Текст книги "Helter Skelter. Правда о Чарли Мэнсоне"

Я начал свое заключительное возражение (последнее слово) 13 января.

На мой взгляд, этот этап зачастую оказывается наиболее важной вехой во всем процессе, поскольку здесь звучит последнее и окончательное обращение к присяжным. Вновь несколько сотен часов ушло на подготовку. Я начал с детального разбора каждого из утверждений защиты. Так я надеялся снять возможные неясности или остающиеся у присяжных сомнения, которые иначе могли бы отвлечь их от последней фазы моего заключительного возражения, когда я со всей уверенностью, на которую способен, снова подчеркну основательность изложенных обвинением доводов.

Соблюдая последовательность выступлений защиты, я сначала назвал двадцать четыре фактические и юридические ошибки, прозвучавшие в выступлении Фитцджеральда. Дойдя до его заявления, будто Мэнсон, пожелай он послать кого-нибудь на убийство, выбрал бы мужчин, а не женщин, я спросил:

– Разве Кэти, Сэди и Лесли плохо справились с поручением? Неужели мистер Фитцджеральд не удовлетворен делом их рук?

А в ответ на домыслы, что Касабьян подложила окровавленную одежду всего за несколько дней до ее обнаружения, я напомнил присяжным, что Линда вернулась в Калифорнию 2 декабря, под стражей, и что одежда была обнаружена 15 декабря.

– Очевидно, мистер Фитцджеральд хочет, чтобы вы поверили, будто в одну из ночей между двумя этими датами Линда сумела выскользнуть из своей камеры в «Сибил Брэнд», набрать где-то тряпок, размазать по ним кровь, доехать автостопом до Бенедикт-Каньон-роуд, сбросить одежду со склона холма, автостопом же вернуться обратно в тюрьму и тихонько проскользнуть в свою камеру.

Фитцджеральд уподобил косвенные улики в этом деле цепочке, которая порвется, если выпадет хотя бы единое звено. Я предпочел другое сравнение:

– Косвенные улики – это веревка, каждое волокно которой представляет собой факт, и по мере добавления все новых и новых фактов мы добавляем веревке прочности, пока не сумеем с ее помощью притянуть подсудимых к ответу.

Шинь предложил всего несколько доводов, нуждавшихся в опровержении, а вот Канарек, напротив, привел огромное их количество – и каждый пришлось оспорить. Вот лишь несколько примеров.

Канарек поинтересовался, отчего обвинение не предложило подсудимым попробовать надеть семь найденных предметов одежды, чтобы посмотреть, подойдут ли они им. Я развернул вопрос: отчего, если одежда не подходит подсудимым, защита сама не прибегла к наглядной демонстрации?

По поводу отсутствия отпечатков Уотсона на автомобиле Парента мне пришлось напомнить присяжным о показаниях Долана: в 70 процентах случаев офицеры ДПЛА вообще не обнаруживают на месте преступления читабельных отпечатков. Я отметил также, что Уотсон вполне мог уничтожить отпечаток, немного сдвинув руку.

Когда ответа на вопросы защиты у меня не было, я честно в этом признавался. Но обычно я мог предложить по меньшей мере один, а то и несколько вариантов ответа. Кому принадлежат найденные очки? По правде говоря, мы этого не выяснили. Но мы знали со слов Сьюзен Аткинс в пересказе Розанны Уолкер, что очки не принадлежали убийцам. Почему на складном ноже, завалившемся за подушку кресла, не найдены следы крови? (Очко в пользу Канарека, задавшего вопрос.) Мы лишь могли предполагать, что Сэди потеряла свой нож еще до того как ударила Войтека и Шэрон (возможно, когда связывала Войтека), а затем взяла оружие взаймы у Кэти или Текса.

– Вопрос о том, какой именно нож использовала Сьюзен, меркнет перед тем фактом, что она созналась Вирджинии Грэхем и Ронни Ховард в нанесении ран обеим жертвам, – подчеркнул я.

