Текст книги "Helter Skelter. Правда о Чарли Мэнсоне"

В итоге месяц спустя Пол Фитцджеральд уволился из Службы общественного защитника, когда там решили, что конфликт интересов действительно имеет место. Был ли мотив, движущий Фитцджеральдом, чисто идеалистическим или же Пол надеялся прославиться в качестве частного адвоката, выиграв дело клиентки, факт остается фактом: он отказался от 25 тысяч долларов ежегодного заработка и многообещающей карьеры общественного юриста, чтобы представлять в суде Патрицию Кренвинкль, которой в буквальном смысле нечем было оплатить его труды.

Терри Мельчер мне так и не позвонил. Зато позвонил другой мой знакомый, доложивший, что Руди Альтобелли вернулся в Лос-Анджелес. Я связался с адвокатом Руди, Барри Хиршем, и назначил встречу. Прежде чем покинуть кабинет, я заполнил повестку в суд и сунул ее в карман.

Я не стал спрашивать Альтобелли, действительно ли имел место инцидент в гостевом домике, потому что в ответ мог услыхать твердое «нет», и разговор сразу кончился бы. Вместо этого я просто выложил свои карты:

– Руди, я устроил встречу только потому, что хотел расспросить вас о том случае, когда Мэнсон приходил к гостевому домику. Терри рассказал мне об этом. Fait accompli[81]81
  Свершившийся факт (лат.).


[Закрыть].

Да, Мэнсон появлялся там, признал Руди и забеспокоился:

– Теперь мне придется давать показания в суде?

Руди Альтобелли был яркой, динамичной личностью и, как я вскоре обнаружил, временами проявлял поистине изощренное хитроумие. Список знаменитостей сферы развлечений, которых он представлял, включал в себя таких звезд, как Кэтрин Хепберн, Генри Фонда (какое-то время он снимал гостевой домик на Сиэло-драйв), Саманта Эггар, Кристофер Джонс, Салли Келлерман и многие другие. Тем не менее Руди был напуган – как и почти все свидетели по делу.

Вернувшись из Европы после убийств, он обнаружил, что полиция опечатала строения на Сиэло-драйв. Нуждаясь в месте для ночлега и опасаясь, что целью убийц был он сам, Руди выбрал самое безопасное место, которое пришло ему в голову. Он поселился у Терри Мельчера и Кэндис Берген, живших в пляжном домике в Малибу, принадлежавшем матери Терри, Дорис Дэй. Хотя оба провели немало часов, обсуждая преступление и возможных подозреваемых, имя Мэнсона, насколько помнил Руди, в их беседах не упоминалось ни разу. Когда стало известно, что в убийствах подозревают Чарли и что возможным мотивом послуожила его обида на Мельчера, Альтобелли решил, что выбрал наименее безопасное место во всей Южной Калифорнии. Он и теперь содрогался, вспоминая об этом моменте.

У Руди, впрочем, была еще одна причина опасаться за свою жизнь. В известном смысле он тоже обманул Мэнсона.

– Выкладывайте всё начистоту, Руди, – попросил я. – Тогда и посмотрим, придется ли вам выступать на суде. Но сначала скажите, откуда вы знаете, что это был именно Мэнсон?

– Потому что мы встречались и раньше, – пояснил Альтобелли, – летом шестьдесят восьмого, в доме Денниса Уилсона.

В то время Мэнсон жил там, и Руди заглянул как раз в тот момент, когда Деннис поставил записи его песен. Альтобелли вежливо послушал, покивал, сказал: «Неплохо» (минимум необходимой вежливости), – и ушел.

Временами и Деннис, и Грегг пытались заинтересовать Руди Мэнсоном и его философией. Однако Альтобелли привык зарабатывать каторжным трудом, а потому не мог проникнуться идеями бездельника Мэнсона, и обоим приятелям повторил эти самые слова.

Инцидент произошел около восьми или девяти часов вечера в субботу, 23 марта 1969 года. Альтобелли запомнил дату, потому что на следующий день они вместе с Шэрон вылетели в Рим: Руди по делам, а Шэрон – чтобы встретиться с мужем и сниматься в каком-то фильме.

