Текст книги "Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901)"

Часть IV. Текстологический анализ идей “Философии арифметики”

Общий замысел Гуссерля (Предисловие)

В Предисловии (Vorrede) к ФА прежде всего бросается в глаза обсуждавшееся ранее стремление Гуссерля непретенциозно определить взятые им на себя задачи. Первая фраза книги начинается с обозначения того, что Гуссерль…не собирается делать в своей работе. Он не претендует на выстраивание философии арифметики как пограничной системной дисциплины, которая равно важна и для математиков, и для философов. Но ведь и то, за что он взялся, тоже нельзя назвать легкой задачей: по определению автора, он хочет «подготовить научный фундамент для будущего построения такой дисциплины»; это мыслится сделать благодаря ряду «психологических и логических исследований».[166]166
  Edmund Husserl. Gesammelte Schriften. Hrsg. Von Elisabeth Ströker. Bd. 1. Philosophie der Arithmetik: Text nach Husserliana XII. Hamburg, 1992. S. 5_5–7. (курсив мой. – Н. М.) Далее при цитировании страницы и, ниже, строчки указываются в тексте моей книги.


[Закрыть] Наряду с самым общим тематическим и проблемным замыслом Гуссерль в Предисловии кратко, четко, почти в «математическом» стиле обозначает некоторые особенности («тенденции») того исследования, которое он уже предпринял и главные черты которого намеревается представить читателям.

Особенности гуссерлевского замысла:

• должно быть осуществлено терпеливое конкретное, посвященное отдельным вопросам (его тематики) исследование (geduldige Einzelforschung);

• нужно найти, заявляет автор, прочный фундамент для философско-арифметической работы;

• следует осуществить тщательную (sorgfältige) критику достойных внимания теорий, отделив в них правильное от ложного;

• вместо критикуемых неприемлемых и устаревших взглядов предполагается проложить дорогу новым концепциям (S. 5).

Те же рано найденные черты – конкретность, тщательность, пристальное внимание к оттенкам и деталям, критический подход, новаторство – будут и далее определять исследовательский стиль Гуссерля.

При этом автор ФА делает оговорку, что не стремился и не мог стремиться к «критической полноте», когда в принципе надо принимать в расчет все известные «бесчисленные попытки рассмотрения основных вопросов обсуждаемых областей». Автор уже осуществил выбор в пользу обсуждения тех концепций, которые из-за присущих им качеств, из-за их особой значимости получили более широкое распространение. «Я надеюсь, – пишет начинающий автор, – что критический метод, которому я следую, не будет поставлен мне в упрек» (S. 5_27–28).

Переходя далее к предварительному очерчиванию специфической позитивно разрабатываемой проблематики своей работы, Гуссерль прежде всего дает формулировку, к которой, как кажется, нам надо присмотреться самым внимательным образом: «В позитивном развитии я позволил себе не руководствоваться исключительно интересом к теоретико-познавательному (erkenntnistheoretischen) исследованию арифметики» (S. 6_4–6). Отмечу как нечто важное, что нас ожидает, согласно авторской оценке, не только (не исключительно) теоретико-познавательное исследование арифметики, но – разумеется – и оно тоже. Иными словами, философская (в данном случае гносеологическая) направленность анализа изначально предполагается и четко фиксируется. Вместе с тем из определения Гуссерля ясно: автор имеет в виду внести в исследование не только и не одно лишь философское измерение. «Там, где анализ, с одной стороны, элементарных арифметических понятий, с другой стороны, характеризующих арифметику символических методов (последнее – также и тематика запланированного, но не опубликованного II тома ФА. – Н. М.) обещал некоторый вклад в психологию или логику, я включался в детальное исследование, как того и потребовала бы “метафизика исчислений” (“Metaphysik des Kalküls”). Это, например, относится к тем частям книги, в которых осуществилась по возможности тщательная и, надеюсь, не совсем бесполезная обработка материала, относящегося к психологии понятий множества (Vielheit), единства и определенного числа (Anzahl)» (S. 6_6–14). Что такое упомянутая «метафизика исчислений», в том нам еще предстоит разобраться. Снова замечу: обращение к психологическому материалу в Предисловии оценивается как нечто специфическое, однако дополнительное по отношению к главным, т. е. философской теоретико-познавательной и философско-математической линиям.

