Текст книги "Helter Skelter. Правда о Чарли Мэнсоне"

Если Эбигейл была с ними, то все четверо покинули ресторан до 22 часов, поскольку примерно в это время мать Гибби звонила в дом на Сиэло-драйв и говорила с дочерью. Та подтвердила, что летит в Сан-Франциско десятичасовым рейсом «Юнайтед» на следующее утро. Миссис Фолджер сказала полицейским, что во время разговора дочь была спокойна.

Многие уверяли, что той ночью видели Шэрон и (или) Джея в «Кэнди стор», «Фэктори», «Дейзи» или в каких-то других клубах. Ни одно из их показаний не подтвердилось. Несколько человек заявили, что говорили по телефону с кем-то из жертв между 22:00 и полуночью. Отвечая на вопросы, они внезапно меняли показания или пересказывали беседу в такой манере, что полицейские заключили: те не уверены в своих словах или же просто лгут.

Около 23:0 °Cтив Парент остановился у рынка «Дэйлз» в Эль-Монте и спросил у своего приятеля, Джона Лефебьюра, не хочет ли тот прокатиться. Парент ухаживал за Джин, младшей сестрой Джона. Тот предложил отложить поездку на будущий вечер.

Примерно 45 минут спустя Стив Парент прибыл на Сиэло-драйв, надеясь продать Уильяму Гарретсону часы со встроенным приемником. Парент покинул гостевой домик около 00:15. И дошел только до своего «рамблера».

Полицейские также опросили множество девушек, которые, по слухам, виделись с Джеем Себрингом 8 августа.

«Бывшая подружка Себринга, которая предположительно была с ним 8.08.1969 (отрицает), в последний раз спала с ним 7.05.1969. Отвечает искренне; знает о том, что Себринг пользовался контрацептивами; сама ими не пользуется…»

«…часто встречалась с ним на протяжении трех месяцев… ничего не знает о его постельных странностях…»

«…должна была поехать той ночью на вечеринку в доме на Сиэло-драйв, но вместо этого пошла в кино…»

Не такая уж простая задача, если учесть количество девушек, с которыми встречался стилист, – но никто из следователей ни разу не пожаловался. Не каждый день им доводилось беседовать с начинающими актрисами, моделями, натурщицей с разворота «Плейбоя» и даже с танцовщицей из отеля «Звездная пыль» в Лас-Вегасе.

То, с каким трудом полиции удавалось найти нужных людей, может послужить барометром страха. Внезапно выехать в неизвестном направлении через пару дней после убийства в обычных условиях показалось бы подозрительным. Но не в этот раз. Из типичного рапорта: «На вопрос, почему она покинула город вскоре после убийств, отвечала, что не знает точно; как и все прочие в Голливуде, она просто испугалась…»

16–30 августа 1969 года

Полиция объявила газетчикам, что «новых продвижений» в деле нет, но кое-что все же установить удалось, хотя до поры и держится в тайне. Проверив три кусочка рукояти пистолета на следы крови, сержант Джо Гранадо передал их сержанту Уильяму Ли из отдела огнестрельного оружия и взрывчатых веществ ОНЭ. Ли даже не стал сверяться со справочниками; одного взгляда ему оказалось достаточно, чтобы точно определить: рукоять принадлежала пистолету марки «хай-стандард». Уильям позвонил Эду Ломаксу, менеджеру производства компании, владевшей этой маркой, и договорился встретиться с ним в стенах полицейской академии. Ломакс сразу подтвердил: только у одного пистолета такая рукоять – «хай-стандард» 22-го калибра, револьвер «лонгхорн».

Известное как «особый бантлайн» (по паре револьверов, описанных автором вестернов Недом Бантлайном), это оружие имеет следующие параметры: заряд на 9 выстрелов, длина ствола 9,5 дюйма, общая длина 15 дюймов, рукоять орехового дерева, отделка голубой сталью, вес 35 унций, стандартная цена в рознице – 69 долларов 95 центов. Этот, по выражению Ломакса, уникальный револьвер был впервые выпущен в апреле 1967 года; всего револьверов с именно такой рукоятью сделано 2700 штук.

Ли получил у Ломакса список магазинов, где револьвер продавался, и фотографию образца; ДПЛА начал готовить памятку, которую следователи намеревались разослать во все полицейские участки Соединенных Штатов и Канады.

