Текст книги "Helter Skelter. Правда о Чарли Мэнсоне"

Вскоре после этого Мэнсон заметил церковь, стоящую поодаль. Вырулив на парковочную площадку рядом с церковью, он снова покинул машину. Линде показалось, но она не вполне уверена, что Чарли хотел «убрать» священника или епископа.

Впрочем, уже через пару минут он вернулся: двери церкви оказались заперты.

Описывая события той ночи, Сьюзен Аткинс не упоминала церковь. Об этом эпизоде я впервые услышал от Касабьян.

Мэнсон вновь попросил Линду вести, но указываемый им маршрут был настолько запутан, что скоро она вновь потерялась. Позднее, при подъеме по бульвару Сансет со стороны океана, произошел еще один инцидент, не упомянутый Сьюзен Аткинс.

Заметив впереди белую спортивную машину, Мэнсон приказал Линде:

– На следующем светофоре остановись рядом. Хочу убить водителя. Линда послушно притормозила, но когда Мэнсон выскочил на дорогу, свет сменился на зеленый и спортивная машина умчалась прочь.

Еще одна потенциальная жертва; еще один человек, даже не подозревающий, насколько близок к смерти он был в ту ночь.

До сих пор поездка, казалось, не имела конкретной цели: Мэнсон ехал наугад, не имея на примете конкретной цели. Как я позднее скажу присяжным, в тот момент каждый житель огромного мегаполиса с семью миллионами населения, будь он дома, в церкви или даже в автомобиле, рисковал пасть жертвой охватившей Мэнсона неутолимой жажды – стремления к смерти, крови и убийству.

Но после инцидента со спортивной машиной указания Чарли стали увереннее. Он приказал Линде направить автомобиль в определенный район Лос-Анджелеса – Лос-Фелиц, неподалеку от парка Гриффита, – и остановиться напротив одного из домов жилой застройки.

Линда узнала место. В июне 1968 года они с мужем направлялись из Сиэттла в Таос и решили задержаться в Лос-Анджелесе. Приятель отвел их в этот дом (3267 по Вейверли-драйв) на вечеринку с приемом пейота. Одного из живших там, вспомнила она, звали Гарольдом. Невероятное совпадение, с какими мы то и дело сталкивались, расследуя это дело: Линда тоже бывала в гостях у Гарольда Тру, хотя никого из «Семьи» в тот раз там не оказалось.

Линда спросила:

– Чарли, ты же не собираешься заняться этим домом, правда?

Мэнсон отвечал:

– Нет, меня интересует вон тот, рядом.

Приказав остальным оставаться в машине, Мэнсон вышел. Линда заметила, что он засунул что-то за пояс, но не видела, что именно. Она смотрела, как Чарли удаляется по подъездной дорожке, пока он не скрылся за углом.

Я предполагаю, хоть и не могу быть в этом уверен, что у Мэнсона был при себе пистолет.

Так для Розмари и Лено Лабианка начался кошмар, который завершится их смертью.

По подсчетам Линды выходило, что было два часа ночи. Примерно десять минут спустя Мэнсон вернулся к машине.

Я спросил, был ли вокруг его шеи по-прежнему повязан кожаный ремешок. В тот момент Линда этого не заметила, хотя в ту ночь больше его не видела. Когда я показал ей ремешок, стягивавший запястья Лено Лабианки, Линда подтвердила: он похож на шнурок на шее Мэнсона.

Мэнсон распорядился, чтобы Текс, Кэти и Лесли вышли из машины, захватив свертки с одеждой. Очевидно, эти трое должны были стать первой командой. Линда слышала обрывки разговора. Мэнсон объявил троице, что в доме находятся два человека и он уже связал их, сказав: скоро все кончится, не надо бояться. Он также дал Тексу, Кэти и Лесли простые инструкции – не сеять страх и панику, как вчера.

Остаток разговора Линды слышала лишь обрывками. Она не помнила, чтобы Мэнсон прямо приказывал трем подручным пойти и убить обитателей дома. Как не видела и оружия в чьих-либо руках. Одну фразу Чарли она, однако, запомнила:

– Не дайте им сообразить, что вы собираетесь убить их.

И совершенно точно слышала, как Мэнсон инструктировал убийц: когда закончите, вернетесь на ранчо на попутках.

