Текст книги "Helter Skelter. Правда о Чарли Мэнсоне"

Две вещи особенно обеспокоили меня по ходу суда. Во-первых, Мэри Бруннер сделала все возможное, чтобы выгородить Мэнсона, – и кто знает, насколько далеко зайдут ради его спасения Сэди, Кэти и Лесли. Во-вторых, Дэнни Де Карло не захотел повторить под присягой многие из своих прежних заявлений, сделанных в кабинетах ДПЛА. Я опасался, что Дэнни ударится в бега, понимая, что ему нет особого резона болтаться по Лос-Анджелесу. Обвинение в краже мотора с него сняли в обмен на показания по делу об убийстве Хинмана, но по поводу процесса Тейт – Лабианка мы ни о чем с ним не договаривались. К тому же у Дэнни оставались неплохие шансы поучаствовать в дележе награды в 25 тысяч долларов, и, чтобы получить свою долю, он не обязан был давать свидетельские показания в зале суда.

Благодаря выступлениям Де Карло и Бруннер перед большим жюри мы предъявили дополнительные пункты обвинения Чарльзу Мэнсону, Сьюзен Аткинс и Брюсу Дэвису по поводу убийства Хинмана. Но большое жюри и свидетельство в суде, на глазах у Чарли, – абсолютно разные вещи.

Я не мог винить Дэнни за осторожность. Едва подтвержденное большим жюри обвинение сделалось достоянием прессы, живший вместе с остальной «Семьей» у Спана Дэвис исчез в неизвестном направлении.

Май 1970 года

В первых числах мая Крокетт, Постон и Уоткинс повстречали в Шошоне Клема, Цыганку и юношу по имени Кевин – одного из новичков быстро растущей «Семьи». Клем заявил Уоткинсу:

– Чарли говорит, когда он выйдет из тюрьмы, вам всем лучше валить подальше от пустыни.

От нашего источника на ранчо Спана мы узнали, что участники «Семьи» явно готовятся что-то предпринять.

У девушек Мэнсона так часто брали интервью, что теперь они уже были на короткой ноге со многими репортерами и называли их по именам. Несколько раз в завуалированной, непрямой манере девицы намекали своим друзьям из прессы, что Чарли вот-вот окажется на свободе. При этом ничего не говорилось об освобождении или оправдании.

Нам было ясно, что «Семья» разработала некий план действий.

11 мая Сьюзен Аткинс подала заявление, опровергавшее ее показания перед большим жюри. Позднее и Мэнсон, и сама Аткинс воспользовались этим документом для заявлений о неправомочности передачи дела в суд, но их требование отклонили.

Мы с Аароном устроили совещание в кабинете окружного прокурора Янгера. Сэди не могла воевать на два фронта сразу. Либо она говорила честно перед большим жюри – и тогда, по нашему соглашению, мы не предъявляли ей обвинение в убийстве первой степени, – либо, как выходило по ее последнему заявлению, в тот раз она сказала неправду, и в этом случае соглашение расторгалось.

По моему личному мнению, Сьюзен Аткинс дала в основном правдивые показания перед большим жюри – за несколькими исключениями: во-первых, три «забытые» ею попытки убийства на вторую ночь; во-вторых, колебания в отношении того, ударила ли она ножом Войтека Фрайковски (в чем призналась мне); в-третьих, мое инстинктивное, но весьма сильное ощущение (подтвержденное ее рассказами Вирджинии Грэхем и Ронни Ховард), что Аткинс лжет, уверяя, будто не она зарезала Шэрон Тейт. По соглашению, заключенному между Аткинс и стороной обвинения, правдивость «в основном» не считалась достаточной: Сьюзен должна была рассказать всю правду.

С подачей заявления, впрочем, вопрос отпадал сам собой. На основании ее собственноручного отречения от показаний мы с Аароном получили у прокурора Янгера разрешение требовать высшей меры наказания для Сьюзен Аткинс – так же, как и для других подсудимых.

Такой вариант мы в общем-то предвидели. А вот другой поворот стал полной неожиданностью для всех. Появившись в суде с прошением направить его дело на новое рассмотрение, Бобби Бьюсолейл вынул из кармана заявление Мэри Бруннер о том, что все ее показания на суде не являются правдивыми, и что она, в частности, солгала, рассказывая, как Бьюсолейл убил Хинмана ножом.

Совершенно сбитый с толку прокурор Барт Катц заявил, что и других представленных в суде доказательств вины Бьюсолейла достаточно для вынесения ему приговора.