Спустя несколько дней после встречи Ли и Ломакса криминалист ОНЭ Девэйн Вольфер отправился на Сиэло-драйв, чтобы попытаться подтвердить (или опровергнуть) заявление Гарретсона о том, что тот не слышал ни криков, ни выстрелов.

Используя прибор для измерения уровня шума и револьвер 22-го калибра и по возможности максимально близко следуя обстоятельствам той ночи, Вольфер с ассистентом доказали, что при включенном проигрывателе и уровне громкости между делениями 4 и 5 Гарретсон действоительно не мог слышать ни крики, ни выстрелы, доносящиеся из главного здания или с газона перед ним.

И все же, в противовес экспериментально обоснованному заключению Вольфера, некоторые в ДПЛА продолжали считать, что Гарретсон должен был слышать хоть что-то. Молодой смотритель слишком хорошо подходил в качестве подозреваемого, и полицейские не торопились признать его невиновным. В общем отчете, составленном в конце августа, следователи по «делу Тейт» отмечали: «По мнению офицеров следствия и научным выводам ОНЭ, представляется маловероятным, чтобы Гарретсон не подозревал о криках, выстрелах и прочем шуме, которыми сопровождались убийства, совершенные в непосредственной близости от него. Эта точка зрения, однако, не способна безоговорочно опровергнуть заявление Гарретсона, что он якобы ничего не слышал и не видел, как и не подозревал о событиях, связанных с указанными преступлениями».

После полудня в субботу, 16 августа, следователи ДПЛА несколько часов беседовали с Романом Полански. На следующий день он вернулся в дом 10050 по Сиэло-драйв – впервые после убийств. Его сопровождали сотрудник журнала «Лайф» (фотограф и журналист в одном лице) и Питер Харкос, прославленный специалист в вопросах эзотерики, нанятый друзьями Джея Себринга, чтобы попробовать «прочесть» разыгравшуюся в доме сцену.

Когда Полански показал документы и проехал в ворота, усадьбу все еще охраняли сотрудники ДПЛА; при виде их он горько усмехнулся, сказав Томасу Томпсону (своему давнему знакомому, репортеру «Лайф»):

– Должно быть, это самое знаменитое любовное гнездышко в мире. Томпсон спросил, давно ли здесь остановились Гибби и Войтек.

– Наверное, слишком давно, – был ответ.

Голубая простыня, ранее покрывавшая безжизненное тело Эбигейл Фолджер, все еще валялась на траве. Кровавая надпись на двери поблекла, но три буквы по-прежнему ясно читались. Беспорядок внутри, кажется, заставил Романа ненадолго замереть (как и большие темные пятна у входа и у дивана в гостиной). Затем Полански, по словам одного из присутствовавших офицеров, поднялся на антресоль по лесенке, нашел возвращенную на место сотрудниками ДПЛА видеокассету и опустил ее в карман. Спустившись, он принялся ходить из комнаты в комнату, тут и там касаясь каких-то предметов, словно стараясь вернуть прошлое. Подушки, как и в то утро, лежали в центре хозяйской кровати. Так они лежали всякий раз, когда ему приходилось уезжать, сказал Полански Томпсону и добавил:

– Она обнимала их вместо меня.

Он долго простоял, глядя на колыбель, куда Шэрон пока сложила детские вещи.

Фотограф «Лайф» сделал несколько снимков «поляроидом», испытывая освещение, углы, раскадровку. Обычно такие снимки выбрасывают, когда фотограф приступает к съемке профессиональной камерой, но Харкос выпросил несколько штук, чтобы добавить яркости своим «впечатлениям». Очень скоро и сам фотограф, и журнал «Лайф» пожалеют об этой любезности.

Глядя на когда-то знакомые предметы, вдруг приобретшие пугающее значение, Полански вновь и вновь задавал вопрос: «Почему?» Он постоял на газоне у парадной двери, столь же потерянный и смущенный с виду, как если бы забрел в декорации одного из своих фильмов, подвергшиеся странной и бесповоротной трансформации.

Позже Харкос заявил прессе:

– Шэрон Тейт убили три человека, не считая еще четверых… и я знаю, кто они такие. Я назвал полицейским их имена и предупредил, что всех их следует арестовать как можно скорее. Иначе они убьют вновь.

