Текст книги "Helter Skelter. Правда о Чарли Мэнсоне"

– Мы обсудили различные вопросы права, – сказал Болл судье, – и на мой взгляд, он обладает восприимчивым умом… Чрезвычайно восприимчивым. Иначе он не мог бы общаться со мной на подобном уровне. Мэнсон не настроен враждебно по отношению к обществу, – подчеркнул Болл. – И он считает, что если ему позволят защищаться самостоятельно, если присяжные и суд смогут видеть его и выслушать, они обязательно поймут, что Чарльз Мэнсон – не из тех, кто совершает кошмарные преступления.

Когда Болл закончил, судья Кини более часа опрашивал Мэнсона о его познаниях в вопросах судебной процедуры и о возможной ответственности по пунктам предъявленного ему обвинения, все это время почти умоляя отозвать просьбу о самостоятельной защите.

И услышал в ответ:

– Всю жизнь, сколько себя помню, я пользовался вашими советами. Лица менялись, но это все тот же зал суда, все та же структура… Всю свою жизнь я провел в маленьких закрытых помещениях, Ваша честь. И научился мириться с этим… У меня нет иной альтернативы, кроме как сражаться с вами всеми доступными мне средствами, потому что вы сами, и окружной прокурор, и все юристы, с которыми я когда-либо сталкивался, все вы защищаете одни и те же ворота, играете в единой команде. Полиция занимает вашу сторону, и газеты тоже занимают ее, и вся эта машина борется со мною лично… Нет. Я не изменил своего решения.

В итоге Кини заключил:

– В глазах суда вы совершаете прискорбную и даже трагическую ошибку, но переубедить мне вас не удалось… Мистер Мэнсон, отныне вы собственный адвокат.

26–31 декабря 1969 года

Звонок из ДПЛА принес важные новости: повар из «Брентвуд кантри клаб» говорит, что человеком, перед домом которого около часу ночи 9 августа остановились умыться убийцы Тейт, был Рудольф Вебер, старший официант клуба.

Захватив с собой полицейского фотографа, который должен был сделать снимки участка перед домом, мы с Калкинсом отправились повидать Вебера на улицу Портола-драйв, отходящую от Бенедикт-каньондрайв менее чем в двух милях от усадьбы Тейт. Слушая рассказ Вебера, я не переставал поражаться, какой он идеальный свидетель. У него была прекрасная память, он рассказывал лишь то, о чем помнил, и не старался восполнить пробелы в рассказе выдумками. Он не сумел уверенно опознать людей, запечатленных на снимках, которых я вручил ему целую кипу, зато общее описание полностью совпало: все четверо молоды (Уотсон, Аткинс, Кренвинкль и Касабьян едва перешагнули через двадцатилетний рубеж), мужчина высокий (рост Уотсона – шесть футов один дюйм), а одна из девушек – наоборот (рост Касабьян – пять футов один дюйм). Описание автомобиля, которое не появлялось в прессе, совпало с точностью до выцветшего пятна вокруг планок с номерами. Отчего же он в таких деталях описывает машину, но мало что может сказать о внешности приехавших? Очень просто: когда он последовал за четверыми неизвестными к автомобилю, то посветил фонариком на номера, а на улице, у поливального шланга, ребята находились в тени.

У Вебера был заготовлен для нас сюрприз, и немалый. Вслед за происшествием, подумав, что эти четверо могли ограбить кого-то поблизости, Рудольф записал номер автомобиля на бумажку. Листок он давно выкинул (у меня екнуло сердце), но номер все еще помнит: GYY 435.

– Как вам удалось его запомнить? – спросил я.

– Такая уж работа, – отвечал Вебер. – Официанту в клубе постоянно приходится запоминать всякие цифры.

Предвидя, что этот вопрос задаст Веберу в суде один из защитников, я поинтересовался, читал ли он откровения Аткинс. Нет, не читал.

Вернувшись в свой кабинет, я достал бланк, заполненный при конфискации машины Джона Шварца: «1959, 4-дверный „форд“, лиц. № GYY 435».

Когда я говорил со Шварцем, бывший работник с ранчо Спана уверял меня, что Мэнсон и девушки частенько одалживали у него машину; фактически он специально ради них снял с нее заднее сиденье – чтобы было куда девать коробки с продуктами после «мусорных рейсов». За исключением одной конкретной ночи они всегда спрашивали разрешения, прежде чем взять машину.