Какого читателя по преимуществу имел в виду Гуссерль, создавая ФА? Это очень интересный и непростой вопрос, и на него автор откликается в Предисловии. Он надеется, что будут и чисто философские читатели его комплексного (как сказали бы сегодня) специального исследования, а потому он понимает трудности, которые они могут испытывать при понимании, скажем, математической материи книги. Однако предварительное накопление некоторых математических знаний (Vorkenntnisse), конечно, совершенно необходимо для чтения и понимания этой работы, предупреждает Гуссерль. Зато к математическому читателю, которого он, разумеется, тоже хотел бы иметь, автор ФА обращает замечание: что-то философское, не вызывающее его интереса, можно попросту пропустить. Но вообще-то Гуссерль обещает, что не будет злоупотреблять философской терминологией, тем более «туманной». А поскольку термины философии все же придется вводить, то он постарается давать их определения или четко пояснять на примерах (S. 6_28–30).

Не так-то просто вынести достоверное суждение о том, какого рода читателей ФА действительно обрела со времени своего опубликования. Она, кажется, заинтересовала сравнительно немногих математиков и историков математики. В истории логики эта работа всё-таки получила свое отражение, но весьма и весьма скромное. Что же касается интереса философов, то его проявили скорее те, кто впоследствии исследовал движение Гуссерля к феноменологии, нежели те специалисты, которых заинтересовала сама ФА, сколь бы достойной внимания ни была эта работа.

Но вряд ли автор мог рассчитывать на нечто большее, ибо он предложил публике свое, в сущности, первое солидное произведение: ведь хронологически самое первое, габилитационное сочинение «О понятии числа», пусть и напечатанное, не попало в книготорговлю и осталось неизвестным публике, почему Гуссерль счел необходимым почти дословно повторить в ФА именно содержащиеся в габилитационной работе «психологические исследования» – (8_10–11).

Далее в Предисловии Гуссерль более подробно и конкретно определяет главные проблемные задачи I и II томов ФА. «Предлагаемый I том в первый двух своих разделах рассматривает психологические по преимуществу вопросы, которые связаны с анализом понятий множества (Vielheit), единства (Einheit) и натурального, кардинального-определенного числа (Anzahl), поскольку они даны нам прямо, в собственном смысле (eigentlich), а не через непрямое символизирование. В следующем разделе анализируется символические представления о множестве и числе и делается попытка показать, как [именно] факт, согласно которому мы почти сплошь ограничены символическими цифровыми понятиями, определяет смысл и цель арифметики натуральных чисел» (6_37–39–7_1–6). (Кстати, авторскую маркировку проблем и габилитационной работы, и ФА, пусть только двух ее первых глав как «психологических по преимуществу» считаю неточной, что будет показано в последующем конкретном анализе ФА.)

Хорошо видно: разделение материала в разделах I тома связано с тем дифференцированием представлений на «собственные» и «несобственные» (символические), которое восходит к работам Брентано и представителей его школы, в частности Штумпфа. (О смысле и характере этого дифференцирования речь пойдет при конкретном анализе ФА.)

Далее следует та часть Предисловия, в которой Гуссерль кратко определяет тематику и специфику анализа соответственно в I томе ФА, который его читатель уже держал в руках, и во II томе, который автор обещал выпустить очень скоро. Обещание, как мы знаем, не было выполнено. Однако Гуссерль, уже в молодости выработавший характерную и редкую привычку не только делать наброски, но обрабатывать, доводить их до приличного состояния (иной раз до готовности к печатанию), и в случае задуманного им II тома ФА оставил много подобных текстов (о них кратко упоминалось в предшествующей главе). Поэтому вполне можно по крайней мере на основании набросков того же времени судить о содержании, идеях, тезисах запланированного II тома целостной книги. Достаточно долгое время, однако, все эти материалы хранились в Лувенском архиве и не были в распоряжении широкого читателя. Но, как сказано ранее, уже в наше время, когда вышли в свет XXI и XXII тома «Гуссерлианы», наброски II тома ФА стали доступны для чтения и оценки. А это чрезвычайно важно. Вопреки сложившейся и долго бытовавшей привычке при осмыслении и общем оценивании ФА принимать в расчет только опубликованный при жизни Гуссерля I том (что, впрочем, долгое время было редкостью), теперь предпочтительнее, считаю, брать это произведение в полном объеме, как запланированное Гуссерлем единое целое, включающее и опубликованный первый, и частично подготовленный второй блок – а окончательные резюмирующие суждения выносить уже после того, как идеи, теории, методы обоих блоков будут самым подробным и тщательным образом приняты в расчет.[167]167
  Хочу напомнить читателям о том, что в предлагаемой первой книге этого моего сочинения будут разобраны лишь (теперь уже опубликованные) рукописи, которые объективируют записи Гуссерля, сделанные вскоре после ФА, тогда как более поздние разработки, относящиеся ко второй половине 90-х годов, планируется рассмотреть во второй подготавливаемой к печати книге моего произведения.