Расследуя обстоятельства появления неожиданного документа, Барт выяснил, что за несколько дней до дачи показаний в суде в дом родителей Мэри Бруннер в Висконсине явились с визитом Пискля и Бренда. Пискля навестила Мэри еще раз, теперь уже в компании Сэнди, за два дня до подписания заявления. Барт обвинил девушек, что они принудили Мэри солгать, чтобы выгородить Чарли.

Вызванная в суд Мэри Бруннер отрицала факт давления, но затем, посовещавшись с адвокатом, вновь изменила решение и подала заявление о недействительности предыдущего. Ее показания на суде правдивы, объявила она. А потом снова передумала.

В конце концов притязания Бьюсолейла на пересмотр дела отклонили, и он оказался в камере смертников тюрьмы «Сан-Квентин», ожидая результатов рассмотрения апелляции. Районный Офис окружного прокурора тем не менее столкнулся с дилеммой, приводящей в смятение даже опытных юристов.

Не считая возможного обвинения в лжесвидетельстве, Мэри Бруннер, похоже, сумела обвести их вокруг пальца.

После официального предъявления ему обвинения в убийстве Хинмана Мэнсон появился перед судьей Деллом и запросил разрешения представлять свои интересы самостоятельно. Когда Делл отказался, Чарли предложил назначить его защитниками Ирвинга Канарека и Дэйи Шиня. Судья Делл постановил, что в таком случае будет иметь место явный конфликт интересов: Шинь не сможет защищать одновременно и Мэнсона, и Сьюзен Аткинс. Так что у Чарли остался только Канарек.

Мэнсон возразил:

– Мне кажется, все здесь в курсе послужного списка мистера Канарека. Я не хочу себе такого адвоката, но вы не оставляете мне выбора. Я отлично знаю, что делаю, поверьте мне. Это худший адвокат, которого я могу выбрать, и вы вешаете на меня именно этого человека, – после чего снова попросился самостоятельно себя представлять, пообещав с радостью забыть о кандидатуре Канарека.

– Я не позволю себя шантажировать, – ответил Делл Мэнсону.

Мэнсон бросил:

– И на вас управа найдется.

Судья Делл заявил, что Мэнсон, разумеется, вправе оспорить его решение, подав апелляцию. Впрочем, поскольку Чарли уже подал апелляцию на возвращение ему статуса собственного адвоката на слушании по делу об убийствах Тейт – Лабианка, Делл решил подождать с окончательным решением до того момента, когда предыдущую апелляцию либо отклонят, либо примут.

Тем временем мы с Аароном обсудили возможность появления в деле Канарека с окружным прокурором Янгером. Перспектива встречи в суде с Ирвингом подразумевала затягивание процесса минимум на пару лет. Янгер спросил, существует ли какой-нибудь легальный способ отстранить адвоката от ведения дела. Пока в голову ничего не приходило, но я согласился изучить соответствующие прецеденты. Янгер надеялся поставить под сомнение компетентность Канарека, но я, узнав побольше об Ирвинге, пришел к выводу, что он еще как компетентен. Обструкционизм, как мне показалось, был свойственной адвокату тактикой, не более того. И эту тактику можно было критиковать.

Собрать доказательства не составило труда. От судей, заместителей окружного прокурора, даже присяжных я услышал множество примеров затягивания процесса, служившего основным козырем Канарека. Один из заместителей окружного прокурора, узнав о том, что ему вторично предстоит встретиться с Ирвингом в суде, попросту уволился.

– Жизнь слишком коротка для такого, – заявил он.

Предвидя, что Мэнсон может предложить себя в качестве замены Канарека в деле Тейт – Лабианка, как и в деле об убийстве Хинмана, я начал готовить аргументы. В то же самое время мне пришла в голову мысль, которая, при наилучшем исходе, могла сделать их ненужными.

Если правильно наживить крючок, мне удастся убедить Мэнсона расстаться с Канареком по доброй воле.

25 мая я в очередной раз просматривал собранные офицерами ДПЛА коробки с вещественными доказательствами по «делу Лабианка», когда заметил прислоненную к стене хранилища деревянную дверь. На ней пестрели разноцветные надписи, и в том числе – слова из детской считалки: «1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 – все хорошие детишки попадают в рай»[103]103
  Очередное доказательство влияния творчества The Beatles на «Семью», очевидно не замеченное автором; приведенная строка входит в текст песни «Ты никогда не давал мне денег» с альбома «Abbey Road»


[Закрыть]. По соседству виднелись крупные буквы: «HELTER SKELTER СКОРО БУДЕТ ЗДЕСЬ».

