Текст книги "Helter Skelter. Правда о Чарли Мэнсоне"

В апреле 1968 года Себринг подписал заявку на предоставление индивидуальной страховки (на сумму в 500 тысяч долларов) калифорнийской компанией по страхованию жизни от несчастных случаев. Проведенная фирмой «Ретэйл кредит компани» проверка подтвердила наличие у Себринга имущества на общую сумму в 100 тысяч долларов, 80 из которых составляла приблизительная стоимость его резиденции. Основанная им компания «Себринг инкорпорэйтед» изначально стоила 150 тысяч долларов, а общая сумма ее долгов составила 115 тысяч.

Агенты углубились и в личную жизнь Себринга. Он женился в 1960 году, но его жена Ками, модель по профессии, съехала из дома Джея в августе 1963 года; развод оформили в марте 1965 года, детей у супругов не было. Доклад по результатам проверки также объявлял, что Себринг «не имел привычки употреблять наркотики». Следователи ДПЛА были уверены в обратном.

Они также выяснили еще кое-что, чего не нашли детективы кредитной компании. Личность Джея Себринга имела свою изнанку, которая всплыла в ходе множества опросов, проведенных полицейскими. Как упоминает об этом официальный отчет, Себринг «имел славу дамского угодника и многократно приводил женщин в свою резиденцию на голливудских холмах. Он связывал женщину коротким пояском и, заручившись согласием, наносил ей удары плетью, после чего вступал в сексуальный контакт».

Слухи об этом достаточно долго ходили по Голливуду. И теперь, подхваченные прессой, легли в основу множества теорий, основная из которых гласила: в ночь на 9 августа 1969 года в доме 10050 по Сиэло-драйв происходила садомазохистская оргия.

Сотрудники ДПЛА никогда всерьез не рассматривали сексуальные пристрастия Себринга в качестве возможного мотива убийств. Ни одна из опрошенных женщин (а их было немало: обычно Себринг приводил к себе пять-шесть девиц в неделю) не утверждала, что Себринг действительно причинял ей боль, хотя часто просил делать вид, будто им больно. Кроме того, насколько это вообще возможно установить, Себринг никогда не участвовал в групповом сексе: для этого он слишком опасался насмешек. Горькая истина состоит в том, что за тщательно спланированным и поддерживаемым имиджем стоял одинокий человек, имевший множество проблем и настолько не уверенный в себе, что даже в сексе ему приходилось обращаться к фантазиям и выдумкам.

Причина смерти: потеря крови; жертва буквально истекла ею. Себринг получил семь ножевых ран и одну огнестрельную, причем три из ножевых (как и огнестрельная) сами по себе могли оказаться смертельными.

Эбигейл Энн Фолджер

Вудсток-роуд, 2774, с 1 апреля – Сиэло-драйв, 10050. Белая женщина, 25 лет, 5 футов 5 дюймов, каштановые волосы, карие глаза. Занятие – наследница «Фолджер коффи».

Первый выход в свет Эбигейл (Гибби) Фолджер состоялся 21 декабря 1961 года в «Пэлас-отеле» в Сан-Франциско. Бал в итальянском стиле стал одним из социальных всплесков того года, дебютантка была на нем в ярко-желтом платье от Диора, купленном ею в Париже летом прошлого года.

После этого она посещала Радклифф, где получила диплом с отличием; какое-то время работала директором по связям с общественностью Калифорнийского музея искусств университета в Беркли; затем устроилась в книжный магазин в Нью-Йорке, занималась социальной работой с жителями черных кварталов. Именно там, в Нью-Йорке, в начале 1968 года польский романист Джерзи Косински познакомил ее с Войтеком Фрайковски. В августе они вместе оставили Нью-Йорк ради Лос-Анджелеса, где сняли дом 2774 по Вудсток-роуд на Голливудских холмах. Через Фрайковски Эбигейл познакомилась с супругами Полански, Себрингом и другими, вращавшимися в том же кругу. В числе прочих она вложила деньги в развитие «Себринг интернэшнл».

Вскоре после переезда в Южную Калифорнию Эбигейл Фолджер стала волонтером Департамента социальной работы округа и часто ездила в Уоттс, Пакоиму и другие неблагополучные районы. Эту работу она продолжала выполнять до того дня, когда вместе с Войтеком Фрайковски перебралась в дом 10050 по Сиэло-драйв.