Убийцами, добавил он, были друзья Шэрон Тейт, превратившиеся в «обезумевших маньяков» после приема огромных доз ЛСД. Цитируя Харкоса, газеты писали, что расправа произошла в ходе ритуала черной магии, известного как «гуна-гуна» и застигшего жертвы врасплох.

Если Харкос и назвал троих убийц офицерам ДПЛА, никто не потрудился записать их имена. Вопреки устоявшемуся мнению, слуги закона, вежливо выслушав подобную «информацию», тут же о ней забывают. Поскольку подобными сведениями нельзя воспользоваться в суде, для полиции они совершенно бесполезны.

В то воскресенье секция местных новостей «Лос-Анджелес таймс» демонстрировала интересное соседство двух совершенно, казалось бы, разных материалов.

«Большие новости» об убийствах на Сиэло-драйв занимали верхнюю часть страницы, над которой доминировал заголовок: «АНАТОМИЯ УБИЙСТВ В ГОЛЛИВУДЕ».

Под этим материалом теснилась история поменьше, на одну колонку. Заголовок гласил: «СОСТОЯЛИСЬ ПОХОРОНЫ СЕМЕЙНОЙ ЧЕТЫ ЛАБИАНКА, ЖЕРТВ НЕИЗВЕСТНОГО УБИЙЦЫ».

Слева от материала о «деле Тейт» и как раз над схемой расположения построек усадьбы на Сиэло расположился коротенький, совершенно не связанный с остальными материал, выбранный вроде бы оттого, что он был достаточно мал для заполнения оставшегося пространства. Назывался он «ПОЛИЦЕЙСКИЙ РЕЙД НА РАНЧО. АРЕСТОВАНЫ 26 ПОДОЗРЕВАЕМЫХ В УГОНЕ АВТОМОБИЛЕЙ», за чем, собственно, шла сама заметка: «Двадцать шесть человек, жившие на ферме в Чатсворте (заброшенные декорации для съемок вестернов), арестованы в субботу на рассвете в ходе рейда, проведенного помощниками шерифа. Все они подозреваются в краже автомобилей».

По словам помощников шерифа, группа занималась угоном «фольксвагенов» с тем, чтобы превращать их в вездеходы-багги. Статья, не называвшая имен задержанных, сообщала тем не менее о конфискации целого оружейного арсенала, заключая: «Владелец ранчо – Джордж Спан, совершенно слепой полуинвалид восьмидесяти лет. Его ранчо расположено в холмах Сими, 12000 по Санта-Сюзанна-Пасс-роуд. Как сообщают, Спан проживает один в своем доме на ранчо. Очевидно, он знал о том, что в декорациях поселились какие-то люди, но не подозревал о роде их занятий и не контактировал с незваными гостями».

То был лишь мелкий репортаж, не получивший даже продолжения: несколько дней спустя всех задержанных отпустили, поскольку арест был произведен по просроченному ордеру.

Получив рапорт, что Уилсон, Мэдиган, Пикетт и Джонс находятся в Канаде, ДПЛА выслал официальный запрос в Королевскую конную полицию на поиск всех четверых; там его разослали по участкам – и через считаные часы все агентства новостей Соединенных Штатов уже трубили о прорыве в «деле Тейт».

Хотя следователи ДПЛА и уверяли, что указанные четверо ни в чем не обвиняются и разыскиваются лишь для дачи показаний, создавалось впечатление, будто аресты уже близки. В полицию начали звонить; среди звонивших были Мэдиган и Джонс.

Джонс находился на Ямайке и согласился сразу же вылететь в Штаты, если полицейские захотят с ним пообщаться.

Мэдиган явился в Центр Паркера в сопровождении своего адвоката. Он выразил готовность помочь следствию и ответить на любые вопросы, не относящиеся к приему наркотиков или их продаже. Мэдиган признал, что дважды навещал Фрайковски в доме на Сиэло-драйв в течение предшествовавшей убийствам недели, так что отпечатки его пальцев могли остаться на месте преступления. В ночь, когда произошли убийства, по словам Мэдигана, он был на вечеринке, которую устроила его соседка снизу, стюардесса. Он ушел где-то между 2:00 и 3:00. Позднее это подтвердили следователи, которые также сверили отпечатки пальцев Мэдигана с найденными в доме на Сиэло – без успеха.

