Текст книги "Helter Skelter. Правда о Чарли Мэнсоне"

В полицию то и дело поступали сведения о том, что мужчину, похожего на Хьюза, видели в самых различных местах (то он садился на автобус в Рино, то вел машину по шоссе в Сан-Бернардино, то напивался в баре в Бадже) – но ни одно из свидетельств не подтвердилось. 2 декабря судья Олдер предложил Лесли Ван Хоутен пригласить на процесс другого адвоката, который представлял бы ее интересы, пока нет Хьюза. И хотя Лесли отказалась, 3 декабря Олдер, посоветовавшись с Полом Фитцджеральдом, назначил ее вторым адвокатом Максвелла Кейта.

Тихий, скромный, даже робкий человек сорока с лишним лет, чей строгий костюм и консервативные манеры ярко контрастировали с обликом Хьюза, Кейт обладал превосходной репутацией среди коллег-юристов. Близкие знакомые описывали Кейта как ответственного и порядочного адвоката, настоящего профессионала, – и с самого начала было ясно, что Кейт будет представлять в суде свою клиентку, а отнюдь не Мэнсона.

Почувствовав это, Чарли потребовал отстранить от дела всех адвокатов сразу («Они нам никакие не защитники; они даже не хотят нас слушать»), чтобы подсудимые могли самостоятельно выступать за себя. Он даже потребовал вновь открыть дело, чтобы они смогли ответить обвинению. Двадцать один свидетель готов дать показания, уверял Чарли. Оба требования были отклонены.

Перед Кейтом стояла почти непосильная задача. Для подготовки выступления ему надо было ознакомиться со ста пятьюдесятью двумя томами стенограммы общим объемом более восемнадцати тысяч страниц.

Олдер отложил заседание до тех пор, пока Кейт не справится с этим, но объявил всем юристам:

– Мы будем встречаться каждый день в девять часов утра вплоть до дальнейшего распоряжения, – видимо, собираясь начинать каждый день с «пересчета голов».

За несколько дней до того Стив Кей услышал реплику Мэнсона, обращенную к девушкам: «Присматривайте за Полом; по-моему, он отбился от рук», и я сразу же постарался сообщить об этом Фитцджеральду. Одного пропавшего адвоката было более чем достаточно.

Между тем ни поиски с воздуха, ни последующее прочесывание территории в районе Сеспе не выявили ни малейшего следа Хьюза. Нашелся, правда, брошенный «фольксваген», где лежала стопка отдельных страниц из судебной стенограммы, но другие бумаги Хьюза (включая секретный отчет психиатров о состоянии Лесли) исчезли.

6 декабря Пол Фитцджеральд сказал репортерам: «Я думаю, Рон погиб». На следующий день ОШЛА издал «бюллетень о пропавшем» в отношении Хьюза; один из офицеров признался:

– Так поступают, когда не остается больше никаких зацепок.

А 8 декабря судья Олдер посетил отель «Амбассадор», чтобы объяснить присяжным причину задержки и предупредить, что секвестр вряд ли снимут до рождественских праздников. Впрочем, присяжные восприняли эту новость куда лучше, чем ожидалось. 12 декабря поиски Рональда Хьюза были прекращены.

Активнее всего ходили слухи об убийстве Хьюза «Семьей». В то время никаких доказательств еще не было, но поводов для подобных догадок набралось более чем достаточно.

Поначалу почти мальчик на побегушках, который выполнял поручения Мэнсона, по ходу процесса Хьюз постепенно набирал независимость, и наконец они с Чарли окончательно разругались насчет показаний подсудимых: Хьюз яростно противился тому, чтобы его подзащитная снимала с Чарли всю ответственность. От многих, включая Пола Фитцджеральда, я слышал, что Хьюз боялся Мэнсона. Возможно, он выказал страх в присутствии Чарли – что было равносильно красной тряпке перед носом быка. Страх заводил Мэнсона.