Когда троица направилась к дому, Мэнсон сел в машину и передал Линде дамский кошелек с приказом стереть опечатки пальцев и выгрести мелочь. Открыв кошелек, девушка увидела водительскую лицензию с фотографией темноволосой женщины. Она запомнила имя женщины: «Розмари», а фамилия была то ли мексиканская, то ли итальянская. В кошельке нашлись часики и несколько кредитных карточек.

Цвет кошелька Касабьян назвала красным, хотя на самом деле он был коричневым. Линда также считала, что достала оттуда все монеты, но в найденном кошельке оставалось немного мелочи в одном из внутренних отделений. Как мне кажется, обе ошибки простительны.

Мэнсон сел за руль. Линда теперь была на пассажирском месте, Сьюзен и Клем – сзади. Мэнсон сказал Линде:

– Когда въедем в район цветных, брось кошелек на тротуар, чтобы какой-нибудь черномазый нашел его, воспользовался кредитками и попался. Тогда люди решат, что убийства совершены «Пантерами».

Мэнсон вырулил на шоссе неподалеку от того места, где они высадили Текса, Кэти и Лесли. Ехали довольно долго, и тогда Чарли свернул с шоссе к станции техобслуживания. Вероятно, планы изменились: теперь Мэнсон приказал Линде отнести кошелек в женскую уборную. Девушка так и сделала, вот только спрятала его слишком хорошо, приподняв крышку сливного бачка и положив кошелек на поплавок, где тот и оставался, никем не найденный, еще целых четыре месяца.

Пока Линда была в уборной, Мэнсон сходил в закусочную по соседству и вернулся с четырьмя молочными коктейлями.

Возможно, в то самое время, когда трое его подручных убивали чету Лабианка, человек, приговоривший невинных людей к смерти, безмятежно потягивал молочный коктейль.

И вновь за рулем оказалась Линда. Через приличный промежуток времени, возможно, около часа спустя, они подъехали к пляжу где-то к югу от Вениса. Линда заметила рядом цистерны какого-то нефтехранилища. Все четверо вышли из машины; Сэди и Клем, подчиняясь Мэнсону, держались позади, тогда как Чарли с Линдой прошли по песку далеко вперед.

Внезапно Мэнсон вновь превратился в саму любовь – словно кровавые события последних двадцати четырех часов были каким-то сном, наваждением. Линда призналась ему, что беременна.

– Чарли взял меня за руку, – рассказывала она, – и все снова сделалось хорошо, мы просто разговаривали, я угостила его арахисом, а он вроде как заставил меня забыть обо всем, что было, вернул мне хорошее настроение.

Смогут ли присяжные понять такое? Я надеялся, что они почувствуют харизматичность натуры Мэнсона и любовь к нему Линды.

Едва они успели свернуть на боковую улочку, подъехал полицейский автомобиль и из него вышли два офицера. Они спросили у парочки, чем те занимаются.

– Мы просто вышли прогуляться, – отвечал Чарли. Затем, словно полицейские должны были узнать его, спросил: – Разве вы меня не помните?

Те покачали головами, но вернулись к патрульной машине и уехали, так и не попросив показать документы. Это, по выражению Линды, был «дружеский диалог», продолжавшийся не более минуты.

Найти двух офицеров, патрулировавших пляж той ночью, будет совсем несложно, решил я, не подозревая, до какой степени ошибаюсь.

Когда они вернулись к машине, Клем и Сэди уже сидели внутри. Мэнсон приказал Линде ехать в Венис. По дороге он спросил у троицы, нет ли у них знакомых в городе. Таковых ни у кого не оказалось. Тогда Мэнсон спросил Линду:

– А тот парень, с которым вы с Сэнди познакомились в Венисе? Разве он не свинья?

Девушка ответила:

– Да, он актер.

И Мэнсон распорядился ехать прямо к его квартире.

Я попросил Линду рассказать об этом актере.

Оказалось, как-то вечером в начале августа, когда они с Сэнди «голосовали» на дороге у дамбы, их подобрал мужчина. Он сказал, что по национальности араб или израильтянин (Линда не помнила точно) и снимался в фильме о Калиле Гибране[94]94
  Речь идет о голливудском фильме «Сломанные крылья» (1964) ливанского режиссера Юссуфа Маалуфа.


[Закрыть]. Девушки были голодны, поэтому он привел их в свою квартиру и приготовил ланч. После чего Сэнди прилегла вздремнуть, а Линда с мужчиной занялись любовью. Прежде чем девушки ушли, он дал им немного еды и одежду. Линда не помнила, как звали мужчину, но имя показалось ей иностранным.