В тот момент что-то изменилось. Возможно, причин было несколько. Эбигейл расстраивалась, видя, что благотворительные усилия не справляются с решением проблем и почти не влияют на состояние дел. «Многие социальные работники приходят вечером домой, принимают ванну и смывают с себя прошедший день, – объясняла Эбигейл старой подруге, живущей в Сан-Франциско. – А я так не могу. Чужие страдания глубоко меня ранят». В мае чернокожий Томас Брэдли, член городского совета, противостоял на выборах мэра Лос-Анджелеса исполняющему эти обязанности Сэмюелу Йорти. Поражение Брэдли в исполненной расовой ненависти кампании разочаровало Эбигейл, разрушив последние иллюзии, и она бросила социальную работу. Кроме того, ее беспокоили отношения с Фрайковски, включавшие прием наркотиков, давно вышедший за рамки эксперимента.

Она обсуждала все это с психотерапевтом, доктором Марвином Фликером. Эбигейл посещала врача пять раз в неделю по рабочим дням в 16:30.

Она была на приеме и в последнюю пятницу.

Фликер сказал полицейским, что, по его мнению, Эбигейл почти решилась оставить Фрайковски и пыталась набраться мужества для самостоятельной жизни.

Полиция не сумела определить, когда именно Фолджер и Фрайковски начали постоянно употреблять наркотики. Стало известно, что во время поездки через страну они останавливались в Ирвинге, штат Техас, где провели несколько дней в гостях у крупного наркоторговца, отлично известного как местной полиции, так и властям Далласа. Наркодилеры частенько заглядывали к ним и на Вудсток-роуд, и на Сиэло-драйв. Уильям Теннант сказал следователю, что всякий раз, когда он посещал усадьбу, Эбигейл «будто пребывала в ступоре из-за наркотиков». В последнем разговоре с матерью (около десяти вечера в пятницу) Гибби, судя по ее голосу, все понимала, но была «немного навеселе». Миссис Фолджер, отчасти знакомая с проблемами дочери, вкладывала немало и денег, и времени в Бесплатную медицинскую клинику в Хейт-Эшбери[32]32
  Район Сан-Франциско, перенявший свое название от перекрестка двух улиц – Хейт и Эшбери. В середине 1960-х послужил эпицентром развития молодежной субкультуры Америки и позднее стал своеобразной меккой хиппи.


[Закрыть], стремясь помочь тамошним врачам в борьбе с наркотической зависимостью пациентов.

Коронеры обнаружили 2,4 миллиграмма метилэнедиоксиамфетамина (МДА) в крови Эбигейл Фолджер. У Войтека Фрайковски показатель ниже, 0,6 мг, но Эбигейл не обязательно приняла бульшую дозу: она могла сделать это позже партнера.

Эффект от принятия этого наркотика варьируется в зависимости от дозировки и индивидуальных особенностей организма принимающего, но ясно одно: в ту ночь Эбигейл Фолджер полностью осознавала происходящее.

Жертве нанесены двадцать восемь ножевых ранений.

Войцех (Войтек) Фрайковски

Белый мужчина, 32 года, 5 футов 10 дюймов, 165 фунтов, светлые волосы, голубые глаза. Фрайковски состоял в гражданском браке с Эбигейл Фолджер.

«Войтек, – скажет Роман Полански репортерам, – не был особенно талантливым человеком, но обладал замечательным обаянием». Они подружились еще в Польше, и отец Фрайковски, по слухам, помогал финансировать один из ранних фильмов Полански. Еще в Польше Войтек был известен как сорвиголова. По словам знакомых эмигрантов, однажды он схватился сразу с двумя агентами тайной полиции и уложил обоих на больничную койку, что, возможно, и стало причиной его отъезда из Польши в 1967 году. Войтек дважды был женат и, уезжая в Париж, оставил в Польше единственного сына. И на родине, и позднее в Нью-Йорке Полански поддерживал друга морально и деньгами, надеясь (хоть и не очень), что какой-либо из его великих планов сбудется. В частности, Войтек всем говорил, что он писатель, но никто не смог припомнить, чтобы он давал почитать написанное.

Друзья Эбигейл Фолджер сказали полицейским, что Фрайковски подсадил ее на наркотики, чтобы держать под контролем. Друзья же Войтека придерживались иного мнения: Фолджер поставляла Фрайковски препараты, чтобы не потерять его.