Если это действительно было убийство, причин можно назвать сразу несколько. Смерть Рональда Хьюза могла дополнительно растянуть процесс – что оставляло надежду на признание суда неправым или закладывало основу для отмены вердикта после внесения апелляции. Или «Семья» стремилась убедить остальных адвокатов разрешить Мэнсону руководить защитой в ходе слушаний по назначению наказания (один из адвокатов был настолько потрясен исчезновением Хьюза, что напился до полусмерти и попал в полицию за вождение автомобиля в нетрезвом виде).

Слухи и спекуляции, не более того. Кроме одного странного (возможно, и не имевшего отношения к пропаже Хьюза) происшествия. 2 декабря, через четыре дня после того, как Хьюза в последний раз видели живым, скрывавшиеся от правосудия Брюс Дэвис и Нэнси Питман (она же Бренда Макканн) добровольно сдались полиции. Эти двое входили в костяк, в самое ядро «Семьи»: Питман уже несколько недель разыскивалась после неявки на вынесение приговора о подлоге, а Дэвис (участник убийств Хинмана и Шиа, он также поднял револьвер, с помощью которого Зеро «совершил самоубийство», но почему-то не оставил на нем отпечатков; теперь его подозревали в убийстве двух молодых людей, изучавших сайентологию[123]123
  Об этих смертях речь пойдет в последней главе книги. – Примеч. авт.


[Закрыть]) скрывался от правосудия уже более семи месяцев.

Возможно, меня сбила с толку близость по времени двух событий – исчезновения Хьюза и неожиданной сдачи властям Дэвиса и Питман. Но я все равно не могу отделаться от ощущения, что они как-то еще могут быть связаны.

18 декабря – через три дня после возобновления процесса по делу об убийствах Тейт – Лабианка – большое жюри округа Лос-Анджелес предъявило обвинение Стиву Грогану (он же Клем), Линетте Фромм (она же Пискля), Рут Энн Мурхаус (она же Уич), Кэтрин Шер (она же Цыганка) и Деннису Райсу. Их обвинили в том, что они состояли в сговоре с целью не допустить появления на суде свидетеля (Барбары Хойт) и убедить ее не давать показаний. После протеста со стороны защиты судья Чоэйт вычеркнул три других пункта обвинения, включая сговор с целью совершения убийства.

Все мы – думаю, как и участвовавшие в отравлении Барбары члены «Семьи», – считали, что чрезмерная доза ЛСД может оказаться смертельной; однако медики-эксперты сообщили, что не существует ни единого известного случая гибели по этой причине. Впрочем, часто прием ЛСД приводил к смерти из-за неправильной оценки людьми ситуации: например, человек мог увериться в своей способности летать и выпрыгнуть из окна небоскреба. Когда я думал о Барбаре, бегущей по улице с оживленным движением посреди Гонолулу, мне было ясно: она не погибла под колесами лишь по счастливой случайности, а не благодаря упущению со стороны «Семьи». Но доводы обвинения на этом слушании, вопреки стараниям следователей «группы Лабианка», выглядели весьма слабо.

В ожидании суда четверо из пятерых подсудимых были отпущены под залог. Они немедленно вернулись на перекресток у здания Дворца юстиции, где и пробудут, исчезая и появляясь вновь, бульшую часть оставшегося процесса. Поскольку Уич, передавшая Барбаре «заряженный» ЛСД гамбургер, находилась уже почти на девятом месяце беременности, судья Чоэйт выпустил ее под честное слово, и она немедленно покинула пределы штата.

Нэнси Питман, арестованную вместе с Дэвисом, освободили после снятия обвинения в подлоге. Несколько недель спустя ее снова арестовали, когда Нэнси пыталась передать Чарли дозу ЛСД в комнате для посещений окружной тюрьмы. По истечении тридцатидневного срока она опять вышла на свободу и воссоединилась с группой мэнсонитов перед зданием суда, а впоследствии оказалась замешана в еще одном убийстве.

21 декабря 1970 года– 25 января 1971 года

Когда суд продолжил заседание после долгого перерыва, четверо подсудимых, вероятно, заранее решили попасть в газетные заголовки: Мэнсон швырнул в судью канцелярской скрепкой, девушки обвинили Олдера в «расправе над Хьюзом».