Впрочем, она не сомневалась, что сумеет найти многоквартирный дом, поскольку легко нашла его, когда Мэнсон приказал отвезти его туда той ночью.

Когда они остановились у нужного подъезда, Мэнсон спросил Линду, впустит ли ее мужчина в квартиру.

– Думаю, впустит, – отвечала она.

А как насчет Сэди и Клема? Линда пожала плечами. Тогда Мэнсон отдал ей карманный нож и показал, как следует перерезать горло актеру.

Линда возразила:

– Я же не ты, Чарли. Я никого не смогу убить.

Тогда Мэнсон попросил отвести его к двери квартиры актера. Линда поднялась с Чарли по лестнице, но указала совершенно другую дверь.

Вернувшись к машине, Мэнсон дал троим четкие инструкции. Они должны подойти к квартире актера. Линда постучит. Когда мужчина впустит ее, Сэди и Клем зайдут вместе с ней. Едва оказавшись в квартире, Линда перережет мужчине горло, а Клем выстрелит в него. Закончив, они доберутся на ранчо автостопом.

Линда видела, как Мэнсон передал Клему пистолет, но не смогла описать оружие. Как не смогла сказать, имелся ли нож также и у Сэди.

– Если что-то пойдет не так, – сказал Мэнсон, – просто бросьте это дело, ничего не предпринимайте.

Затем он уселся за руль, и машина отъехала.

Как и в случае с церковью и спортивным автомобилем, Сьюзен Аткинс не рассказала мне об актере из Вениса, умолчав об этих эпизодах и перед большим жюри. Возможно, Сьюзен могла заснуть или просто забыть о двух первых инцидентах, но третий явно намеренно исключила из показаний: он выставил бы ее соучастницей в попытке еще одного убийства. Возможно, однако, что со временем эта история всплыла бы.

Квартира актера располагалась на верхнем, пятом этаже, но Линда не говорила об этом ни Клему, ни Сэди. Вместо этого она остановилась, поднявшись на четвертый этаж, и постучала в первую попавшуюся дверь. Спустя какое-то время мужской голос спросил:

– Кто там?

Она ответила:

– Линда.

Когда мужчина приоткрыл дверь, девушка сказала:

– О, простите, я ошиблась квартирой.

Дверь приоткрылась всего на секунду-другую, и Линда видела мужчину лишь мельком. Так или иначе, у нее создалось впечатление, что тот был средних лет. Вслед за чем все трое покинули здание – дождавшись сначала, пока Сэди, пакостный зверек, не опорожнила кишечник на лестничной клетке.

Было совершенно ясно, что Линде Касабьян удалось предотвратить еще одно задуманное Мэнсоном убийство. Но требовались независимые источники, которые подтвердят правдивость ее рассказа. Поэтому было крайне важно разыскать не только самого актера, но и мужчину, подходившего к двери: возможно, он вспомнит, как где-то между четыремя и пятью часами ночи его разбудила, постучав в дверь, красивая юная девушка.

От многоквартирного дома Клем, Сэди и Линда дошли до пляжа неподалеку. Клем хотел спрятать пистолет и скрылся из виду за большой кучей песка возле забора, – Линда решила, что Клем либо закопал оружие, либо перебросил через ограду.

Вернувшись к прибрежному шоссе, они остановили попутную машину и доехали на ней до вьезда в каньон Топанга. Там возле кафе «Малибу фидбин» стоял дом, занятый хиппи, и Сэди сказала, что там живет ее знакомая. Линда помнит, что, кроме девушки, видела там мужчину в летах и большого пса. Все трое провели в гостях около часа, покурили травки и ушли восвояси.

Еще две попутные машины доставили их к повороту на Санта-Сюзанна-Пасс-роуд, где Клем с Линдой вышли. Сэди же, как назавтра узнала Линда, доехала на той же машине до самого водопада.

Когда Линда с Клемом достигли ранчо, Текс и Лесли уже были дома, спали в одной из комнат. Только на следующий день Линда узнала, что Кэти, как и Сьюзен, отправилась в лагерь у водопада. Сама Линда заночевала в салуне.

Два дня спустя Линда Касабьян бежала с ранчо Спана. Впрочем, обстоятельства побега еще доставят стороне обвинения немало беспокойства.

