Текст книги "Helter Skelter. Правда о Чарли Мэнсоне"

Проверка выявила два заявления об угонах. «Тойоту» арендовали в агенстве «Хертц» в Энчино, городке близ Лос-Анджелеса, по украденной кредитной карточке. Вездеход же пропал со стоянки подержанных автомобилей всего за три дня до того, как на него наткнулись Пауэлл и Перселл.

Вечером 9 октября офицеры Калифорнийского дорожного патруля, Офиса шерифа округа Инио и лесники Национального парка собрались у задворок ранчо Баркера, чтобы наутро совершить совместный рейд.

Приблизительно в 4 часа утра несколько офицеров, проходивших по низине поодаль от ранчо, заметили спавших на земле двух охотников, между которыми лежал дробовик со спиленным стволом. Клем Тафтс (настоящее имя Стив Гроган) и Рэнди Моргли (Хью Роки Тодд), были разбужены и взяты под арест. Офицеры и не подозревали, что охотились эти двое за людьми – точнее, за Стефани Шрам и Китти Лютсингер, двумя семнадцатилетними девушками, сбежавшими с ранчо днем ранее.

Еще один подозреваемый, Роберт Иван Лейн (он же Черпак), был арестован на возвышавшемся над ранчо холме. Лейн оставался там в качестве дозорного, но уснул. Этот сторожевой пост не был единственным: еще один, расположенный на холме к югу от ранчо, представлял собой мастерски замаскированный погреб, чью жестяную крышу покрывали ветки и земля. Офицеры прошли бы мимо, но вовремя заметили, как из кустов появилась женщина, присела облегчиться в сторонке, вслед за чем вновь скрылась в кустах. Пока два офицера держали крышу погреба под прицелом винтовок, еще один забрался повыше и сбросил на нее увесистый булыжник. Прятавшиеся внутри поспешили выбраться наружу. Задержанными оказались: Луэлла Максвелл Александрия (Лесли Ван Хоутен, она же Лесли Санкстон), Марни Кей Ривз (Патриция Кренвинкль) и Манон Минетт (Кэтрин Шер, она же Цыганка).

Находившиеся на самом ранчо были застигнуты врасплох и не оказали сопротивления. Ими были: Донна Кей Пауэлл (Сьюзен Дениз Аткинс, она же Сэди Мэй Глютц), Элизабет Элейн Уильямсон (Линетта Фромм, она же Пискля) и Линда Болдуин (Меделайн Коттедж, она же Маленькая Патти).

Другая часть участников рейда взяла в кольцо близлежащее ранчо Майерса (где также проживала группа подозреваемых), после чего аресту подверглись: Сандра Коллинз Пью (так ее звали в девичестве; имя по мужу было Сандра Гуд, она же Сэнди), Рэйчел Сьюзен Морс (Рут Энн Мурхаус, она же Уич), Мэри Энн Шворм (Дайана фон Ан) и Цидетта Перелл (Нэнси Питман, она же Бренда Макканн).

Во время этой первой волны задержаний в районе ранчо Баркера было арестовано десять лиц женского и трое – мужского пола. Их возраст варьировался от шестнадцати до двадцати шести лет, в среднем около девятнадцати-двадцати. Были также обнаружены двое детей: Зезозоз Зедфрак Глютц (возраст: один год), сын Сьюзен Аткинс, и Санстоун Хоук (возраст: один месяц), чьей матерью была Сандра Гуд. Оба ребенка сильно обгорели на солнце. Миссис Пауэлл, супруга лесника Дика Пауэлла, принявшая на себя роль попечительницы, позаботилась об обоих.

Поиски на местности выявили ряд спрятанных неподалеку автомобилей, в основном багги (по большей части угнанных), почтовую сумку с однозарядным пистолетом марки «рюгер» (также украденным), немало ножей, тайники с продовольствием, бензином и другими припасами. Кроме того, было найдено больше спальных мешков, чем оказалось людей на ранчо, что ясно указывало: некоторые по-прежнему могут скрываться где-то поблизости.

Офицеры решили отвезти задержанных в Индепенденс и оформить арест, после чего неожиданно вновь нагрянуть на ранчо с повторным рейдом – на случай возвращения остальных.

