Текст книги "Helter Skelter. Правда о Чарли Мэнсоне"

Часть 5
«Знаете ли вы, кого распинаете?»

Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных…

Итак, если скажут вам: «вот, Он в пустыне», – не выходите…

Евангелие от Матфея, 24: 24, 26

Как раз перед тем, как всех нас повязали в пустыне, нас было ровно двенадцать апостолов и Чарли.

Рут Энн Мурхаус, участница «Семьи»

Может статься, я действительно несколько раз намекал разным людям, что я могу быть Иисусом Христом, но я сам еще не решил для себя, кто я такой или что такое.

Чарльз Мэнсон

Март 1970 года

3 марта, сопровождаемый адвокатом Гэри Флейшманом и примерно дюжиной офицеров ДПЛА и ОШЛА, я забрал Линду Касабьян из «Сибил Брэнд». Для Линды это стало путешествием назад во времени, в ту почти невероятную ночь, что промелькнула как дурной сон почти семь месяцев тому назад.

Наша первая остановка была у дома 10050 по Сиэло-драйв.

В конце июня 1969 года Боб Касабьян позвонил Линде в Нью-Гэмпшир, где та гостила у матери, и предложил помириться. Касабьян жил в трейлере в каньоне Топанга, вместе с приятелем по имени Чарльз Мелтон. Мелтон, недавно унаследовавший 20 тысяч долларов и уже успевший раздать более половины, хотел добраться на автомобиле до самого края Южной Америки, купить там лодку и отправиться в кругосветное плавание. Он пригласил с собой Касабьянов и еще одну пару.

Линда, вместе с дочерью Таней, прилетела в Лос-Анджелес, но счастливого воссоединения семьи не получилось.

4 июля 1969 года Кэтрин Шер, она же Цыганка, зашла в гости к Мелтону, с которым познакомилась через Пола Уоткинса. Цыганка рассказала Линде о «чудесном человеке» Чарли, о «Семье» и о том, что жизнь на ранчо у Спана – сплошные любовь, красота и миролюбие. Для Линды эта сказочная картина была «словно ответ на невысказанные молитвы»[93]93
  Мои беседы с Линдой Касабьян не записывались. Точные цитаты я привожу по собственным заметкам, адресованным мне письмам-воспоминаниям Линды либо по ее показаниям на процессе. – Примеч. авт.


[Закрыть]. В тот же день она вместе с дочерью перебралась к Спану. Правда, Линда не увидела Мэнсона сразу, зато перезнакомилась почти со всей «Семьей», а они постоянно говорили о нем. Для Линды с самого начала было очевидно, что «все они поклонялись ему».

Той ночью Текс отвел Линду в маленькую комнатку и поведал ей «невероятные вещи… не существует ничего неправильного или дурного, все одинаково хорошо… я не могла это переварить». Затем «мы занялись любовью, и произошло нечто странное… я была как одержимая, в меня будто бес вселился». Когда все кончилось, пальцы Линды так крепко сжимались, что ломило кости. Позже Цыганка сказала ей, что так люди переживают гибель собственного эго.

Дальше Линда с Тексом разговорились, и девушка упомянула о наследстве Мелтона. Текс сказал, она должна украсть эти деньги. По словам Линды, она отвечала, что не может: Мелтон ей друг, почти брат. Текс возразил, что ничего дурного тут нет, и подчеркнул, что люди должны делиться всем, что у них есть. На следующий день Линда вернулась в трейлер и стянула оттуда 5 тысяч долларов, которые отдала кому-то – не то Лесли, не то Тексу. Ранее она уже передала «Семье» все свои вещи, когда девушки заявили ей: «Все твое это наше, и все наше твое».

Тем вечером Линда впервые увидела Чарльза Мэнсона, чувствовуя себя как на смотринах. Чарли спросил, зачем она явилась на ранчо. Линда отвечала, что ее бросил муж. Протянув руку, Мэнсон пощупал ее лодыжки. «Они ему, кажется, понравились», – вспоминала Линда. Затем он объявил, что она может остаться. Перед тем как заняться с нею любовью, он сказал Линде, что у той заметная фиксация на отце. Линда была потрясена проницательностью Чарли, поскольку отчим ей действительно не нравился. Казалось, Мэнсон способен заглянуть внутрь нее, просветить насквозь одним взглядом.