Мы еще дважды вывозили Линду «на местность», стараясь найти те два дома в Пасадене. В обоих случаях нас сопровождали офицеры полицейского участка южной Пасадены, указывавшие дорогу к кварталам, подходившим к описанию Линды. В конце концов мы нашли большой дом на вершине холма, возле которого останавливалась машина в ту ночь. Я распорядился сфотографировать его и примыкавшие здания (они действительно стояли близко, как заметил Мэнсон), но решил не говорить с владельцами, зная, что им будет куда спокойнее спать, если они так и не узнают, на каком тонком волоске висела их жизнь. К сожалению, нам так и не удалось найти первый дом (который описывали Сьюзен и Линда), где Мэнсон, заглянув в окно, увидел на стене детские фотографии.

За сотрудничество Касабьян получила особую привилегию. Во всех трех случаях, когда она покидала вместе с нами стены «Сибил Брэнд», мы давали ей возможность позвонить матери в Нью-Гэмпшир и поговорить с детьми. Хотя Энджелу был всего только месяц и он вряд ли что-нибудь понимал, разговор с обоими детьми, очевидно, многое значил для самой Линды.

Тем не менее она ни разу не просила об этом. Она вообще ни о чем не просила. Линда несколько раз повторяла мне, что защита от судебного преследования придется ей кстати – ведь это значит, что рано или поздно она вернется к детям, – но для нее самой неприкосновенность не имет значения. В отношении девушки ко всему происходящему я различал печальный фатализм. Она говорила мне, что с самого начала, с той ночи убийств знала: именно ей предстоит рассказать о случившемся. В отличие от других подсудимых, ее, похоже, очень тяготило чувство вины, хотя (и опять же в отличие от остальных) она никому не причинила физических страданий. Линда была очень странной девушкой; время, проведенное у Чарли, наложило на нее заметный отпечаток, но ее личность все же не была сломлена Мэнсоном, как у других. Очевидно, из-за присущей Линде внутренней покорности Мэнсон без труда мог контролировать ее – до известного предела. Пройдя с ним достаточно далеко, Линда отказалась пересечь последнюю черту: «Я же не ты, Чарли. Я никого не смогу убить».

Когда стало известно, что Линда Касабьян будет давать показания для стороны обвинения, у меня в кабинете появился Эл Ваймен, телерепортер, работавший со съемочной группой 7-го канала и нашедший одежду убийц. Если Касабьян сотрудничает с нами, тогда она наверняка указала место, где выбросила ножи, предположил Ваймен. Он упрашивал меня намекнуть, где это произошло, и обещал организовать поиски с металлодетектором.

– Слушай, Эл, – сказал я, – твои ребята уже нашли одежду. И как, по-твоему, будет выглядеть следствие на суде, если и ножи появятся благодаря телевизионщикам? Я тут пытаюсь заставить кое-кого этим заняться. Если не выйдет, я тебе сообщу.

Когда Ваймен вышел, я позвонил Макганну. Прошло уже две недели, как я попросил его найти ножи, а у него до сих пор «не дошли руки». Терпение у меня лопнуло, и я позвонил лейтенанту Хелдеру, на повышенных тонах рассказав ему о визите Ваймена:

– Представь, как будет выглядеть ДПЛА на процессе, если выяснится, что револьвер найден десятилетним ребенком, а ножи и одежда – съемочной группой телевидения!

Боб вывел подчиненных на поиски уже на следующий день. Увы, им не повезло. Но мы хотя бы могли доказать на суде, что пытались найти ножи. В противном случае защита могла объявить, что ДПЛА отнесся к рассказу Линды Касабьян с таким недоверием, что даже не потрудился организовать проверку.

Отсутствие ножей стало разочарованием, но отнюдь не сюрпризом. Семь месяцев успели пролететь после той ночи, как Линда выбросила оружие из движущейся машины. По ее показаниям, один из ножей отскочил на полотно шоссе, а второй оказался в придорожных кустах. Шоссе же, хоть и располагалось за городом, было весьма оживленным; вполне возможно, орудия убийства подобрал кто-то из проезжавших мимо автомобилистов или велосипедистов.

Пришлось искать другие ниточки.

Даже не знаю, сколько раз полицейские допрашивали Винифред Чепмен, экономку Полански. Я и сам неоднократно говорил с ней, прежде чем догадался: самый очевидный вопрос ей так никто и не задал.

Миссис Чепмен показала, что вымыла парадную дверь усадьбы Тейт вскоре после полудня в пятницу, 8 августа. Это означало, что Чарльз Уотсон должен был оставить на ней отпечаток уже после этого. Но в доме Тейт нашли и второй отпечаток, принадлежавший Патриции Кренвинкль, – на внутренней створке двери, ведшей из спальни Шэрон Тейт к бассейну.