Что это была за ночь? За неделю-две перед рейдом часов в десять или около того он уже улегся спать в своем трейлере, когда услыхал, как заводят его тачку. Вскочил, выглянул в окно – как раз вовремя, чтобы увидеть удаляющиеся огни. Когда же он проснулся на следующее утро, сказал Шварц, машина стояла на месте. Он спросил, чего это Чарли взял машину без разрешения, а тот ответил, что просто не хотел его будить.

И еще раз вечером на той же неделе Чарли, девицы и еще несколько парней (Шварц не мог вспомнить кто именно) сказали, что собираются в город поиграть музыку. Числа, когда состоялся концерт, Шварц не припомнил – разве что добавил, что это было примерно тогда же, когда они брали «форд» без спросу. До или после, он не мог сказать.

Я спросил Джона, не принадлежал ли он сам к «Семье».

– Никогда! – последовал твердый ответ.

Однажды, уже после рейда, после того как исчез Коротышка, они с Мэнсоном крепко повздорили, пояснил Шварц. Чарли заявил ему: «Я могу убить тебя, когда захочу. Хоть сейчас. Могу зайти в твою спальню в любое время дня и ночи». Услышав такое, Шварц бросил работу у Спана, где трудился без перерыва с 1963 года, и устроился на другое ранчо.

Что он может сказать об исчезновении Коротышки? Ну, через неделю-две после рейда Коротышка просто перестал болтаться на ранчо. Шварц спросил про него у Чарли, а тот в ответ: «Он поехал в Сан-Франциско насчет работы. Я посоветовал ему одно местечко». Вообще-то Шварц не поверил в такое объяснение, особенно после того как увидал у Билла Вэнса и Дэнни Де Карло – у каждого – по пистолету 45-го калибра, совсем как у Коротышки. Тот в жизни бы не расстался с такими хорошо пристрелянными стволами, как бы худо ни шли дела, уверенно сказал мне Шварц.

Конституция Соединенных Штатов прямо говорит, что экстрадиция – действие обязательное, и власти не могут ему препятствовать. Когда штат имеет действительный, полученный законным путем обвинительный акт (какой мы и имели в случае с Чарльзом «Тексом» Уотсоном), не существует никакой обоснованной законом причины, по которой обвиняемый не может быть передан этому штату без всяких дальнейших проволочек.

Однако в округе Коллин, штат Техас, думали иначе. Билл Бойд, адвокат Уотсона, заявил прессе, что намерен оставить своего клиента в Техасе, даже если для этого ему придется пройти весь путь до Верховного суда Соединенных Штатов.

Отец Билла, Роланд Бойд, считался на Юге влиятельным политиком школы Сэма Рейберна. Он также возглавлял предвыборный штаб одного из кандидатов на пост генерального прокурора Техаса. Именно этот кандидат, судья Дэвид Браун, услыхав о запросе на экстрадицию Уотсона, одну за другой предоставлял бесконечные отсрочки клиенту Бойда-младшего.

Журнал «Тайм» писал: «Когда толпы репортеров мечтали взять интервью у его подзащитного, Бойд подбросил весьма прозрачный намек: дескать, семейство Уотсонов может пойти навстречу, „если ваше предложение их заинтересует“. Кто-то из журналистов предложил 1800 долларов. „Нам нужны большие деньги, – возразил Бойд. – Примерно 50 тысяч“. Хотя представители прессы встретили подобное требование смехом, Бойд по-прежнему не снижает цены откровений своего клиента и вполне уверен, что в итоге получит требуемую сумму».

Тем временем Текс явно не испытывал жестоких мук, находясь в заключении. Из самых разных источников нам приходилось слышать, что одиночная камера Уотсона была с удобством обставлена, включая проигрыватель и пластинки к нему. Вегетарианские трапезы готовила Тексу мать; Уотсон продолжал носить одежду по своему вкусу, которую мать же и стирала. И он не слишком страдал от отсутствия общения: камеру по соседству занимали заключенные женского пола.

Экстрадиция Уотсона оказалась нелегкой задачей, но нас не оставляла надежда, что Кэти (Патриция Кренвинкль) вернется в Калифорнию добровольно, выполняя приказ Мэнсона. Пискля, действуя как связная Чарли, засыпала Кэти потоком писем и телеграмм, фотокопии которых мы получали от властей Мобайла: «Надо держаться вместе… Если ты тоже приедешь, это хорошо…»

Я заключил, что чувство локтя, о котором во всех этих посланиях шла речь, намекало на план Мэнсона устроить общую, так называемую зонтичную защиту.