Вся суть семидневного выступления Ирвинга Канарека, сказал я присяжным, сводится к тому, что обвинение сфальсифицировало улики против его клиента, Чарльза Мэнсона:

– Другими словами, леди и джентльмены, в Лос-Анджелесе произошли семь жестоких убийств, и поэтому полиция и окружной прокурор собрались на совет и решили: «Давайте устроим суд над каким-нибудь хиппи, чей стиль жизни стоит нам поперек горла. Кого обвиним в убийствах? Да все равно, любой сойдет». И просто так, пальцем в небо, выбрали козлом отпущения беднягу Чарльза Мэнсона.

Чарльз Мэнсон предстал подсудимым на этом процессе отнюдь не потому, что он длинноволосый бродяга, который занимался любовью с несовершеннолетними девушками и открыто высказывал свои опасные антиобщественные взгляды. Нет, он судим потому, что является порочным, дьявольски изощренным убийцей, отдавшим приказ, послушное выполнение которого свело семерых человек в могилу. Вот почему мы судим его.

Я также обрушился на заявление Канарека, будто именно обвинение несет ответственность за столь долгое разбирательство дела. Присяжным не удалось провести в домашнем кругу Рождество и Новый год – и мне не хотелось, чтобы они удалились на совещание, распекая обвинение на все корки.

– Ирвинг Канарек, – подчеркнул я, – этот Тосканини[126]126
  Артуро Тосканини (1867–1957) – великий итальянский дирижер.


[Закрыть] скуки, уверяет, что сторона обвинения растянула процесс более чем на полгода. Вы, друзья, все видели сами. Каждый свидетель, которого обвинение приглашало в этот зал, отвечал на наши короткие вопросы по существу. Мы потеряли время не во время прямого, но во время перекрестного допроса.

Отметил я и возражения Максвелла Кейта:

– Адвокат сделал для своей подзащитной, Лесли Ван Хоутен, все, что было в его силах. Он хорошо потрудился. Но, к несчастью для мистера Кейта, его позицию не смогут поддержать ни факты, ни закон.

В своем выступлении он, по сути дела, ни разу не подверг сомнению правдивость слов Линды Касабьян и Дайаны Лейк. В целом его позиция такова: пусть Лесли и сделала то, о чем рассказали Линда и Дайана, она все равно ни в чем не виновата.

Интересно, захочет ли Макс признать за ней хотя бы нарушение чужого права владения?

Кейт неожиданно ответил:

– Признаю, – чем фактически подтвердил, что Лесли побывала в доме Лабианка.

Даже если Розмари Лабианка действительно была мертва, когда Лесли ударила ее ножом, сказал я присяжным, это означает, что Ван Хоутен виновна в убийстве первой степени как участница сговора и самого преступления. Ведь если человек присутствует при совершении преступления, предлагая преступникам моральную поддержку, он становится соучастником. Но Лесли зашла еще дальше – она вонзила нож в тело Розмари, стерла оставленные убийцами отпечатки пальцев и т. д.

– Кроме того, – напомнил я, – мы знаем о том, что Розмари Лабианка к тому моменту была уже мертва, лишь с собственных слов Ван Хоутен. Только тринадцать ножевых ран на теле Розмари были нанесены после наступления смерти. Как насчет других двадцати восьми?

Да, Текс, Сэди, Кэти и Лесли были роботами, зомби, автоматами. Сомневаться не приходится. Но лишь в том смысле, что они были абсолютно послушны Чарльзу Мэнсону, причем подчинялись ему раболепно и подобострастно. Лишь в этом смысле. Это вовсе не означает, что они не хотели выполнять приказы Чарли и пошли на убийство против своей воли. Совсем напротив, улики говорят об обратном. Не существует ни одного свидетельства, что подсудимые хотя бы возразили Чарльзу Мэнсону в те две ужасные ночи. Одна Линда Касабьян сказала ему в Венисе: «Я же не ты, Чарли. Я никого не смогу убить».

Остальные же не только не воспротивились, но даже смеялись, когда об убийствах на Сиэло-драйв рассказали в телевизионных новостях; Лесли говорила Дайане, что бить ножом человека – это здорово, что чем больше она этим занималась, тем сильнее ей это нравилось; Сэди уверяла Вирджинию и Ронни, что это лучше оргазма.