Линда Касабьян стала частицей «Семьи»: вместе с остальными участвовала в «мусорных рейсах», занималась сексом с мужчинами, однажды обошла «тайком-ползком» чей-то дом и слушала рассуждения Мэнсона о The Beatles, Helter Skelter и кладезе бездны. Чарли сказал ей, что черные держатся друг за дружку, они всегда вместе, в отличие от белых. Впрочем, ему известен один способ сплотить белых людей, заявил он. Единственный способ. Но Чарли не захотел пояснить Линде, в чем же он заключается.

А она и не спрашивала. С момента первой встречи Мэнсон не уставал повторять: «Никогда не спрашивай почему». И всякий раз, когда Линду озадачивали его слова или дела, ей напоминали об этом простом правиле. А также еще одну из излюбленных аксиом Чарли: «Нет смысла искать смысл».

По словам Линды, вся «Семья» без исключения панически боялась чернокожих. По выходным Джордж Спан сдавал желающим своих лошадей, чем, собственно, и кормился. Порой среди воскресных наездников встречались и цветные. Мэнсон объявил всех их «Пантерами», явившимися на ранчо с единственной целью – шпионить за «Семьей». Он всегда распоряжался спрятать девушек помладше, когда поблизости разгуливали черные. По вечерам все должны были носить темную одежду, чтобы не бросаться в глаза, а в конце концов Мэнсон стал выставлять вооруженных часовых, патрулировавших ранчо до утра.

Постепенно Линда пришла к убеждению, что Чарльз Мэнсон – вернувшийся на землю Иисус. Он ни разу не заявлял об этом прямо, но однажды спросил у нее:

– Разве ты не знаешь, кто я такой?

Она ответила:

– Нет, разве я вообще что-то знаю?

Чарли промолчал, только улыбнулся и шутливо закружил Линду. И все же у нее оставались сомнения. Матерям не разрешалось заботиться о собственных детях. Ее разлучили с Таней, объяснила Линда:

– Они хотели вытравить эго, которое я вложила в нее… Поначалу я согласилась, подумала: это же здорово, если ребенок сможет вырасти самостоятельно.

Кроме того, она несколько раз видела, как Мэнсон бил Дайану Лейк. Линда бывала во множестве коммун – от «Американского психоделического цирка» в Бостоне до «Сыновей матушки Земли» близ Таоса, – но нигде не встречалась ни с чем подобным и, забыв о предостережении Чарли, задала Цыганке запретный вопрос: «Почему?» Цыганка отвечала, что на самом деле Дайане хочется, чтобы ее поколотили, и Чарли всего-навсего оказывает ей услугу.

Все сомнения, впрочем, отметал простой факт: Линда влюбилась в Чарльза Мэнсона.

Линда провела на ранчо Спана чуть больше месяца, когда вечером в пятницу 8 августа 1969 года Мэнсон объявил «Семье»:

– Время для Helter Skelter наконец настало!

Если бы Линда открыла нам лишь этот единственный факт и ничего больше, она все равно осталась бы ценным свидетелем. Но рассказ только начался.

Вечером в ту пятницу, примерно через час после обеда, семь или восемь участников «Семьи» выстроились на дощатом тротуаре перед салуном, когда оттуда вышел Мэнсон и, позвав к себе Текса, Сэди, Кэти и Линду, приказал каждому раздобыть смену одежды и нож. Линду он также попросил захватить водительскую лицензию. Как я узнал позднее, Линда была единственной участницей «Семьи», обладавшей действительной лицензией на вождение, – не считая арестованной тем вечером Мэри Бруннер. Именно это, решил я, и послужило одной из причин, по которым Мэнсон избрал именно Линду сопровождать остальных убийц, каждый из которых провел рядом с Чарли не менее года.

Линда не смогла найти свой нож (он был у Сэди), но взамен получила у Ларри Джонса другой, с разбитой и заклеенной изолентой рукояткой. Бренда нашла водительскую лицензию Линды и вручила ее хозяйке приблизительно в то же время, когда Мэнсон сказал Линде:

– Ступай с Тексом и во всем слушайся его.