[Закрыть]

Предварительно полезно иметь в виду следующее разъяснение Гуссерля относительно II тома ФА: «Логическое исследование арифметического алгоритма – все ещё в понимании арифметики как арифметики натуральных чисел (Anzahl) – и оправдание в процессах счета (rechnerischen) использования, применения квазичисел, возникающих из инверсивных операций (это отрицательные, воображаемые, дробные и иррациональные числа) должны содержаться в первой части II тома. Критические анализы означенных проблем дают множество поводов ближе подойти к вопросу о том, господствует ли во всеобщей арифметике, причем взятой в первом и изначальном смысле, область натурального числа или господствующей становится какая-либо другая понятийная сфера. Этому фундаментальному вопросу должна быть посвящена вторая часть II тома» (7_7–17). Гуссерль не оставляет никакого сомнения в том, что во II томе будут доминировать «полное логическое объяснение истинного смысла всеобщей арифметики, как и анализ понятий, логически господствующих через её посредство (таких, как ряды – Reihe, величины – Gröβe и т. д.)» (S. 7_23–26 – курсив мой, – Н. М.). Говорится ещё и о том, что во II томе задумано развить «новую философскую теорию эвклидовой геометрии» (8_2–3).

А значит, своеобразный общий баланс логического, гносеологического и психологического подходов в целостно задуманном произведении должен был складываться всё-таки в пользу логического: в I томе осуществляется объединение, как сказано в подзаголовке, «логического и психологического исследований», во II же томе должно доминировать «полное логическое объяснение». Надо также с самого начала иметь в виду, что исходно – согласно единому заголовку – речь всё-таки идет о философии арифметики, без сомнения, объединенной с философией как таковой.

Заканчивается Предисловие возвращением к вопросу о том новом, тяга к которому не является для автора каким-то модным поветрием, когда новое становится своего рода самоцелью (das Neue um der Neuerung). Гуссерль оговаривает, что сам он никак не стоит в стороне от уже ставших распространенными, даже господствующими взглядов и подходов, часто опираясь на них. Но вместе с тем он ощущает острую потребность времени в новых теориях. «Возможно, мои усилия не будут совсем уж бесполезными; возможно, мне удастся, по крайней мере в отдельных пунктах, проложить путь к подлинной философии исчислений (Philosophie des Kalküls), этому требованию, ожиданию (Desiderat) целых столетий» (7_35–39). Вот теперь четко обозначена самая главная и поистине фундаментальная цель всех тогдашних усилий и разработок Гуссерля – внести вклад в разработку новой и «истинной философии исчислений».

Во всяком случае, с самого начала следует принять в расчет, что название книги – «Философия арифметики» – не должно вводить нас в заблуждение и склонять к узкому, чисто специальному толкованию. На это обращает внимание один из лучших современных исследователей философии математики Гуссерля Дж. Ф. Миллер (Miller): «Несмотря на название произведения, это не была арифметика в обычном смысле, но скорее исчисление, или сам “анализ” – это великое достижение математики нового времени, и область, в которой сам Гуссерль несколькими годами раньше получил докторскую степень, – стояли в центре его философской работы».[168]168
  G.Philip Miller. Numbers in presence and absence: A Study in Husserls Philosophy of Mathematics. The Hague / Boston / London. 1982. P. 1. О значении и специфике исследования Ф. Миллера см. специальный Экскурс в Приложениях к моей книге.


[Закрыть] Что все это означает в подлинном и широком смысле, нам ещё предстоит выяснить. Но одно заведомо ясно: Гуссерль был намерен двигаться по пути философии – в частности и особенности по той её совсем не маргинальной дороге, которая связана с действительно многовековыми исследованиями количества, количественных понятий или, говоря обобщенно вместе с Гуссерлем, с философией – даже метафизикой! – исчислений.[169]169
  Об «исчислениях» (calculs), «анализе» как солидной (к тому) времени области математических, философско-математических исследований см. в специальном Экскурсе в историю математики.