Хотя три девушки на скамье подсудимых подчинялись Чарльзу Мэнсону, это вовсе не отменяет совершения ими убийства первой степени, никак не оправдывает их и не смягчает вины. А иначе любому наемному убийце достаточно было сказать: «Я всего лишь выполнял приказы своего босса», – и его оправдали бы.

Мистер Кейт также намекнул, что Уотсон и эти три девушки страдали неким психическим расстройством, которое не позволяло им правильно оценивать ситуацию и самостоятельно принимать решения. Однако защита ни разу не привела доказательств невменяемости или умственного расстройства; совсем напротив, Фитцджеральд описывал девушек как умных, понятливых, восприимчивых и хорошо образованных людей, и все улики говорят об одном: подсудимые отлично соображали во время тех ночных убийств. Они перерезали телефонные провода, смыли с себя следы крови, избавились от грязной одежды и оружия, вытерли отпечатки пальцев… Они убивали, хорошо подготовившись, и после этого сделали все возможное, чтобы остаться не пойманными.

Нет, леди и джентльмены, они отнюдь не страдали от каких бы то ни было душевных расстройств. Они страдали от очерствевшего сердца, от окаменевшей души, – закончил я прения со стороной защиты.

Разделавшись с выступлениями адвокатов, я весь вечер потратил на то, чтобы напомнить присяжным основные положения показаний Линды Касабьян. Затем я привел тезисы других свидетелей, совершенно независимые от рассказа Линды, и продемонстрировал, насколько они подтверждают и поддерживают ее историю. Линда показала, что Уотсон выстрелил в Парента четыре раза. Доктор Ногучи подтвердил, что Парент получил четыре пулевых раны. Линда говорила, что после выстрелов Парент наклонился к пассажирскому сиденью. На полицейских фотографиях видно, что тело Парента свесилось к пассажирскому сиденью. Линда показала, что Уотсон сделал горизонтальный надрез в ставне. Офицер Вайзенхант показал, что ставень надрезан горизонтально. Только по ночи убийств на Сиэло-драйв я указал сорок пять моментов в рассказе Линды, подтвержденных вещественными уликами и показаниями других свидетелей.

После чего сделал вывод:

– Леди и джентльмены, улики в виде отпечатков пальцев, результатов экспертиз, признательных показаний и так далее убедили бы самого закоренелого скептика в мире в том, что Линда Касабьян рассказала здесь правду.

Дальше я перечислил все улики против каждого из подсудимых, начиная с девушек и заканчивая самим Мэнсоном. Я отметил также, что в стенограмме суда 238 раз упоминается власть, которую Мэнсон в повседневной жизни имел над членами «Семьи» и (в том числе) над соответчицами по делу. Вывод из этого мог быть только один, подчеркнул я: власть его простиралась и на те две ночи убийства. Мэнсон, и никто иной, управлял действиями подсудимых.

Вспоминая о долгих месяцах следствия, я поражался, каких трудов нам стоило собрать хотя бы несколько таких примеров.

Понятие Helter Skelter раскрывалось на суде постепенно, слово за словом и штрих за штрихом. Теперь же я собрал воедино отрывочные показания множества свидетелей, и результат ошеломлял. Очень уверенно и, как мне показалось, весьма убедительно я доказал, что именно Helter Skelter был мотивом убийств, и что мотив этот принадлежал Чарльзу Мэнсону, и никому более. Я заявил, что обнаруженные на месте преступления написанные кровью буквы «Healter Skelter» – улика не менее явная, чем отпечаток пальца Мэнсона.

Мы уже почти закончили. Еще через несколько часов присяжные удалятся на совещание. Я завершил свое подведение итогов эмоциональным резюме:

– Леди и джентльмены, Чарльз Мэнсон говорил здесь, будто наделен властью дарить жизнь. В ночи убийств Тейт – Лабианка он посчитал, что ему принадлежит также право отбирать жизнь у невинных людей. Жаркой летней ночью восьмого августа 1969 года Чарльз Мэнсон, этот дьявольский гуру, замутивший сознание всем тем, кто поверил ему, выслал из адских глубин ранчо Спана трех бессердечных, кровожадных роботов и – к несчастью для него самого – одно человеческое существо, юную девушку-хиппи, Линду Касабьян.