Стратегия оказалась выигрышной. Второй рейд состоялся 12 октября, два дня спустя. Патрульный офицер Перселл и двое парковых лесников появились у ранчо первыми и поджидали остальных, прячась в кустах, когда увидели четверых мужчин, зашедших в здание ранчо со стороны одной из лощин. В то же время Перселл увидел приближавшееся подкрепление во главе с помощником шерифа Доном Уардом. Сумерки быстро сгущались. Не желая рисковать возможной перестрелкой в полной темноте, Перселл принял решение действовать немедленно. В то время как Пауэлл прикрывал фасад здания, Перселл вытащил пистолет и (цитата из рапорта) «подбежал к задней двери и распахнул ее, вслед за чем, стараясь максимально выгодно использовать стену слева от входа, велел всем находившимся внутри хранить спокойствие и сцепить пальцы рук на затылке».

Обитатели, в основном сидевшие вокруг стола, получили приказ выйти из здания и выстроиться в ряд, после чего их подверглись обыску. Среди них были три девушки: Дайана Блюстайн (Дайана Лейк, она же Змея), Бет Трейси (Колли Синклер) и Шерри Эндрюс (Клодия Лей Смит). Остальные четверо: Брюс Макгрегор Дэвис (он же Брюс Макмиллан), Кристофер Джизас Джон Филип Хоут «он же Зеро, который менее чем через месяц будет застрелен насмерть якобы в ходе игры в «русскую рулетку»), Кеннет Ричард Браун (он же Скотт Белл Дэвис, прибывший вместе с Зеро из Огайо) и некто Лоуренс Бэйли (он же Ларри Джонс).

Никаких признаков присутствия лидера группы, Чарльза Мэнсона. Уже полностью стемнело. В стеклянной кружке на столе горела самодельная свеча, и, взяв ее, Перселл приступил к обыску помещений. В ванной ему «пришлось поводить свечой по сторонам, поскольку освещение было совсем скудным. Я опустил свечу к умывальнику с маленьким шкафчиком под раковиной и увидел свисавшие из приоткрытой дверцы длинные волосы». Казалось невозможным, чтобы взрослый человек мог уместиться в таком крохотном пространстве, но без каких-либо распоряжений со стороны Перселла «из маленького шкафчика показался мужчина. Оправившись от естественного шока, я предложил субъекту не делать резких движений. Выпрямившись, он с улыбкой заметил, что рад выбраться из такого неудобного места. Я попросил его назваться. Тот немедленно ответил: „Чарли Мэнсон“. Я провел его через заднюю дверь и сдал на руки стоявшим снаружи офицерам».

Вновь войдя в дом, Перселл нашел там еще одного мужчину, только что вышедшего из спальни. То был Дэвид Ли Хэмик (он же Билл Вэнс, бывший заключенный, у которого кличек было даже больше, чем у Мэнсона). Перселл отметил время – 18:40. Никто из подозреваемых не был вооружен, хотя на кухонном столе обнаружилось несколько ножей в ножнах.

На арестованных надели наручники и строем отвели в Сурдоф-Спрингз, где офицеры оставили оба своих грузовика. По дороге им встретились две девушки в машине, нагруженной всяческой бакалеей. Так под арест были взяты Патти Сью Джардин (Кэтрин Гиллис) и Сью Бартелл (она же Деревенщина Сью). Всех подозреваемых загрузили в кузов одного из грузовиков; второй неотрывно следовал за первым, фарами освещая задержанных. При подъезде к шахте «Лотос», примерно в трех милях от ранчо Баркера, Мэнсон объявил офицерам, что оставил здесь, у дорожной обочины, свой рюкзак. Перселл: «Он попросил нас остановиться, чтобы подобрать его вещи; мы согласились; впрочем, не сумев их найти по указаниям подозреваемого, мы отказали ему в просьбе освободить его от наручников и дать ему возможность поискать рюкзак самостоятельно».

По пути в Индепенденс Мэнсон сообщил Перселлу и Уарду, что чернокожие собираются захватить власть в стране и что он сам и его группа всего лишь пытались найти тихое укромное местечко подальше от грядущего конфликта. Но истеблишмент в лице полиции не желает оставить их в покое. Мэнсон также сказал, что оба офицера, будучи белыми и полицейскими, подвергаются страшной опасности; им лучше укрыться в пустыне или еще где-нибудь, пока не поздно.