[Закрыть]

В самых последних словах Предисловия выражена надежда на то, что читатели при оценке книги примут в расчет и огромную трудность решения обсуждаемых проблем, и то, что перед ними «первая крупная попытка» автора принять участие в их осмыслении (8_18–21). Что же, и нам сто́ит постараться хоть как-то оправдать эту надежду Гуссерля – в то время ещё начинающего, но впоследствии великого философа.

Предисловие, как мы видим, четко и ясно определяет цели работы, хотя понимание их, как и расшифровка оттенков содержания ФА, представляет немалые трудности, в чем нам ещё предстоит убедиться.

Ещё одно замечание хотелось бы сделать, предваряя дальнейший конкретный анализ ФА. Книга эта написана по-деловому сжато и сухо, в чем несомненно сказывается математическое образование Гуссерля, ибо математики всегда предпочитают не тратить лишних слов, не вдаваться в рассказы о «романтизме» и трудности поиска, останавливаясь лишь на результатах, их доказательстве и обосновании. Но для внимательного читателя в книге открываются исследовательские интриги, настоящее напряжение интеллектуальных сил и переживаний, которое всегда сопровождает устремления к новому. И хотя сложная природа специфического научного содержания, богато сконцентрированного в ФА, и нас, её интерпретаторов и комментаторов, заставляет придерживаться теоретико-методологического, а не эссеистского стиля (в других случаях имеющего место и в моих работах), в дальнейшем не будут обойдены вниманием ни теоретические интриги, ни трудности, успехи и неудачи творческого поиска раннего Гуссерля.

Введение к Философии арифметики: понятийная структура

Первое предложение Введения – «Понятие числа является многосторонним» (10₁). Итак, Гуссерль сразу задает свою тему и её исходное понятие – комплексное исследование понятия числа (die Zahl). Но дело не только в этом. Обсуждаемый раздел ФА чрезвычайно важен в том отношении, что в нем вводится целое семейство главных понятий, с которыми будет работать Гуссерль. Впрочем, ничего необычного в них нет, ибо многие из них издавна формировали понятийный каркас арифметики. Новизна философского анализа у Гуссерля, однако, имеется и здесь; она двоякая. С одной стороны, он уже широко использует те новаторские понятия числового ряда, которые появились именно в XIX веке; с другой стороны, автор ФА намеревается предложить тот тип генетического анализа этих понятий, который был необычным для тогдашнего арифметического знания и который он (по причинам, подлежащим дальнейшему выявлению) назвал психологическим анализом, что, по моему мнению, имело свои основания, но оказалось не вполне точным. Ибо – скажу, забегая вперед – даже и в этом понятийном анализе там и здесь разбираемые психологические аспекты все же несомненно, хотя и своеобразно переплелись с философско-математическими, общефилософскими, логическими аспектами и подходами. И сам Гуссерль, что тоже важно, это достаточно четко фиксировал.

Подчас в силу вступает и обсуждение других подходов. Специфика этих подходов и объяснений требует философского размышления – здесь снова же о междисциплинарном синтезе. В наше время никого не удивишь, скажем, включением в философский анализ лингвистической составляющей, закрепленной развитой философией языка. А вот во время Гуссерля здесь тоже содержалось новшество, тем более для вчерашнего математика. Например, в самом начале Введения Гуссерль делает экскурс в языково-грамматическую область и дает разъяснения, которые, несомненно, релевантны осуществляемому понятийному анализу. Этот новаторский поворот гуссерлевского анализа в сторону семиотики (о чем позже) зафиксируют в XX веке историки логики. И не случайно, ибо ведь и математику, и философу, и логику приходилось и приходится отправляться от слов обыденного языка, в которых фиксируются (здесь – арифметические, вообще математические) понятия. Гуссерль выстраивает следующий ряд более конкретных арифметических понятий, которые входят в семью, объединяемую особо интересующим его понятием натурального числа (Zahl).