Поскольку «Семья» активно переписывалась с Кренвинкль, но (насколько мы могли судить) даже не пыталась связаться с Уотсоном, я предположил, что на суде Мэнсон с девушками постараются свалить всю вину на него.

Опасаясь, что «Семья» назовет заказчиком убийств Тейт – Лабианка именно Текса, а вовсе не Чарли, я понемногу начал собирать клочки сведений, относящиеся к взаимодействию Мэнсона с Уотсоном и к ролям, которые каждый играл в «Семье». И для этого надо было разговорить остальных участников процесса.

Шестнадцатилетняя Дайана Лейк, которой на предварительном допросе в Лос-Анджелесе угрожали газовой камерой, по-прежнему молчала. Заместитель прокурора округа Инио Бак Гиббенс и следователь Джек Гардинер попытались воздействовать на нее добротой – тем, о чем Дайана на протяжении всей своей жизни имела самое смутное представление.

Родители Дайаны стали хиппи, когда та была еще ребенком. В тринадцать лет она уже жила в коммуне «Хог фарм» и на себе испытала «прелести» группового секса и ЛСД. Когда незадолго до четырнадцатилетия она присоединилась к Мэнсону, родители благословили дочь на этот шаг.

Очевидно, не сочтя Дайану достаточно покладистой, Чарли в разное время бил ее кулаком в челюсть, ножкой от стула по голове, гонял пинками через всю комнату и стегал электрическим шнуром. Вопреки подобному обращению, Дайана все же оставалась с «Семьей» – видимо, ей просто некуда было идти.

После ее возвращения в Индепенденс Гиббенс и Гардинер подолгу разговаривали с девушкой, ее постоянно навещали жена и дети Гардинера. Поначалу с неохотой, Дайана понемногу начала рассказывать офицерам о том, что ей было известно. И этого оказалось не так уж мало, хотя перед большим жюри она все отрицала. Так, например, Уотсон признался ей однажды, что ударил Шэрон Тейт ножом. Он сделал это, пояснил Текс, только потому, что убить приказал ему сам Чарли.

30 декабря Сартучи и Нильсен поговорили с Дайаной в Индепенденсе. Она сказала им, что однажды утром, примерно за неделю-другую до рейда 16 августа, Лесли явилась в дом на заднем дворе ранчо Спана с женской сумочкой, мотком веревки и мешочком монет. Войдя, сунула все это под покрывало. Когда вскоре в дверь постучал какой-то мужчина, Лесли спряталась. Дайане она объяснила, что мужчина подвозил ее от парка Гриффита и она не желает с ним больше встречаться.

Два следователя по «делу Лабианка» молча переглянулись. Парк Гриффита расположен совсем рядом с Вейверли-драйв.

Когда мужчина ушел ни с чем, Лесли выбралась из-под покрывала и вместе с Дайаной пересчитала деньги. Там было долларов восемь, мелкими монетами, в пластиковом пакетике.

Вспомнив о коллекции монет Лено Лабианки, следователи весьма заинтересовались этим мешочком с мелочью:

– Значит, ты помогала Лесли пересчитывать деньги. Ты не видела, среди них попадались монеты других стран?

– Канадские.

Затем Лесли раздула огонь и сожгла сумочку (из коричневой кожи, насколько помнила Дайана), какие-то кредитные карточки (одна выдана нефтяной компанией) и веревку (примерно четыре фута длиной и от одного до полутора дюйма в диаметре). Затем сняла с себя всю одежду и сожгла ее тоже. Дайана случайно не заметила каких-нибудь следов крови на этой одежде? Нет.

Позднее, в конце августа или в начале сентября, когда они были в Уиллоу-Спрингсе, милях в десяти от ранчо Баркера, Лесли сказала Дайане, что втыкала в кого-то нож, но этот человек был уже мертв. Мужчина или женщина, Лесли не уточняла.

Лесли также сказала Дайане, что где-то поблизости от парка Гриффита, рядом с Лос-Фелицем, произошло убийство, кто-то написал что-то кровью на дверце холодильника, а она, Лесли, затем все вытерла, чтобы нигде не осталось отпечатков; она протерла даже те вещи, до которых никто из них не дотрагивался. Уходя, они прихватили немного еды. Какой? Пакет шоколадного молока.

