень образования падает. И рядом – если бы хватило сил – есть возможности достигнуть быстрого прогресса в определённых типах образования. Это совсем разные истории, так что причины падения образования не пересекаются (точнее – почти не пересекаются) с причинами, по которым оно могло бы резко улучшиться.

Для новых технических возможностей нужны новые учителя – те, кто смогут организовать обучение с помощью новых средств и материалов. Видимо, проблема может быть сформулирована так: материалы для образования имеются, недостаточно идей об организации этих материалов. Какими должны быть программы? Каков современный ученик? Каким должен быть учитель? К чему готовят учеников? Как должны усваиваться новые знания? Таких вопросов множество – и ответы на них не лежат в сети среди прочих ценных материалов для образования.

Чтобы увеличить уровень вменяемости разговоров о школьном образовании, имело бы смысл выстроить чёткое представление об обеих линиях – социальной и технической – в дополнительных модальностях. То есть: о технической линии следует знать, что имеется в наличии по интернет-образованию, не на английском, не в будущем, а вот прямо сейчас. Какие пред меты, курсы, уроки. Какова техническая обеспеченность школ – по районам и типам поселений. Выход в интернет, доступность, проблемы, провайдеры, оплата трафика и пр. Степень усваиваемости материала – если школьникам показать онлайновый урок, как усваивается материал. То есть перевести раз говоры о технических ожиданиях в реалистическую плоскость, что уже сейчас есть, чего нет, стоит ли всерьёз обсуждать эти возможности или нет смысла тратить время на фантазии неосведомленных людей. С другой стороны, полезно было бы перевести разговоры о социальной и культурной составляющей школ на уровень мечтаний о технике: какие бывают программы, чего можно пожелать, какие результаты бывают от какого типа образования, как справляются со сложностями там, где этот тип образования давно работает и проч. Таких знаний не хватает участникам бесед об образовании, а без таких знаний трудно обсуждать проблемы школы.

* * *

Объяснять ситуацию можно, указывая на плохих учителей и плохое состояние школ. Ведь всё, о чём говорилось выше, касалось внешних по отношению к ученикам вещей – школ и их технического обеспечения, программ и преподаваемых способов обработки знаний.

Но возможно и совсем иное объяснение – плохие ученики. Очень часто говорится, что ученики стали значительно хуже, чем были, в классах всё меньше способных, нормальных, здоровых, обучаемых.

Конечно, ученики не от рождения стали хуже. В этом развороте разговоров можно обсуждать изменение образа жизни, социальных и культурных практик, которые приводят к изменению учащихся, так что те менее подходят к школе – такой, какова она есть.

Так что следующий поворот разговоров – какие сейчас учащиеся, какие существуют культурные практики и создаваемые ими культурные нормы.

2. Новое чтение, новые книги и новые читатели

Мировой кризис в образовании начался еще в 70-х годах прошлого века. Его суть: если раньше можно было выучить человека один раз на всю жизнь, то сейчас это невозможно. Подсчитано, что 50 процентов информации, которую получает студент технического вуза к третьему курсу, устаревает. Следовательно, надо подготовить успешного человека такого общества, очертаний которого мы сами не знаем. Это принципиально новая задача для любой образовательной системы мира. С появлением компьютера, социальных сетей, ситуация еще более обострилась. Уже стало нормой, что ученик может по какому-то вопросу знать больше, чем учитель.

Едва обратившись к мнениям о чтении, литературе и образовании, мы сразу попадаем в самый центр катастрофических изменений: это не новость, что меняется культура, образование и люди, и говорят лишь о новых в данном аспекте оттенках таких революционных изменений. Происходит информационная революция, и рождаются новые типы человеческого поведения.

Говоря о всевозможных проблемах и трудностях, люди высказывают ряды потенциальных причин по типу «всё дело в том…». Каждому видна своя сторона событий. Однако излагать эти мнения следует согласно некоторой логике, упорядочивая картину. Например, люди разговаривают о плохом почерке – повсеместно у людей страшно испортился почерк, в этом иногда видят важный симптом, это показатель распада определённой культуры. Люди волнуются, рассказывая истории о том, насколько именно плох почерк в том или ином случае у таких-то людей, обращают внимание на поколенческую разницу – вот мы писали примерно разборчиво, а сейчас-то ну совсем детские каракули выводят.