Русскоязычного читателя хочу с самого начала предупредить, что здесь нас ожидают трудности перевода с немецкого языка ряда этих понятий – разумеется, в случаях, когда в поисках содержательных соответствий ранее не были приняты во внимание тончайшие оттенки, которые особенно важны в философском или психологическом контекстах. Итак, речь идет о разверстке понятий числового ряда. Это:

• Anzahlen oder Grundzahlen (numeralia cardinales) – по-русски: натуральные числа, или количественные числительные, или числа из натурального, естественного ряда: 1, 2, 3…[170]170
  О терминологии на русском языке см.: И. Я. Депман. История арифметики. М., 2006.


[Закрыть]

Иногда их называют, прямо переводя с латыни, кардинальными числами, что уже имеет, как мы увидим дальше, содержательный смысл.

Другие виды чисел – сначала в немецком оригинале, затем в русском варианте:

• Ordnungszahlen (numeralia ordinalia) – порядковые числительные – первый, второй, третий и т. д.

• Gattungszahlen (numeralia specialia) – положительные числа;

• Wiederholungszahlen (numeralia iterativa) – единожды, дважды;

• Bruchzahlen (numeralia partitiva) – дробные числа, 1/2, 1/5 и т. д.

Такие вводные грамматические и философско-математические определения и рассуждения служат у Гуссерля сразу нескольким целям.

1) Он стремится выдвинуть на первый план понятие Anzahl, по-русски: натурального числа (количественного числительного), которое, по его мнению, на латинском языке не случайно именовалось numeralia cardinalia, т. е. кардинальным, значит, принципиально важным, логически исходным числом. «То, что натуральные числа названы на первом месте в числовом ряду, покоится – как и характерное название, которое они носят, а именно основополагающие, или кардинальные числа – не на простой конвенции. И в языковом отношении они занимают предпочтительное положение благодаря тому, что прочие числовые слова возникают из слов, определяющих кардинальные числа, только благодаря незначительным модификациям…» (10_10–15).

В немецком языке, заметим, это (почти) всегда так. В приводимом Гуссерлем примере: zwei (2) и zweiter (второй), zweierlei (двоякий), zweifach (двойной), zweimal (два раза, дважды), zweitel (одна вторая). Иначе говоря, везде Anzahl «zwei» повторяется и служит корнем в словах, выражающих все другие числовые понятия. (Несколько сложнее обстоит дело в иных языках. Например, в русском: два, но второй, хотя дальше опять – двойственный, два раза и т. д. Или в английском: two, 2, но second, второй и т. д.)

Достаточно заглянуть в большой словарь немецкого языка, чтобы увидеть, что не только упомянутые Гуссерлем чисто числовые понятия, но и большое количество, по существу целая семья слов и понятий, рождается, скажем, из слова «zwei» – «два». Подобное положение сложилось и в русском языке, в котором немецким сложным словам (например, zwei-seitig, zweisprachig, zweistockig, zweistündig и т. д.) соответствуют составные слова: двусторонний, двуязычный, двухэтажный, двухчасовой. (Со словом «eins» – один, единица, – дело обстоит сложнее: выудить соответствующие слова в других языках трудно из-за того, что в немецком языке существует в высшей степени употребительная отделяемая приставка ein – с весьма широкой гаммой значений, которая как бы продуцирует слова, где «ein-» выводится именно из единицы – например, einseitig, т. е. односторонний. Хотя подобное семейство слов и в других языках существует, словообразование не такое явное.)

С подобными модификациями, касающимися других языков, все же можно поддержать мысль Гуссерля о зависимости языковых обозначений понятий числового ряда от слов, выражающих «натуральные», «кардинальные» числительные. (Правда, для полноты картины потребовались бы историко-филологические изыскания, в которые Гуссерль по вполне понятным причинам не вдается.)

Прерогативы, которые Гуссерль присваивает натуральному числу, подтверждаются, по его мнению, и содержательными определениями вторичных образований числового ряда. «Так, в случае положительных чисел (Gattungszahlen) – einerlei, zweierlei, т. е. единожды, двоякий – речь идет о численности различий внутри какого-либо рода; в случае повторяющихся чисел (Wiederholungszahen – einmal, один раз, zweimal, два раза) – о числе повторений» (10_22–26). Подобным же образом, рассуждает Гуссерль, обстоит дело в случае умноженных чисел (Vervielfachungzahlen) и дробных чисел, а также таких наименований, как «двухчастный», «трехчастный» и т. д. (10_22–31).