– Может, Лесли говорила что-нибудь об убийстве Тейт?

– Нет, сказала только, что не была там.

Сартучи попытался получить еще какие-нибудь подробности. Единственное, о чем еще вспомнила Дайана, – рядом с домом стояла большая лодка. Но она не помнила, то ли Лесли рассказывала про лодку, то ли она сама прочитала о ней в газете.

До того единственной уликой, связывавшей Лесли Ван Хоутен с убийствами Лабианка, были показания Сьюзен Аткинс – и ничего более. Поскольку Сьюзен сама обвинялась по делу вместе с остальными, показания не могли быть представлены в суде без подтверждения их правоты.

Это подтверждение и предоставила Дайана Лейк.

Оставался, однако, немаловажный вопрос: сможет ли Дайана давать показания на суде? Ее душевное равновесие явно было нарушено. Порой у нее случались «флэшбэки»[71]71
  Кратковременное ощущение воздействия принятых ранее, порой даже довольно давно, наркотиков.


[Закрыть] от ЛСД. Она любила Мэнсона и боялась его. Временами ей казалось, что он проникает в ее сознание, в мысли. Вскоре после Нового года суд округа Инио оформил перевод Лейк в находящуюся в ведении штата клинику Паттона – отчасти для решения эмоциональных проблем, отчасти же просто потому, что судья не знал, куда ее пристроить.

А у меня появились новые строчки в списке дел. Проверить, все ли кредитные карточки Розмари Лабианки найдены в кошельке. Когда разрешат врачи, поговорить с Дайаной и выяснить, не присутствовал ли кто-нибудь еще во время инцидента в доме на заднем дворе или разговора в Уиллоу-Спрингсе. Узнать у Кацуямы, не были ли на телах Лабианка посмертных ран. Спросить у Сьюзен Стратерс о коричневой кожаной сумочке ее матери и шоколадном молоке.

Ничтожно малые детали, но и они могли иметь значение.

Зато Гарольд, чье письмо я нашел в коробках с вещдоками по «делу Тейт», действительно оказался тем самым, которого Сьюзен Аткинс упомянула в показаниях перед большим жюри. Его полное имя было Гарольд Тру, и он был студентом. Когда его разыскали люди из ДПЛА, я проводил другую беседу, так что Аарон вызвался сам поговорить с Гарольдом.

От Тру, который продолжал относиться к Мэнсону дружески и несколько раз навещал того в окружной тюрьме, Аарон узнал, что они с Чарли познакомились в марте 1968 года, еще когда «Семья» жила в каньоне Топанга. На следующий день Чарли и еще с десяток человек (включая Сэди, Кэти, Писклю и Бренду, но без Текса и Лесли) явились в гости по адресу Вейверли-драйв, 3267, – этот дом Тру делил еще с тремя юношами – и остались ночевать. Мэнсон приезжал туда раза четыре или, быть может, пять, но потом, в сентябре 1968 года, Тру и остальные его приятели покинули здание: соседи слишком часто жаловались на их шумные вечеринки.

Аарон не спросил у Гарольда, не было ли среди этих соседей четы Лабианка, и я пометил себе проверить это. Отвечая на мой вопрос, Тру даже не припомнил, чтобы хоть раз видел кого-то из Лабианка; вроде бы дом 3301 по Вейверли-драйв стоял пустым все то время, что они жили там.

Вернувшись к записям, сделанным по ходу следствия, я обнаружил, что Лено и Розмари Лабианка въехали в дом 3301 по Вейверли-драйв лишь в ноябре 1968 года, уже после того, как Гарольд Тру с друзьями покинули район.

Я искал упоминание о каком-то инциденте, который мог бы увязать воедино чету Лабианка и «Семью». И не мог найти. Так или иначе, у нас на руках оставались два факта: Мэнсон пять или шесть раз бывал по соседству с домом Лабианка и по меньшей мере однажды оказывался у ворот усадьбы Тейт.

Совпадение? Предвидя, что именно на это станет напирать защита Мэнсона, я набросал себе памятку с аргументами, которые мог противопоставить их доводам.