Альтобелли находился в гостевом домике; он был там один и принимал душ, когда залаял Кристофер. Схватив халат, он подошел к двери и увидел Мэнсона, стоящего на крыльце. Возможно, Мэнсон и постучал, а шум воды заглушил стук, но Руди все равно рассердился, потому что гость открыл внешнюю дверь и поднялся на крыльцо без приглашения.

Мэнсон начал было представляться, но Руди довольно резко, не открывая внутреннюю дверь с сеткой, прервал его излияния:

– Я знаю, кто ты такой, Чарли; чего тебе надо?

Мэнсон сказал, что разыскивает Терри Мельчера. Альтобелли ответил, что Терри переехал жить в Малибу. Когда Мэнсон поинтересовался новым адресом Мельчера, Альтобелли соврал, что не знает его.

Затягивая разговор, Чарли осведомился, чем Руди занимается. Альтобелли был уверен, что Мэнсон уже знает ответ, но все же сказал:

– Работаю в сфере развлечений. – И добавил: – Я бы и рад поболтать, Чарли, но завтра улетаю из страны, и мне еще нужно собрать вещи.

Мэнсон предложил встретиться после возвращения Руди. Тот поспешил возразить, что вернется не ранее чем через год. Еще одна ложь – но у Альтобелли не было ни малейшего желания общаться с Чарли Мэнсоном.

Перед тем как тот ушел, Руди спросил, как он попал к гостевому домику. Мэнсон ответил, что сюда его направили из главного здания. Альтобелли заявил, что ему не нравится, когда кто-то беспокоит его жильцов, и попросил Чарли больше так не делать. С чем Мэнсон и удалился.

На языке у меня уже вертелся самый главный вопрос, но перед тем, как задать его, я попросил Альтобелли описать Мэнсона, освещение на крыльце, кто где стоял в течение беседы. Поскольку он и ранее встречался с Чарли, никто не поставит под сомнение личность незваного гостя, но мне нужно было знать наверняка.

Только тогда я задал наконец свой вопрос и затаил дыхание, дожидаясь ответа:

– Руди, а кто был в основном здании тем вечером?

– Шэрон, Гибби, Войтек и Джей.

Четверо из пятерых погибших! Это значило, Мэнсон мог видеть кого-то из них – или всех сразу. Раньше мы считали, что Мэнсон никогда не встречался с людьми, которых приказал убить.

– Руди, все они мертвы. Может кто-нибудь подтвердить ваши слова?

Альтобелли немного подумал. Днем он тоже заходил в основное здание, а в гостевой домик вернулся буквально за несколько минут до прихода Мэнсона.

– Я не уверен, – протянул он, – но, по-моему, Хатами тоже там был. Иранец Шахрок Хатами был личным фотографом Шэрон и другом четы Полански. В тот вечер Хатами фотографировал Шэрон, собиравшую вещи накануне перелета в Италию.

– Я не хочу появляться в суде, мистер Буглиози, – внезапно сказал Руди.

– Могу вас понять. Но если учесть важность ваших показаний, мне, наверное, все-таки придется привлечь вас как свидетеля.

Мне пришлось довольно долго уговаривать Альтобелли, прежде чем вручить ему повестку. Затем я попросил его:

– Расскажите мне о Шэрон.

За то короткое время, что они общались, отвечал Руди, она вызвала в нем большую симпатию. Шэрон была красивым человеком. Разумеется, она обладала великолепной внешностью, но под этим словом он подразумевал и нечто другое. В ней были какая-то теплота, открытость, которые Руди почувствовал сразу после их знакомства, – но эти качества Шэрон за всю ее карьеру в кино ни одному режиссеру не удалось перенести на экран. Они часто и подолгу разговаривали. Она называла усадьбу 10050 по Сиэло-драйв «мой дом любви».

А затем Альтобелли рассказал мне то, чего, по его словам, больше никто не знал. Я понимал, что не смогу использовать эти сведения на процессе: в суде нельзя давать показания «чужими словами». Тем более такие показания.

Во время полета в Рим Шэрон спросила у Руди: «А тот пронырливый малый возвращался вчера?»

Значит, Шэрон все же видела человека, который четыре с половиной месяца спустя срежиссирует ее убийство!

Должно быть, между ними произошел некий инцидент – мелкая стычка, конфронтация. Может, Войтек, обладавший непредсказуемым характером, вступил с Чарли в спор? Или Мэнсон бросил Шэрон какое-то оскорбление, а Джей поспешил вступиться?