Причину этого симптома называют не всегда, но некоторые люди указывают её: ну конечно, информационная революция, в окружающем нас новом мире важнейшим объектом является компьютер, люди очень много печатают и мало пишут – а без подкрепляющегося навыка это сложное умение, эта тонкая моторика – почерк – распадается. Люди не просто так стали писать плохо это симптом распространения практик, вытесняющих рукописную культуру.

Развитие ИТ означает постепенный переход на безбумажные технологии. Но только очень уж постепенный! Технически всё давно готово для полного отказа от бумажных носителей. Сдерживают лишь две вещи: привычность и организация. Те поколения, которые учились читать по бумаге, до конца своей жизни будут прокляты обречены думать, что это «удобно». Кроме того, сама конфигурация аппарата управления (что государственного, что корпоративного) заточена под бумажные носители; для полного перехода на электронные её надо будет «…до основанья, а затем…».

Тем не менее, переход (или лучше сказать, переползание) на цифровые носители происходит. Бумага становится всё более редким явлением. Следовательно, оно приобретает значимость.

И теперь мы можем представить картинку мнений в связи с новыми навыками и новыми провалами, сопутствующими информационной революции – как эти симптомы возникают в разговорах людей. Люди чаще разговаривают о проблемах, обозначенных на схеме этакими воронками – чёрными дырами, о которых так легко и удобно говорить: разрушилось то и распалось это, катастрофа, кошмар. Легко говорить об ужасном распаде и легко быть циничным по отношению к таким ужасаниям. Но интересно собрать вместе эти разрозненные кусочки мозаики.

Просматривая сотни разговоров о том, что же происходит с культурой, как изменяются привычные умения в мире новых технологий, можно отыскать совокупность тем, изображенных на следующей схеме.

Несколько неуклюжая классификация факторов на следующей картинке возникает из группировки высказываний говорящих. Они не упорядочивают разные факторы, разные люди указывают на разные причины новой культуры, нового образа жизни, связанного с компьютерными технологиями, новыми устройствами для чтения, новой ролью видеоизображений и т. п. Многочисленные высказывания об этой новой жизнью я упорядочил в две группы.

Одна группа высказываний – прямые следствия компьютерных технологий. В основном это провалы, говорится о том, что плохого принесли в социальную ткань, в быт, в способы обучения компьютерные технологии. Можно было бы сказать и о том хорошем, что они принесли, но высказываются в основном о плохом – может быть, потому, что говорят люди того поколения, которые сами росли в других условиях. Как бы то ни было, указывают на те отрицательные причины, которые приводят от появления компьютеров к тому, что появляются ученики, плохо способные учиться, плохие ученики.

Итак, в этой группе собраны «волчьи ямы», констатации упадка и гибели прежних почтенных культурных практик. Это замечания о плохом почерке, потере грамотности, потере умения выражать свои мысли, писать и понимать тексты, гибели писательства и литературы. Обо всем этом говорят люди, рассуждая об упадке школы и современного образования – и это неслучайно. Конечно, то, что происходит с большой культурой, начинается в школе.

В другую группу сведены высказывания, обращающие внимание не на отрицательные следствия компьютера, а на то новое, что он приносит с собой. В этих разговорах рассказывается о возникновении в современной культуре того, чего раньше не было. Это не оценивается положительно – но, по крайней мере, можно удивиться, какие неожиданные следствия могут возникать в культуре при внедрении новых информационных технологий. Эти новые культурные умения могут существенно изменять ситуацию в образовании. Учить надо не тому, не так и вообще совершенно иначе, чем раньше, – полагают многие говорящие, – потому что изменились технологии, создали новую культурную и социальную среду, тем самым породив новые умения и способности у учеников, чем обусловили непригодность старой школы для новых людей. Ну, посмотрим (рис. 6).

Сначала будет раздел об этих волчьих ямах, о том, что «всеми» оценивается резко негативно, о плохих следствиях информационной революции. Потом в другом разделе рассмотрим подробнее то новое, что эта революция с собой принесла.

Я набираю текст на компьютере, особо не задумываяь, потому что написанное так легко исправить. Когда пишу текст ручкой, я целиком продумываю не одно предложение, по крайне мере целый абзац. Такое письмо больше заставляет думать, и, к тому же, в тетрадку не встроен надсмотрщик-ворд. Проскочив этот этап учебы, сразу работая за компьютером, выстраивается здание без фундамента.