Убийцы расселись в старом «форде» Джонни Шварца.

Я спросил у Линды, во что был одет каждый. Насколько она помнила, на Сэди была темно-синяя футболка и рабочие брюки, у Кэти сходный наряд, а на Тексе – черная велюровая водолазка и темные брюки.

Когда Линде показали одежду, найденную телевизионной группой, она узнала шесть из семи предметов – все, кроме белой футболки. Логично предположить, что Линда не видела ее просто потому, что поверх футболки была надета другая одежда. Вроде бы все девушки были босиком; но на Тексе были ковбойские сапоги, хотя тут Линда не была уверена.

В доме 10050 по Сиэло-драйв и вокруг него нашли немало кровавых следов. Исключив те, что принадлежали работавшему на месте преступления персоналу ДПЛА, следователи остались лишь с двумя отпечатками: каблука ботинка и босой ступни; это прекрасно совпадало с воспоминаниями Касабьян. И снова я отчаянно нуждался в независимом подтверждении ее показаний.

Вслед за этим я задал Линде тот же вопрос, что прежде задавал Сьюзен: употреблял ли кто-то из них в ту ночь наркотики. И получил прежний ответ: нет.

Когда Текс уже начал отъезжать, Мэнсон крикнул: «Погоди!» Затем он просунул голову в окно со стороны пассажира и сказал:

– Оставьте знак. Девочки, вы сами знаете, что написать. Что-нибудь дикое.

Текс передал Линде три ножа и револьвер, приказав завернуть их в тряпку и положить на пол.

– Если нас остановит полиция, – сказал Текс, – выброси оружие. Линда уверенно опознала револьвер «лонгхорн» 22 калибра. Только в тот раз, отметила она, рукоять не была сломана, да и дуло торчало прямо, а не вбок.

По словам Линды, Текс не сказал, куда они направляются или что собираются предпринять, но она решила, что их ждет еще одна миссия «тайком-ползком». Текс обронил, что уже бывал в доме и знает расположение помещений.

Когда мы в фургоне шерифа доехали до самого конца Сиэло-драйв, Линда показала мне, где развернулся Текс (прямо перед воротами дома 10050) и где припарковался (возле столба с телефонными линиями). Затем он взял с заднего сидения пару больших кусачек с красными ручками и вскарабкался на столб. С места, где сидела Линда, не было видно, как именно Текс перекусывал провода, но она видела и слышала, как те упали.

Когда Линде показали кусачки, найденные на ранчо Баркера, она сказала:

– Вроде те самые.

Поскольку инструмент был найден в «командирском» вездеходе Чарли, положительная идентификация привязала их не просто к «Семье», но и к ее лидеру. Я радовался этому больше всех, не подозревая, что связка между Сиэло, кусачками и Мэнсоном вскоре будет перерезана в самом буквальном смысле.

Когда Текс вернулся к машине, они отъехали к подножию холма и припарковались. Затем четверка разобрала оружие и запасную одежду, после чего все вместе украдкой вернулись к воротам. У Текса была с собой белая веревка, наброшенная на плечо.

Во время осмотра, когда мы с Линдой выбрались из фургона и подошли к воротам усадьбы, два больших пса, принадлежащих Руди Альтобелли, набросились на проволочную сетку, яростно нас облаивая. Внезапно девушка всхлипнула.

– Что такое, Линда? Почему ты плачешь? – спросил я.

Указывая на собак, Касабьян ответила вопросом на вопрос:

– Отчего их не было здесь в ту ночь?

Линда показала нам место, справа от ворот, где они вскарабкались по ограде. Когда они уже спускались по ту сторону, на подъездной дорожке показалась пара ярких фар.

– Лежите и молчите, – приказал Текс.

Затем он вскочил и побежал к автомобилю, который остановился рядом с механизмом, открывавшим ворота. Линда услышала мужской голос: «Пожалуйста, не делайте этого! Я ничего не скажу!» Затем увидела, как Текс сунул револьвер в открытое окно со стороны водителя и услышала четыре выстрела. Она также видела, как повалился сидевший в машине.