Я спросил у миссис Чепмен:

– Вы часто моете эту дверь?

– Пару раз в неделю. Ее приходится мыть, потому что гости обычно пользуются ей, проходя к бассейну.

И наконец самый важный вопрос:

– Мыли ли вы эту дверь в неделю убийств и когда именно?

– В последний раз – во вторник. Вымыла с обеих сторон водой с уксусом.

Условия предоставления информации защите требовали, чтобы я просто записал время и место разговора с миссис Чепмен. Эта бумажка оказалась бы в одной из наших папок и в итоге попала бы в руки защитникам. Но я, желая оставаться предельно честным в отношениях с Фитцджеральдом и его подзащитной, позвонил Полу:

– Если ты собираешься заставить Кренвинкль дать показания, будто она зашла к Полански поплавать за пару недель до убийств и оставила отпечаток еще тогда, можешь забыть об этом. Миссис Чепмен покажет, что вымыла дверь во вторник, пятого августа.

Пол был мне благодарен. Построй он защиту на этой гипотезе, показания миссис Чепмен стали бы для него настоящим ударом.

Что бы ни говорил Фитцджеральд, я был уверен: он знает, что его клиентка виновна, как знает и то, что мне тоже это известно. Лишь в редчайших случаях защитник позволяет себе встать в зале суда и признать вину своего клиента во всеуслышание, но в переговорах в кабинете судьи и личных беседах такое случается.

В собранных нами материалах присутствовали лишь два вещественных доказательства, о которых я старался не упоминать, разговаривая с представителями защиты. Одним был штрафной талон, другим – рапорт о задержании. Порознь они казались несущественными, но вместе представляли собой бомбу, способную развалить всю защиту Мэнсона.

Впервые услышав от Фоулза, что Чарли может заявить, будто его вообще не было в Лос-Анджелесе в момент совершения убийств, я попросил следователей из «группы Лабианка», Патчетта и Гутиэреса, поискать доказательства, которые укажут местонахождение Мэнсона в конкретные даты. Оба проделали замечательную работу. Обработав данные использования кредитных карточек и многочисленных бесед со свидетелями, они сумели составить график действий Мэнсона на неделю, предшествовавшую началу Helter Skelter.

Примерно 1 августа 1969 года Чарли объявил нескольким участникам «Семьи», что собирается прокатиться в Биг-Сур, поискать новых «рекрутов». Судя по всему, он выехал утром в субботу, 3 августа, поскольку между семью и восемью часами покупал бензин на станции в парке Канога по украденной кредитной карточке. Оттуда он направился на север, к Биг-Суру. Приблизительно в четыре часа утра на следующий день он подобрал некую Стефани Шрам у станции техобслуживания к югу от Биг-Сура, вероятно, в Горде. Привлекательная семнадатилетняя девушка, Стефани добиралась на попутных машинах от Сан-Франциско в Сан-Диего, где жила в доме замужней сестры. В ту ночь Мэнсон и Стефани разбили лагерь в ближайшем каньоне (вероятнее всего, в каньоне Салмона или лощине Лаймкилн, где часто ночевали хиппи), и Чарли поведал ей о своих взглядах на жизнь, любовь и смерть. Парочка приняла ЛСД и занялась сексом. Видимо, Стефани произвела на Мэнсона на редкость сильное впечатление: обычно он занимался любовью с каждой новой девушкой лишь несколько раз, чтобы перейти к другой «подопечной», но со Стефани вышло иначе. Позднее Чарли пояснил Полу Уоткинсу, что благодаря германским предкам Стефани представляет собой продукт двух тысяч лет тщательной селекции.

4 августа Мэнсон приобрел бензин в Лючии, по-прежнему используя все ту же украденную кредитку. Должно быть, возможность обмануть владельцев заправочной станции, где на видном месте красовался большой плакат «Хиппи не обслуживаются», принес Чарли особое удовлетворение, ибо он повторил визит на следующий день.

В ночь на 5 августа Мэнсон со Стефани отправились на север к месту, названия которого девушка не смогла припомнить. Чарли описал его как «лагерь развития чувств»: там богатеи собираются по выходным, чтобы поиграть в просветление. Так он, видимо, определял институт Эсален.