Я позвонил в ДПЛА и попросил найти Шахрока Хатами.

Лейтенант Хелдер связался с другом полковника Тейта, который, в свою очередь, отыскал Хатами. Я беседовал с ним в собственном офисе. Иранский фотограф очень эмоционально описал мне, насколько ему нравилась Шэрон:

– Не романтично, а когда один человек бывает любить качества, которые есть у другой человек. – И он извинился за свой ломаный английский.

Я заверил, что лучше эту мысль и не выразишь.

Да, однажды он послал кого-то в гостевой домик. Один раз. Шахрок не помнил даты, но это случилось за день до того, как Шэрон улетела в Европу. Дело было днем. Он посмотрел в окно и увидел во дворе мужчину; тот озирался, словно не знал, куда идет, но вел себя нагловато, по-хозяйски. Манеры непрошеного гостя рассердили Хатами, и он вышел на крыльцо узнать, что тому надо.

Я попросил Хатами описать мужчину. Невысок, как Роман Полански (рост Полански – пять футов пять дюймов; Мэнсона – пять футов два дюйма), лет под тридцать, тощий, с длинными темно-русыми волосами. Бороды не было, но ему не помешало бы побриться. Как Хатами разглядел все это? Он спустился с крыльца, чтобы загородить мужчине дорогу; они стояли футах в трех-четырех друг от друга.

За исключением возраста – Мэнсону было тридцать четыре, хотя выглядел он моложе, – описание совпало.

Мужчина сказал, что ищет кого-то, и назвал имя, которое Хатами услышал впервые.

– Не Терри Мельчера он упомянул? – спросил я.

– Возможно, – ответил Хатами, хотя в точности не вспомнил. В то время имя Мельчера ни о чем ему не говорило.

«Это резиденция Полански, – сказал мужчине Хатами. – Здесь таких нет. Может, люди, которые вам нужны, живут там, – он показал в сторону. – Идите на задний двор».

Под «задним двором» Хатами подразумевал пыльную тропинку, ведшую к гостевому домику в обход основного здания. Но, как позднее я объясню присяжным, для американца «задний двор» означает место, куда складывают ненужные вещи и ставят мусорные баки. Мэнсону могло показаться, что с ним разговаривают как с бродячим котом.

Я спросил у Хатами:

– Каким тоном вы говорили? – и тот продемонстрировал, сердито и громко.

Романа не было дома, пояснил фотограф, и он хотел защитить Шэрон:

– Я не был счастлив, что он ходит по собственности и смотрит на людей, которых не знает.

Как реагировал мужчина? Он огорчился, сказал Хатами. Повернулся и пошел прочь, не извинившись и не сказав ни слова.

Впрочем, как раз перед этим из двери вышла Шэрон и спросила: «Кто там, Хатами?» Шахрок отвечал ей, что этот человек кого-то разыскивает.

Показав Хатами схему дома и прилегающей территории, я попросил указать места, где стоял каждый. Шэрон была на крыльце, мужчина – на дорожке, не более чем в шести-восьми футах, и ничто не загораживало их друг от друга. Сомнений нет: Чарльз Мэнсон видел Шэрон Тейт, а она видела его. Шэрон, вне сомнений, смотрела в глаза человеку, который прикажет ее убить. Впервые у нас появилось твердое свидетельство, что Мэнсон видел кого-то из жертв еще до убийств.

Хатами оставался на дорожке, а Шэрон – на крыльце, тогда как мужчина отправился дальше, к гостевому домику. По словам Хатами, он вернулся тем же путем уже через минуту или две, не больше, и покинул усадьбу, так и не промолвив ни слова.

Инцидент не настолько яркий, как я надеялся, но вкупе с отказом Мельчера и уклончивым ответом Альтобелли совета «идти на задний двор» более чем достаточно, чтобы создать у Мэнсона глубокую неприязнь по отношению к дому 10050 по Сиэло-драйв. Кроме того, все эти люди представляли не просто истеблишмент, но истеблишмент как раз того рода – сферы развлечений, кинопроизводства, звукозаписи, – в котором Мэнсон, испытав собственные силы, потерпел неудачу.