(Кое-что в этом месте рассказа до сих пор смущает меня. Кроме огнестрельных ран, у Стивена Парента обнаружился порез левой руки, шедший от ладони к запястью. Он рассек не только сухожилия, но и ремешок наручных часов. Очевидно, Парент поднял левую руку, ближайшую к открытому окну, в попытке защитить себя – и силы нанесенного удара оказалось достаточно, чтобы отбросить часы на заднее сиденье. Таким образом выходило, что Текс приблизился к машине с ножом в одной руке и револьвером в другой и сначала рубанул Парента ножом, а уж затем стрелял в него. И все же ни Сьюзен, ни Линда не видели у Текса ножа; никто из них не помнил, чтобы Текс взмахнул рукой перед тем, как открыть огонь.)

Линда увидела, что Текс просунул руку в окно и выключил фары и зажигание. Затем, откатив автомобиль подальше от ворот, приказал остальным следовать за ним.

Выстрелы погрузили ее в состояние шока, рассказывала Линда.

– Мой рассудок померк. Идя к дому, я особенно остро чувствовала, как движется тело.

Выйдя с Линдой на подъездную дорожку, я спросил, какие огни горели здесь в ту ночь. Девушка показала на фонарь сбоку от гаража и на рождественскую гирлянду на рейках ограды. Мелкие детали, но и они имеют значение: если на суде защита обвинит Линду в том, что вся ее история – выдумка от начала до конца, что она просто начиталась газет, мы сможем доказать обратное, ибо ни эти конкретные факты, ни множество собранных мною других не появлялись в прессе.

Подходя к дому, я заметил, что Линда дрожит, а кожа у нее на руках покрылась мурашками. В тот день вовсе не было холодно, но Линда была уже на девятом месяце, и я, сняв плащ, накинул его на плечи девушке. Однако она не переставала дрожать и часто, указав на что-нибудь, срывалась на плач. У меня не возникало и сомнений в том, что слезы настоящие и Линда до глубины души потрясена тем, что произошло на этом самом месте. Поневоле я сравнивал ее со Сьюзен.

Когда мы подошли к основному зданию, Линда вспомнила, что Текс послал ее обойти дом и посмотреть, нет ли там незапертого окна или двери. Вернувшись, она сказала, что все закрыто, хотя на самом деле не проверяла (поэтому убийцы проигнорировали распахнутое окно детской). После чего Текс надрезал ножом ставень на одном из окон; раму с тех пор успели заменить, но Линда верно указала окно. Кроме того, она сказала, что разрез прошел горизонтально – как и было в действительности. Потом Текс приказал ей вернуться и ждать у машины на подъездной дорожке.

Линда сделала, как было велено. Минуту или две спустя к ней вернулась Кэти и попросила нож (тот, с обмотанной рукоятью) со словами: «Слушай, что сейчас будет».

Спустя еще несколько минут Линда различила идущие со стороны дома «кошмарные звуки». Мужские стоны: «Нет, нет, нет!» – затем вопль, очень громкий. Этот крик, который, казалось, никогда не оборвется, заглушал другие голоса – мужской и женский, – молившие о пощаде.

Намереваясь остановить все это, Линда побежала к дому. И вот она добралась до крыльца:

– Там был мужчина, высокий мужчина, только что вышедший из двери; он покачивался, и по лицу у него текла кровь. Он стоял у столба, и мы, наверное, целую минуту смотрели друг другу в глаза. Я не знаю, сколько это продолжалось, но потом я сказала: «О боже, мне так жаль». И тогда он просто упал в кусты. Тут из дома выбежала Сэди, и я крикнула ей: «Сэди, пожалуйста, прекрати! Сюда идут!» Это была неправда, но я хотела, чтобы все кончилось. А она ответила: «Уже поздно».

Обнаружив потерю ножа, Аткинс чертыхнулась и снова вбежала в дом. Линда ждала снаружи (как Сьюзен и говорила большому жюри, Касабьян не входила в особняк). Обернувшись, Линда увидела темноволосую женщину, бежавшую по газону; за ней с поднятым ножом неслась Кэти. Тем временем высокий мужчина сумел как-то выбраться из кустов у крыльца на газон перед домом, где упал снова. Линда видела, как Текс ударил его по голове чем-то – возможно, рукоятью револьвера, она не уверена, – и затем принялся бить лежащего ножом.