Иными словами, доказывается – притом, заметим, на основе филологически-семантического и логического рассуждения, – «очевидно вторичный характер» (11_1–2), т. е. выводное происхождение прочих понятий числового ряда по отношению к понятию Anzahl, т. е. натурального числа.

Высказав все это, Гуссерль вынужден откликнуться на арифметические и философско-арифметические рассуждения иной направленности. Речь идет, например, о концепциях таких видных математиков, как В. Р. Гамильтон (Hamilton) и Р. Кронекер, а также психолога Г. Гельмгольца, которые выдвигали на первый план не понятие натурального, а порядкового числа (Ordnungszahl). Во Введении Гуссерль лишь коротко высказывается на эту тему: понятие порядкового числа все же подразумевает натуральное число в качестве исходной предпосылки (11_24–25). (В Приложении к I части I тома ФА, носящем название «Номиналистические попытки Гельмгольца и Кронекера», S. 170–178, спор с упомянутыми известными учеными ведется уже более детально.)

Итак, обещанное Гуссерлем применение критического метода начинается уже с первых страниц ФА и касается ученых, чьи имена, в отличие от имени начинающего автора, были у всех на слуху. Смелость, с которой Гуссерль ввязывается в спор, была отнюдь не случайной: ведь он защищал идеи, разделяемые другими видными учеными, например, его учителем Вейерштрассом. Об этом Гуссерль прямо говорит в своем Введении: «Фактически многие – и среди них такие весьма значительные математики, как Вейерштрасс – даже защищают убеждения, что натуральные числа образуют собственные и единственно фундаментальные понятия арифметики» (11₃₇–12₃).

На противоположной стороне нет единства: кроме понятия порядковых чисел на роль фундаментальных понятий арифметики другие авторы выдвигают, например, понятие линейных величин (lineare Größe). И поскольку в арифметике ведется борьба различных партий, подчас придерживающихся противоположных взглядов, нельзя претендовать, по Гуссерлю, на единственное и окончательное решение (11_13–14). Да он вообще советует не упорствовать в предвзятом мнении и суждении. Но какими бы различными ни были подходы, достаточно того, что борющиеся стороны все же «едины в том, что понятие натуральных чисел играет важнейшую роль во всех арифметических вещах» (12_22–23). Снова и снова у Гуссерля утверждается мысль не просто о кардинальной роли натуральных чисел, но об их «логическом приоритете» (13₄).

Сказанное относится и к последующему рассуждению автора ФА. До сих пор речь шла, поясняет Гуссерль, «о числовых разновидностях практической жизни» (11₂₇). А ведь есть, напоминает он, другие ряды понятий, специфические именно для арифметической науки. «Она говорит о позитивных и отрицательных, рациональных и иррациональных, действительных и воображаемых числах… идеальных числах и т. д.» (11_29–31). Что касается вопроса, который только что обсуждался, Гуссерль опять-таки высказывает твердое убеждение: и здесь выражения, фиксирующие эти числа, всегда включают натуральные числа 1, 2, 3… в качестве составных частей, так что Anzahl продолжает играть кардинальную, исходную роль. (Для краткости и однозначности впоследствии беру это понятие в немецком написании.)

Но вообще-то здесь уже затрагивается (хотя пока не обсуждается) проблема, принципиально важная для всего историко-научного, историко-философского контекста, в котором возникала ФА.

Проблема же состояла в том, что во всех продвинутых науках того времени накопились огромные массивы знаний, как относящиеся к связи понятий науки и «практической жизни» (десятилетиями позже Гуссерль введет характерное понятие Lebenswelt, жизненного мира), так и уже отдаленные от этой связи, выражающие внутренние потребности самих наук. Перечисляемые автором ФА сложные, производные понятия числового ряда родились как раз из второй потребности. И вопрос о том, можно ли и нужно ли такие вторичные «ряды» возводить к первым, да и вообще учитывать в фундаментальной понятийной структуре соответствующих наук, оказывался весьма непростым и порождал уже довольно многочисленные споры и размежевания, которым скоро предстояло перерасти в своего рода «кризис оснований», маркировавший трудный переход научного познания от классических к неклассическим наукам, более того – от «классической» культуры нового времени к тому, что отвечало идеям всякой последующей «современности».