Пораженный, я спросил у Гутиэреса:

– Где, черт возьми, вы это выкопали?

– На ранчо Спана.

– Когда?

Гутиэрес сверился с прикрепленной к двери желтой этикеткой.

– Двадцать пятого ноября.

– Хочешь сказать, что я из сил выбиваюсь, привязывая убийц к выражению Helter Skelter, а у вас тут уже пять месяцев стоит дверь с этой самой надписью – теми же кровавыми словами, что найдены в доме Лабианка?!

Гутиэрес признался: да, так и есть. Как оказалось, дверь оторвали от шкафа в трейлере Хуана Флинна. Причем следователям дверь показалась настолько незначительным вещдоком, что ее даже не потрудились занести в протокол изъятия!

И вновь, как и бессчетное множество раз прежде, я объявил следователям, что хочу побеседовать с Хуаном Флинном.

Я понятия не имел, сколько известно Флинну. Вместе с Бруксом Постоном и Полом Уоткинсом панамский ковбой разговаривал с авторами наскоро изданной еще до начала процесса брошюрки, но явно о многом умолчал, поскольку в книжку не вошли многие инциденты, известные мне со слов Брукса и Пола.

1–14 Июня 1970 года

За две недели до начала процесса по делу убийц Тейт – Лабианка Мэнсон все же попросил заменить Рональда Хьюза, своего адвоката, на Ирвинга Канарека; просьба была удовлетворена.

Я предложил провести совещание сторон в кулуарах. Там я подчеркнул, что правовые вопросы в данном случае чрезвычайно запутаны и усложнены. Даже с участием юристов, решающих подобные проблемы, так сказать, «на лету», процесс может затянуться месяца на четыре или больше.

– Но, – добавил я, – хочу откровенно выразить собственное мнение: если интересы Мэнсона будет представлять Канарек, суд продлится несколько лет. Среди профессиональных юристов бытует мнение, что мистер Канарек – виртуоз обструкционизма. И мне кажется, он делает это нарочно. Похоже, он искренне считает такую тактику наилучшей. Впрочем, – продолжал я, – остановить Канарека нам не удастся. Даже расценивая его действия как оскорбление суда, мы ничего не выиграем, поскольку он с радостью проведет ночь в камере, но не изменит себе.

Вместо того чтобы превращать процесс в пародию на акт правосудия, я собирался предложить выход получше. Решение я вынашивал достаточно долго и знал, что всех, кроме Аарона, с которым я советовался, оно застанет врасплох.

– В качестве возможного выхода из сложившейся ситуации, – заявил я суду, когда мы вернулись к заседанию, – сторона обвинения не будет возражать против предоставления мистеру Мэнсону права защищать себя самостоятельно с помощью любого адвоката, которого он сам сочтет нужным назвать…

Мэнсон воззрился на меня в полнейшем недоумении. Похоже, ничего подобного он не ожидал услышать от обвинителя.

Я надеялся, конечно, что при первой же возможности Мэнсон выбросит из головы Канарека, но был совершенно искренен, выдвигая свое предложение. С самого начала Чарли повторял, что только он сам может говорить за себя. И весьма прозрачно намекал при этом: в противном случае он намерен доставить суду немало неприятностей. При этом, несмотря на отсутствие у него формального образования, Мэнсон был умен. Подчинив себе волю свидетелей обвинения – Линды Касабьян, Брукса Постона, других бывших членов «Семьи», – он, вероятно, сумел бы лучше провести их перекрестный допрос, чем большинство «обычных» адвокатов. Кроме того, за столом защиты вместе с ним могли оказаться не только его адвокат, но и еще трое опытных юристов. А в будущем отказ удовлетворить просьбу Мэнсона дать ему статус собственного защитника мог стать одним из сильных аргументов при обжаловании приговора.

После моего выступления Аарон зачитал заявление самого Мэнсона судье Деллу, где говорилось, что Канарек – худший адвокат, которого Чарли мог выбрать.

Судья Олдер уточнил у Мэнсона:

– Вы действительно желает иметь своим адвокатом Ирвинга Канарека?