Во время той же поездки (вновь цитируя Перселла) «произошли два инцидента, указавшие Мэнсона в качестве лидера группы. По меньшей мере дважды Чарли произносил что-то, и в ответ все два-три раза повторяли в унисон: „Аминь“. Кроме того, те несколько раз, когда остальные начинали перешептываться, сопровождая беседу смешками, Чарли просто смотрел на них – и те немедленно замолкали. Самое поразительное, – особо отметил Перселл, – насколько очевидных результатов достигал его взгляд без единого слова, произнесенного вслух».

По прибытии в Индепенденс подозреваемым были предъявлены обвинения в многочисленных угонах автомобилей, в поджоге и в различных других правонарушениях. Лидера «Семьи» сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и зарегистрировали. Эта запись гласит: «Мэнсон, Чальз М., он же Господь Бог, Иисус Христос».

По сведениям Фрэнка Фоулза, лишь три из захваченных полицией одиннадцати автомобилей не находились в розыске, но следователям не хватило улик, чтобы привлечь к ответственности всех подозреваемых, и несколько дней спустя больше половины арестованных были отпущены. Многие тут же уехали из Индепенденса, но две девушки, Пискля и Сэнди, сняли комнату в мотеле и остались в городе, чтобы выполнять поручения все еще содержавшихся под стражей Мэнсона и остальных.

Я спросил у Фоулза, известно ли ему, отчего «Семья» выбрала именно эти места. Он ответил, что одна из девушек, Кэтрин Гиллис, была внучкой женщины, владевшей ранчо Майерса. Очевидно, поначалу «Семья» остановилась там и лишь затем переехала на соседнее ранчо Баркера. Уже после рейда один из помощников шерифа беседовал с миссис Арлин Баркер, жившей теперь в долине Панаминт. Та рассказала ему, что около года тому назад Мэнсон посетил ее, спрашивая разрешения пожить на ранчо Баркера. Как в свое время и Джордж Спан, миссис Баркер заключила, что речь идет о нескольких людях, которые пробудут денек-другой. Во время визита Мэнсон вручил ей золотой диск, подаренный рок-группе The Beach Boys в ознаменование сбора одного миллиона долларов в ходе продажи их альбома «Today». Мэнсон сказал миссис Баркер, что он то ли композитор, то ли аранжировщик этой группы. За две или три недели до октябрьского рейда Мэнсон вновь связался с ней, объявив, что хочет купить ранчо Баркера. Она потребовала наличных; Чарли обещал приехать, как только соберет необходимую сумму.

Очевидно, Мэнсону казалось, что, если он действительно станет владельцем ранчо, его проблемы с местными силами поддержания правопорядка потихоньку сойдут на нет.

Лишь гораздо позднее я узнал, что у Мэнсона, по-видимому, имелся план захвата ранчо Майерса, подразумевавший убийство бабушки Кэти, но сорвался тот из-за мелочи: по дороге трое потенциальных убийц прокололи покрышку.

Я расспросил Фоулза об уликах. Не попадались ли складные ножи? Да, несколько. Веревки? Нет. Как насчет кусачек? Да, они нашли большие кусачки с красными ручками на заднем сиденье личного, командирского вездехода Мэнсона. Какое-нибудь огнестрельное оружие, кроме «рюгера» 22-го калибра и пистолета Клема? Ничего, отвечал Фоулз. Ни один из обысков не увенчался обнаружением автоматов, винтовок, обрезов, пистолетов и больших запасов патронов к ним, которые принадлежали «Семье» по рассказам Крокетта, Постона и других.

На протяжении предстоявших нам долгих процессов мы с тревогой будем сознавать, что остающиеся на свободе члены «Семьи», по-видимому, до сих пор владеют огромным арсеналом огнестрельного оружия и обширным боезапасом к нему.

Ранчо Баркера располагалось в балке Голара, одной из семи сухих балок в горах Панаминт, примерно в двадцати двух милях к юго-востоку от Балларета. Фоулз сказал мне, что знает те места; по сухим балкам, о которых идет речь, почти невозможно проехать на машине. Бульшую часть пути придется одолеть пешком, иначе мы пробьем головой крышу полноприводного джипа.