Эсален в то время еще только входил в моду в качестве «центра духовного роста», и семинары в нем проводили самые разные личности: йоги, психиатры, призывавшие к спасению души проповедники и откровенные сатанисты. Вероятно, Мэнсон считал эту организацию идеальным местом для распространения своей философии. Остается неясным, бывал ли он там прежде, поскольку сотрудники института отказались признать даже этот единственный визит туда Мэнсона[95]95
  30 июля 1969 года в 15:07 кто-то звонил из усадьбы Тейт в Эсален, Биг-Сур, Калифорния, по номеру 408-667-2335. Короткий звонок с одного телефонного аппарата на другой обошелся звонившему в 95 центов. Участников разговора установить не удалось, поскольку номер принадлежит коммутатору. Кое-что, однако, все же известно: никто из убитых на Сиэло-драйв не бывал в Биг-Суре в период нахождения там Мэнсона; в прошлом Эбигейл Фолджер посещала семинары в Эсалене, ее друзья по Сан-Франциско тоже там бывали. Возможно, Фолджер просто пыталась найти кого-то, но это лишь предположение.
  Пусть указанный звонок и визит Мэнсона в Эсален остались для следствия загадкой, я хотел бы подчеркнуть, что за единственным исключением (разговор Хатами, Тейт и Мэнсона 23 марта 1969 года) мне не удалось обнаружить какой бы то ни было связи между жертвами Тейт – Лабианка и их убийцами. – Примеч. авт.


[Закрыть].

Мэнсон взял гитару и ушел, оставив Стефани в машине. Не дождавшись его, она уснула – а когда проснулась на следующее утро, Чарли сидел рядом. Настроение у него было не ахти, поскольку чуть позже он совершенно неожиданно закатил подруге пощечину. А еще позже, уже на ранчо Баркера, Мэнсон рассказал Полу Уоткинсу, что в Биг-Суре он ходил в Эсален:

– Играл на гитаре перед сборищем сливок общества, и музыка им не понравилась. Некоторые делали вид, что спят, а другие говорили: «Слишком мрачно», «К такому я еще не готов», «Ну, этого мне не понять», а кое-кто просто встал и ушел.

И снова люди, которых Мэнсон воспринимал как истеблишмент, бесцеремонно отвергли его – всего за три дня до убийств на Сиэло-драйв.

Вместе с единственной завербованной – Стефани Шрам – Мэнсон уехал из Биг-Сура 6 августа, в тот же день заправился в Сан-Луис Обиспо и в Чатсворте, в нескольких милях от ранчо Спана; вечером они обедали на ранчо, и тогда же Стефани впервые увидела «Семью». Выяснив, что Мэнсон одаряет своим вниманием и других девиц, она почувствовала себя неуютно и прямо заявила Чарли: она останется жить здесь, если тот не будет изменять ей две недели подряд. Как ни странно, Мэнсон согласился. Ту ночь они провели в фургоне, припаркованном невдалеке от ранчо, а на следующий день выехали в Сан-Диего, чтобы забрать одежду Стефани.

По пути туда, примерно в десяти милях к югу от Оушнсайда, на шоссе 5, их остановил офицер Калифорнийского дорожного патруля Ричард К. Уиллис. Мэнсона оштрафовали за отсутствие действующей водительской лицензии; при этом Чарли верно указал свое имя и адрес ранчо, а также подписал талон. Офицер Уиллис отметил на нем, что Мэнсон вел хлебный фургон «форд» кремового цвета 1952 года выпуска, номер K70683. Был четверг, 7 августа 1969 года, 18:15.

Штрафной талон, найденный Патчеттом и Гутиэресом, подтверждал присутствие Мэнсона в Южной Калифорнии всего за день до убийств на Сиэло-драйв.

Пока Стефани упаковывала вещи, Чарли говорил с ее сестрой, тоже заядлой фанаткой The Beatles. У нее был «Белый альбом», и Мэнсон объявил ей, что The Beatles отразили в нем «всю картину». Он также предупредил, что чернокожие собираются сбросить гнет белых и спасутся лишь те, кто успеет сбежать в пустыню и спрятаться в кладезе бездны. О судьбе тех из белых, что останутся в городах, Мэнсон выразился так: «Людей будут резать как скот, они все будут валяться мертвыми на собственных газонах».

Всего через сутки предсказание Мэнсона до последней отвратительной детали сбудется на территории усадьбы по Сиэло-драйв. С небольшой помощью его друзей[96]96
  Перифраз названия песни The Beatles «With a Little Help from My Friends» – «С небольшой помощью моих друзей» (англ.).


[Закрыть].