(На предъявленных фотоснимках Линда опознала высокого мужчину как Войтека Фрайковски, а темноволосую женщину как Эбигейл Фолджер. Сверившись с заключением медэксперта по телу Фрайковски, я обнаружил, что пять из пятидесяти одной ножевой раны пришлись ему в спину.)

Линда повернулась и побежала прочь от дома по подъездной дорожке. Минут пять, не более, она пряталась в кустах рядом с воротами, затем вновь взобралась на ограду и побежала по Сиэло к оставленному внизу «форду».

– Почему же ты не подбежала к одному из домов, не позвонила в полицию? – спросил я.

– Первой мыслью было: «Надо позвать на помощь!», но потом мне пришло в голову, что моя девочка… она все еще там, [на ранчо] с Чарли. Я понятия не имела, где я и как отсюда выбраться.

Она села в машину и повернула ключ зажигания.

– И внезапно все они оказались рядом. Залитые кровью. Словно какие-то зомби. Текс заорал, чтобы я выключила двигатель и пересела. У него в глазах было что-то ужасное, такой безумный взгляд… – Линда скользнула на пассажирское сиденье. – Потом он повернулся к Сэди и обругал за потерю ножа.

Текс положил револьвер на сиденье между ними. Линда заметила сломанную рукоять, и Текс пояснил: та сломалась, когда он ударил «того мужика» по голове. Сэди и Кэти жаловались на боль: сражаясь за свою жизнь, жертвы тянули их за волосы. Сэди сказала, «тот высокий тип» ударил ее по голове, а «девушка» – не ясно, имелась ли в виду Шэрон или Эбигейл, – плача, звала маму. Кэти также посетовала на боль в руке: втыкая нож, она постоянно попадала в кость, и от неудобной рукоятки на ладони остались кровоподтеки.

– Что же чувствовала ты сама, Линда? – спросил я.

– Я была в ужасе.

– А остальные, как они вели себя?

– Так, словно все это – ерунда, игрушки.

Текс, Сэди и Кэти переоделись прямо во время езды; Линда придерживала руль для Текса. Сама она не стала переодеваться, поскольку на ее одежде не было крови. Текс решил найти какое-нибудь укромное местечко, чтобы смыть кровь, и свернул с Бенедикт-каньонроуд на короткую улочку не особенно далеко от усадьбы Тейт.

Рассказ Линды об инциденте у поливального шланга во всем совпадал с версиями Сьюзен Аткинс и Рудольфа Вебера. Дом Вебера располагался в 1,8 мили от 10050 по Сиэло-драйв.

Отсюда Текс вновь вырулил на Бенедикт-каньон-роуд и какое-то время вел машину по темной холмистой местности за городом. У пыльной обочины он остановился, и трое преступников вручили Линде окровавленную одежду, которую, подчиняясь инструкциям Текса, она скатала в ком и швырнула вниз. Было темно, и Касабьян не видела, куда именно упала одежда.

Отъехав от этого места, Текс приказал Линде начисто протереть ножи и выбросить их из окна один за другим. Так она и сделала; первый нож попал в придорожный куст, а второй, выброшенный несколькими секундами позже, ударился о бордюр тротуара и отскочил обратно на дорогу. Оглянувшись, Линда его увидела. Револьвер она вроде бы выкинула еще через несколько минут, но уверенности у нее не было; возможно даже, что это сделал Текс.

Проехав достаточно долгое время, они остановили машину у заправочной станции – Линда не помнила, на какой улице это было, – где Кэти и Сэди по очереди сходили в уборную, чтобы смыть с себя последние следы крови. Затем отправились на ранчо Спана. Часов у Линды не было, но по ощущению вернулись они примерно в два часа ночи. Чарльз Мэнсон ждал на тротуаре, на том самом месте, где они с ним расстались.

Сэди сказала, что видела немного крови на автомобиле, и Мэнсон приказал девушкам раздобыть тряпки с губками и вымыть машину внутри и снаружи.

Затем он велел всем идти в дом, где остановилась «Семья», в общую спальню. Бренда и Клем уже ждали там. Мэнсон спросил, как все прошло. Текс отвечал, что было полно паники, очень грязно, и что теперь там повсюду валяются тела, короче, все мертвы.