Расхождение было лишь одно: Хатами уверял меня, что встреча произошла днем. Альтобелли, однако, с той же уверенностью говорил, что Мэнсон появился на его крыльце где-то между восемью и девятью часами вечера. Возможно, кто-то из них ошибся, но, скорее всего, днем, подойдя к гостевому домику, Мэнсон никого там не нашел (Альтобелли отсутствовал весь день, устраивая поездку в Европу) и вернулся уже вечером. Что подтверждалось показаниями Хатами: Мэнсон вернулся той же дорогой уже через пару минут, что не оставляло ему времени для разговора с Альтобелли.

Я показал Хатами фотографии полутора десятков мужчин. Он выбрал одну и сказал, что «этот похож», хотя он не уверен на все сто процентов. На фото был изображен Чарльз Мэнсон.

Беседуя с фотографом, я не упоминал имени Мэнсона, и лишь в самом конце разговора Хатами осознал, что мужчина, с которым он говорил в тот день, может оказаться организатором убийства Шэрон.

Мельчер – Альтобелли – Хатами. Если бы мне не показалось, что Мельчер о чем-то умалчивает, нам не удалось бы привязать Мэнсона к территории усадьбы 10050 по Сиэло-драйв.

Сходная цепочка, начавшаяся с обнаруженного мною в папках округа Инио случайного упоминания беседы со старателями, привела к недостающему фрагменту мотива убийств и Тейт, и Лабианка.

Почти через три месяца после подачи мною первого запроса я все-таки получил сделанную помощником шерифа округа Инио Доном Уардом запись его разговора с двумя старателями, Полом Крокеттом и Бруксом Постоном.

Уард говорил с обоими в Индепенденсе, 3 октября 1969 года, – то есть за неделю до рейда на ранчо Баркера и почти за полтора месяца до того, как в ДПЛА стало известно о возможной вовлеченности «Семьи» Мэнсона в убийства Тейт – Лабианка. Уард не задал ни одного вопроса об убийствах, лишь расспрашивал о деятельности «этих хиппи», живущих теперь в балке Голара.

Крокетт, шахтер сорока с чем-то лет с выдубленным ветром лицом, разрабатывал участок в Долине Смерти весной 1969 года, когда наткнулся на посланных Мэнсоном на ранчо Баркера разведчиков. В то время их было только двое: сбежавшая от родителей девушка по имени Хуанита Вильдебуш и Брукс Постон, тощий безвольный восемнадцатилетний юноша, прибившийся к «Семье» в июне 1968 года. Вечерами Крокетт навещал парочку, и разговоры неизбежно утыкались в один и тот же предмет – в Чарли.

– Да я ушам своим не верил, – ворчал Крокетт. – Это же полная чепуха.

Так или иначе, мало-помалу Крокетт уяснил себе, что эти двое свято верят, будто Чарли – вернувшийся на землю Христос. Столь же очевидно было, что они боятся его. Поэтому Крокетт, и сам не новичок в вопросах мистики, сделал нечто, возможно, странное, но зато эффективное в психологическом смысле. Он заявил им, что тоже, как и Чарли, обладает особыми силами:

– Я подбросил им идею, дескать, у меня хватит чар, чтобы удержать Чарли от приезда сюда.

Остальные члены «Семьи», включая Пола Уоткинса, Текса Уотсона, Бренду Макканн и Брюса Дэвиса, изредка появлялись на ранчо с посланиями и припасами, так что вскоре Мэнсон прослышал о чародее-старателе.

Поначалу он высмеял соперника. Но всякий раз, когда он сам отправлялся на ранчо Баркера, что-нибудь да происходило: ломался грузовичок, шериф проводил рейд и т. д. В это самое время Хуанита сбежала с Бобом Берри, партнером Крокетта, а сам он успешно провел переобращение нескольких наиболее важных для Мэнсона последователей: Постона, Пола Уоткинса, часто замещавшего Мэнсона на посту командующего, и, какое-то время спустя, – Хуана Флинна, высокого тощего ковбоя родом из Панамы, работавшего у Спана.

Когда Крокетт познакомился с юным Постоном, тот был «зомби», по его собственному выражению. Постон признался помощнику шерифа, что давно хотел покинуть «Семью», но не решался:

– Мэнсон держал мое сознание мертвой хваткой, и я не мог вырваться. Я просто не знал, как уйти…

Крокетт добавил:

– Чарли запрограммировал всех своих людей до такой степени, что они стали его вылитыми копиями. Он набивал им головы всем, что попадалось под руку. Раньше я не верил, что такое возможно, но ему это удалось, и я собственными глазами видел, как это работает.