Шестьдесят минут той ночи, возможно, стали самым нечеловеческим, кошмарным, наполненным невыразимым ужасом часом зверских убийств и резни в анналах криминологии. Беззащитные жертвы просили о пощаде, взывали о спасении в равнодушный ночной сумрак, кровь ручьями бежала из их тел, и только совершенно бессердечные люди могли бы спокойно наблюдать за этим.

Я уверен: если Уотсон, Аткинс и Кренвинкль могли бы искупаться в этих реках крови, они с восторгом сделали бы это. Сьюзен Аткинс, эта вампирша, даже пробовала на вкус кровь Шэрон Тейт…

На следующую ночь Лесли Ван Хоутен присоединилась к группе убийц, и несчастные Лено и Розмари Лабианка были безжалостно забиты ножами, зарезаны, словно жертвенные животные, в удовлетворение безумной жажды смерти, охватившей Чарльза Мэнсона…

Обвинение представило внушительные улики против подсудимых, многие из которых вещественны и научно обоснованы, и все они определенно доказывают совершение убийств этими людьми.

Улики и свидетельские показания, прозвучавшие в зале суда, не просто говорят о виновности подсудимых вне пределов разумных сомнений, в чем и заключалась задача обвинения, – нет, они доказывают их вину вне каких бы то ни было сомнений…

Леди и джентльмены, обвинение выполнило свою задачу, собрав и представив улики. Свидетели справились со своей, заняв место в этом зале и дав показания под присягой. Теперь настала ваша очередь. Вы последнее звено в цепи правосудия.

Со всем уважением я прошу вас вернуться после совещания в зал суда со следующим вердиктом, – и я зачитал вердикт, который рассчитывал услышать Народ.

Я подошел к самому концу выступления – к тому, что газеты позже назовут «перекличкой мертвецов». После каждого нового имени я делал паузу, чтобы присяжные могли вспомнить жертву.

– Леди и джентльмены, господа присяжные заседатели, – тихо начал я. – Шэрон Тейт… Эбигейл Фолджер… Войтек Фрайковски… Джей Себринг… Стивен Парент… Лено Лабианка… Розмари Лабианка… Их нет сегодня с нами в зале, но из могил взывают они к правосудию. И этому правосудию вы можете послужить, лишь вернувшись сюда с вердиктом о виновности подсудимых.

После полуденного перерыва судья Олдер дал присяжным подобающие инструкции. В 15:20, в пятницу, 15 января 1971 года – ровно через семь месяцев после начала суда – присяжные покинули зал, чтобы начать совещание.

Они совещались всю субботу, но в воскресенье взяли паузу. В понедельник присяжные обратились с двумя просьбами: предоставить им возможность прослушать «Белый альбом» The Beatles и посетить места преступлений – дома Тейт и Лабианка. После долгого обсуждения с адвокатами Олдер удовлетворил первую просьбу и отклонил вторую, опасаясь, что это приведет к новым заседаниям с вызовом свидетелей, перекрестными допросами и т. д.

Во вторник присяжные попросили перечитать им письма, отправленные Сьюзен Аткинс бывшим сокамерницам, что и было исполнено. Вероятно, впервые в деле подобной сложности присяжные ни разу не просили перечитать им те или иные выдержки из стенограммы. Я могу предположить лишь, что в ходе совещаний они полагались на подробные конспекты, которые вели на всем протяжении процесса.

Прошли среда, четверг, пятница – присяжные совещались, не передавая дальнейших просьб или других посланий суду. Еще в середине недели «Нью-Йорк таймс» сообщила читателям, что присяжные совещаются слишком уж долго и, похоже, намертво застряли, разойдясь во мнениях.

Меня это совершенно не беспокоило. Я уже заявил прессе, что жду вердикта через четыре-пять дней минимум, не раньше, и не удивлюсь, если совещание продлится недели полторы.

Единственное, что меня тревожило, – человеческая природа.