Мэнсон спросил четверку:

– Ну как, совесть не мучает?

Все покачали головами и ответили:

– Нет.

Линду все же мучило раскаяние, но она не захотела признаться в этом Чарли:

– Я опасалась за собственную жизнь. Я по его глазам видела: он знал, что я чувствую. И это было словно наперекор ему.

Мэнсон сказал им:

– Отправляйтесь спать и ничего не говорите остальным.

Линда проспала бульшую часть следующего дня. Солнце уже клонилось к закату, когда Сэди позвала ее в трейлер – начинался телевизионный выпуск новостей. Хоть Линда не помнит, чтобы там присутствовал Текс, она видела Сэди, Кэти, Барбару Хойт и Клема.

Убийство на Сиэло-драйв стало новостью дня. Линда впервые услышала имена погибших. И что одна из них, Шэрон Тейт, была беременна. Всего за несколько дней до этого Линда узнала о собственной беременности.

– Пока мы смотрели новости, – рассказывала Линда, – у меня в голове снова и снова крутились слова: «Почему они это сделали?»

После того как мы с Линдой покинули усадьбу Тейт, я попросил показать дорогу, выбранную четверкой в ту ночь. Линда сумела найти место, где они останавливались выбросить одежду, но так и не вспомнила улицу, на которую Текс свернул с Бенедикт-каньон-роуд, поэтому я попросил помощника шерифа, ведшего машину, ехать прямо на Портола. Линда немедленно указала дом 9870 со шлангом перед ним – жилище Рудольфа Вебера. Она показала также место, где они парковались, – то же, на которое указывал и сам Вебер. А ведь ни адрес этого человека, ни сам факт, что мы нашли его, не появлялись в прессе.

Вернув девушку в тюрьму, я попросил сержанта Макганна прихватить нескольких слушателей Полицейской академии или отряд бойскаутов и устроить тщательные поиски ножей. Из показаний Касабьян мы знали, что они, вероятно, выброшены где-то между тем местом, где убийцы избавились от одежды, и холмом, на склоне которого юный Стивен Вейс нашел револьвер, – кусок шоссе протяженностью менее двух миль. А поскольку Линда, оглянувшись, видела один из ножей на дорожном полотне, где-то неподалеку должен находиться источник света: еще одна зацепка.

На следующий день, 4 марта, Цыганка нанесла новый визит в офис Флейшмана. Она сказала ему, ничуть не смутившись присутствием партнера Гэри, Рональда Голдмана, буквально следующее:

– Если Линда захочет дать показания, тридцать человек захотят помешать ей.

Я уже проверял безопасность Линды в «Сибил Брэнд». Вплоть до рождения ребенка Касабьян содержали в изолированной камере за пределами лазарета. Она не контактировала с другими заключенными; даже пищу ей приносили помощники шерифа. После родов, однако, ее собирались прикрепить к одной из общих спален, где ей вполне могли угрожать (и даже убить ее) Сэди, Кэти и Лесли. Я сделал себе пометку поговорить с капитаном Карпентером и убедить его решить вопрос иначе.

Тем временем адвокат Ричард Кабаллеро не сумел предотвратить неизбежное: 5 марта в окружной тюрьме Лос-Анджелеса состоялась встреча Сьюзен Аткинс и Чарльза Мэнсона. Присутствовавший там Кабаллеро позднее скажет:

– Один из первых вопросов, который они задали друг другу: «С Линдой Касабьян уже говорили?»

Поскольку обоим это пока не удалось, решили не прекращать попыток.

Мэнсон спросил у Сьюзен:

– Ты боишься газовой камеры?

Сьюзен, расплывшись в улыбке, ответила, что не боится.

Должно быть, именно в этот момент Кабаллеро понял, что потерял ее.

Сьюзен говорила с Чарли около часу или больше, но Кабаллеро не имел ни малейшего представления о содержании их беседы.

– В какой-то момент оба перешли на шифрованный язык, нечто вроде «поросячьей латыни», и я совсем перестал понимать их, – посетовал он.

Впрочем, взгляды Аткинс были достаточно красноречивы: словно счастливое возвращение в отчий дом. Сэди Мэй Глютц наконец-то снова оказалась в объятиях неотразимого Чарльза Мэнсона.