Олдер приказал удалить из зала всех четверых. Когда Сэди вели к дверям, она должна была пройти мимо меня. Я не видел, что именно произошло, зато почувствовал: Аткинс опрокинула подставку для вещдоков, угодив мне по затылку. Видевшие сцену со стороны посчитали, что Сэди пыталась дотянуться до складного ножа, лежавшего на столе рядом со мной. С этих пор приставы старались держать такие предметы подальше от подсудимых.

Тем временем Максвелл Кейт заявил суду, что ознакомился с уликами и доказательствами по делу, но пока не уверен, что сможет эффективно защищать свою клиентку: Кейт не присутствовал при даче показаний, а только читал стенограммы, и поэтому не мог судить о манере свидетелей вести себя, а значит, и оценивать правдивость их показаний. В силу этого он предложил считать текущий процесс несостоявшимся.

Кейт говорил очень убедительно, но судья Олдер все же отклонил прошение, заметив, что в апелляционных судах такая практика встречается сплошь и рядом.

Едва с этим прошением, как и с несколькими другими, было покончено, настало время для произнесения вступительной речи от лица Народа[124]124
  Не следует путать ее со вступительным словом, которое произносится в начале процесса. – Примеч. авт.


[Закрыть].

В калифорнийском судопроизводстве по ходу разбирательства виновности подсудимых обвинение произносит вступительную речь, после которой с аналогичной речью (или опровержением) выступает защита, – чтобы затем обвинение представило заключительное возражение (или обобщение). Таким образом, Народ произносит последнее слово в ходе прений о виновности.

Во время же слушаний о назначении наказания каждая сторона выступает дважды, но подвести итог прениям позволяется защите.

Я провел несколько сотен часов, готовясь к вступительной речи; фактически я начал продумывать ее еще до начала самого процесса.

Результат занял около четырехсот рукописных страниц, и к этому времени я уже знал их содержание достаточно хорошо, чтобы не читать по бумажке, а лишь иногда заглядывать в свои заметки.

Я начал со всестороннего раскрытия (при помощи таблиц и других вспомогательных средств) юридических понятий, с которыми придется столкнуться присяжным в ходе совещания: убийство, сговор и т. д. Инструкции, которые судья передаст присяжным, представляют собой отпечатанные набело формальные положения закона, использующие отвлеченные абстрактные термины, в которых зачастую даже не всякий юрист разберется. Более того, судья не поясняет присяжным, как эти правила и положения закона относятся к фактам по делу. Так что в сознании присяжных юридические нормы блуждают в пространстве, никак не привязанные к конкретным деталям. В каждом новом деле, которое я веду, я стараюсь выделить и подчеркнуть эту связь, свободно приводя апеллирующие к здравому смыслу примеры, переводя «юридизмы» в обычные слова, известные присяжным, и буквально привязывая нормы права к показаниям и вещественным доказательствам конкретного процесса.

Покончив с этим, я перешел к основной части своей вступительной речи, где подвел итог выступлению каждого свидетеля, часто дословно цитируя сказанное в зале суда, подкрепляя его другими доказательствами и извлекая самую суть. Представление доводов заняло три дня, но тезисы выглядели ясными, четкими и тесно связанными друг с другом – так что к окончанию своей речи я не сомневался, что мне удалось продемонстрировать контроль Мэнсона над соответчицами, показать его мотивы и выявить роль, которую сыграли в случившемся сам Чарли и его подручные – Уотсон, Аткинс, Кренвинкль и Ван Хоутен.

Видимо, это дошло и до Чарли. В конце моего вступительного слова он пытался подкупить помощника шерифа Маупина, чтобы тот помог ему совершить побег; а поздним вечером в тот день, когда я закончил вступительную речь, он предпринял еще одну попытку сбежать. Официальные лица в ОШЛА все отрицали, но один из помощников шерифа сообщил мне детали. Несмотря на ежедневный обыск самого Мэнсона и его камеры, Чарли удалось раздобыть невероятно длинную нитку, к концу которой он привязал маленький груз. Каким-то образом (хотя все соседние помещения находились под постоянным контролем) он перебросил нитку через коридор, куда выходила камера, и далее – наружу, в окно, где грузило опустилось на десять этажей до самой земли. Кто-то из соучастников привязал к нитке контрабанду. Но тут, видимо, план дал сбой, и Мэнсон не сумел втянуть посылку к себе: когда один из помощников шерифа обогнул угол Дворца юстиции на следующее утро, то заметил нитку и привязанную к ней передачу – жестянку с марихуаной и полотно ножовки.