– Брось, Фрэнк, – засомневался я. – Ты преувеличиваешь.

Но я ошибался. Чрезвычайно узкие лощины оказались загромождены скатившимися со склонов камнями. Пробираясь через них на джипе, мы продвигались вперед на фут, но затем, сопровождаемые громкими протестами резины, съезжали обратно на два фута. Явственно чувствовался запах жженых покрышек. В итоге мы с Фоулзом вылезли из машины и пошли впереди, отбрасывая с дороги булыжники, а Макганн кое-как ехал за нами. Чтобы одолеть пять миль, у нас ушло два часа.

Я попросил Фоулза распорядиться сфотографировать лощины. Мне хотелось показать присяжным, насколько изолирована местность, избранная убийцами для логова. Косвенная улика, крошечная деталь – но из подобных песчинок, собранных одна за другой, складываются неопровержимые доказательства.

Ни одна живая душа не поселилась бы на ранчо Баркера или Майерса, расположенных в четверти мили друг от друга, если б не одно преимущество: там была вода. На ранчо Баркера имелся даже плавательный бассейн, хотя и совсем запущенный, подобно каменному зданию и сараям поодаль. Дом невелик: гостиная, спальня, кухня, ванная. Мне также понадобились фотоснимки шкафчика под раковиной, где прятался Мэнсон. Размеры его составляли три на полтора на полтора фута. Я прекрасно понимал изумление Перселла.

Увидев большой школьный автобус, я глазам своим не поверил. Как Мэнсону удалось пригнать его сюда по одной из тех балок? Фоулз пояснил, что он приехал сюда по дороге, ведущей к ранчо со стороны Лас-Вегаса. Но даже это стало для автобуса серьезным испытанием: обшивку покрывали зеленые и белые пятна осыпавшейся краски. На боку виднелся звездно-полосатый флаг с лозунгом: «Америка – люби ее или убирайся!» Пока Сартучи и остальные осматривали дом, я занялся автобусом.

Пришлось подумать о том, где оставить ордер на обыск. Его следовало разместить на виду. Однако, если положить документ на видное место, его мог увидеть любой случайный прохожий и унести с собой. Я же не хотел, чтобы представители защиты обвинили меня в том, что мы якобы не выполнили все формальности. И в конце концов положил ордер на одну из полок под самой крышей автобуса. Его можно было увидеть, подняв голову.

На полу автобуса лежала одежда: слой, по крайней мере, в фут высотой. Позже я узнал, что, где бы ни остановилась «Семья», одежду они держали в одной общей куче. Когда требовалось что-нибудь надеть, люди рылись там, пока не натыкались на подходящий предмет. Опустившись на четвереньки, я последовал их примеру, надеясь найти одежду или обувь с кровавыми пятнами: на крыльце дома по Сиэло-драйв остался отпечаток окровавленного каблука. В нем была небольшая выемка, которую можно было бы сопоставить с каблуком ботинка, который я надеялся обнаружить здесь. Я нашел несколько пар, но ни один каблук не имел этой отметины. Бензидиновый тест одежды на следы крови также оказался отрицательными. Впрочем, я распорядился собрать всю кучу и отвезти в Лос-Анджелес: быть может, специалистам ОНЭ в лаборатории повезет больше.

В автобусе я также наткнулся на стопку из восьми или десяти журналов, половина из которых были «Нэшнл джиогрэфик». Просматривая их, я натолкнулся на нечто любопытное: даты выхода номеров находились в промежутке с 1939 по 1945 год, и в каждом из них имелись статьи о Гитлере. В одном также были фотографии Роммеля и его африканского корпуса.

Но ничего больше мы не обнаружили. Казалось, обыск мало что дал в смысле улик, подходящих для представления в суд. Однако я не терял оптимизма: в руках полиции оставались вещи, захваченные в ходе рейдов, и мне не терпелось внимательно осмотреть их.