Крокетт взялся за «депрограммирование» Постона. Он дал ему работу на своих старательских участках, заставил подкачать мускулы, подкидывал другие темы для размышлений.

Впервые Крокетт повстречался с Мэнсоном в сентябре 1969 года, когда тот наконец добрался до ранчо Баркера, – и счел его «очень умным мужиком, практически гением». Тогда же Мэнсон поведал ему пару жутких историй.

– Я решил тогда, что все это выдумки, – объяснил Крокетт, – чтобы усилить первое впечатление. Но скоро понял: перед тем как убить кого-нибудь, он станет раздумывать не дольше, чем перед тем как наступить на цветок, и скорее предпочтет убийство.

Решив, что продолжительность его жизни напрямую зависит от той пользы, которую он может принести Мэнсону, Крокетт старался услужить Чарли: одалживал грузовик для подвоза продуктов и т. д. Вместе с бывшими «мэнсонитами» старатель жил в маленькой хижине близ ранчо, принимая все возможные меры предосторожности.

Среди «жутких историй», рассказанных Мэнсоном Крокетту, были следующие:

– Чернокожие собираются разнести к чертям всю страну… Чарли все уже подготовил, прямо как в детской сказке… Он говорил, Helter Skelter неминуемо приближается.

– Helter Skelter – так Чарли называет негритянскую революцию, – объяснял Постон. – Он говорит, негры скоро устроят революцию и поубивают всех белых, кроме тех, что успеют укрыться в пустыне… Когда настанет Helter Skelter, в городах начнется хаос, массовая паника, и копы – Чарли называл их «свинки» – не будут знать, что им делать, и Зверь начнет свою жатву, и чернокожие возьмут верх… так начнется последняя битва, Армагеддон. По одному из основных постулатов Чарли, девушки нужны лишь для того, чтобы с ними трахаться. Больше они ни на что не годятся. И еще – нет преступлений, нет грехов, все отлично, это всего лишь игра, только это взрослая игра, и Господь собирается объявить конец первого раунда и начать все сызнова, с верными ему избранными…

Эти избранные – «Семья», говорил Чарли. Он поведет их в пустыню, где они станут плодиться, пока их не сделается 144 тысячи человек. Он вытащил эту цифру, по словам Постона, из Библии, которую постоянно зачитывал, из Откровения[82]82
  Очевидно, Мэнсон извлек цифру 144 000 из седьмой главы Откровения Иоанна, где упоминаются двенадцать колен сынов Израилевых, по 12 тысяч в каждом. – Примеч. авт.


[Закрыть].

– В том же Откровении, как и в легендах индейцев племени хопи, говорится о кладезе бездны, – рассказывал Постон. – Вход в этот кладезь находится в пещере под Долиной Смерти. Она ведет к золотому морю, о котором знают одни только индейцы. Чарли сказал, что всякое понятливое людское племя, которое когда-либо существовало, избегло полного уничтожения, уйдя в подполье в самом прямом смысле, и теперь все они живут припеваючи в золотом городе, сквозь который текут молочные и медовые реки, а еще там растет дерево, на котором созревают двенадцать разных видов фруктов, по одному в месяц или вроде того, и еще там не нужны факелы или фонари. Он говорит, там будет светло, потому что… стены сами будут светиться; там не холодно и не слишком жарко; там есть и горячие источники, и питьевая вода… а все эти народы уже там, внизу, только и ждут нас.

И Аткинс, и Джекобсон уже упоминали «кладезь бездны». «Семья» любила послушать, как Чарли проповедует о тайной «стране молока и меда». Они настолько верили словам Мэнсона, что целыми днями искали дыру в земле, которая привела бы их в зачарованный подземный рай, где они намеревались пересидеть Helter Skelter.