Поверив обещанию вести себя примерно, судья Олдер разрешил трем подсудимым девушкам вернуться в зал суда уже после полудня на следующий день. Мэнсон, заявивший, что у него нет желания возвращаться, остался в отдельной комнате, откуда и следил за происходящим в суде через динамики.

Я едва успел возобновить свою речь, когда Лесли устроила очередную сцену. Сэди и Кэти последовали ее примеру, после чего все три девушки вновь были удалены из зала. На сей раз Сэди провели перед кафедрой, с которой я выступал. Внезапно, без всякого предупреждения, она лягнула одну из сопровождавших ее помощниц шерифа в лодыжку, после чего схватила мои заметки и разорвала их пополам. Вырвав клочки из ее рук, я невольно ругнулся сквозь зубы: «Ах ты, сучка!»

Меня спровоцировали, но вскоре я пожалел о том, что утратил хладнокровие.

На следующий день издаваемая в Лонг-Бич «Индепендент» вышла со следующим заголовком на первой полосе: «ОБВИНИТЕЛЬ ПО ДЕЛУ МЭНСОНА НАПАДАЕТ НА СЬЮЗЕН».

В описании Мэри Нойсвендер инцидент выглядел так: «Возникший хаос лишь усилился, когда главный обвинитель разразился отборной руганью и пытался залепить пощечину одной из подсудимых… Буглиози ударил девушку по руке, схватил свои бумаги и, замахнувшись, заорал на нее: „Ах ты, сучка!“»

Как и все прочие в зале, судья Олдер воспринял случившееся несколько иначе. Описывая сцену для протокола, он объявил: описанная прессой попытка обвинителя Буглиози воздействовать на Сьюзен силой является полностью вымышленной. Не было никакой борьбы Буглиози с кем бы то ни было, тогда как подсудимая, проходя мимо кафедры, схватила лежавшие на ней бумаги.

И ладно бы, если та статья была единственной ошибочной публикацией. К несчастью, репортажи и других журналистов (включая сообщения представителя одного из телеграфных агентств, попавшие в газеты по всей стране) часто так пестрели ошибками, что создавалось ощущение, будто речь идет о совсем другом процессе. С другой стороны, такие журналисты, как Джон Кендалл из «Лос-Анджелес таймс» и Билл Фарр из местной «Геральд экзаминер», превосходно справлялись с задачей, часто улавливая нюансы, которые пропускали даже адвокаты.

После выходки Кренвинкль Олдер созвал совет у судейского стола и объявил всем нам, что с него хватит:

– Довольно! После стольких месяцев мне уже совершенно ясно, что подсудимые действуют в сговоре друг с другом… Думаю, любой американский суд давно прекратил бы раз и навсегда этот ежедневный балаган, ведь понятно, что подсудимые используют зал в качестве сцены для своего рода представлений…

И Олдер постановил, что подсудимым не разрешат вернуться в зал суда вплоть до окончания разбирательства их виновности.

Я надеялся завершить вступительную речью еще до перерыва на Рождество, но постоянные протесты Канарека и тут мне помешали.

Ощущение, которое испытывали присяжные, запертые на праздники в отеле, выразил один из них, вывесивший гостиничное меню с надписью поперек: «Тьфу, гадость». Им разрешили встретиться с близкими, а в «Амбассадоре» провели специальные рождественские вечеринки – но так или иначе, большинству присяжных праздник не принес радости. Никто из них не ожидал, что проведет вдали от дома столько времени. Многие опасались увольнения. И никто, включая самого судью, не мог даже предположить, когда кончится процесс.