Тот ответил:

– Вряд ли существует адвокат, который защитит меня лучше меня самого. Но я достаточно умен, чтобы понимать: я не юрист, так что не стану устраивать сцен. Я здесь не для того, чтобы чинить препятствия суду…

В этом деле замешано множество подспудных, невидимых факторов. Человек появляется на свет, он ходит в школу, учится всему, что написано в книжках, и в итоге живет так, как его научили. Все, что ему известно, – это вещи, которые ему рассказали другие.

Но если выйти из этого заколдованного царства, мы увидим пропасть между поколениями, совсем другой мир, общество свободной любви. Реальность в нем отличается от первой, – подчеркнул Мэнсон. – Здесь учатся только через личный опыт; здесь понимаешь, что не существует иного способа узнать вкус воды, кроме как сделать глоток, дождаться дождя или прыгнуть в реку.

Судья перебил его:

– Я просто хочу убедиться, что вы счастливы видеть мистера Канарека своим адвокатом.

– Кажется, я выразился достаточно ясно, – ответил Чарли. – Я буду счастлив, только если сам стану собственным адвокатом. Никто другой меня не защитит.

Я попросил у суда разрешения задать вопрос Мэнсону. Канарек тут же выразил протест, но Чарли не возражал, и я спросил, консультировался ли он с другими юристами, прежде чем решить, что в суде его будет представлять именно Канарек.

Мэнсон отвветил:

– Я не спрашивал чужого мнения. У меня есть собственное.

– Как вы считаете, мистер Канарек способен обеспечить вам справедливый суд?

– Да. Я считаю, вы и сами могли бы обеспечить мне справедливый суд. Вы уже доказали мне свою честность.

– Мой суд будет справедлив, Чарли, но я собираюсь осудить тебя, – предупредил я.

– Тогда что же такое справедливый суд?

– Это когда истина выходит наружу.

Тут снова вмешался судья Олдер:

– Я считаю судебной ошибкой позволить вам представлять самого себя. Так вы подтверждаете назначение мистера Канарека вашим адвокатом?

– Меня вынуждают, – ответил Чарли. – Единственное, что мне остается, это постараться доставить вам как можно больше проблем.

И вскоре нам пришлось убедиться, что он не шутит.

Тем временем шестнадцатилетняя Дайана Лейк, оказавшись в психиатрической клинике Паттона, получила у штатного психолога диагноз «шизофрения». Я понимал, что защита, скорее всего, попробует воспользоваться этим, чтобы бросить тень недоверия на показания Дайаны, но не слишком беспокоился: психологи не врачи и не могут ставить официальные медицинские диагнозы. Штатные же психиатры утверждали, что проблемы Дайаны эмоциональные, а не умственные: подростковые нарушения поведения плюс вероятная наркотическая зависимость. К тому же Дайана явно шла на поправку и вполне могла выступить в суде.

Я ездил в клинику в начале июня вместе с сержантом Патчеттом. Маленькая оборванка, которую я впервые увидел в тюрьме Индепенденса, ничем теперь не отличалась от любой другой девушки-подростка. В школе у нее только отличные отметки, гордо объявила мне она. Лишь порвав с «Семьей», по словам Дайаны, она сумела осознать, как прекрасна жизнь. Теперь же, оглядываясь назад, она понимала, что чудом вырвалась из смертельной западни.

Разговаривая с Лейк, я узнал множество подробностей, ранее не всплывавших в беседах с ней. Например, она вспомнила, как в пустыне рядом с Уиллоу-Спрингсом Патриция Кренвинкль рассказывала, что вытащила Эбигейл Фолджер из спальни в гостиную дома Тейт. А Лесли Ван Хоутен, описывая, как пырнула кого-то ножом, призналась Дайане: поначалу ей не хотелось этого делать, но затем она обнаружила, что с каждым новым ударом становится все веселее.

Еще Дайана вспомнила, что в июне, июле и августе 1969 года Мэнсон не раз повторял «Семье»: «Мы должны захотеть убивать свиней, чтобы помочь черным начать Helter Skelter». А в июле, примерно за месяц до убийств Тейт – Лабианка, объявил: «Я сам собираюсь начать революцию».

Наш разговор продолжался несколько часов. Одна вещь, которую сказала мне Дайана, особенно меня расстроила: Пискля, Сэнди и остальные девушки в «Семье» никогда уже не смогут никого полюбить, даже собственных родителей.

– Почему? – переспросил я.

– Потому что всю свою любовь они уже отдали Чарли.

Я оставил клинику Паттона с ощущением, что Дайане Лейк в конце концов удалось избежать подобной участи.