Двенадцать представителей самых разных общественных слоев провели взаперти, общаясь только друг с другом, более полугода – дольше любых других присяжных в истории юстиции. Я много думал об этих людях. Один из присяжных объявил, что по окончании процесса намеревается написать книгу о своей жизни в условиях судебного секвестра, что очень тревожило его коллег. Тот же человек хотел быть избран старшиной присяжных, но когда его кандидатуру отклонили еще до начала выборов, он так обиделся на остальных, что пару дней даже не хотел обедать вместе с ними[127]127
  Равное количество голосов получили Алва Доусон, бывший помощник шерифа, и Херман Тубик, владелец похоронного бюро. Бросили монетку, и старшиной назначили Тубика. Чрезвычайно религиозный человек, начинавший каждый день совещания беззвучной молитвой, Тубик оказывал стабилизирующее влияние на остальных присяжных во время их долгой секвестрации. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Станет ли он – или любой другой из остальных одиннадцати – становиться в непримиримую оппозицию просто из-за личной неприязни или неуважения? На этот вопрос у меня не было ответа.

У Тубика и у миссис Роузленд имелись дочери примерно того же возраста, что и Сэди, Кэти, Лесли. Повлияет ли это обстоятельство на их решение – а если повлияет, то как? Этого я тоже не знал.

Ходил слушок, основанный, в основном, на взглядах, которыми они обменивались в суде, что самый молодой из присяжных, Уильям Макбрайд-второй, постепенно проникся симпатией к подсудимой Лесли Ван Хоутен. Слух ничем не подкреплялся, и все же в те долгие часы, когда журналисты ожидали хоть какой-то весточки из комнаты совещаний, репортеры делали ставки, что Макбрайд предложит голосовать за вердикт о виновности в убийстве второй степени для Ван Хоутен, а то и за ее оправдание.

Но пока нам оставалось только запастись терпением.

Сразу после приписки к делу я запросил всю информацию о жизни Чарльза Мэнсона, какую только удастся найти. Как и многие улики, она приходила по почте. И лишь после окончания выступлений в суде я наконец получил официальные записи касательно семи месяцев, проведенных Мэнсоном в Национальной исправительной школе для мальчиков в Вашингтоне, округ Колумбия. Многие сведения мне уже были знакомы – за единственным поразительным исключением.

Будь это правдой, в моих руках могло оказаться то семя, которое – взращиваемое ненавистью, страхом и любовью – в итоге расцвело чудовищной одержимостью Мэнсона «черно-белой» революцией.

Чарли оказался в исправительной школе в марте 1951 года, когда ему было шестнадцать лет. В отчете о поступлении, заполненном после собеседования с новым учеником, был раздел о семье. Первые два предложения раздела гласили: «Отец неизвестен. Считается, что им был цветной повар по имени Скотт, с которым мать ученика беспорядочно встречалась в период беременности».

Отец Мэнсона был чернокожим? Прочитав документы до конца, я нашел еще два сходных утверждения, но никаких дополнительных деталей.

Существует несколько возможных вариантов появления этой записи. Во-первых, была допущена простая бюрократическая ошибка, о которой сам Мэнсон и не подозревал. Во-вторых, Чарли мог солгать во время собеседования – хотя я, признаться, не понимаю, какой ему в этом прок, особенно в исправительной школе, расположенной на юге страны. В-третьих, это была чистая правда.

Но даже важнее истинности информации было другое: верил ли этому сам юный Мэнсон? Если так, его обида могла годы спустя перерасти в странную утопию, где чернокожие все-таки одерживают верх над белыми американцами, но в итоге передают бразды правления страной самому Мэнсону.

Лишь одно я знал наверняка: даже получив сведения в ходе процесса, я все равно не мог бы воспользоваться ими. Впрочем, я решил спросить об этом у самого Мэнсона, если представится случай.

На несколько дней я слег с простудой, но в 10:15 в понедельник, 25 января, мне позвонил секретарь суда Джен Дарроу:

– Свежие новости. Присяжные подписали вердикт. Судья Олдер хочет как можно скорее встретиться в кулуарах со всеми представителями сторон.