Полицейский отчет гласит: «Не имея средств к существованию, он жил за счет Фолджер… в большом количестве принимал кокаин, мескалин, ЛСД, марихуану, гашиш… будучи экстравертом, всех и каждого приглашал в гости. Употребление наркотиков считал естественным делом».

В ту ночь Войтек отчаянно боролся за жизнь. Жертве нанесены два огнестрельных ранения, тринадцать ударов по голове тупым предметом и пятьдесят одна ножевая рана.

Стивен Эрл Парент

Белый мужчина, 18 лет, 6 футов ровно, 175 фунтов, рыжие волосы, карие глаза.

В июне Стив окончил школу в Арройо; встречался с несколькими девушками, но постоянной подруги у него не было. Юноша служил курьером в фирме, поставлявшей водопроводное оборудование, а вечерами подрабатывал продавцом в магазине стереоаппаратуры, надеясь накопить денег для продолжения обучения и в сентябре поступить в институт.

Жертва получила легкое ножевое ранение и четыре огнестрельных. Во время флюорографии, предшествовавшей вскрытию тела Себринга, доктор Ногучи обнаружил пулю, оставшуюся у него под рубашкой. Еще три пули нашлись в процессе вскрытия: одна в теле Фрайковски, две в теле Парента. Все они (равно как и деформированные фрагменты, найденные в автомобиле Парента) были переданы для изучения сержанту Уильяму Ли, отдел огнестрельного оружия и взрывчатых веществ ОНЭ. Ли сделал вывод, что все пули имели 22-й калибр и были, по-видимому, выпущены из одного оружия.

Вскрытия еще продолжались, когда сержанты Пол Уайтли и Чарльз Гуэнтер, два следователя по делам об убийстве из Офиса шерифа ЛосАнджелеса, подошли к Джессу Баклзу, одному из следователей ДПЛА по «делу Тейт», и поведали ему весьма необычную историю.

31 июля они ездили в дом 964 по Олд-Топанга-роуд в Малибу, проверяли рапорт о возможном убийстве. В доме они нашли труп Гэри Хинмана, 34-летнего учителя музыки. Гэри умер от многочисленных ножевых ран.

Странная штука: как и в «деле Тейт», на месте преступления убийцы оставили сообщение. На стене гостиной, неподалеку от тела Хинмана, ясно виднелись слова «POLITICAL PIGGY»[33]33
  «Политическая свинка» (англ.).


[Закрыть], написанные кровью жертвы.

Уайтли также рассказал Баклзу об аресте подозреваемого, некоего Роберта «Бобби» Бьюсолейла, молодого музыканта-хиппи. Тот сидел за рулем принадлежавшей Хинману машины, на рубашке и брюках Бобби виднелись следы крови, а рядом обнаружился нож. Арест был произведен 6 августа; таким образом, во время убийств на Сиэло-драйв подозреваемый уже находился под стражей. Впрочем, оставалась вероятность, что не он один вовлечен в расправу над Хинманом. В последнее время Бьюсолейл жил с группой других хиппи на ранчо Спана, старой ферме с кинодекорациями неподалеку от Чатсворта, пригорода Лос-Анджелеса. Странная была группа: лидер, парень по имени Чарли, похоже, убедил остальных, что на самом деле он Иисус Христос.

Как позднее вспомнит Уайтли, Баклз сразу утратил интерес к рассказу, стоило упомянуть хиппи.

– Не-а, – протянул он, – мы уже знаем, что стоит за этими убийствами. Дело в передаче из рук в руки крупной партии наркоты.

Уайтли вновь подчеркнул ряд странных совпадений. Во-первых, способ убийства. Во-вторых, надпись на стене. И там, и здесь – печатные буквы, нанесенные кровью жертв. И в обоих случаях упоминаются «свиньи». Любое из этих совпадений покажется подозрительным, а уж все сразу… вероятность того, что они случайны, крайне мала.

Сержант Баклз, ДПЛА, ответил сержантам Уайтли и Гуэнтеру, ОШЛА, буквально следующее:

– Если через недельку мы с вами еще не свяжемся, значит, распутываем что-то свое.

Немногим более суток спустя после обнаружения тел Департамент полиции Лос-Анджелеса получил из Офиса шерифа Лос-Анджелеса ниточку, потянув за которую смог бы быстро раскрыть дело.