Обоим – и Крокетту, и Постону – было очевидно, что, по мнению Мэнсона, неминуемый Helter Skelter случится со дня на день. Уже шла подготовка. Мэнсон лично прибыл на ранчо Баркера в сентябре 1969 года примерно с восемью подручными, все вооружены до зубов. На следующей неделе там появились и другие члены «Семьи» – на угнанных вездеходах и других автомобилях. И сразу же принялись готовить оборонные укрепления, выставлять наблюдательные посты, прятать сумки с оружием, канистры с бензином и провизию. При этом ни Крокетт, ни Постон (поскольку оба не знали об участии «Семьи» в убийствах Тейт – Лабианка) не подумали, что Мэнсон может опасаться чего-то еще, кроме восстания чернокожих.

Чарли по-прежнему пытался обрабатывать Постона, но начатое Крокеттом «депрограммирование» работало вовсю. Еще больше Мэнсона встревожил уход Пола Уоткинса, поскольку тот, весьма привлекательный юноша, имевший свой подход к женскому полу, был главным поставщиком девочек.

Крокетт, Постон и Уоткинс даже спали с оружием под рукой: по меньшей мере трижды Чарли, Клем и/или девицы пробовали «тайком-ползком» проникнуть в хижину. Всякий раз троим старателям везло, и они вскакивали, заслышав шум, тем самым срывая планы незваных гостей. Как-то вечером к ним приехал («бизонов пострелять») Хуан Флинн, признавшийся, что Мэнсон подговаривал его убить Крокетта. В свою очередь, Крокетт убедил Флинна (слишком независимого, чтобы накрепко увязнуть в «Семье») уехать куда-нибудь подальше.

Старатель Пол Крокетт, привыкший к свободной жизни, упрямо считал, что у него ровно столько же прав находиться в Долине Смерти, как и у Мэнсона. Но при этом Крокетт был реалистом. Поскольку Флинн уехал, а Уоткинс отправлялся в город закупать продукты, они с Постоном оказались перед лицом врага, многократно превосходящего их числом.

– Я решил, что польза от меня для Чарли уже исчерпана, и он может отделаться от меня в два счета, если не раньше, – объяснил Крокетт.

Они с Постоном сложили вещички и провиант, после чего под покровом ночи пешком преодолели по бездорожью более двадцати миль до Вормспрингза, где поймали машину до Индепенденса. Там-то они и поведали заместителю шерифа Уорду о Мэнсоне и его «Семье».

Послушав эту запись, я договорился через Фрэнка Фоулза о прибытии Крокетта и Постона в Лос-Анджелес.

Именно Крокетт ослабил влияние Мэнсона на Постона, и все же последний выражал свои мысли куда яснее. Конкретные случаи, точные даты, места событий он припоминал на раз. Крокетт же, напротив, изъяснялся весьма туманно:

– Я чувствую вибрацию их ауры. Я не могу говорить с вами свободно, потому что они способны слышать мои слова.

К тому же Крокетт сомневался, что нам удастся осудить Мэнсона:

– Он ничего не делает сам. Эти его люди, они все делают за него. Все женщины Мэнсона запрограммированы в точности исполнять все, что он скажет, и у каждой есть нож. Он запрограммировал своих девиц до такой степени, что они больше не существуют. Каждая превратилась в точное подобие его самого.

Меня, конечно, интересовали контакты Крокетта с Мэнсоном и «Семьей», но я был исполнен надежды услышать нечто более важное.

Крокетт помог Постону, Уоткинсу и Флинну избавиться от зависимости, порвать с Чарли. Чтобы проделать такое, он должен был разобраться, как именно Мэнсону удалось обрести над ними полный контроль. Крокетт уверял меня, что понимает, но когда он постарался облечь словами суть этого процесса, то накрепко увяз в трясине формулировок и определений, так что в итоге признал:

– Я не могу этого объяснить. Сплошной оккультизм.

Пришлось мне отказаться от идеи использовать Пола Крокетта в качестве свидетеля.

С Бруксом Постоном все вышло иначе. Высокий нескладный паренек с налетом провинциальности оказался кладезем ценнейших сведений о Мэнсоне и «Семье».

Чрезвычайно впечатлительный юноша семнадцати лет, Брукс Постон познакомился с Мэнсоном в доме Денниса Уилсона, и с этого самого момента (вплоть до окончательного разрыва с Чарли более года спустя) почти боготворил его.

– Я верил, что Чарли и есть Джей-Си[83]83
  От англ. J. C., инициалы Иисуса Христа (Jesus Christ), разговорная форма употребления имени Господа всуе.