Мэдиган подвергся допросу с использованием детектора лжи и благополучно прошел его – как и Джонс, вернувшийся с Ямайки. Джонс заявил, что они с Уилсоном не отлучались с острова с 12 июля по 17 августа, когда он сам вылетел в Лос-Анджелес, а Уилсон – в Торонто. Отвечая на вопрос, чем они занимались на Ямайке, он ответил: «Снимали фильм о марихуане». Алиби Джонса, разумеется, следовало проверить, но после допроса на детекторе и безуспешного сличения его отпечатков Джонс уже не считался «перспективным подозреваемым».

В списке таковых остались лишь Херб Уилсон и Джеффри Пикетт по кличке Пик. Следователи ДПЛА уже знали точно, где находятся оба.

В прессе всю историю раздули до неузнаваемости. Как позже скажет Стивен Робертс, начальник лос-анджелесского бюро «Нью-Йорк таймс», все репортажи имели общую канву: жертвы сами навлекли на себя эти убийства. Общее настроение выражалось фразой: «Лихо живешь – лихо помрешь».

Из разрозненных деталей – пристрастия Романа Полански к жанру хоррор, слухов о сексуальных играх Себринга, присутствия среди убитых миссис Полански и ее бывшего любовника, долгой отлучке мужа, принципа вседозволенности, которым был пропитан имидж голливудской богемы, наркотиков и внезапного молчания полиции – можно было соорудить сценарий практически на любой вкус. Так газетчики и поступили. Шэрон Тейт называли то «королевой ночных оргий Голливуда», то «ведьмой-любительницей, умудренной в сатанинских ритуалах». Не пощадили и самого Полански. В одной и той же газете соседствовали описание убитого горем режиссера, не способного говорить от скорби, и заметка о его развлечениях в ночных клубах с целым «кордебалетом» стюардесс некоей авиакомпании. Сразу несколько изданий если и не обвиняли лично Полански в случившемся, то прозрачно намекали: он должен знать людей, совершивших преступление.

Из новостного недельного обзора: «Тело Шэрон найдено обнаженным, а не в бикини, как сообщалось вначале… На Себринге лишь разорванные остатки трусов… Брюки Фрайковски спущены до лодыжек… На телах Себринга и Тейт вырезаны кресты… Одна из грудей мисс Тейт отсечена, по-видимому, в результате случайного удара ножом… Тело Себринга имело следы нанесенных ему сексуальных увечий…» Остальное не более правдиво: «Нигде не обнаружены отпечатки пальцев… ни в одном из пяти тел не найдены следы приема наркотических средств…» И так далее.

Хоть все это и напоминает стиль желтых газетенок, статья появилась не где-нибудь, а в «Тайм» – и ее автору наверняка пришлось долго оправдываться, когда издатели узнали о порожденных его фантазией «украшательствах».

Рассерженный «потоком гнусностей», 19 августа Роман Полански созвал пресс-конференцию, где заклеймил позором репортеров, которые «в целях личного обогащения» публиковали «ужасные вещи о моей жене». Никакого разрыва между ними не было, настаивал он; никаких наркотиков; никаких оргий. Его жена была «красавицей» и «замечательным человеком», и «последние несколько лет, что я провел рядом с ней, были единственным временем подлинного счастья во всей моей жизни…»

Снятие показаний с Полански с применением детектора лжи проводилось лейтенантом Эрлом Димером в Центре Паркера.

– Ничего, если я буду называть вас Романом? Меня зовут Эрл.

– Конечно… Я вам совру разок-другой, и потом скажу, ладно?

– Ну… хорошо…

Димер спросил у Романа, как тот познакомился с женой.

Полански вздохнул и заговорил, поначалу медленно:

– Я впервые увидел Шэрон четыре года назад на какой-то из вечеринок, которые закатывал этот кошмарный голливудский продюсер, Марти Рансохофф. Тот парень, что делал «Деревенщин из Беверли-Хиллз» и остальное дерьмо в том же духе. Но он заманил меня туда разговорами об искусстве, и я подписал контракт, чтобы вместе снимать тот фильм, знаете, пародию про вампиров.