С начала совещания присяжных Дворец юстиции напоминал осаждаемую крепость. Конфиденциальный судебный приказ, изданный в тот же день, начинался словами: «Принимая во внимание рапорты о возможной попытке нарушения хода процесса в заключительной фазе суда, известной как Судный день, будут предприняты дополнительные меры безопасности…» За чем следовало двадцать семь страниц детальных инструкций. Подступы к Дворцу юстиции были перекрыты; всякий, входивший в здание, подвергался допросу о цели посещения и личному досмотру. Рядом со мной и судьей Олдером теперь неотлучно находились по трое телохранителей.

Причина столь жестких мер безопасности так и не стала достоянием прессы. От источника, близкого к «Семье», ОШЛА услышал историю, которую поначалу счел невероятной. Работая на военно-морской базе в Кемп-Пендлтоне, один из последователей Мэнсона выкрал со склада ящик ручных гранат. В Судный день ими собирались забросать зал суда, чтобы в итоге освободить Чарли.

В 11:15 все представители сторон собрались в кулуарах. Прежде чем ввести в зал присяжных, судья Олдер предложил обсудить ход назначения наказания.

Калифорния имеет раздвоенную судебную систему. В первой, только что законченной нами фазе процесса выясняется виновность подсудимых. Если кто-то из них признан виновным, за первой фазой следует вторая – назначение наказания, соответствующего проступку. В данном деле обвинение просило о вердикте, декларирующем виновность всех четверых подсудимых в убийстве первой степени. Если присяжные подпишут такой вердикт, возможных наказаний может быть только два: пожизненное заключение или смертная казнь.

В большинстве случаев вторая фаза процесса оканчивается весьма быстро.

После совещания со сторонами судья Олдер решил, что в случае перехода процесса ко второй фазе она займет не более трех дней. Он также объявил, что принял решение закрыть двери зала суда, пока вердикты по делу не будут зачитаны, а присяжные не огласят своих мнений. Как только присяжные и подсудимые покинут зал суда, за ними последуют журналисты, а затем – наблюдатели и зрители.

Первыми вошли девушки. На протяжении процесса они обычно наряжались довольно пестро, но, по-видимому, сегодня им не дали времени переодеться, и поэтому все три были в стандартной тюремной униформе. Тем не менее настроение у них, похоже, было хорошее: девушки шептались и хихикали. Войдя в зал, Мэнсон подмигнул им, и те подмигнули в ответ. На Чарли были белая рубашка и синий галстук; козлиная бородка аккуратно подстрижена. Еще одно лицо, новая маска – специально для Судного дня.

Плотной группой вошли присяжные; они снова заняли привычные места, как проделывали сотни раз прежде. Только теперь все было словно впервые, и собравшиеся впились взглядами в двенадцать лиц, ожидая увидеть хоть какую-то подсказку. Возможно, самый устойчивый из всех судебных мифов гласит, что присяжные не смотрят в сторону подсудимых, если вынесли вердикт об их виновности. На самом деле такое редко случается. Никто из присяжных не выдержал обращенного к ним пристального взгляда Мэнсона, но никто и не отвел глаза слишком быстро. Их лица говорили только о напряжении и усталости.

– Присутствуют все присяжные и запасные присяжные, – объявил судья. – Присутствуют все юристы по делу, за исключением мистера Хьюза. Присутствуют подсудимые. Мистер Тубик, вынесли ли присяжные свой вердикт?

– Да, ваша честь, мы вынесли вердикт, – ответил старшина и протянул бумаги приставу Биллу Мюррею, который, в свою очередь, отнес их судье Олдеру. Пока тот молча просматривал их, Сэди, Лесли и Кэти умолкли, а Мэнсон лишь нервно теребил бородку.

– Секретарь зачитает вердикты, – сказал наконец судья.

– Верховный суд штата Калифорния, в округе Лос-Анджелес и в его интересах, Народ штата Калифорния против Чарльза Мэнсона, Патриции Кренвинкль, Сьюзен Аткинс и Лесли Ван Хоутен, дело номер A-253,156, зал судебных заседаний 104.