[Закрыть].

– Джей-Си?

– Ну да, так Чарли всегда называет Иисуса.

– Говорил ли вам Мэнсон, что он и есть Джей-Си или Иисус Христос? По словам Брукса, об этом не говорилось вслух, скорее подразумевалось. Чарли заявлял, что уже жил раньше, почти две тысячи лет тому назад, и однажды ему пришлось умереть на кресте (Греггу Джекобсону Мэнсон сказал то же самое, добавив: «Смерть прекрасна»).

У Чарли была любимая история, которую он обожал пересказывать «Семье», сопровождая драматическими жестами и вздохами. Бруксу частенько приходилось ее слышать. По словам Чарли, однажды, еще живя в Хейт-Эшбери, он принял «волшебный гриб» (псилоцибин). Мэнсон лежал на кровати, но та превратилась в крест, и он ощутил гвозди в ступнях и ладонях, а также копье в ребрах, – а когда опустил голову, то увидел плачущую у подножия креста Марию Магдалину (Мэри Бруннер) и сказал ей: «Со мной все в порядке, Мария». Он сражался со смертью, но когда в итоге поддался ей, то внезапно смог увидеть мир глазами всего сущего, и в тот же миг слился со всем миром, стал им.

По таким намекам последователи Мэнсона могли без труда угадать, кем Чарли является «на самом деле».

Меня интересовало еще кое-что. Вплоть до ареста в округе Мендочино 28 июля 1967 года Чарли всегда пользовался настоящим именем – Чарльз Майлз Мэнсон. Арестовавшему его офицеру он назвался, однако, Чарльзом Уиллисом Мэнсоном.

– Говорил ли он что-нибудь о значении этого имени? – спросил я. Крокетт и Постон слово в слово объяснили мне, что слышали, как Мэнсон очень медленно повторял: его имя – «Чарльз Уилл-Ис Мэнс-Сон», подразумевая, что воля его является волей Сына Человеческого[84]84
  Ср.: Charles Willis Manson (Чарльз Уиллис Мэнсон) и Charles’ Will Is Man’s Son (Воля Чарли – воля Сына Человеческого) (англ.).


[Закрыть].

Сьюзен Аткинс в разговоре с Вирджинией Грэхем тоже подчеркивала «второе значение» фамилии Чарли, но до сего времени я и не подозревал, какой силой оно обладало. Сын Человеческий. Будто нарочно скроено для той роли Божественного Воплощения, которую Мэнсон столь страстно мечтал исполнить.

Но Чарли шагнул еще дальше, добавил Постон: объявил, что члены «Семьи» – возродившиея первые христиане, тогда как угнетавшие этих христиан римляне вернулись в образе истеблишмента.

Пришла пора, говорил Мэнсон ближайшим сподвижникам, римлянам самим взойти на собственные кресты.

– Как именно Мэнсон «программировал» людей? – спросил я у Брукса.

Он использовал разные техники, отвечал Постон. С девушкой обычно начиналось с секса. Чарли мог убедить дурнушку в том, что она сказочно прекрасна. Или же, если у нее были проблемы с отцом, предлагал ей вообразить его своим отцом (со Сьюзен Аткинс применялись обе техники). Если Мэнсон видел, что девушка ищет лидера, за которым она могла бы пойти, он намекал ей на свое божественное происхождение. У него был талант распознавать и извлекать выгоду из чужих комплексов и/или желаний. Мужчинам при первом их появлении в группе Чарли обычно предлагал ЛСД под предлогом «открытия сознания». Затем, когда те приходили в податливое состояние и легко откликались на внушение, Чарли заговаривал с ними о любви – о том, как важно посвятить себя ей; как единственно с помощью отказа от существования в качестве слуги собственного эго человек может стать всеми вещами, всеми существами одновременно.

Как и в разговоре с Джекобсоном, я спросил у Постона об источниках философии Мэнсона. Сайентология, Библия и The Beatles – лишь эти три, других Брукс не знал.

Любопытный триумвират. Но теперь я уже начинал подозревать о присутствии по крайней мере четвертого источника. Найденные мной на ранчо Баркера старые журналы, рассказ Грегга о том, что Чарли читал Ницше и верил в расу сверхлюдей, появление тревожных параллелей между Мэнсоном и лидером Тетьего рейха привели к вопросу:

– Не упоминал ли Мэнсон о Гитлере?