Надо сказать, Чарльз Мэнсон отнюдь не был лишен чувства юмора. Еще оставаясь в окружной тюрьме, он как-то умудрился раздобыть бланк заявления на выдачу кредитной карточки «Юнион ойл компани». Он заполнил его, указав свое настоящее имя и адрес тюрьмы. В графе «Предыдущее место проживания» проставил: «Ранчо Спана» и в качестве поручителя указал самого Джорджа. Что до рода занятий, там стояло «миссионер»; сфера деятельности – «религия»; продолжительность работы – «20 лет». Он также написал в месте, оставленном для имени жены, слово «нет», а в графе «число состоящих на иждивении» указал «16».

Бланк был контрабандой передан на свободу и отправлен в Пасадену. Но кто-то в «Юнион ойл» (очевидно, не компьютер) узнал имя – и Чарльз Мэнсон все же не получил кредитку.

Характерной чертой, замеченной мною в зале суда, была самонадеянность Мэнсона, доходящая до дерзости. Возможно, одной из причин ее стала его нынешняя дурная слава. В начале декабря 1969 года мало кто вообще слышал о Чарли Мэнсоне. К концу того же месяца убийца уже обогнал по рейтингу популярности свои именитые жертвы. Кто-то из «Семьи» хвастал: «Чарли попал на обложку журнала „Лайф“!»

Но здесь крылось еще кое-что. У меня создалось впечатление, что Мэнсон, вопреки его высказываниям, убежден, что сумеет выпутаться.

И не он один. Лесли Ван Хоутен написала родителям, что, даже если ее приговорят, она выйдет на свободу уже через семь лет (в Калифорнии приговоренный к пожизненному заключению получает право подавать прошение о помиловании через семь лет), а Бобби Бьюсолейл заявил нескольким подружкам, что на повторном процессе ждет оправдания, после чего намерен основать собственную «Семью».

Опасность состояла в том, что Мэнсон мог потребовать немедленного начала процесса. Мы с Аароном подолгу обсуждали такую возможность. Подсудимый имеет конституционное право на скорый суд и законное право предстать перед судом уже через шестьдесят дней после получения обвинительного акта. А нам требовалось время – по двум причинам. Во-первых, отчаянно недоставало улик, подтверждающих показания Сьюзен Аткинс, – и это при том маловероятном условии, что она согласится повторить их в суде. Во-вторых, двое из подсудимых – Уотсон и Кренвинкль – все еще находятся за пределами штата. По досадному совпадению, именно против них у нас имелись вещественные доказательства вины – отпечатки пальцев в доме Тейт. В случае общего суда над всеми подельниками нужен хоть один из этих двух на скамье подсудимых.

Я предложил блефовать: всякий раз изображать в суде, будто мы хотим начать процесс как можно скорее. Единственная наша надежда, что Мэнсон в отместку постарается затянуть рассмотрение дела. Игра рискованная: Чарли вполне мог раскусить наш блеф и сказать с этой своей странной улыбочкой: «Ладно, давайте судиться немедленно».

Часть 4
Святое писание, The Beatles и Helter Skelter

Если бы я старался найти мотив, то искал бы то, что не вписывается в привычные стандарты… здесь что-то гораздо более запредельное.

Роман Полански лейтенанту Эрлу Димеру

Январь 1970 года

Служебная записка

От кого: Винсент Буглиози, заместитель окружного прокурора

Кому: Эвелл Янгер, окружной прокурор

Тема: состояние дел Тейт и Лабианка

Докладная занимала тринадцать страниц, но всю суть документа выражал один-единственный абзац: «Без показаний Сьюзен Аткинс по делу Тейт доказательства вины двух из пяти подсудимых [Мэнсона и Касабьян] довольно спорны. Без ее показаний по делу Лабианка доказательства вины пяти из шести подсудимых [всех, за исключением Ван Хоутен] отсутствуют».

В точности так и было. Без помощи Сэди мы ничего не могли доказать.

На 2 января я назначил встречу со следователями по обоим делам и передал им список необходимых действий из сорока двух пунктов.

Многие легли на бумагу уже повторно. Осмотреть местность, где найдены одежда и револьвер, поискать там ножи. Выяснить, сумел ли Гранадо «совместить» обувь, привезенную нами в ноябре, с кровавым отпечатком каблука, оставленным на дорожке у дома Тейт. Получить заключение ОНЭ относительно кусачек и найденных телевизионщиками предметов одежды. Найти аудиозапись показаний двух старателей, Крокетта и Постона, сделанную помощником шерифа округа Инио Уордом. Найти отчет об оплате междугородных переговоров по домам Тейт и Лабианка, а также по ранчо Спана: телефонные компании уничтожают данные через полгода; надо спешить.