И отказалась от услуг Кабаллеро на следующий же день.

6 марта Мэнсон появился в суде и представил целую стопку неслыханных доселе ходатайств. Одно из них требовало, чтобы «занимающиеся этим делом заместители окружного прокурора были на какое-то время помещены в тюрьму и содержались там в тех же условиях, какие приходится терпеть мне…» Другое настаивало на предоставления Чарли «определенной свободы, чтобы я мог посетить любое место, которое покажется мне необходимым для должной подготовки к защите…»

И это лишь цветочки, так что в итоге судья Кини признался, что поражен нелепыми требованиями Мэнсона. Кини пересмотрел все бумаги по делу, от бессмысленных ходатайств самого Мэнсона до многочисленных нарушений приказа об ограничении гласности, и обсудил поведение Чарли с судьями Лукасом и Деллом, перед которыми Мэнсон представал в прошлом, после чего сделал следующий вывод:

– Мне абсолютно ясно, что вы не способны действовать в качестве собственного защитника.

В ярости Мэнсон возопил:

– Это не меня тут судят, здесь идет процесс над всем этим вашим судилищем! – После чего посоветовал судье: – Идите и вымойте руки. Они грязные.

Однако судья лишил его статуса собственного адвоката и, вопреки бурным протестам Мэнсона, назначил Чарльза Холлопитера, бывшего президента Ассоциации адвокатов по уголовным делам Лос-Анджелеса, адвокатом подсудимого.

– Вы можете убить меня, – заявил Мэнсон, – но не сумеете всучить мне адвоката. Я не возьму его.

Кини предложил Чарли выбрать адвоката самому, и тогда суд рассмотрит ходатайство о замене Холлопитера на любого другого юриста. Холлопитера я знал по репутации. Поскольку он в жизни не стал бы лизать Чарли ботинки, я решил, что он продержится не более месяца; оценка оказалась великодушной.

Ближе к концу заседания Мэнсон крикнул:

– В этом зале нет Бога!

Словно по команде, некоторые из членов «Семьи» вскочили со своих мест и принялись орать на Кини:

– Ты издеваешься над правосудием! Ты просто смешон!

Судья объявил Цыганку, Сэнди и Марка Росса виновными в неуважении к суду и приговорил к пяти суткам заключения в окружной тюрьме.

Когда Сэнди обыскали перед водворением в камеру, среди других предметов в ее сумочке нашли складной нож. После чего заместители шерифа, следящие за поддержанием порядка и безопасности в уголовных судах Лос-Анджелеса, начали обыскивать публику при входе в зал суда.

7 марта Линду Касабьян препроводили в больницу. Два дня спустя она родила мальчика, которого назвала Энджелом. 13-го она вернулась в тюрьму уже без ребенка: мать Линды забрала его к себе в Нью-Гэмпшир.

Тем временем я поговорил с капитаном Карпентером и тот согласился, чтобы Линда оставалась в прежней камере, отдельно от других заключенных. Вся обстановка небольшой комнатки состояла из кровати, унитаза, рукомойника и маленького стола со стулом. Уныло, но чисто. И, что гораздо важнее, безопасно.

Я звонил Макганну каждые несколько дней, но у него никак не доходили руки до поиска ножей.

11 марта Сьюзен Аткинс, официально обратившаяся к суду с просьбой отстранить от ведения ее дела Ричарда Кабаллеро, попросила заменить его Дэйи Шинем.

Поскольку Шинь одним из первых адвокатов посетил Мэнсона после его прибытия из Индепенденса и уже представлял интересы Чарли в нескольких эпизодах и виделся с ним более сорока раз, судья Кини счел вероятным присутствие в данном случае конфликта интересов.

Шинь отрицал это. Тогда Кини предупредил Сьюзен о возможных опасностях защиты ее интересов адвокатом, столь близко общавшимся с одним из других подсудимых по тому же делу. Сьюзен по-прежнему требовала Шиня, и ходатайство было удовлетворено.

Прежде мне ни разу не доводилось выступать против Шиня. Кореец по происхождению, довольно молодой, около сорока лет; если верить газетчикам, основу его практики до знакомства с Мэнсоном составляли дела по легализации пребывания в стране слуг-мексиканцев, работавших в богатых семьях Южной Калифорнии.