Той ночью, по словам Стефани, они с Чарли припарковались где-то в Сан-Диего и спали рядом с фургоном, а назавтра вернулись на ранчо Спана, прибыв на место около двух часов дня.

Называя даты, девушка ни в чем не была уверена. Ей казалось, что они приехали обратно на ранчо в пятницу, 8 августа, но она могла и ошибаться. Предвидя, что защитники выжмут из ее колебаний всё, что удастся, я не слишком беспокоился: в руках у меня был штрафной талон, возвращавший Мэнсона на ранчо именно в пятницу.

Линда Касабьян рассказала, что вечером 8 августа Мэнсон вручил Мэри Бруннер и Сандре Гуд кредитную карточку и отправил за покупками. В четыре часа дня обеих задержали на пути от магазина «Сиерс» в Сан-Фернандо – после того как служащие, проверив номер карточки, выяснили, что она украдена. Полицейский рапорт о задержании утверждает, что Мэри и Сандра сидели в фургоне «форд» 1952 года, лиц. № K70683.

Прекрасная работа следователей «группы Лабианка» предоставила в наше распоряжение неопровержимое доказательство пребывания Мэнсона на ранчо Спана 8 августа 1969 года, в пятницу.

И штрафной талончик, и рапорт о задержании находились в наших материалах, как и сотни других документов. Я лишь надеялся, что защита, просматривая фотокопии, не оценит всего значения этих двух вещдоков и единственной общей черты обоих: описания автомобиля с «говорящим» номером лицензии.

Если Мэнсон изберет алиби в качестве защитной тактики, я смогу доказать, что оно сфабриковано, – и это станет серьезной, хоть и косвенной, уликой его вины.

Разумеется, существовали и другие улики, подтверждавшие нахождение Мэнсона на ранчо Спана в тот день. В придачу к показаниям Шрам, Де Карло и других свидетелей, Линда Касабьян рассказала, что на общем сборе «Семьи» тем вечером Мэнсон описал поездку в Биг-Сур и сказал, что тамошняя публика не была заодно, «каждый просто тешил свой маленький кайф», и что эти люди никак не хотели понять его.

Как раз после этого Мэнсон и объявил:

– Время для Helter Skelter наконец настало!

Обрывки и клочки, зачастую лишь вскользь затрагивающие суть дела. Однако они, с великим тщанием найденные и подобранные друг к другу, превратились в доказательства правоты Народа в нашем деле. И эти доказательства крепли почти с каждой новой беседой со свидетелями.

Я много часов провел со Стефани Шрам, которая вместе с Китти Лютсингер бежала с ранчо Баркера всего за несколько часов до октябрьского рейда; Клем шел по следам обеих с дробовиком под мышкой. Я часто задумывался: что произошло бы с девушками, будь рейд устроен хотя бы днем позже или будь Клем чуть расторопней?

В отличие от Китти, Стефани оборвала все контакты с «Семьей». Нам удалось скрыть ее нынешний адрес от защиты, но Пискля и Цыганка отыскали девушку на рабочем месте – в местной школе собаководства.

– Чарли хочет, чтобы ты вернулась, – заявили они.

Стефани твердо отвечала:

– Нет уж, дудки.

Учитывая обстоятельства, прямой отказ явился со стороны Стефани проявлением недюжинного мужества.

От нее же я узнал, что на ранчо Баркера Мэнсон учредил нечто вроде «школы убийц». Каждой из девушек он выдал складной нож и лично продемонстрировал, как именно следует «резать глотки свиньям» – схватить за волосы, нагнуть голову назад и провести ножом от уха до уха (демонстрация шла на модели, которой Мэнсону служила перепуганная Стефани). Другой вариант: воткнуть нож в глаз или в ухо, а потом покрутить лезвием, чтобы по возможности нанести больший урон. Детали становились все кошмарнее: Мэнсон объявил, что, если в пустыню явятся полицейские, всех их надо будет убить, разрубить на мелкие кусочки, сварить головы и вывесить черепа вместе с униформой на шестах – чтобы остальные, испугавшись, больше не совались на ранчо[97]97
  Гораздо позднее я обнаружил, что помощники шерифа Джордж Палмер и Уильям Глизон услышали примерно то же от Стефани Шрам еще 3 декабря 1969 года, но ОШЛА не стал сообщать об этом в ДПЛА. – Примеч. авт.


[Закрыть].