Вопросом о новых «рядах» числовых понятий Гуссерль более основательно займется в материалах ко II тому ФА (и я планирую обратиться к ним в соответствующих главах второй книги). В конце Введения Гуссерль с полным на то основанием протягивает нить от арифметики к философии как таковой, в частности, к теории познания. «Взаимосвязанные понятия единства, множественности и (натурального) числа являются фундаментальными понятиями человеческого познания и как таковые претендуют на особый интерес со стороны философии, тем более что существуют громадные трудности, которые осложняли их понимание, давали повод для возникновения ошибок и тонких споров» (13_9–14 – курсив мой. – Н. М.). Гуссерль отмечает, что целый ряд таких трудностей внутренне связан с определенной спецификой психологической конституции названных понятий, почему в прояснении этих проблем есть особый интерес и для психологии. Введение завершается предложением, в котором ясно, недвусмысленно объединяются философско-арифметический, психологический и логический интересы и подходы: «В качестве задачи последующего анализа я обозначаю [следующую цель]: удовлетворить не только упомянутые арифметические, но прежде всего эти логические и психологические интересы» (13_18–20).

На пути подобного задуманного синтеза было вполне естественно начать со специальной отработки какого-либо одного аспекта и материала. Что им стали если не прямо и единственно психологический аспект и материал, но также проблематика, тесно связанная с тогдашней психологией – хотя, как будет показано, даже и здесь не только с ней, – объяснялось некоторыми специальными предпосылками. Они имели и общетеоретический характер, и конкретное историческое происхождение, находя объяснение в особенностях творческого пути молодого Гуссерля. Кратко обозначу эти предпосылки и объяснения.

1. Гуссерля, что отчетливо видно из последующего изложения и что запечатлелось ранее в габилитационной работе «О понятии числа» (теперь, как сказано, она буквально повторяется в первых главах ФА), интересует проблема происхождения (Ursgrung) понятий числа и других понятий числового ряда. А поиски их происхождения – без особых объяснений, почти аксиоматически – увязываются прежде всего и по преимуществу с переходом от «пребывания» в сфере готовых понятий и операций с ними (значит, внутри математики, в частности, арифметики и их логики) в сферу сознания и его операций. Откуда проистекает простота, чуть ли не аксиоматичность в определении и понимании именно такого перехода в случае интереса к происхождению понятий? Почему, например, математику или логику куда реже приходила (если вообще приходила) в голову мысль о социально-историческом генезисе соответствующих понятий? Общий (пока без расшифровки) ответ на эти вопросы состоит, по моему мнению, в следующем. Как философия, философская логика, так и психология ко времени Гуссерля уже заложили традицию ответа на Ursprungs-вопросы, касающиеся происхождения понятий, переводом стрелок к анализу сознания, в частности и особенности к анализу представлений и деятельности абстрагирования (о чем у нас уже более подробно пойдет речь в Приложениях, обрисовывающих историко-научные и философские прелиминарии к исследованию ФА, – со ссылкой на математиков, философов и психологов, эти пути ранее проложивших). Вот почему и Гуссерль уверенно, без специальных оправданий переводит внимание читателей своего времени на этот путь, не без основания надеясь на то, что им уже более или менее известна и отчасти понята ими сама необходимость этого – независимо от того, к какой научной области относились их интерес и их работа.

2. Дополнительным обстоятельством исторического, личного характера было то, что Гуссерль начал свою творческую карьеру под влиянием и покровительством философствующих психологов Брентано и Штумпфа. А это обусловило и внимание к психологии, и особый поворот анализа (в случае упомянутых поисков происхождения понятий) именно к анализу сознания, его актов, процедур, действий и структур.

3. Полезно принять в расчет и то, что подобный же поворот обозначился ещё до Гуссерля, но особенно в его время в философии математики вообще, философии арифметики, в частности. Целый ряд математиков и психологов продвигался по тому же пути синтеза математики, философии, логики и психологии. Выделилась когорта, с одной стороны, философствующих математиков (и даже «чистых» математиков), заинтересовавшихся психологией, а с другой стороны, философов и психологов, обращавшихся к математическим проблемам. Имена этих авторов мы будем приводить по мере анализа ФА, ибо именно ранний Гуссерль взял на себя труд собрать и тщательно обработать соответствующий материал упомянутых наук.

В силу этих и аналогичных причин Гуссерль, начиная свой конкретный анализ в ФА, сразу и без особых объяснений привлекает к рассмотрению психологический материал – но, как позднее будет подробно показано, отнюдь не только его.