А заседания суда продолжались.

9 июня Мэнсон внезапно развернулся вместе со стулом спиной к судье, заявив:

– Суд не выказал мне уважения, и я собираюсь ответить ему тем же. После нескольких предупреждений судья Олдер приказал приставам удалить подсудимого из зала. Его отвели в соседнюю комнату, оборудованную системой громкоговорителей, чтобы он мог, по крайней мере, следить за ходом разбирательства.

Олдер несколько раз предоставлял Мэнсону возможность вернуться в зал суда при условии достойного поведения, но тот отказался.

А мы не собирались сдаваться и продолжали пытаться отстранить от ведения дела Ирвинга Канарека. 10 июня я подал заявление на проведение слушания по факту замены Хьюза. Основная мысль: Мэнсон не имеет конституционного права на защиту при посредстве Канарека.

Право подсудимого пользоваться услугами юриста по собственному выбору не является, указывал я, неограниченным, неоспоримым, абсолютным правом. Это право предоставляется тем подсудимым, которые надеются получить положительный вердикт, смягчить приговор и т. п. Между тем из заявлений Мэнсона со всей очевидностью следует: он выбрал своим адвокатом Канарека, только чтобы исказить, расстроить и парализовать должное и уместное отправление правосудия, и поэтому не может осуществлять свое право на услуги юриста по собственному выбору в подобной бесчестной манере.

Канарек ответил, что был бы рад представить суду стенограммы своих прежних дел, чтобы суд мог самостоятельно решить, использует ли он тактику затягивания процесса. Мне показалось, что при этих словах судья Олдер поморщился, хотя я не уверен.

Надо сказать, исследовав послужной список Канарека, я пришел к выводу, о котором умолчал в своей продолжавшейся около часа речи. Невзирая на все попытки заморозить ход разбирательства, несвязные заявления, бессмысленные протесты и дикие, безответственные выходки, Ирвинг Канарек частенько зарабатывал очки. В своей ответной речи он заметил, например, что прокурор даже не пытался сместить неопытного Рональда Хьюза под тем предлогом, что остановивший на нем свой выбор Мэнсон фактически стремится проиграть дело. А в заключение Канарек весьма уместно предложил отклонить заявление стороны обвинения на том основании, что в законе нет поводов для подобных просьб.

В своем обращении к суду я признал правоту Канарека, но заметил, что сложившаяся ситуация буквально вопиет, призывая суд занять новаторскую позицию.

Судья Олдер не согласился со мной. Мое заявление на проведение слушания по вопросу о состоявшейся смене адвокатов осталось без удовлетворения.

Окружной прокурор Янгер опротестовал решение Олдера в Верховном суде штата, но оно осталось в силе. Мы как могли старались сохранить казне несколько миллионов долларов, а всем участвующим в процессе – огромное количество времени и нервов, но суд решил иначе: Ирвинг Канарек останется адвокатом Мэнсона на процессе по делу об убийствах Тейт – Лабианка ровно столько, сколько это будет нужно подзащитному.

– Если Ваша честь не уважает прав мистера Мэнсона, не уважайте и мои права, – заявила Сьюзен Аткинс, поворачиваясь спиной к суду. Лесли Ван Хоутен и Патриция Кренвинкль последовали ее примеру.

Олдер предложил адвокатам защиты образумить подопечных, но Фитцджеральд признал, что ничего не получится: его контроль над действиями клиентов сведен к минимуму. После нескольких предупреждений судье пришлось вывести девушек в одну из комнат отдыха присяжных, где также были громкоговорители.

Поведение подсудимых вызывало у меня смешанные чувства. Если девушки намерены и дальше повторять за Мэнсоном все его выходки, у нас появятся дополнительные доказательства полноты его контроля над «Семьей». Но удаление из зала суда могло сойти за судебную ошибку при будущем рассмотрении апелляции, а начинать процесс сызнова нам вовсе не хотелось.

В судебной практике (Аллен против штата Иллинойс) подсудимого уже удаляли из зала суда, когда его поведение мешало ходу процесса. Другой прецедент, однако, предполагал более тонкий момент. В деле с двадцатью двумя подсудимыми (Народ против Замора) столы для совещания размещались таким образом, что адвокатам было трудно общаться со своими клиентами. Что привело к удовлетворению апелляции Верховным судом, который постановил: право на юридическую помощь подразумевает возможность проведения консультаций между подсудимым и его адвокатом на протяжении всего процесса.