Баклз так и не перезвонил коллегам, не посчитав информацию достаточно важной, чтобы передать ее начальству в лице лейтенанта Роберта Хелдера, ведшего следствие по делу об убийствах на Сиэло-драйв.

Вняв просьбе лейтенанта Хелдера, доктор Ногучи не стал вдаваться в подробности, встречаясь с репортерами. Он не упомянул точного количества нанесенных ран, как не распространялся и о том, что две из пяти жертв находились под воздействием наркотиков. Он вновь отмел многократно повторенные прессой слухи о сексуальном насилии и/или увечьях.

Отвечая на вопрос о ребенке Шэрон, он сказал, что миссис Полански была на восьмом месяце беременности, и, если бы мальчика извлекли в ходе посмертного кесарева сечения не позже двадцати минут после ее гибели, он мог бы выжить. Но к моменту обнаружения тел было уже слишком поздно.

Лейтенант Хелдер тоже встретился с представителями прессы в тот день. Да, Гарретсон все еще содержится за решеткой. Нет, он не станет комментировать улики, изобличающие Гарретсона; в данный момент полиция опрашивает его знакомых.

Не выдержав дальнейшего натиска, Хелдер признал:

– Пока что у нас нет твердых улик, способных убедить следствие в том, что преступник действовал в одиночку. Их могло быть двое или трое. Но лично я, – добавил он, – не считаю, что по округе разгуливает маньяк-убийца.

В 16:25 в Центре Паркера лейтенант А. Г. Бердик приступил к допросу Уильяма Гарретсона на детекторе лжи.

Бердик не стал сразу же закреплять датчики. В соответствии с обычной процедурой, первый этап допроса носил характер беседы, и экзаменатор старался заставить подозреваемого расслабиться, одновременно выудив как можно больше дополнительной информации.

Сперва заметно испуганный, Гарретсон понемногу разговорился. Он сообщил Бердику, что ему девятнадцать, родом он из Огайо и в марте его нанял Руди Альтобелли, который сразу же уехал в Европу. Работа простая: содержать гостевой домик в порядке и присматривать за тремя псами. Взамен Гарретсон получал жилье и тридцать пять долларов в неделю, а еще Альтобелли обещал по возвращении купить ему обратный билет до Огайо.

По словам Уильяма, он редко соприкасался с людьми, жившими в основном здании. Это подтверждали и другие его ответы. Например, он по-прежнему называл Фрайковского «молодым Полански», тогда как Себринга не знал вовсе, хоть и замечал время от времени черный «порше» на подъездной дорожке.

На просьбу описать, чем он занимался незадолго до убийств, Гарретсон сказал, что вечером в четверг его навестил приятель, явившийся в компании с девушкой. Они принесли упаковку пива и немного травки. Гарретсон уверен, что дело было в четверг, потому что приятель женат «и он уже приходил с этой девушкой ко мне, ну, понимаете, по четвергам, когда жена отпускает его погулять».

– Они расположились на твоем диване?

– Ну да, а пока они там барахтались, я потягивал себе пиво…

Гарретсон припомнил, что выпил четыре банки, выкурил два косяка и принял порцию декседрина, после чего всю пятницу чувствовал себя неважно.

Около 20:30 или 21:00 в пятницу он спустился к Сансет-Стрип купить пачку сигарет и телепрограмму. Часов у него нет, и время возвращения он не помнил – около десяти. Проходя мимо основного здания, он заметил свет в окнах, но никого не видел. В глаза не бросилось ничего необычного.

– Без четверти двенадцать или около, – рассказывал Уильям, – заявился Стив [Парент]; он, знаете, притащил с собой приемник. У него было радио, такой приемник с часами; а я не ожидал, что он придет, и удивился, а он просто спросил, как у меня делишки, все такое… – Парент включил приемник, чтобы продемонстрировать его работу, но Гарретсон не пришел в восторг. – Я угостил его пивом… ну, он его выпил и давай звонить кому-то… в Санта-Монику или Догени… и сказал, что поедет прямо туда, в общем, потом он ушел, и, знаете, вот тогда… я видел его в последний раз.

Обнаруженные в автомобиле Парента часы остановились в 00:15 – приблизительно во время убийств. Конечно, это могло быть исключительным совпадением, но логика подсказывала, что Парент установил их, показывая Гарретсону, и выключил перед самым уходом. Это совпадало с оценкой времени самого Гарретсона.