На обратном пути в Индепенденс мы заглянули в «Одинокую сосну». Потягивая пиво, Сартучи обмолвился, что они с Патчеттом беседовали с Мэнсоном несколько недель тому назад и задавали ему вопросы об убийствах Тейт и Лабианка. На следующий день я упомянул об этом в телефонном разговоре с лейтенантом Хелдером и спросил, не сохранился ли рапорт об этой беседе. Хелдер был потрясен; он не имел представления о том, что сотрудники ДПЛА хоть раз говорил с Мэнсоном. Мне стало ясно, что следователи по делам Тейт и Лабианка работали хоть и совместно, но далеко не рука об руку.

У Хелдера появились кое-какие новости. Впрочем, не очень хорошие. Сержант Ли провел баллистическое исследование пуль 22-го калибра, найденных нами на ранчо Спана: ни одна не совпала с пулями, обнаруженными в доме 10050 по Сиэло-драйв.

Я не собирался так легко сдаваться. Требовалось устроить более тщательный обыск на ранчо Спана.

Ту ночь мы вновь провели в Виннедумайе. Поднявшись пораньше на следующее утро, я прошел до здания суда пешком. В паре кварталов от него я встретил двух девушек, одна была с ребенком на руках. Повинуясь мгновенному импульсу, я спросил:

– Вы случайно не Сэнди и Пискля?

Они ответили, что так и есть. Я назвал себя и сказал, что хотел бы поговорить с ними в кабинете окружного прокурора в час дня. Девушки сказали, что придут, если я куплю им конфет. Я пообещал.

В своем кабинете Фоулз открыл папки с досье и передал мне все, что у него было накоплено на «Семью» Мэнсона. Сартучи занялся фотокопированием.

Просматривая документы, я наткнулся на упоминание фамилий Крокетта и Постона: «Помощник шерифа округа Инио Дон Уард говорил с двумя старателями в Шошоне и записал беседу». Я и сам собирался поговорить с этими двумя, но наверняка сэкономил бы время, если вначале послушал бы запись, так что я попросил Макганна связаться с Уардом и раздобыть ее.

Там был также рапорт, составленный Калифорнийским дорожным патрулем 2 октября 1969 года, в котором говорилось: «Помощник Деннис Кокс представил карту РПД на подозреваемого Чарльза Монтгомери, 23 года (род. 12.02.1945)». Рапорт о полевом допросе – это карточка размером 3 на 5 дюймов, которую заполняют всякий раз, когда на улице останавливают человека и задают ему вопросы. Я хотел взглянуть на нее: мы все еще очень мало знали о Тексе, который не был арестован в ходе рейдов на обоих ранчо, Спана и Баркера.

Перелистав большую стопку документов, я занялся уликами, собранными во время рейда 10–12 октября. Позже Гранадо исследовал ножи на следы крови: ответ отрицательный. Кусачки были большими и тяжелыми. Не так-то просто вскарабкаться с ними на столб; впрочем, они могли быть единственными в наличии. Я передал их офицерам ОНЭ для сравнительных срезов телефонных проводов усадьбы Тейт. Ботинки без характерной выемки на каблуке; я отложил их в сторону для ОНЭ. Проверил маркировку на всех предметах одежды; ряд женских вещей, теперь очень грязных, был некогда приобретен в весьма дорогих магазинах. Я также распорядился отправить их в Лос-Анджелес для изучения. Еще я хотел, чтобы на них взглянули Винифред Чепмен и Сьюзен Стратерс: не принадлежала ли одежда Шэрон Тейт, Эбигейл Фолджер или Розмари Лабианке?

Пискля и Сэнди пришли вовремя. Перед разговором с ними я провел небольшое исследование и, хотя информация была отрывочной, уже знал, что обе родились в Южной Калифорнии и происходят из довольно состоятельных семейств. Родители Пискли жили в Санта-Монике; ее отец конструировал самолеты. Родители Сэнди развелись, но затем поженились вновь; отец был биржевым брокером в Сан-Диего. По словам Де Карло, когда Пискля влилась в «Семью» где-то в начале 1968 года, то владела примерно 6 тысячами долларов в акциях, которые продала, чтобы отдать деньги Мэнсону. Теперь они с ребенком жили на пособие. Обе девушки в свое время поступили в колледжи, которые затем бросили. Пискля посещала лекции в «Эль-Камино джуниор колледж» в Торрансе, Сэнди – университет Орегона и Калифорнийский университет в Сан-Франциско. Как я выяснил позднее, Пискля была одной из первых участниц «Семьи», связав судьбу с Мэнсоном всего через несколько месяцев после его выхода из тюрьмы в 1967 году.