И на вечеринке мы познакомились с Шэрон. В то время она снималась в Лондоне в другом его фильме. Жила она совершенно одна. Рансохофф сказал мне: «Погоди, я познакомлю тебя с нашей ведущей актрисой, Шэрон Тейт!»

Она показалась мне хорошенькой, хотя я не сильно впечатлился. Но затем увидел ее второй раз и пригласил пройтись. Мы много говорили, знаете ли. Вот тогда-то у меня по-настоящему закружилась голова. Я привык быстренько трахнуться и жить дальше. У меня был ужасный брак, понимаете? Уже давно. Ну, не все было так плохо, кое-что просто замечательно, но жена бросила меня, и я развлекался вовсю, потому что я нравлюсь женщинам, а мне нравится трахаться. Мерзавец, правда?

Так вот, я встречался с ней еще несколько раз. И выяснил, что у нее уже есть парень, Джей. Затем [Рансохофф] захотел, чтобы я снимал Шэрон в том новом фильме. И я устроил пробы.

Однажды, еще до того, я хотел вытащить Шэрон из дому, а она сопротивлялась: то «пойду», то «не пойду»… в общем, я сказал: «Да пошла ты…» – и повесил трубку. Наверное, это и было началом всего, понимаете?

– Вы ее заговорили.

– Точно. Заинтриговал. Играл «крутого парня», и мы встречались еще много раз, прежде чем… Уже потом я стал замечать, что нравлюсь ей.

Помню, однажды я провел ночь… потерял ключ… и провел ночь у нее в гостях, знаете, в той же постели. И о том, чтобы заняться любовью, не было и речи. Такая вот девушка.

Я хочу сказать, со мной такое не часто бывает!

И потом мы отправились на натуру… два или три месяца спустя. Прямо среди декораций, посреди съемок, я ее спросил: «Не хочешь заняться любовью?» А она тихонько ответила: «Да». И вот тогда я впервые был как-то тронут, знаете ли. Мы стали регулярно встречаться. И она была такая милая, такая нежная, что я просто не верил своему счастью. Не верил, что такие люди еще существуют; мне ведь пришлось долго ждать, пока она не покажет своих чувств.

Но она была восхитительна, безо всяких там клише. Просто фантастика. Она любила меня. Я жил тогда в другом доме, не хотел, чтобы Шэрон приходила ко мне. И она говорила: «Я не собираюсь на тебя давить. Просто хочу быть рядом», и все такое. Я отвечал: «Ты меня знаешь; я сплю с кем попало». А она в ответ: «Я и не требую, чтобы ты изменился». Она была готова на все, лишь бы оставаться со мной. Черт, да она была просто ангел! Проживи я хоть сто лет, мне не встретить такую.

Димер спросил о его первой встрече с Себрингом. Это произошло в лондонском ресторане, вспомнил Полански и описал, как нервничал, пока Джей не разбил ледок, сказав: «Я врубаюсь, мужик. Я во все врубаюсь». Что более важно, казалось, он рад видеть Шэрон счастливой. Роман испытывал легкую неловкость на протяжении еще нескольких встреч с Себрингом, но дальше все наладилось. Полански объяснил:

– Когда я приехал в Лос-Анджелес и стал тут жить, Джейн приходил на наши вечеринки, все такое. И в итоге мы с ним крепко подружились. Он был прекрасным человеком. О, я слыхал о его странностях. Ему нравилось связывать девиц, с которыми он спал. Шэрон мне про это рассказала. Однажды он и ее привязал к кровати, она мне тоже рассказывала. И подшучивала над ним… Шэрон это казалось забавным и немного грустным…

Он приходил в гости все чаще и чаще. Джей просто ходил да ходил кругами, и порой Шэрон сердилась на него за настойчивость, потому что он всегда уходил последним, знаете ли.

Я думаю, в самом начале наших отношений Джей по-прежнему любил Шэрон, но затем любовь начала сходить на нет. Я вполне в этом уверен.

– Значит, не было похоже, чтобы Шэрон возвращалась к Себрингу?

– Ничего подобного! Сам я тот еще гуляка. Хожу налево, ничего не могу поделать. Это даже привлекало Шэрон, понимаете? Но Шэрон вовсе не интересовалась Джеем.