Первым делом Шинь объявил ожидавшим снаружи репортерам, что Сьюзен Аткинс непременно откажется от своих показаний перед большим жюри.

15 марта мы вновь вывели Касабьян из камеры. Мне хотелось, чтобы Линда постаралась восстановить маршрут передвижений убийц в ночь смерти четы Лабианка.

Тем вечером – в субботу, 9 августа 1969 года – Линда и еще несколько участников «Семьи» стояли возле кухни на ранчо Спана. Мэнсон отозвал Линду, Кэти и Лесли в сторонку и приказал каждой раздобыть смену одежды и встретиться с ним у общей спальни.

На сей раз он ничего не сказал Линде о ножах, но снова велел захватить водительскую лицензию.

– Я только посмотрела ему в глаза и, знаете, вроде как попросила взглядом: не заставляй меня, – рассказывала Линда. – Потому что я сразу поняла: мы снова поедем куда-то и повторится вчерашний кошмар. Но я боялась сказать хоть слово.

– В прошлый раз было слишком много суеты, – объявил Мэнсон группе, когда те собрались в спальне. – Теперь я сам покажу, как это делается.

Текс пожаловался: оружие оказалось неэффективным!

Линда видела в комнате два меча, один из которых прежде принадлежал «Правоверным сатанистам». Она не помнила, чтобы кто-то их брал, но позднее обнаружила «сатанинскую» саблю и два ножа поменьше под передним сидением машины. Расспрашивая Де Карло, я узнал: примерно в те же дни он заметил, что саблю забирали из оружейной на всю ночь.

И опять все вместе набились в старый «форд» Шварца. На этот раз на водительское место уселся сам Мэнсон, Линда – рядом с ним, Клем – у пассажирской дверцы, а Текс, Сэди, Кэти и Лесли примостились сзади. На каждом была темная одежда, кроме Клема, надевшего грязно-оливковую рабочую куртку. В тот раз, как это нередко случалось, вокруг шеи Мэнсона был повязан кожаный ремешок, два конца которого, скрученные вместе, болтались на груди. Я спросил у Линды, был ли на ком-то еще такой ремешок. Она ответила отрицательно.

Перед тем как покинуть ранчо, Мэнсон взял немного денег у Брюса Дэвиса, который исполнял обязанности казначея группы и хранил украденные кредитные карточки, фальшивые удостоверения личности и т. д.

Едва успев отъехать от ранчо, Чарли объявил спутникам, что сегодня они разойдутся на две самостоятельные группы: каждой предстоит «взять» отдельный дом. Он собирался высадить одну группу по дороге, а вторую взять с собой.

Когда они остановились заправить автомобиль, Мэнсон приказал Линде пересесть за руль. Именно Чарли – и только он! – давал инструкции относительно того, куда ехать и что делать. Линда точно помнила, что Текс Уотсон никогда не командовал, за главного был Чарли.

Следуя указаниям Мэнсона, Линда выехала на шоссе, ведущее в Пасадену. Дальше Чарли столько раз просил свернуть, что в итоге она уже не понимала, где они оказались. В конце концов Чарли приказал остановить машину перед зданием, которое Линда описала как современный одноэтажный дом, в которых обычно живут представители среднего класса. В этом месте, как выходило и по рассказу Сьюзен Аткинс, Мэнсон вышел из машины, велел Линде отъехать за угол, а затем вернулся и сел на прежнее место, пояснив, что увидел через окно детские фотографии и решил выбрать другой дом, хотя, добавил он, в будущем, возможно, придется убивать и детей. В этом эпизоде рассказ Линды точно совпал с воспоминаниями Сьюзен.

Покружив какое-то время по Пасадене, Мэнсон вновь сел за руль. – Помню, мы стали подниматься на холм с множеством зданий, красивых дорогих домов и деревьев, – рассказывала Линда. – Оказавшись на вершине, мы развернулись и встали рядом с каким-то домом.

Она не помнила, сколько этажей в нем было, но он был большой. Мэнсон, однако, сказал, что здесь дома стоят слишком близко друг к другу, и они поехали дальше.