Раньше я не говорил ни с кем из «Семьи», не считая Де Карло, который в лучшем случае лишь отчасти может считаться участником группы, – и мне сразу же бросилось в глаза выражение лиц девушек. Они словно бы излучали внутреннее спокойствие. Я уже видел подобных людей среди истинных верующих, религиозных фанатиков – зрелище одновременно пугало и внушало уважение. Казалось, ничто не может вывести их из себя. Они постоянно улыбались, что бы я ни сказал. Для них не существовало вопросов и смысла в дальнейших поисках; они уже нашли, что искали. Истину. И эта истина гласила: Чарли есть любовь.

– Расскажите мне об этой любви, – попросил я. – Вы имеете в виду любовь между мужчиной и женщиной?

– Да, и это тоже, – отвечали они, – но лишь отчасти.

– Она более… универсальна?

– Да, но Чарли и есть любовь; этой любви невозможно дать определение.

– Вы слышали это от Чарли? Этому он учит? – поинтересовался я, заинтригованный.

Чарли не понадобилось учить их, был ответ. Он просто развернул их, чтобы они смогли посмотреть на себя и увидеть любовь внутри. Верят ли они, что Чарли в самом деле Иисус Христос? В ответ девушки лишь загадочно улыбались, словно бы разделяя секрет, неведомый более никому.

Хотя Пискле был двадцать один, а Сэнди – двадцать пять лет, обе не сумели повзрослеть, так и остались детьми. Маленькие девочки, играющие в игры. Но могут ли убийства быть одной из таких игр?

– Скажи, твоя любовь к Чарли отличается от любви к Джорджу Спану? – спросил я у Пискли.

– Любовь есть любовь, – возразила Пискля, – она везде одинакова. Но девушка помедлила с секунду перед ответом, словно в самом отрицании уникальности Чарли было некое кощунство. Заглаживая промах, Пискля поведала мне о своих отношениях с Джорджем Спаном. Она влюблена в него, заявила девушка. Если бы он предложил выйти за него замуж, она бы с радостью согласилась. Глубоко внутри Джордж прекрасный человек. Кроме того, добавила Пискля в очевидной попытке потрясти меня, он очень хорош в постели. Она была весьма откровенна.

– Я не настолько интересуюсь сексуальной стороной твоей жизни, Пискля, – прервал я ее. – Но мне очень интересно услышать, что тебе известно об убийствах Тейт, Лабианка, Хинмана и всех прочих.

Выражение лиц не изменилось ни на йоту. Улыбки не исчезли. Нет, они ничего не знают о каких-то преступлениях. Они знают лишь о любви, и этого им достаточно.

Я довольно долго беседовал с обеими, задавая теперь уже более прямые вопросы, но получал в ответ стандартные, заученные ответы. К примеру, на вопрос, где они были в такой-то день и такой-то час, они отвечали: «Времени не существует», уклончиво и опасливо. Я хотел сломить их защиту, чтобы выяснить, что эти две девушки чувствуют на самом деле. И не мог.

Заметил я и еще кое-что. Каждая была по-своему привлекательна, но в лицах обеих читалось некое сходство, подавлявшее личные черты. Я вновь обратил на это внимание вечером, беседуя с другими девушками из «Семьи». Одинаковые улыбки, заученные ответы, тот же ровный тон голосов, отсутствие индивидуальности. Явившееся понимание потрясло меня: все они больше напоминали кукол Барби, чем людей.

Глядя на почти блаженную улыбку Сэнди, я припомнил кое-что из рассказов Фрэнка Фоулза – и по спине пробежал холодок. Еще будучи в заключении в Индепенденсе, Сэнди разговаривала с одной из других девушек «Семьи». Кто-то случайно услышал сказанные ею слова: «Наконец-то я достигла точки, когда уже могу убить своих родителей».

Лесли, Уич, Змея, Бренда, Цыганка – Фрэнк Фоулз договорился, чтобы всех их доставили сюда из тюрьмы, где те по-прежнему содержались по обвинениям, тянущимся вслед за рейдом на ранчо Баркера. Как и Пискля с Сэнди, они приняли «взятку», жвачку и конфеты, но не открыли ничего существенного. Их ответы были хорошо отрепетированы; часто они повторяли их слово в слово.