– Быть может, другими мужчинами?

– Да нет же! Никто даже близко подойти к ней не мог.

Наконец Димер решил начать проверку на детекторе лжи. Предупредив Полански, чтобы тот постарался свести ответы к простым «да» и «нет», а объяснения оставил на потом, Димер приступил к допросу.

– Имеете ли вы действующую лицензию на вождение машины в Калифорнии?

– Да.

– Вы были сегодня на ланче?

– Нет.

– Известно ли вам, кто убил Войтека и остальных?

– Нет.

– Вы курите сигареты?

– Да. – После длинной паузы Полански рассмеялся.

– Вы должны понимать, что дурачиться сейчас неуместно. Мне придется начать заново!

– Простите.

– Посмотрите, как нарастает у вас кровяное давление, когда вы начинаете лгать про свои сигареты. Бум-бум-бум, просто лесенка. Ладно, с самого начала… Находитесь ли вы в Лос-Анджелесе?

– Да.

– Имеете ли вы какое-либо отношение к убийству Войтека и остальных?

– Нет.

– Вы были сегодня на ланче?

– Нет.

– Чувствуете ли вы какую-либо ответственность за гибель Войтека и остальных?

– Да. Я ответственен за то, что меня не было с ними, и только.

– Проворачивая все это в голове снова и снова, кого бы вы назвали в качестве основной жертвы? Вряд ли вы считаете Шэрон целью этого убийства, словно кто-то мог испытывать к ней подобную вражду. Нет ли у вас идеи, кто мог бы так или иначе послужить причиной произошедшего?

– Я все хорошенько обдумал. Сдается мне, целью преступника был я сам.

– Почему?

– Ну, то есть, это могла быть чья-то ревность, или заговор, или другое. Убийца не мог желать смерти Шэрон, все равно целью был я. Возможно, Джей. Или Войтек. Или это случайность, кто-то просто задумал совершить преступление.

– Какие действия, скажем, Себринга могли послужить причиной, сделать его мишенью?

– Что-нибудь связанное с деньгами. Я многого наслушался про наркотики, про то, как их поставляли… Но мне сложно поверить… – Полански всегда считал Себринга достаточно обеспеченным, и лишь совсем недавно узнал о его больших долгах. – Похоже, он и впрямь мог оказаться в серьезной финансовой передряге, вопреки всему его поведению.

– Это чертовски никудышный способ собирать деньги с должников. Нормальный ростовщик не стал бы убивать пятерых человек.

– Нет-нет. Я просто хочу сказать, что из-за нехватки денег Джей мог втянуться в какое-то опасное предприятие, чтобы немного заработать на нем, понимаете? В отчаянии он мог связаться с какими-то уголовниками.

– То есть, не считая Шэрон и юноши, из оставшихся троих вы считаете Себринга наиболее логичной мишенью для убийства?

– Все преступление целиком кажется таким нелогичным… Если бы я старался найти мотив, то искал бы то, что не вписывается в привычные стандарты… здесь что-то гораздо более запредельное…

Димер спросил, не получал ли Полански писем с угрозами после выхода «Ребенка Розмари». Тот признался, что получал, предположив:

– Это ведь могло быть какое-то ведьмовство, знаете. Маньяк или еще что-нибудь. Эта казнь, масштаб трагедии подсказывает мне, что преступник должен быть каким-то психом, вроде того.

Не удивлюсь, если окажется, что хотели убить меня. Вопреки всей болтовне о наркотиках. По-моему, полиция слишком уж напирает на эти улики. Потому что наркотики – привычное дело для полицейских, с ними вы сталкиваетесь постоянно. А единственная связь, какую я вижу между Войтеком и наркотиками, – то, что он покуривал травку. И Джей тоже. Плюс кокаин. Я знаю, он нюхал. Мне казалось, он просто балуется, и все. А потом, когда я заговорил об этом с Шэрон, она сказала: «Ты шутишь? Он уже два года постоянно его нюхает».

– А сама Шэрон не зависела от наркотиков, если не считать травку?