Итак, собственно предмет разговоров вокруг тем литературы, чтения и образования – это катастрофы культуры. Говорят о том, что у новых поколений ужасный почерк и они разучиваются писать, что читают очень мало, не читают классическую литературу, а только всякие бульварные книжки и по работе необходимое, что удовлетворяются дайджестами великих произведений, не понимая, зачем читать длинную книгу. Что катастрофически падает грамотность, люди делают ошибки в самых простых словах, причём люди, работающие там,

где ранее подразумевалась абсолютная грамотность. Что происходит гибель литературы и писательства, больше нет великой литературы, никто её не понимает, пишут какую-то откровенную мерзость, и само занятие литературным сочинительством угасает и исчезает, поскольку читающих всё меньше, люди книг не читают, а коли читают – то уже написанного в сети находится в миллионы раз больше, чем возможно прочесть, так что новые писатели никому не нужны. Катастрофа происходит и с образованием – оно становится всё хуже, а если говорить о преподавании литературы, каждый вспоминает, что его учили неправильно, что надо учить в школе совершенно не те произведения, а иные, и ошибки в обучении литературе приводят опять же к тому, что молодёжь неграмотна, некультурна, не читала необходимого минимума и читать не любит.

Весь этот конгломерат симптомов различным образом связан с фундаментальным фактом появления новых информационных машин, с появлением компьютерных сетей, в которых желающий может отыскать огромное количество текстов. Люди в сети общаются и пишут – огромные массы населения стали пишущими. В прежней культурной ситуации не было столь массовых практик письма: но пишут не художественные тексты для книгоиздания, пишут смски, сообщения на форумах, заметки в твиттер, посты в блогах.

Это иной тип письма – не рукописный, а рукокнопный, это иная моторика. Это тексты, аналогичные не книгам, а письмам – они почти всегда обращены к очень узкой аудитории так или иначе знакомых людей. Грамотность – средство, которым добиваются унификации написанного для анонимизированного понимания. Незнакомый, прорываясь сквозь ошибки и опечатки, может и не сообразить, что хотел сказать автор. А знакомый – сообразит или переспросит. Грамотность личной записки, набросанной второпях, иная, нежели грамотность государственных уложений. И вот эта новая грамотность новой письменности распространяется – проникает в вольно дышащую современными языковыми нормами прессу, проникает в литературный язык, в официальную речь – и закрепляется как новая норма.

Вместе с новым письмом возникает новое чтение. Прежняя ситуация создания классики как образцового сочинительства, золотого фонда культуры, основывалась на всеобщем обязательном государственном образовании индустриальной эпохи. Всех в школе учили одному и тому же, возникал набор классики – прежде всего классики «школьной». Эта классика как образец породила специальную культуру знания этой элитной классики – говоря очень грубо, академик знал школьную программу неизмеримо глубже и детальнее, чем школьник, но это было именно знание школьной программы. Эта преемственность знания с низших образовательных ступеней до высших создавала возможность образования культурной элиты.

Для культурной элиты, не обладающей способностью к насильственному закреплению, очень важным становится признание. Неэлитные массы должны признавать элитность высокой культуры – высокая культура должна быть престижной. Это возможно, если в знаниях нет перебоя, если академики знают то же, что школьники и простые инженеры – но знают намного лучше. Тогда можно обозначить прогресс, увидеть лестницу умений и склониться перед высокой культурой элиты.

Этому состоянию выделения культурной элиты в массово-образованном обществе и поддержании статуса этой элиты противоречат тенденции демократизации культуры. Возникают они, в частности, с развитием индивидуальностей. Индивидуальность культурных траекторий развития приводит к размыванию массового плотного фундамента общего для всех образования. Как говорят о траекториях карьер, можно говорить о траекториях культурного развития. В обществе массовом, индустриальном, в котором была классика и культурная элита, эти траектории культурного развития шли кучно, общим потоком, с малыми вариациями – различалась лишь длина траекторий: у одних это была длинная и высокая кривая, у других – пониже и помельче.

При развитии индивидуальностей траектории культурного развития становятся принципиально менее сходными. Достижения людей перестают быть сопоставимыми. Например, человек может стать живым классиком в ролевых играх, или в компьютерных играх, или в движении линуксоидов, или среди мультипликаторов определённого стиля. Эти умения и достижения не сопоставимы, и они не пересекаются с другими культурными умениями – с написанными книгами стихов, с опытами новой прозы, с научными достижениями. Теперь каждый играет свою игру – точнее, лишь малые группы могут оценить достижения, и классики расходятся по узким жанрам. Классика теперь обозначает лучших в некотором узком и неконвертируемом культурном умении. Можно быть классиком наладки мобильных телефонов, классиком обклеивания их стразами или классиком в данном научном направлении – эти вещи несоотносимы и именно поэтому – в одну цену.