Ответ Постона был краток и действительно страшен:

– Он говорил, что Гитлер был продвинутым парнем, который подровнял евреям карму.

Почти целых два дня я говорил с Крокеттом и Постоном, получив массу новых данных, причем кое-какие сведения были напрямую изобличающими. Например, Мэнсон некогда предложил Постону взять нож, отправиться в Шошон и убить тамошнего шерифа. Пройдя первую настоящую проверку своей вновь обретенной независимости, Постон отказался даже думать об этом.

Прежде чем Крокетт и Постон вернулись в Шошон, я попросил их устроить мне беседу с Хуаном Флинном и Полом Уоткинсом. Они сомневались, что Хуан захочет со мной встретиться – этот панамский ковбой относился к властям «наплевательски», – но Пол может и согласиться. Так и случилось, и я снял номера в мотеле в центре Лос-Анджелеса для Уоткинса, Постона и Крокетта.

– «Пол, мне нужна новая любовь». – Так Пол Уоткинс описал мне напутствие, каким Мэнсон отправлял его на поиски новых девушек. Уоткинс признался, что особая роль в «Семье» была ему по душе. Единственный минус – после появления подходящей кандидатки Чарли всегда спал с ней первым.

– Отчего же Мэнсон не подбирал себе девушек самостоятельно? – спросил я.

– Для большинства из них он слишком старый, – ответил девятнадцатилетний Уоткинс. – Они пугались Чарли. Кроме того, у меня был свой подход.

Он мог спуститься к Сансет-Стрип, где тусуются подростки. Или раскатывать по шоссе, высматривая девушек, путешествующих автостопом. Один раз Чарли, с помощью женщины постарше, выступавшей в роли матери Уоткинса, даже записал его в одну из школ Лос-Анджелеса, чтобы тот оказался ближе к местам массового скопления молодежи.

Уоткинс также описал оргии, происходившие в доме по Грэшем-стрит и на ранчо Спана. Какое-то время они случались не чаще раза в неделю. И всегда начинались с приема наркотиков – травки, пейота, ЛСД, всего, что удавалось найти. Мэнсон собственноручно распределял дозы, решая, кому сколько наркотика необходимо принять.

– Все происходило под руководством Чарли, – подчеркнул Пол. Затем Мэнсон мог начать танцевать, а остальные пристраивались «паровозиком». Когда он снимал одежду, все остальные тоже раздевались. После ложились на пол «и играли в двенадцать глубоких вдохов-выдохов, терлись друг о дружку с закрытыми глазами», пока «в итоге все не сплетались друг с другом». Чарли управлял ходом оргии, распределяя тела, комбинации, позиции.

– Он создавал очень красивые сцены, будто ваял скульптурный шедевр, – рассказывал Уоткинс, – но при этом пользовался не глиной, но разгоряченными телами.

Обычно целью каждой оргии было достижение всеми членами «Семьи» одновременного оргазма, но им это так ни разу и не удалось.

Мэнсон часто осуществлял показательные оргии, чтобы произвести впечатление на посторонних. Если в доме оказывались гости, которые, по разумению Чарли, могли принести какую-то пользу, он говорил «Семье»: «Давайте соберемся все вместе и покажем этим людям, как надо заниматься любовью». Какова бы ни оказывалась реакция гостей на происходящее, впечатление наверняка надолго врезалось в их память.

– Будто сам дьявол покупал твою душу, – признался Уоткинс.

Мэнсон пользовался подобными сценами для «снятия комплексов». Если человек выражал неохоту выполнять то или иное действие, Мэнсон принуждал совершать его снова и снова. Мужчина с женщиной, женщина с женщиной, мужчина с мужчиной, куннилингус, фелляция, содомия – никаких запретов, ни малейшего сдерживания. Инициация одной тринадцатилетней девочки в «Семье» заключалась в том, что Мэнсон содомировал ее на глазах остальных. Позднее Мэнсон повторил то же и с мальчиком, демонстрируя прочим, что сам избавился от всех возможных внутренних запретов.

Чарли пользовался сексом как инструментом, говорил Пол. Например, когда Де Карло уклонился от привлечения в «Семью» своей компании байкеров, Мэнсон приказал девушкам игнорировать Дэнни.