На выходных присяжных, в том числе запасных (всегда в сопровождении четырех помощников шерифа, двух мужчин и двух женщин), возили в Диснейленд, на различные киностудии, в зоопарк Сан-Диего… Вероятно, за эти месяцы они увидели больше достопримечательностей Южной Калифорнии, чем за всю остальную жизнь. Они обедали в ресторанах по всему Лос-Анджелесу, ходили в боулинг, плавали в бассейнах, даже посещали ночные заведения. Но это, конечно, была лишь частичная компенсация за долгое заключение в стенах «Амбассадора».

Пытаясь подбодрить присяжных, приставы проявляли чудеса изобретательности. Например, в те дни, когда основные действия происходили в кулуарах и в новостях ничего не писали о процессе, пристав Билл Мюррей часто вырезал из газет большие куски – просто чтобы присяжные думали, будто их работе по-прежнему посвящают первые полосы.

Но постоянное напряжение не могло не сказаться. Люди по большей части пожилые, присяжные привыкли к размеренной, спокойной жизни. Неизбежно вспыхивали споры, тлели интриги, собирались отдельные фракции. Один из самых нетерпеливых присяжных однажды вечером дал пощечину приставу Энн Орр, когда та переключила канал на общем телевизоре вопреки его пожеланию. Часто приставы сидели до четырех-пяти часов утра, выслушивая жалобы то одного, то другого. По мере приближения окончания слушаний о виновности подсудимых меня стали беспокоить уже не показания свидетелей, а личные разногласия между присяжными, которые они могли перенести и в комнату для совещания, когда будут спорить о вердикте. Чтобы вселить сомнение в двенадцать присяжных, достаточно и одного из них.

Я завершил вступительную речь в понедельник, 28 декабря. Под конец я описал присяжным, какую тактику могут избрать адвокаты, снизив тем самым психологическое воздействие аргументов защиты:

– Защита, возможно, объявит, что никакого сговора не было. Адвокаты назовут Helter Skelter абсурдным, смешным, невероятным мотивом. Они скажут, что восприятие Мэнсоном песен The Beatles абсолютно нормально, а мозг Линды Касабьян давно выжжен ЛСД, и она придумала свою историю в надежде получить свободу, а ее показания как соучастницы ничем не подкреплены… Возможно, адвокаты заявят, будто не стали выступать в защиту подсудимых, поскольку обвинению так и не удалось доказать своей правоты. Они скажут вам, что Чарльз Мэнсон – не убийца, что он и мухи не обидит.

Защита будет уверять, что Чарли вовсе не был лидером «Семьи» и никому не приказывал убивать, а против говорят только косвенные улики – как будто косвенные улики чем-то плохи, – и при этом забудут про прямую улику, про показания Линды.

Перебрав все 18 тысяч страниц стенограммы, адвокаты выйдут сюда и укажут на мельчайшие расхождения между показаниями двух разных свидетелей – этого, разумеется, и следует ожидать, но они заявят вам, что это может значить лишь одно: свидетели Народа сплошь лжецы. – И затем я обратился к рассудку присяжных – мужчин и женщин, которые, применив здравый смысл и логику, способны сознательно взвесить улики в данном деле и достичь тем самым верного, справедливого решения: – По законам этого штата и нации подсудимые могут рассчитывать на беспристрастный суд непредвзятых присяжных. Они получили его. И теперь, поскольку ими совершены семь бессмысленных убийств, Народ штата Калифорния может рассчитывать на вынесенный вами вердикт «виновны».

Перед тем как начать речь в защиту Патриции Кренвинкль, Пол Фитцджеральд обронил:

– Если бы мы решили опровергнуть слова каждого свидетеля обвинения, что появлялся здесь, то просидели бы тут еще года три, – и тем самым он лишь подчеркнул правоту Народа, равно как и неспособность защиты дать достойный ответ.