Я понимал: если мы собираемся разговорить девушек, нам придется содержать их раздельно. Была между ними какая-то связь, которая как цементом скрепляла их друг с другом. Отчасти она, вне сомнения, основывалась на странных (и для меня все еще загадочных) отношениях с Чарльзом Мэнсоном. Отчасти же их держал вместе совместный опыт жизни в общине, известной ныне всему миру как «Семья». Но я все же не мог не подозревать, что одним из ингредиентов этой вязкой прочной смеси был страх: они не хотят говорить, потому что боятся подруг. Боятся того, что те скажут. Или сделают.

Из мужчин, кроме самого Мэнсона, в заключении оставался лишь один участник «Семьи» – Клем Тафтс, он же Стив Гроган. Джек Гардинер, следователь из команды Фоулза, предоставил мне список зарегистрированных правонарушений восемнадцатилетнего Грогана: 23.03.1966 – владение сильнодействующими наркотическими средствами, 6 месяцев условного наказания; 27.04.1966 – мелкая кража в магазине, продление условного наказания; 23.06.1966 – нарушение общественного порядка, продление условного наказания; 27.09.1966 – досрочная отмена условного наказания; 05.06.1967 – хранение марихуаны, освобожден после собеседования; 12.08.1967 – мелкая кража в магазине, отмена возможности освобождения на поруки; 22.01.1968 – бродяжничество, дело закрыто после доследования; 05.04.1969 – кража в сговоре и бродяжничество, освобождение из-за отсутствия достоверных улик; 20.05.1969 – угон автомобилей в сговоре, освобождение из-за отсутствия достоверных улик; 11.06.1969 – попытка растления малолетних, непристойное поведение в общественном месте…

Свидетели подтвердили, что на их глазах Гроган демонстрировал себя дошкольникам. «Детки сами этого хотели», – заявил он арестовавшим его офицерам. «Я нарушил закон? Эта штука вывалилась у меня из штанов, а родители давай кричать», – позднее сказал он назначенному судом психиатру. Побеседовав с Гроганом, тот счел помещение его в государственную лечебницу в Камарилло невозможным, поскольку «юноша чрезмерно агрессивен для того, чтобы оставаться в учреждении, не оборудованном средствами изоляции».

Суд решил иначе, и Гроган отправился в Камарилло на 90-дневный срок для врачебного наблюдения. Он оставался в лечебнице всего два дня, а затем исчез – не без помощи, как я позже выяснил, одной из девушек «Семьи».

Побег случился 19 июля 1969 года. Гроган вернулся на ранчо Спана как раз вовремя, чтобы принять участие в убийствах Хинмана, Тейт и Лабианка. Вновь арестованный в ходе рейда на ранчо (16 августа), два дня спустя он вышел на свободу – будто специально, чтобы обезглавить Коротышку Шиа.

В результате недавнего рейда на ранчо Баркера ему предъявили обвинение в сговоре с целью сокрытия краж автомобилей и во владении нелегальным оружием – обрезом. Я осведомился у Фоулза о нынешнем состоянии следствия.

Тот сказал мне, что Грогана обследовали (по просьбе адвоката) два специалиста, решивших, что подследственный «в настоящее время психически нездоров». Жаль: если на суде в Лос-Анджелесе я обвиню Грогана в том, что он принимал участие в убийстве Шэрон Тейт и остальных, защита сможет представить заключение психиатров о невменяемости клиента, сделанное по просьбе окружного суда Инио. Фрэнк согласился помочь, добиваясь рассмотрения дела Грогана судом присяжных.

В то время улик против Грогана у нас было так мало, что можно считать, не было вовсе. Не имелось никаких доказательств тому, что Дональд «Коротышка» Шиа вообще был мертв; тело так и не нашли. Что же касается убийств на Сиэло-драйв, мы опирались исключительно на показания Дэнни Де Карло, которому Клем сказал: «Мы убили пяток свиней».

Эти показания бесполезны, если Клема будут судить вместе с остальными. По решению Верховного суда штата Калифорния от 1965 года («Народ против Аранды»), сторона обвинения не может ссылаться в суде на устное признание, сделанное одним из подсудимых, если оно обличает другого подсудимого в том же процессе.