По этой причине возникают указания на гибель писательства, литературы и культуры – в прежних значениях. В самом деле, школа всё ещё устроена на манер массового общества и пытается сблизить траектории культурного развития. Возникает ситуация, когда люди понимают друг друга только в пределах школьных знаний. Другой общей платформы нет (точнее, есть – деньги, но это совсем иной разговор, этот универсальный измеритель затронут в разговорах иначе и мы придём к разговору о практичности культуры позже).

Взрослая жизнь, врываясь в школьный мир, разрушает его, стремясь всё раньше развести образовательные и культурные траектории. Чем раньше человек приобретает самостоятельность, перестаёт быть бледной копией школьного идеала, обретает свои интересы – тем быстрее он теряет общий язык «со всеми» и общается в рамках малого круга понимающих в том, что он выбрал. Исчезает категория «большинства» – за ней не стоит никакой онтологии. Нет больше большинства одинаковых людей, от которых отличается то меньшинство и это. Есть огромная совокупность разнообразных меньшинств, с собственными культурными и образовательными траекториями.

Исчезает прежняя почтенная категория «быдла». Это понятие из области массовой культуры, это необразованное одинаковое большинство. Но такой реалии становится всё меньше – есть множество образованных профанов. Каждый образован на свой манер. Доктор наук и блестящий профессор – неграмотный профан в деле ролевых игр или игры на саксофоне, или выращивания кактусов, аквариумистики и прочих важных дел. Каждый профессионал имеет дело с аудиторией образованных профанов, которые могут быть выдающимися специалистами – хоть в чём-то. В поклейке куколок, дальности плевания во дворе, умении выбрать сорт пива или игре на органе, ява-программировании или проведении презентаций и коучинг-групп.

И всё это многообразие – следствие общей причины: появления нового технического средства, компьютера и информационных сетей. Однако можно заметить: компьютерные сети – причина необходимая, но недостаточная. Сама по себе возможность лёгкого удалённого общения, бесплатного доступа к огромному количеству текстов, картинок, мелодий и видеоизображений – не обязательно ведёт именно к таким следствиям (рис. 7).

И тут следует остановиться и поставить вопросительный знак.

Анализируя разговоры людей, можно увидеть выговариваемый ими список симптомов. Некоторые люди, обсуждая и критикуя точки зрения друг друга, называют причину, общую причину происходящего – информационную революцию. Конечно, обозначают они эту причину различно, слова употребляются разные, но этот смысл можно выразить такими словами, это будет понятно. Это не определение – это указание пальцем: вот эти компьютеры, сети, новые технологии, они делают это, возникающие при работе с ними человеческие практики и умения формируют новую культуру. Понятно, что технологии сами по себе так не ограничивают, не оказывают столь определяющего действия на культурные практики. Напротив – технологии воспринимаются под углом зрения, который диктует современная картина мира. К технологиям надо что-то добавить, и только тогда возникнет детерминация, результаты которой мы видим.

Не говорится о том, почему эти технологии имеют именно такие следствия. Какие ещё дополнительные комплексы причин должны действовать, чтобы перевести предшествующее состояние культуры, обозначаемой как массовая и элитарная одновременно (той, где ещё была масса и ещё была элита) – в новое состояние?

И раз люди об этом не говорят, раз эта сторона дела, этот неизвестный фактор не привлекает их внимания – в анализе мнений можно лишь показать: вот он. Вот тут – белое пятно, сюда не думают. Догадки о том, что находится в этом месте, делать не стоит – это будет уже иной жанр. Итак, перейдём к обсуждению «дырок» (рис. 8).

Сегодняшние ученики больше прагматики, для них знание носит конкретный прагматический характер. Если мы не сумеем их убедить в том, что то или иное знание им необходимо, – грош цена этому знанию. Преподавать литературу и убеждать, что Пушкин – великий писатель, уже абсолютно бесполезно. Ученик должен понять, что без Пушкина жить нельзя, потому что нельзя жить без соли и сахара, без витаминов. Мало читают.

Меньше и иначе. Опять же, читают очень прагматично, утилитарно: для развлечения или потому что нужно. В детях стало меньше пытливости, интереса к жизни – качества, которое лично для меня является жизненно важным.