Речь Фитцджеральда сильно меня разочаровала. Он не только упустил множество моментов, которые могли подтолкнуть чашу весов в его пользу, но и постоянно путался в показаниях и уликах. Он сказал, что Себринг был повешен; что все жертвы погибли в результате ножевых ранений; что Тим Айрленд слышал крик Парента. Он назвал Шэрон «Мэри Полански»; у него получилось, будто убийцы проникли в дом Тейт через окно спальни; он неверно назвал количество ножевых ран и следов ударов тупым предметом на теле Фрайковски; второй ночью у него Линда, а не Мэнсон, вела машину, и наоборот; якобы Мэнсона арестовал на ранчо Спана заместитель шерифа, которого там даже не было, – и так далее и тому подобное.

Обвинение зациклилось на слове «убийство», подчеркнул Фитцджеральд.

– На самом же деле вы сами должны рассудить, было ли это убийством. Первое, что должны решить присяжные, – какие именно преступления были совершены, если только они действительно были совершены. Ясно, что не имеет ни малейшего смысла вешать кого бы то ни было… Если бы вы сами были вдохновителем преступлений, если бы имели абсолютную власть над умами и телами лижущих ваши сапоги рабов, как тут называли этих людей, – послали бы вы женщин выполнять мужскую работу?.. Чем обычно занимаются женщины, леди и джентльмены? Они дарят жизнь. Они занимаются любовью, беременеют, рожают детей. Они дают людям жизнь, а не отнимают ее. Женщины всячески противятся насилию…

Лишь небольшая часть выступления Фитцджеральда была посвящена уликам, приведенным в суде против его клиентки. Да и их опровергать он не стал, лишь заметил:

– Нет никаких сомнений по поводу принадлежности [найденного в доме Тейт] отпечатка пальца, он действительно принадлежит Патриции Кренвинкль. Вполне можно сделать вывод, что Патриция Кренвинкль сделала это, будучи приглашена в дом как гость или в качестве подруги. Это самое простое, самое логичное, самое разумное объяснение.

Да уж, хороша подруга!

Что же касается так называемого признания, сделанного Кренвинкль Дайане Лейк, что она якобы вытащила Эбигейл Фолджер из спальни в гостиную, то это вообще никакое не «признание», – заявил Фитцджеральд. Она не упомянула, где это произошло или когда. С тем же успехом это могло случиться в Сан-Франциско в 1967 году.

Фитцджеральд действительно посвятил немало времени попыткам вселить в присяжных недоверие к показаниям Линды Касабьян. В своей речи я отмечал:

– Линда Касабьян, леди и джентльмены, провела на этом свидетельском месте восемнадцать дней – чрезвычайно длительный промежуток времени для выступления одного свидетеля по любому делу. Мне кажется, вы согласитесь со мной, если я скажу, что на протяжении этих восемнадцати дней Линда Касабьян и истина шли рука об руку.

Фитцджеральд не согласился. Но не смог привести ни единого расхождения в ее показаниях.

Впрочем, немалая часть его выступления была посвящена доводам обвинения против Чарльза Мэнсона. Все показания относительно философских воззрений Мэнсона указывали, что тот, по словам Фитцджеральда, является представителем правого крыла движения хиппи. И свою речь Пол закончил длинной, эмоциональной мольбой, но не ради своей подзащитной, Патриции Кренвинкль, а ради Чарльза Мэнсона. Улик, приведенных обвинением против Мэнсона, не достаточно для вынесения вердикта о его виновности, – заключил он.

Ни разу Фитцджеральд не отметил, что мы привели недостаточно доказательств вины Патриции Кренвинкль.

Он даже не попросил присяжных вернуться после совещания с вердиктом о невиновности его клиентки!

В свою очередь Дэйи Шинь заготовил полный список свидетелей, выступивших против его подзащитной, Сьюзен Аткинс. Он заявил, что сумеет опровергнуть каждого из них:

– Первым в этом списке значится имя Линды Касабьян, и, на мой взгляд, мистер Фитцджеральд вполне адекватно ответил на ее показания.

Затем он прошелся по криминальному прошлому Де Карло, Ховард, Грэхем и Уолкера, и для каждого у него нашлись «теплые» слова.

О Дэнни Де Карло:

– Как бы вам понравился этот тип в качестве зятя? Что бы вы сказали, если ваши дочери встречались бы с ним?