Многие из этих действий представляли собой элементарные следственные шаги, логично вытекающие из предыдущих и, по-моему, вполне доступные смекалке самих следователей, которым стоило бы предпринять их и без наших подсказок… Получить у Аткинс образец письма печатными буквами и сравнить с надписью «PIG» на парадной двери дома Тейт. То же касательно подсудимых Ван Хоутен, Кренвинкль и Уотсона: необходимо сравнить образцы их письма с надписями в доме Лабианка. Где, наконец, подробный отчет по украденным оттуда же кредитным картам (мы надеялись найти чеки на продажу веревок или складных карманных ножей)? Де Карло говорил, в июне 1969 года они с Мэнсоном покупали трехжильную нейлоновую веревку в магазине «Джек Фрост» в Санта-Монике; надо спросить у тамошних служащих, продавалась ли у них такая и не узнают ли они кого-то в фотоальбоме «Семьи» – в частности, Мэнсона и/или Де Карло. Кроме того, нужно показать фотографии Мэнсона, Аткинс и Касабьян служащим станции «Стандарт» в Сильмаре, где найден кошелек Розмари Лабианки.

Передав следователям список, я спросил:

– Надеюсь, помимо заданий, которые мы выдаем, вы, ребята, ведете собственное расследование?

Долгая тишина, которой были встречены мои слова, сама по себе служила ответом. Потом Калкинс проворчал:

– А чего вы от нас хотите? Мы полисмены, а не юристы.

– Минуточку, – сказал я. – Эти сорок два пункта не имеют ничего общего с юриспруденцией. Каждый нужен, чтобы собрать как можно больше доказательств и укрепить обвинения против подозреваемых.

– Все равно это не наше дело, – упорствовал Калкинс.

Его замечание настолько меня возмутило, что я едва не утратил хладнокровия.

– Провести следствие, собрать улики, привязать подсудимых к corpus delicti[72]72
  Состав преступления (лат.).


[Закрыть] – не дело полиции? Да неужто, Боб! Вы же следователи. А вот мы с Аароном юристы. У каждого своя работа. И если кто-то с ней не справится, Мэнсон выйдет на свободу. Подумайте об этом.

Я еще мог бы понять, будь у следователей по горло других забот, но они были приписаны исключительно к нашему делу.

В отличие от Калкинса, Майк Макганн не возражал, но толку с него тоже не было. Следователи по «делу Лабианка» справлялись получше.

За те недели, что мы работали рука об руку, я все чаще давал им поручения, касавшиеся убийств на Сиэло-драйв: знал, что они сделают все возможное. При этом сначала я, разумеется, посоветовался с лейтенантом Хелдером, который с готовностью признал, что Калкинс с Макганном попросту не справляются с обязанностями.

Если это хоть чуть-чуть могло утешить полицейских (впрочем, вряд ли), мой собственный список получился гораздо длиннее. Там были и простые заметки (например: «Раздобыть альбом The Beatles с песней „Helter Skelter“»), и более пятидесяти имен свидетелей, с которыми мне хотелось переговорить. Ставились и специфические задачи: «Получить точные замеры всех ран, нанесенных супругам Лабианка, чтобы установить габариты использованных убийцами ножей».

Размеры имели огромное значение. Если характер ранений покажет, что те сделаны кухонными ножами, принадлежащими Лабианка, то получается, подсудимые вошли в дом без оружия, а затем убили хозяев тем, что подвернулось под руку. И защита обязательно спросит: если Мэнсон намеревался убить этих двоих, неужели он послал бы на дело невооруженных людей?

Еще большее значение имел другой пункт, присутствовавший во всех списках: «Найти упоминания об инцидентах (и свидетелей, которые их подтвердят), когда Мэнсон приказывал или давал кому-либо инструкции сделать хоть что-то».

Поставьте (вернее, посадите) себя на место присяжных. Поверите вы прокурору, который объявит, будто хлюпик с ранчо Спана отправил полдюжины человек (в основном юных девушек) совершить ради него убийство незнакомых людей, которые им ничего не сделали, – и все повиновались без малейшего протеста?