По словам подозреваемого, после ухода Парента он написал несколько писем и слушал пластинки, а спать отправился лишь незадолго до рассвета. Заявив, что в течение ночи не слышал ничего необычного, Гарретсон признался, что был напуган: вскоре после ухода Парента он заметил, что дверная ручка опущена вниз, словно кто-то пытался открыть дверь. А потом, подняв трубку телефона, чтобы узнать точное время, он не услышал гудка.

Как и прочие офицеры, Бердик счел маловероятным, чтобы Гарретсон, якобы проведший на ногах всю ночь, ничего не заметил, – тогда как живущие поодаль соседи отмечали выстрелы или крики. Гарретсон настаивал, впрочем, что не видел и не слышал вообще ничего, зато не был столь же уверен в другом: выходил ли он на задний двор, выпустив собак Альтобелли; Бердику показалось, что ответы Гарретсона в этот момент стали уклончивы. Впрочем, со двора основного здания не видно.

Насколько могли судить офицеры ДПЛА, приближался момент истины. Бердик начал закреплять контакты детектора, одновременно перечисляя вопросы, которые собирался задать. Психологическая уловка, разумеется: зная, что конкретный вопрос будет задан, но не зная, когда именно, подозреваемый должен занервничать, и это усилит реакцию. Когда все было готово, Бердик начал допрос.

– Гарретсон – твоя настоящая фамилия?

– Да.

Реакция незначительна.

– Виновен ли ты в смерти Стива?

– Нет.

Сидя спиной к аппарату, Гарретсон не видел выражения лица Бердика. Переходя к следующему вопросу, тот старался говорить спокойно, никак не показав, что на бумажной ленте детектора остался мощный всплеск.

– Ты понял мои предыдущие вопросы?

– Да.

– Ты чувствуешь себя виновным в смерти Стива?

– Что он вообще знал меня, да.

– То есть?

– Ну, что мы были знакомы. Если б он не приехал той ночью, с ним ничего бы не случилось.

Бердик поправил датчик на руке Гарретсона, попросил расслабиться, несколько минут говорил с ним неформально. Затем снова начал задавать вопросы, уже чуточку другие.

– Гарретсон – твоя настоящая фамилия?

– Да.

– Стрелял ли ты в Стива?

– Нет.

Реакция незначительна.

За рядом тестовых вопросов последовало:

– Известно ли тебе, кто виновен в смерти миссис Полански?

– Нет.

– Это ты убил миссис Полански?

– Нет.

Реакция по-прежнему незначительна.

Бердик принял объяснение Гарретсона, что тот чувствовал себя ответственным за смерть Парента, но не принимал участия ни в этом конкретном убийстве, ни в остальных. Допрос продолжался еще около получаса, и Бердик отмел несколько возможных направлений следствия. Гарретсон не был гомосексуалистом; он никогда не занимался сексом с кем-либо из погибших, никогда не продавал наркотики.

Если Гарретсон и лгал, аппарат никак на это не реагировал; тем не менее подозреваемый заметно нервничал на протяжении всей процедуры. Бердик спросил, в чем дело. Гарретсон объяснил, что по пути в камеру один из полицейских показал на него со словами: «Вот он, тот самый, что убил всех этих людей».

– Могу представить твое потрясение. Но это ведь не значит, что ты солгал?

– Нет, я просто растерян.

– Почему?

– Из-за одной вещи. Как так вышло, что меня не убили вместе со всеми?

– Понятия не имею.

Хотя в качестве доказательства сведения, полученные в ходе допроса на детекторе лжи, официально к делу не приобщаются, полицейские доверяют им[34]34
  В 1972 году судья Верховного суда Лос-Анджелеса установил прецедент, позволив включить результаты проверки на детекторе лжи в число собранных следствием улик по делу о продаже марихуаны. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Пускай Гарретсону и не сообщили о результатах, проверку он все же прошел. «В качестве основного вывода, – напишет в своем официальном заключении руководитель ОНЭ, капитан Дон Мартин, – оператор выразил мнение, что мистер Гарретсон правдиво отвечал на вопросы и не был причастен к убийствам».

Неофициально же, веря в непричастность Гарретсона, Бердик посчитал, что подозреваемый не был полностью откровенен. Возможно, он все же слышал что-то и затем, испугавшись, прятался до рассвета. Впрочем, это не более чем предположение.