Секретарь Дарроу сделал паузу, прежде чем зачитать первый из двадцати семи отдельных вердиктов. Казалось, миновали часы, хотя, наверное, пауза длилась лишь несколько секунд. Все застыли, словно окаменев в ожидании.

– Мы, присяжные, действующие по вышеупомянутому делу, находим подсудимого Чарльза Мэнсона виновным в убийстве Эбигейл Фолджер в нарушение статьи 187 Уголовного кодекса Калифорнии, преступлении, упомянутом в первом пункте обвинительного акта, и считаем это деяние убийством первой степени.

Поглядев на Мэнсона, я заметил, что, несмотря на бесстрастное лицо, руки у него дрожали. Девушки не выказали вообще никаких эмоций.

Присяжные совещались сорок два часа и сорок минут на протяжении девятидневного периода – замечательно малый срок для столь долгого и сложного процесса. Зачитывание вердиктов заняло тридцать восемь минут.

Народ получил те вердикты, на которые рассчитывал, против Чарльза Мэнсона, Патриции Кренвинкль и Сьюзен Аткинс: каждый из них был признан виновным в одном сговоре с целью убийства и в семи убийствах первой степени.

Народ получил также запрошенные им вердикты в отношении Лесли Ван Хоутен: ее признали виновной в одном сговоре с целью убийства и в двух убийствах первой степени.

Позднее я узнал, что Макбрайд предлагал рассмотреть другой вердикт в отношении Лесли, но во время голосования в ее пользу был подан лишь один анонимный бюллетень.

Пока отдельные члены присяжных объявляли индивидуальные вердикты, Лесли повернулась к Кэти и спросила:

– Посмотри на присяжных; разве им не грустно?

Она была права, лица присяжных отражали печаль. Очевидно, решение стало для них тяжким испытанием.

Когда присяжные уже покидали зал суда, Мэнсон внезапно закричал на Олдера:

– И мы по-прежнему не можем выставить защиту? Ты этого не переживешь, старик!

Как ни странно, Канарека вердикт не расстроил. Фитцджеральд объявил прессе, что с самого начала ожидал худшего, но был очевидно потрясен исходом дела. Покинув зал суда, он сказал репортерам:

– Мы поняли, что проиграем, с тех самых пор, как нам отказали в проведении процесса в другом штате. Присяжные с самого начала были настроены враждебно. Подсудимым не оставили никаких шансов. – По мнению Фитцджеральда, в любом другом месте, кроме Лос-Анджелеса, защите наверняка удалось бы добиться оправдания всех четверых.

– Я ни секунды в это не верю, – сказал я журналистам. – Обычные отговорки со стороны защиты. Присяжные не только вынесли справедливый вердикт, но и основывались исключительно на показаниях, прозвучавших из уст свидетелей. – И в ответ на самый настойчивый вопрос я ответил: – Да, мы намерены требовать вынесения всем четверым подсудимым смертного приговора.

Дежурившие на перекрестке у Дворца юстиции девушки Мэнсона узнали новость из сообщения по радио. И тоже проявили странную невозмутимость. Бренда заявила репортерам: «Скоро, очень скоро будет революция», а Сэнди сказала: «Вы следующие, все вы», – но то были слова Мэнсона, сказанные в суде месяцы тому назад и с тех самых пор все повторявшиеся девушками из пикета. Никаких слез, никаких явных эмоций. Так, словно ничто из происходящего в зале суда вообще их не заботило. Я знал, однако, что это неправда.

Позже, посмотрев интервью с «Семьей» по телевизору, я решил, что они, видимо, давно были готовы к самому худшему повороту событий.

Раздумывая об этом теперь, я вижу другую возможность. Некогда низшие из низших в иерархии Мэнсона, годные лишь для секса, производства потомства и прислуживания мужчинам, теперь эти девушки стали его апостолами, хранительницами веры. Теперь сам Чарли зависел от них. Весьма вероятно, что вынесенный вердикт не смутил их потому, что они уже выработали план, который мог даровать свободу не только самому Мэнсону, но и всем остальным членам «Семьи».