Чтобы убедить в этом присяжных, мне сначала придется доказать безоговорочную власть Мэнсона над «Семьей» и – в особенности – над подельниками. Власть столь непререкаемую, столь полную, что те подчинились бы ему во всем, скажи он хоть слово. Во всем, включая убийство.

Всякий раз, когда я беседовал с кем-то имевшим отношение к «Семье», я обязательно спрашивал, не приведет ли мой собеседник пример контроля Мэнсона. Часто свидетель не мог самостоятельно припомнить такого случая, и мне приходилось «выуживать» их. Почему Мэнсон колотил Дайану Лейк? Не потому ли, что та проявила непослушание? Кто распоряжался на ранчо? Кто указывал, кому мыть посуду, а кому – стирать? Кто расставлял телохранителей и дозорных? Был ли хоть один случай, когда Текс возразил Чарли?

Сбор показаний особенно затруднялся тем, что Мэнсон редко отдавал прямые приказы. Обычно он не командовал, кому что делать, а излагал распоряжения в форме предложений и предположений, – вот только предложения, исходившие от Мэнсона, имели силу приказа.

Абсолютная власть. Если мы не сумеем доказать ее наличие вне разумных сомнений, то ни за что не добьемся приговора в отношении Мэнсона.

Когда защитники подозреваемых требуют представить материалы по делу, я приглашаю их в свой кабинет и позволяю просматривать собранные нами папки с бумагами и коробки с вещественными доказательствами. Поскольку Мэнсон теперь выступал в роли собственного адвоката, папки оказались в его распоряжении; единственное отличие состояло в том, что все эти материалы переправлялись в окружную тюрьму, и он просматривал их там. По распоряжению суда секретари нашего офиса сделали фотокопии всего, что у нас было, – по экземпляру для каждого из адвокатов.

Исключений было всего два. Выступая в суде, я заявил:

– Мы твердо выступаем против того, чтобы снабдить мистера Мэнсона адресами, равно как и номерами телефонов будущих свидетелей обвинения.

Я также отчаянно сопротивлялся тому, чтобы предоставить защите копии фотографий с телами жертв. По слухам, некий немецкий журнал предложил за них круглую сумму в 100 тысяч долларов. Мне не хотелось, чтобы родные убитых открыли журнал и увидели эту ужасную бойню.

Но всего с двумя этими исключениями, когда суд принял решение в нашу пользу, обвинение, следуя букве закона, передало защите все необходимое; в ответ же мы не получили ровным счетом ничего – закон в данном случае являет собой улицу с односторонним движением. Мы даже не могли получить список свидетелей, которых защитники намеревались вызвать в суд. Разыскивая ниточки, которые могли бы привести меня к этим людям, я по-прежнему читал газеты и журналы.

Но и здесь были сложности. Многие из тех, кто ранее имел отношение к «Семье», опасались за собственную жизнь. Некоторые, включая и Денниса Уилсона из The Beach Boys, получали анонимные письма с угрозами. В статьях часто использовались вымышленные имена: не всем хотелось, чтобы их цитировали. Иногда мне удавалось вычислить источник только для того, чтобы обнаружить: с этим человеком я уже беседовал. И слишком часто попадались выдумки, преподнесенные как непреложный факт.

В одной статье говорилось, будто Мэнсон и другие члены «Семьи» посетили вечеринку, которую Роман и Шэрон устраивали в доме 10050 по Сиэло-драйв в начале 1969 года. Я нашел журналиста, и он сказал, что источником этой информации был Алан Ворнеке, близкий друг Терри Мельчера. Когда я связался с Ворнеке, тот заявил, что не говорил ничего подобного. В конце концов я собрал список лиц, присутствовавших на вечеринке, и поговорил с теми, кого удалось найти: никто не видел Мэнсона или других подозреваемых на Сиэло-драйв ни в тот вечер, ни когда-либо еще.

Питер Маас, автор «Бумаг Валачи»[73]73
  Питер Маас (1929–2001) – американский писатель и публицист, известный своими хрониками мафиозных войн, написанными по дневникам и воспоминаниям очевидцев и участников. «Бумаги Валачи» (1969) – одна из первых работ, принесших ему известность; в 1972 году по книге поставлен пользовавшийся огромным успехом одноименный фильм.