О Вирджинии Грэхем:

– Вы пригласили бы такую гостью на Рождество? Сначала пришлось бы спрятать столовое серебро. Вижу, мистер Буглиози смеется. По крайней мере, я не усыпил его…

Все выступление Шиня уместилось на 38 страницах стенограммы. Зато Ирвинг Канарек, выступавший вслед за ним, заполнил 1182 страницы.

По большей части Канарек игнорировал мои доводы против Мэнсона. Скорее нападая, чем обороняясь, он обрушил весь свой гнев на два имени – Линды и Текса. С кем Линда Касабьян спала сразу по прибытии на ранчо Спана? Ради кого она выкрала пять тысяч долларов? Кого она сопровождала на Сиэло-драйв? Чарльза «Текса» Уотсона. Самое логичное объяснение совершенным убийствам – одновременно и самое простое, заявил Канарек: виной всему любовь девушки к парню.

Что же до своего клиента, то Канарек обрисовал его как миролюбивого человека, чьим единственным грехом (если таковой и имел место) можно счесть проповедование любви.

– Видимо, люди, выдвинувшие эти обвинения, просто хотят засадить Чарльза Мэнсона за решетку по какой-то нелепой причине; мне кажется, их не устраивает его жизненный стиль, – возмущался Ирвинг.

Многие его заявления просто не заслуживали комментариев, настолько они были смешны, – тем не менее я сделал немало записей во время выступления Канарека. Ибо он вселял, вместе с тем, и мелкие сомнения, которые, если их не опровергнуть, могли вырасти в большие, когда присяжные удалились бы на совещание.

Если целью Мэнсона было развязать войну черных и белых, почему же после второй ночи он прекратил попытки? Почему не было и третьей ночи, и четвертой?.. Почему обвинение не пригласило сюда Надера, и полисмена с пляжа, и человека, чью жизнь Линда якобы спасла?.. Неужели мы должны поверить, что при помощи кошелька, найденного кем-то в сливном бачке, мистер Мэнсон рассчитывал начать межрасовую войну?.. Если Текс толкал машину Парента прочь от ворот усадьбы Тейт, тогда почему на ней не обнаружены отпечатки его пальцев?

Несколько раз Канарек именовал судебный процесс «цирковым представлением» – эта ремарка неизменно вызывала крайнее неодобрение судьи Олдера. Он также прервал Канарека, уже без моего вмешательства, когда тот объявил, что обвинение скрывало улики.

– В ходе слушаний по делу я не заметил никаких признаков того, чтобы кто-то из присутствующих пытался что-либо скрыть, – заметил Олдер.

Ближе к концу второго дня выступления Канарека судья предупредил, что присяжные утомлены и вот-вот уснут.

– Поверьте, я вовсе не собираюсь учить вас выступать в суде, – сказал Олдер, когда стороны собрались у судейского стола, – но хочу предостеречь: возможно, вы оказываете своему клиенту не лучшую из услуг, чрезмерно затягивая это свое выступление.

Но Канарек говорил и третий день, и четвертый.

На пятый день присяжные передали приставу записку, в которой просили принести для них «НоДоз»[125]125
  Снимающее сонливость, тонизирующее средство.


[Закрыть] и снотворное для мистера Канарека.

На шестой день Олдер предупредил Ирвинга:

– Вы злоупотребляете своим правом выступать точно так же, как ранее злоупотребили практически всеми имеющимися у вас правами… Существует точка, мистер Канарек, когда выступление одной из сторон уже перестает быть выступлением, а превращается в недостойную выходку, в настоящий обструкционизм. Ваше уже приближается к этой точке.

И все же Канарек говорил еще целый день, прежде чем заключил свою речь объявлением:

– Чарльз Мэнсон не виноват ни в каком преступлении.

Несколько раз на протяжении выступления адвоката Мэнсон прерывал его ремарками из своего закрытого помещения. Однажды он закричал, достаточно громко, чтобы его услышали присяжные:

– Да сядь ты уже! Только хуже делаешь!