Таким образом, реплика Мэнсона Спрингеру («Мы замочили пятерых всего несколько дней тому назад») была для нас совершенно бесполезным. Как и фраза, брошенная Клемом Де Карло.

Так что против Клема у нас ровным счетом ничего не было.

Просматривая папку Грогана, я заметил, что один из его братьев подал заявление о приеме на работу в Калифорнийский дорожный патруль; я сделал себе соответствующую памятку, решив, что, быть может, брат сумеет убедить Клема сотрудничать с нами. Де Карло описывал Грогана одним словом: «Псих». И на полицейских фотографиях – широкая ухмылка, сколотый передний зуб, застывший взгляд – он действительно выглядел идиотом. Я попросил Фоулза раздобыть мне копии недавних психиатрических отчетов.

На вопрос: «Почему вы ненавидите своего отца?» – Гроган ответил: «Я сам себе отец, при чем тут ненависть?» Он отрицал, что употребляет наркотики: «У меня свой кайф, адреналин. Это называется страх». Гроган заявлял, что «любовь повсюду», но, по выражению одного из психиатров, «он также признал, что не может принять философию межрасового братства. В защиту этой позиции привел цитаты, предположительно из Библии, имеющие сексуальные корреляции».

Вот еще отрывок из рассуждений Клема: «Я понемногу умираю каждый день. Мое эго умирает, и сознает свою смерть, и борется с ней. Если освободиться от эго, будешь свободен от всего остального… Все, что говоришь сам, правильно для тебя… Я тот, кем вы меня считаете».

Философия Клема? Или Чарльза Мэнсона? Я уже слышал подобные рассуждения, порой в тех же словах, – от девушек.

Если психиатры обследовали одного из последователей Мэнсона и сочли невменяемым на основе подобных ответов, что они скажут о его учителе?

В тот день я впервые увидел Чарльза Мэнсона. В сопровождении пятерых помощников шерифа он шел от здания тюрьмы в зал суда, чтобы выслушать обвинение в поджоге погрузчика «Мичиган».

Я и не представлял, насколько Мэнсон мал ростом, всего пять футов два дюйма. Тощий, хрупкого телосложения, чуточку сутуловат; темно-каштановые волосы почти до плеч и щетина, отросшая (я заметил это, сравнив фото, сделанные персоналом ДПЛА и здесь, в Инио) после ареста в ходе рейда на ранчо Спана. Он носил отнюдь не дешевую кожаную одежду с бахромой. И, несмотря на наручники, шел свободно, не скованно, словно чувствовал себя в своей тарелке.

Не верилось, что этот маломерок сотворил все то, что ему приписывали. Чарли выглядел кем угодно, но не атлетом. И все же я знал, что недооценивать Мэнсона было бы самой большой ошибкой в моей жизни. Если рассказы Аткинс и Де Карло правдивы, он не только сам способен на убийство, но и обладает невероятной властью приказывать другим убивать вместо себя.

Девицы Мэнсона много рассуждали об индийской концепции кармы. Это все равно что бумеранг, говорили они. Что бы ты ни выбросил, оно обязательно вернется к тебе, рано или поздно. Я задумался, верит ли в это сам Мэнсон и почувствовал ли он, что его собственная карма наконец возвращается, почти три с половиной месяца спустя после тех ужасных убийств? Должен был почувствовать. К подозреваемому в обычном поджоге не приставляют пятерых помощников шерифа.

Перед отъездом из Индепенденса я вручил Фрэнку Фоулзу номера своих телефонов – и рабочий, и домашний. Если что-то произойдет, я должен узнать сразу, невзирая на время суток. Мэнсон не признал себя виновным в поджоге, и сумма залога для его освобождения составила 25 тысяч долларов. Если кто-либо попытается внести залог, я хотел знать об этом немедленно, чтобы сразу предъявить Мэнсону обвинение в убийстве. Тогда нам придется раньше времени выложить все карты, но лучшей альтернативы не существовало. Зная, что его подозревают в убийстве, освобожденный из-под стражи Мэнсон наверняка исчезнет. А если он окажется на свободе, нам будет стоить огромных усилий заставить «Семью» заговорить.