Каковы бы ни были намерения и надежды следствия, после допроса на детекторе лжи Уильям Истон Гарретсон перестал считаться «перспективным» подозреваемым. Однако его вопрос остался без ответа: убиты все, кто находился на территории дома 10050 по Сиэло-драйв, за исключением одного человека, – почему?

Гарретсона продержали под арестом еще сутки, поскольку единственный оставшийся в живых вызывал немалые подозрения.

В то же воскресенье студент Калифорнийского университета Лос-Анджелеса Джерролд Д. Фридман связался с полицией и объявил, что Стивен Парент звонил ему около 23:45 в пятницу. Парент намеревался собрать для Фридмана стереосистему и хотел обсудить условия. Фридман пытался отговорить Стива приезжать, ссылаясь на позднее время, но в итоге поддался и объявил, что тот может заглянуть на несколько минут. Парент уточнил время и обещал появиться у Фридмана к половине первого[35]35
  Возможно, узнав точное время, Парент установил часы на своем радиокомбайне. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Но так и не появился.

В то воскресенье следователи ДПЛА лишились не только подозреваемого, но и еще одной многообещающей ниточки. Красный «феррари» Шэрон Тейт, которым, по мнению полицейских, могли воспользоваться спешившие скрыться убийцы, обнаружился в одном из гаражей Беверли-Хиллз, куда на прошлой неделе актриса отогнала машину для ремонта.

Вечером того же дня из Лондона прибыл Роман Полански. Видевшие его в аэропорту репортеры написали: «сокрушен несчастьем» и «потрясен трагедией». Хоть сам Роман и отказался выступить перед прессой, его представитель отрицал, будто в слухах о его разрыве с Шэрон есть хоть доля истины. По его словам, Полански оставался в Лондоне, продолжая незаконченную работу. Шэрон же вернулась пораньше на корабле, поскольку авиакомпании ограничивают полеты женщин на последних месяцах беременности.

Полански разместили в квартире на территории студии «Парамаунт», где он оставался под присмотром врача. Вечером полицейские провели с режиссером краткую беседу, но на тот момент он был не в состоянии предположить, у кого из знакомых мог найтись мотив для убийств.

Фрэнк Стратерс также вернулся в Лос-Анджелес вечером в то воскресенье. Около 20:30 семейство Саффи высадило его в конце длинной подъездной дорожки, ведшей к дому Лабианка. Пыхтя под весом чемодана и походного снаряжения, пятнадцатилетний подросток заметил, что лодка по-прежнему находится в прицепе за «тандербердом» Лено. Это показалось странным; Фрэнк знал, что отчим не любит оставлять ее на улице на ночь. Разложив снаряжение в гараже, Фрэнк подошел к задней двери дома.

Лишь тогда он увидел, что все шторы на окнах опущены. Раньше такого не было, и подросток немного забеспокоился. В кухне горел свет, и Фрэнк постучал в дверь. Никакого ответа. Он крикнул, и снова никто не ответил.

Встревоженный, он направился к ближайшему телефону-автомату, стоявшему у прилавка с гамбургерами на углу. Фрэнк набрал домашний номер и затем, не дождавшись ответа, попытался найти сестру в ресторане, где та работала. У Сьюзен был выходной, но менеджер обещал позвонить ей домой. Фрэнк продиктовал ему номер автомата.

Сразу после девяти сестра перезвонила. Нет, она не говорила ни с матерью, ни с отчимом с тех пор, как они довезли ее до квартиры вчера ночью. Попросив Фрэнка оставаться на месте, она позвонила своему парню, Джо Доргану, и примерно в 21:30 они подобрали Фрэнка у прилавка с гамбургерами и втроем направились прямо к дому 3301 по Вейверли-драйв.

Розмари частенько оставляла набор ключей в машине. Найдя их, ребята отперли заднюю дверь. Дорган предложил Сьюзен подождать на кухне, пока они с Фрэнком осмотрят остальные помещения. Затем они вдвоем прошли в гостиную. И увидели Лено.

Тот лежал на спине между софой и креслом. Голова накрыта диванной подушкой, вокруг шеи затянут какой-то провод, верхняя часть пижамы разорвана так, что виднеется живот. Из живота что-то торчит.

Лено был настолько неподвижен, что оба сразу поняли: он мертв. Испугавшись, что Сьюзен последует за ними и увидит тело, они бросились на кухню. Джо снял было трубку, собираясь звонить в полицию, но затем, посчитав, что на месте преступления трогать ничего не стоит, положил ее и объявил Сьюзен: «Все в порядке; давай убираться отсюда». Но Сьюзен уже поняла, что все отнюдь не в порядке, – по дверце холодильника тянулась надпись чем-то красным.