– Нет. Она, правда, принимала ЛСД, еще до нашего знакомства. Много раз. И мы обсуждали это, когда познакомились… Я сам принимал кислоту, трижды. Когда это еще было легально, – добавил Полански, смеясь. Затем, вновь посерьезнев, вспомнил тот единственный раз, когда они приняли ЛСД вместе. Это случилось ближе к концу 1965 года. Для Романа это стало третьим «путешествием», для Шэрон – пятнадцатым или шестнадцатым. Все началось достаточно приятно, и они проговорили всю ночь. Но затем…

– Утром ей стало что-то мерещиться, она закричала и напугала меня до полусмерти. И потом сказала: «Говорю тебе, больше никакой кислоты. Хватит». И это правда был последний раз для нас обоих. Но я вам вот что еще скажу, без всяких там вопросов. Она вообще больше не принимала наркотики, разве только покуривала травку, да и то совсем немного. Во время беременности об этом и речи не было: Шэрон так нравилось вынашивать ребенка, что больше ей ничего не было нужно. Я мог налить ей бокал вина, и она бы к нему не притронулась.

И вновь Димер прогнал испытуемого по своему вопроснику, после чего закончил проверку, уверившись, что Роман Полански никак не связан с убийствами в своем доме и ничего не скрывает от следствия.

Прежде чем выйти, Роман заметил:

– Я так втянулся в расследование… – Он намеревался расспросить даже друзей. – Но это придется делать не сразу, постепенно, чтобы они ни о чем не догадались. Никто не знает, что я тут у вас. Не хочу, чтобы они поняли, что я сотрудничаю с полицией, ясно? Тогда смогу поговорить с каждым начистоту.

– Жизнь продолжается, Роман.

Тот поблагодарил Димера, прикурил сигарету и вышел.

– Эй, мне казалось, вы не курите!

Но Полански уже ушел.

Тем временем Мэдигана и Джонса вычеркнули из списка подозреваемых, и имена Уилсона и Пикетта в нем остались. Принимая во внимание осведомленность лейтенанта Димера в деле, было решено отправить на восток для беседы с обоими подозреваемыми именно его.

Джеффри «Пика» Пикетта нашли через родственников, и встреча должна была состояться в Вашингтоне, в номере гостиницы. Сын высокопоставленного служащего Государственного департамента, Пикетт (как показалось Димеру) «находился под влиянием некоего наркотического вещества, вероятно, возбуждающего препарата». Кроме того, у подозреваемого была перевязана рука. Когда Димер спросил об этом, Пикетт уклончиво ответил, что порезался кухонным ножом. Хоть подозреваемый и согласился пройти собеседование с применением детектора лжи, Димер посчитал, что тот не способен сидеть спокойно или выполнять инструкции, и потому беседа носила неформальный характер. Пикетт заявил, что в день совершения убийств работал в автомобильной компании в Шеффилде, штат Массачусетс. На вопрос, владеет ли он каким-либо оружием, Пик признал, что у него складной карманный нож, купленный, по его словам, в городке Мальборо, штат Массачусетс, по принадлежащей приятелю кредитной карточке.

Позднее Пикетт отдал нож Димеру. Он во всем походил на тот, что нашли в доме на Сиэло. Кроме того, Пик передал офицеру видеоленту, на которой, по его описанию, запечатлены Эбигейл Фолджер и Войтек Фрайковски, принимающие наркотики в усадьбе Тейт. Пикетт не пояснил, как именно запись попала в его руки или как он намеревался использовать ее.

В сопровождении сержанта Макганна Димер побывал в Массачусетсе. Проверка табеля автомобильной компании в Шеффилде показала, что последним рабочим днем Пикетта было 1 августа: за восемь дней до убийств. Более того, в Мальборо складные карманные ножи продавались в двух магазинах, но ни один из них не закупал для продажи именно эту модель.

Подозрения над головой Пика сгущались, пока следователи не пообщались с упомянутым им приятелем. При проверке списка покупок, совершенных с использованием принадлежащей ему кредитной карточки, нашлась и строчка, относившаяся к ножу. Тот был куплен в Садбери, Массачусетс, 21 августа, по прошествии изрядного времени после убийств. Приятель с женой вспомнили еще кое-что, очевидно, забытое Пикеттом. Выходные 8–10 августа они провели вместе на пляже. Впоследствии Пикетт дважды прошел проверку на детекторе, оба раза подтвердившую его невиновность. Пикетта пришлось вычеркнуть.