[Закрыть], написал статью под названием «Убийство Шэрон Тейт», появившуюся в «Лэдис хоум джорнал». Там был следующий абзац: «„Как еще можно достучаться до истеблишмента? Этим людям не нужны песни. Я пробовал им петь. Я пытался спасти их, но они не хотели слушать. Теперь мы должны уничтожить их“, – сказал Чарли Мэнсон другу летом 1969».

Я попробовал выяснить, с чьих же слов Маас процитировал Мэнсона. После полтора десятка звонков я наконец нашел Мааса в Нью-Йорке. Когда я спросил, где он раздобыл некоторые другие заявления, Маас быстро назвал имена. Но стоило заговорить о приведенной выше ключевой цитате, которую «Джорнал» разместил курсивом на первой странице статьи, Маас признался, что не помнит, кто именно рассказал ему это. Пришлось вычеркуть еще одну, казалось бы, такую многообещающую улику.

9 августа 1968 года (ровно за год до убийств на Сиэло-драйв) Грегг Джекобсон договорился о профессиональной сессии аудиозаписи для Мэнсона в частной студии в Ван-Нуйсе[74]74
  В 1970 году, на волне шумихи вокруг дела Мэнсона, записанные тогда песни были изданы компанией «Performance» в виде альбома «LIE: The Love and Terror Cult».


[Закрыть]. Я поехал туда послушать записи, которыми теперь владел Херб Вейзер, голливудский адвокат, представляющий интересы студии.

На мой собственный непрофессиональный слух, опусы Мэнсона казались ничем не хуже песен множества других современных исполнителей[75]75
  Эксперт по фолк-сцене позднее также выслушал эти записи и счел песни Мэнсона «чрезвычайно вторичными». Из его отзыва: «Где-то на середине куплета Мэнсон подхватывает неплохой гитарный ритм. В самой музыке ничего оригинального, но о текстах этого не скажешь. Они содержат поразительное количество враждебности („Ты еще свое получишь“ и т. д.). Это редко случается в фолк-песнях, не считая старых „жестоких романсов“, но даже там упоминания о насилии всегда приводятся в прошедшем времени. В песнях же Мэнсона речь идет о событиях, которые еще должны произойти. Очень мрачно. Общий вывод: среднеодаренный дилетант». – Примеч. авт.


[Закрыть]. Впрочем, музыкальные способности Чарли интересовали меня лишь постольку поскольку. И Аткинс, и Де Карло говорили мне, что выражение «Helter Skelter» встречается по меньшей мере в одной из собственных песен Мэнсона. У обоих я переспрашивал: «Вы уверены, что он не просто пел песню The Beatles?» Да, отвечали мне оба; то была собственная композиция Чарли. И если бы мне удалось найти где-нибудь в его текстах слова «Helter Skelter», «свинья», «смерть свиньям» или «восстань», это стало бы серьезным козырем обвинения, сильной косвенной уликой. Но увы.

Между тем 6 января в Лос-Анджелесе Линда Касабьян выслушала предъявленное ей обвинение и заявила о своей невиновности. В тот же день адвокат Марвин Парт попросил о назначении судом психиатрической экспертизы в отношении своей подзащитной, Лесли Ван Хоутен. Очевидно, Парт, как и его предшественник Барнетт, собирался доказывать невменяемость Лесли.

Реакция Мэнсона не заставила себя ждать. Уже 19 января Лесли попросила сложить с Парта полномочия ее защитника и назначить вместо него Айру Рейнера.

Из-за возможной скандальности показаний Ван Хоутен судья Джордж М. Делл решил обсудить этот вопрос в собственном кабинете, подальше от публики и прессы[76]76
  Расшифровка стенографических записей переговоров вне зала суда была засекречена вплоть до окончания процесса. Конечно, порой в прессу просачивалось кое-что, но в большинстве случаев подобные материалы приводятся здесь впервые. – Примеч. авт.


[Закрыть].

Парт противился замене, доказывая, что Лесли Ван Хоутен не способна принимать рациональные решения ввиду психического расстройства:

– Эта девушка сделает все, что подскажут ей Чарльз Мэнсон или любые другие члены «Семьи»… У нее уже не осталось собственной воли… Из-за власти над нею Чарльза Мэнсона и «Семьи» она не видит разницы, будут ее судить отдельно или вместе со всеми, что грозит ей газовой камерой; она просто хочет оставаться в этой своей «Семье».