Ребята добежали до двухквартирного дома через улицу, 3308 по Вейверли-драйв, и Дорган нажал кнопку звонка. Открылся глазок. Дорган заявил, произошло убийство и ему нужно позвонить в полицию. Мужчина внутри отказался открыть дверь, бросив: «Мы сами туда позвоним».

Коммутатор ДПЛА зафиксировал этот звонок в 22:26 – звонивший жаловался на глупые выходки юных хулиганов.

На всякий случай Дорган нажал звонок и второй квартиры, 3306. Доктор Мерри Дж. Брайхем и его жена впустили в дом всех троих. Впрочем, молодые люди были так напуганы, что звонить пришлось самой миссис Брайхем. В 22:35 по указанному адресу отправилась «единица 6A39», черно-белый полицейский автомобиль с двумя офицерами – В. С. Родригесом и Дж. С. Тонеем. Прибыли они на удивление быстро, всего через пять-семь минут.

Сьюзен и Фрэнк оставались у доктора с супругой, а Дорган тем временем проводил обоих офицеров Голливудского отделения к дому Лабианка. Тоней прикрывал заднюю дверь, пока Родригес обходил дом. Дверь главного входа оказалась закрыта, но не заперта. Заглянув внутрь, офицер бегом вернулся к автомобилю и запросил группу поддержки, старшего по званию и машину скорой помощи.

Родригес работал в полиции всего четырнадцать месяцев и еще не находил трупы.

Спустя несколько минут на место прибыла скорая помощь (машина G-1), и Лено Лабианка был официально признан МПП («мертв по прибытии» врача к пострадавшему). В придачу к подушке, замеченной Фрэнком и Джо, на голову убитому была натянута окровавленная наволочка. Провод, обвязанный вокруг шеи, шел от массивной лампы; похоже, жертву душили. Руки убитому связали за спиной кожаным ремешком. Из живота торчала двузубая сервировочная вилка с рукоятью слоновой кости. Кроме множества ножевых ранений брюшной полости, на животе Лено зияли вырезанные кем-то три буквы: «WAR»[36]36
  «Война» (англ.).


[Закрыть].

Подкрепление, «единица 6L40» с сержантом Эдвардом Л. Клайном, прибыло сразу вслед за скорой помощью. Прослуживший уже шестнадцать лет Клайн принял командование и забрал у санитаров заполненный розовый бланк МПП.

Медработники уже двинулись прочь по подъездной дорожке, когда Родригес позвал их назад. В хозяйской спальне Клайн нашел еще одно мертвое тело.

Розмари Лабианка лежала лицом вниз на полу, между кроватью и туалетным столиком, в большой луже крови. На ней была короткая розовая ночная рубашка, а поверх нее – дорогое платье, синее с белыми горизонтальными полосами, в котором Сьюзен позже признает один из любимых нарядов матери. И ночная рубашка, и платье задраны на голову лежащей, оголяя спину, ягодицы и ноги. Ножевых ран так много, что Клайн даже не пытался их сосчитать. Руки Розмари не были связаны, но, как и мужу, на голову ей надели наволочку, а вокруг шеи обвязали провод одной из двух настольных ламп у кровати, сбитых и перевернутых. Натяжение провода и вторая лужа крови в двух футах от тела указывали, что жертва, возможно, пыталась ползти и при этом опрокинула лампы.

Второй розовый бланк МПП был заполнен на миссис Розмари Лабианку. Джо Доргану предстояло сообщить об увиденном Сьюзен и Фрэнку.

В трех разных местах в доме были найдены кровавые надписи. На северной стене гостиной, довольно высоко, над несколькими висящими там картинами, было написано: «DEATH TO PIGS»[37]37
  «Смерть свиньям» (англ.).


[Закрыть]. На южной стене, слева от парадной двери, – единственное слово: «RISE»[38]38
  «Восстань» (англ.).


[Закрыть]. Еще два обнаружились на дверце холодильника в кухне; первое с ошибкой. Они гласили: «HEALTER SKELTER»[39]39
  «Суматоха» (англ.), название одной из песен The Beatles. Верное написание – «Helter Skelter».


[Закрыть].