Слетав в Торонто, Димер поговорил с Хербом Уилсоном. Поначалу не желавший иметь дело с детектором, Уилсон подчинился уговорам, когда Димер пообещал не задавать вопросов, которые касались сбыта или приема наркотиков. Проверку он прошел.

Напоследок отпечатки пальцев Пикетта и Уилсона сравнили с отпечатками неизвестных, найденными в доме на Сиэло-драйв. Безрезультатно.

Хотя первый отчет о ходе следствия по «делу Тейт» (за период с 9 по 31 августа) заключал, что Уилсон, Мэдиган, Пикетт и Джонс «не имеют статуса подозреваемых на момент составления рапорта», в начале сентября Димер и Макганн летали в Око-Райос на острове Ямайка, чтобы проверить алиби Уилсона и Джонса. Оба объявили следователям, что находились там с 8 июля по 17 августа, «снимая кино про марихуану».

Беседы с домовладельцами, официантами и сотрудниками авиакасс отчасти подтвердили их историю: на момент преступления оба действительно были на Ямайке. И вполне возможно, имели какое-то отношение к марихуане. Единственным их гостем (за исключением подружек) был пилот, который за несколько недель до того бросил высокооплачиваемую работу на оживленных линиях и занялся частными, нерегулярными рейсами между Ямайкой и Соединенными Штатами.

Что же до киносъемок, следователи отзывались о них скептически: уборщица рассказала, что единственной камерой, виденной ею в номере, был маленький фотоаппарат «Кодак».

Видеоленту, переданную Пикеттом Димеру, просмотрели в лаборатории ОНЭ. Она совсем не походила на ту, что была обнаружена на антресолях.

Снятая, очевидно, во время отсутствия супругов Полански, видеозапись запечатлела Эбигейл Фолджер, Войтека Фрайковски, Витольда К. и оставшуюся неизвестной девушку за обедом перед камином в доме Тейт. Видеокамеру просто включили и оставили снимать, так что по прошествии какого-то времени присутствующие, похоже, забыли о ней.

Волосы Эбигейл были зачесаны назад и уложены в сложную прическу. Она казалась старше и более усталой, чем на фотоснимках; Войтек был рассеян. Хотя он курил нечто, по виду схожее с марихуаной, но скорее был навеселе, чем под воздействием наркотиков. Поначалу Эбигейл обращалась к нему раздраженно – словно к капризному, испорченному ребенку. Затем настроение за столом постепенно изменилось. Очевидно, пытаясь исключить из разговора Эбигейл, Войтек заговорил по-польски. В свою очередь, та взяла на себя роль светской дамы, отвечая на грубость колкими, но остроумными замечаниями. Войтек стал называть ее «леди Фолджер», а затем, по мере опьянения, – «леди Ф.». Эбигейл говорила о нем в третьем лице, словно бы Фрайковски не присутствовал здесь же, с отвращением отзываясь о его привычке накачиваться алкоголем после приема наркотиков.

Тем, кто видел эту запись, происходящее казалось лишь чрезмерно затянутой, невыносимо скучной хроникой домашней ссоры. Не считая двух моментов, которые, учитывая будущие события в этом самом доме, придали записи тот зловещий оттенок, каким проникнут фильм «Ребенок Розмари».

Подавая на стол, Эбигейл вспомнила, как Войтек, будучи под кайфом, увидел странную галлюцинацию в огне камина. Он даже стал искать фотоаппарат, чтобы запечатлеть внезапно возникший там образ – пылающую свиную голову.

Второй эпизод пугал еще больше. Микрофон лежал на столе, рядом с жарким. И когда мясо стали нарезать на ломти, на записи снова и снова раздавался звук невыносимо громко скребущего по кости ножа.

20 августа, три дня спустя после посещения усадьбы на Сиэло Романом Полански и сопровождавшим его Питером Харкосом, в «Ситизен ньюс» была напечатана фотография Харкоса с подписью: «ЗНАМЕНИТЫЙ ЯСНОВИДЕЦ Питер Харкос, консультирующий полицию в делах об убийствах (включая недавнюю резню в доме Шэрон Тейт), начинает серию выступлений в „Хантингтон Хэтфорде“, ежедневно до 30 августа».