Во время одного из полуденных перерывов в заседании Чарли попросил о встрече со мной. Несколько прежних его просьб я отвергал, обещая поговорить с ним, когда он сядет на место свидетеля, – но тут я все же решил выяснить, что ему нужно.

И был рад, что согласился на встречу, потому что у нас с Чарли состоялся тогда один из наиболее информативных разговоров: Мэнсон четко описал мне свои чувства к трем девушкам-соответчицам.

Он хотел прояснить для меня несколько неверных определений. Одним из них было мнение Фитцджеральда, что Чарли – хиппи правого толка. Лично мне это описание показалось, по крайней мере отчасти, верным, но Мэнсон посчитал иначе. Он никогда не считал себя хиппи, сказал мне Чарли:

– Хиппи не любят истеблишмент, поэтому они отходят в сторонку и формируют собственный истеблишмент. Они ничем не лучше всех прочих.

Еще он не хотел, чтобы у меня создалось впечатление, будто Сэди, Кэти и Лесли были лучшими в его стаде.

– Я трахал таких девчонок, рядом с которыми эти показались бы мальчишками, – заявил он мне и добавил: – Я очень самолюбивый человек. Мне абсолютно наплевать на этих девиц. Я только ради себя стараюсь.

– Ты когда-нибудь говорил им это, Чарли? – спросил я.

– Конечно. Спроси у них сам.

– Тогда почему они столько делают ради тебя? Почему готовы пойти за тобой куда угодно – даже в газовую камеру «Сан-Квентина»?

– Потому что я говорю им правду, – ответил Мэнсон. – Другие стараются их надуть, говорят им: «Я люблю только тебя, больше никого», и прочее дерьмо. Я же честен с ними. Я говорю им, что я – самый эгоистичный парень на всем белом свете. Так оно и есть.

– Но ты же сам говорил, что способен умереть ради своего брата, – напомнил я ему. – Разве это не противоречит эгоизму?

– Нет, потому что это тоже эгоизм, – поправил меня Чарли. – Никто не захочет умереть за меня, если я не скажу, что умру ради него.

Меня не покидало ощущение, что Мэнсон наконец говорит откровенно. Ради него девушки – Сэди, Кэти и Лесли – были готовы убивать, даже отдать свою жизнь. Самому же Чарли до них вообще не было дела.

Адвокат Лесли Ван Хоутен Максвелл Кейт вообще не присутствовал при даче свидетельских показаний – и все же именно он, выступая в защиту своей подопечной, говорил убедительнее остальных. Он рискнул сделать и то, на что не отважился ни один другой защитник: переложил всю вину на Чарльза Мэнсона, хотя и сделал это весьма осторожно:

– Стенограмма суда вновь и вновь подчеркивает одну простую истину – девушки на ранчо, все как одна, верили в божественность Мэнсона; они действительно в это верили и подчинялись его приказам, не задумываясь и не задавая вопросов. В сознании каждой не укладывалось, что Бог может ошибаться.

Если вы разделяете предложенную обвинением теорию, что остальные подсудимые служили мистеру Мэнсону живыми орудиями и были лишенными разума роботами, то их никак нельзя признать виновными в запланированном убийстве. Чтобы совершить убийство первой степени, необходимо иметь злой умысел, готовиться к убийству, планировать его. А сознание каждой из этих девушек, равно как и сознание мистера Уотсона, было под чужим контролем.

По поводу самой Лесли Кейт объявил, что она не совершила никакого преступления:

– В худшем случае, если верить Дайане Лейк, Лесли побывала в доме и совершила не совсем красивый поступок уже после того, как произошли убийства. Даже если Лесли уничтожила несколько отпечатков пальцев, это не делает ее помощницей убийц и их соучастницей. Того, кто ткнул ножом в уже мертвое тело, нельзя обвинить в убийстве или в сговоре с целью убийства – пусть сам поступок и кажется вам невыносимо отвратительным. Я убежден, что в этом штате осквернение трупа действительно считается преступлением, но мою подзащитную обвинили не в этом. – Призвав присяжных судить только на основании улик, Кейт заключил: – Опираясь на улики, я говорю: вы должны оправдать Лесли Ван Хоутен.