Я указал на это Олдеру, предложив наладить некое подобие телефонной связи между адвокатами и их удаленными из зала клиентами, но судья счел это необязательным.

После полудня девушки выказали желание вернуться в зал суда. Патриция Кренвинкль объявила Олдеру:

– Мы готовы поприсутствовать на этой потехе.

Для Кренвинкль это и была сплошная потеха. Оставшись стоять, она опять повернулась к судье спиной. Аткинс и Ван Хоутен немедленно повторили ее действия. Олдер вновь удалил всех трех.

Сопровождая подсудимых к залу суда на следующий день, судья Олдер предупредил их, что неудачно избранное поведение в присутствии присяжных может сильно – и не в лучшую сторону – повлиять на существо вердикта.

– Я просил бы всех вас серьезно обдумывать свои поступки, поскольку, по моему личному мнению, вы сами себе вредите.

Вновь попытавшись обрести статус собственного защитника, Мэнсон объявил:

– Ладно, вы не оставляете мне выбора. Можете убить меня прямо сейчас. – Все еще стоя, он склонил голову и развел руки, принимая позу распятого на кресте, которую быстренько скопировали и девушки.

Когда помощники шерифа попытались усадить их силой, все подсудимые оказали сопротивление, и в пылу схватки Чарли оказался на полу. Двум помощникам шерифа пришлось на руках вынести его в отдельное помещение, пока офицеры-женщины уводили девушек.

Тут же встрял Канарек:

– Я просил бы оказать медицинскую помощь мистеру Мэнсону, Ваша честь.

Судья:

– Я попрошу пристава проверить, нуждается ли он в такой помощи. Если да, он ее получит.

Но Чарли не нуждался в помощи. Едва оказавшись в закрытом помещении, подальше от глаз публики и репортеров, он превращался в совершенно иного человека, изображая смиренного заключенного. Проведя более половины жизни в колониях и тюрьмах, он отлично выучил эту роль, крайне редко вызывая нарекания охранников.

После полудня мы получили еще парочку прекрасных примеров тактики Ирвинга Канарека. Опротестовывая пункт «обыск и арест», он заявил, что арест Мэнсона произведен нелегально, поскольку «мистер Кабаллеро и мистер Буглиози состояли в заговоре, понуждая мисс Аткинс сделать определенные заявления и фактически склонили ее к лжесвидетельству».

При всей смехотворности его претензий, склонение к лжесвидетельству – чрезвычайно серьезное обвинение, и мне пришлось отвечать, не забывая о присутствии в зале суда представителей прессы:

– Ваша честь, если с мистером Канареком случился приступ словесного поноса, лучше выслушать его доводы в кулуарах. Этот человек совершенно безответственен. Один бог знает, что именно он собирается сказать дальше.

– Переходите к существу вашего протеста, мистер Канарек, – предложил судья.

Существо протеста, когда Канарек наконец смог к нему вернуться, заставило вытаращить глаза даже других адвокатов защиты:

– Поскольку ордер на арест подсудимого Мэнсона был основан на ложных и полученных сомнительным путем показаниях, задержание индивидуума, являющегося мистером Мэнсоном, произведено незаконно. Мистер Мэнсон как индивидуум, таким образом, должен быть незамедлительно исключен из вещественных доказательств по делу.

Я все еще пытался понять, как вообще возможно исключить индивидуума из вещественных доказательств, когда Канарек внес разъяснения:

– Вещественное доказательство, составляющее физическое тело мистера Мэнсона, необходимо изъять из распоряжения суда и не использоваться как таковое.

По извращенной логике Канарека получалось, что свидетелям нельзя даже смотреть на Мэнсона, то есть они не могли даже опознать его!

Олдер отклонил протест.

В тот же день Канарек продемонстрировал нам еще одну свою черту: недоверие, временами граничащее с настоящей паранойей. Мы заявили суду, что в ходе процесса не станем пользоваться показаниями Сьюзен Аткинс перед большим жюри. Любой счел бы, что адвокат Мэнсона должен только радоваться, ведь в тот раз Сьюзен объявила Чарльза Мэнсона человеком, по чьему приказу совершались убийства. Но Канарек внезапно заявил, что наш отказ может значить лишь одно: в показаниях Аткинс кроется какой-то подвох.

Наконец Олдер завершил заседание, объявив перерыв на выходные. Предварительные слушания были завершены. Начало суда назначили на следующий понедельник, 15 июня 1970 года.