Стефани рассказала офицерам ДПЛА, что обе ночи – в пятницу и в субботу, 8 и 9 августа – Мэнсон провел с ней. Расспросив девушку подробнее, я выяснил, что после вечерней трапезы 8 августа Мэнсон отвел ее в трейлер и велел спать; сам он, дескать, присоединится позже. Впрочем, Стефани не видела его до самого рассвета, когда Чарли разбудил ее и отвез в каньон Дьявола, в палаточный лагерь через дорогу от ранчо.

О следующей ночи (9 августа) Стефани сообщила:

– Как стемнело, он ушел и вернулся уже глухой ночью либо ранним утром.

Если Мэнсон планировал воспользоваться показаниями Стефани Шрам как подтверждением своего алиби, мы уже вполне были к этому готовы.

19 марта Холлопитер, назначенный судом адвокат Мэнсона, подал сразу два ходатайства: чтобы подзащитному устроили психиатрическую экспертизу и чтобы разбирательство его дела шло отдельно от общего процесса.

Взбешенный Мэнсон тут же попытался «уволить» Холлопитера.

В ответ на вопрос, кого же он желает видеть в качестве собственного адвоката, Мэнсон отвечал: «Себя самого». Когда же судья Кини отклонил просьбу, Мэнсон взял копию Конституции и со словами: «Эта книжка ничего не значит» бросил ее в корзину для бумаг.

В итоге Чарли все-таки заменил Холлопитера Рональдом Хьюзом. Как и Рейнер с Шинем, Хьюз одним из первых юристов явился в камеру к Мэнсону, но с тех пор оставался на самой периферии разбирательства дела. Его основной функцией было исполнение роли «мальчика на побегушках», что следует из подписанного Мэнсоном 17 февраля документа, официально назначавшего Хьюза его курьером.

Кини удовлетворил просьбу о замене. Холлопитер, которого пресса называла одним из лучших адвокатов Лос-Анджелеса, был уволен через тринадцать дней после назначения; его место занял Хьюз, прежде ни разу не выступавший в суде.

Этот крупный лысеющий мужчина с пышной бородой слыл интеллектуалом. На брюках и пиджаке Хьюза, редко совпадавших по цвету, обычно красовались многочисленные пятна. Как подметил один репортер, часто можно точно сказать, что у Рона было на завтрак за последние недели. Хьюз, которого мне предстояло хорошо узнать в ближайшие месяцы и к которому у меня возникло растущее уважение, однажды признался мне, что купил костюмы по доллару штука на распродаже в киностудии «Эм-Джи-Эм»; все они ранее входили в гардероб Уолтера Слезака[98]98
  Уолтер Слезак (1902–1983) – австро-американский актер, который в молодости был строен и красив, но с годами быстро располнел и затем прославился характерными ролями.


[Закрыть]. Пресса окрестила Хьюза «хиппи-адвокатом Мэнсона».

Первыми действиями Рона на новом посту были два ходатайства: об отмене психиатрической экспертизы и отдельного рассмотрения дела его клиента. Оба удовлетворены. Затем он попросил вернуть Мэнсону статус собственного адвоката и предоставить возможность произнести речь в суде. Оба раза отказ.

Мэнсон был явно раздосадован упорством судьи Кини, но жаловаться на сложившийся состав защиты никак не мог: теперь интересы подсудимых представляли четыре адвоката – Рейнер (Ван Хоутен), Шинь (Аткинс), Фитцджеральд (Кренвинкль) и Хьюз (Мэнсон), – каждый из которых тесно соприкасался с Чарли на ранних стадиях рассмотрения дела.

Мы не догадывались, что впереди нас ждут новые перемены. Среди потерь в стане адвокатов окажутся и Айра Рейнер, и Рональд Хьюз: оба посмеют принять решения вопреки пожеланиям Мэнсона. Рейнер потеряет немало времени и денег, связав свою карьеру с защитой Чарли. Этот ущерб, однако, окажется ничтожен по сравнению с ущербом, нанесенным Хьюзу: восемь месяцев спустя самостоятельность будет стоить ему жизни.

А когда 21 марта мы с Аароном шли по коридору Дворца юстиции, нам навстречу из лифта вышел Ирвинг Канарек собственной персоной. Мало где еще известный, Канарек был личностью поистине легендарной в судебных залах Лос-Анджелеса. Обструкционистская тактика этого адвоката не раз заставляла судей лишать его слова. Реплики Канарека в суде бывали настолько нелепыми и зачастую невероятными, что казались выдумкой, даже если описывали свершившийся факт.