Текст книги "О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы"

1963 год – 30/31 год. Очередной год в «СПК». Книжный запой

Дневник позабыт-позаброшен, и снова надо напрягаться, а что было в том далёком 63-м году? Пожалуй, начну с командировок, тем более сохранились какие-то беглые записи. Поездок было четыре.

Первая. Рязань (196 км от Москвы). А из Рязани – Ряжск (117). Май месяц. Природа неплоха, а в остальном – питание, удобства, развлечения – всё ужасно. И сразу вспомнились голодные студенческие годы. Гостиница грязная, по утрам нет воды, еда отвратительная. Но и в этих условиях «работал»: разговаривал с людьми, узнавал, что их волнует, всё записывал. Ездил в один из колхозов на мотоцикле (в качестве второго ездока) – 30 км. «Солнцу и ветру навстречу…» Тормошил вопросами руководителей колхоза и рядовых полеводов. А потом добирал материал в Рязани. В августовском номере вышел мой опус о директоре Ряжского райпотребсоюза Степане Пашуке. Заголовок ленинский: «Верным курсом идёте, товарищи!..»

В Рязани полюбовался Успенским собором (конца XVII века) и повторял слова поэта Кедрина о другом соборе: «Лепота!» Тогда, в 1963-м, не с чем было сравнивать: не видел прекрасных соборов в Кёльне, в Реймсе, в Шартре, Милане и т. д. И тогда не задумывался, что в России, по существу, всё вторично, кальки и подражания Западу…

В июле вторая командировка – Куйбышев (Самара, 1080 км). Ездил в паре с чиновником из Центросоюза, специалистом-заготовителем. Туда и обратно самолётом. Инспекция о готовности самарских заготовителей к заготовкам продукции от населения. Один день покрутились в Куйбышеве, повосторгались жигулёвским заводом, а дальше по районам: Ставрополь (ныне Тольятти), Колдыбань, Безенчук. О Безенчуке писали ещё Ильф и Петров:

– «Нимфа», туды её в качель, разве товар даёт? – при этом глаза мастера были ярко-жёлтыми и горели неугасимым огнём.

Да, забыл о том, как началась поездка. Утром дома я разоспался и когда проснулся, то понял, что опаздываю на самолёт. Таксист устроил настоящий газават. В Шереметьево прибыли тютелька в тютельку. А в аэропорту объявили, что рейс отменён. Так началась эта поездка. Руководитель облкоопсбытсекции по фамилии Барсуков чинил всякие препоны, затрудняя проверку, которая вылилась в итоге в острый материал «Под лежачий камень вода не течёт».

Нам с моим напарником удалось побывать в нескольких подсобных хозяйствах. До одного мы добрались специальным автобусом, в котором находились всего 4 пассажира. Полуразбитый автобус разудало ездил по плантациям и садам. Пол автобуса был засеян дегустационными фруктами, которые угрожающе перекатывались на ухабах. Я слабо жевал 101-е яблоко и меланхолично смотрел по сторонам. Это был один из счастливых витаминных дней в моей жизни.

Запомнилось утро в Тольятти, где мы ночевали в доме колхозника (это отдельная песня!), проснулся рано и вышел на воздух. И обалдел – кругом степь и пьянящий аромат от великолепного разнотравья. Мы в Москве привыкли к бензинчику, а тут вкус, запах, аромат – можно воздух пить. И лёгкое головокружение, как от объятия с молодой женщиной.

Ну, а Колдыбань – это такая рвань. Безенчук – сколько слёз и мук. Рифмы напрашиваются…

Октябрь. Третья командировка – Волгоград (1073 км). Полёт на Ту-124, один час 15 минут. Летел с задачей: написать положительный очерк, и сразу сервис по классу «будь здоровчик». Некто в шляпе в аэропорту ласково спрашивал сошедших с трапа: «Кто здесь Безелянский?» Я откликнулся, и тут же меня взяли под белы руки и усадили в машину. Через 5 минут я узнал, как играет местный футбольный «Трактор» и кто из игроков получил травму. «Волга» доставила меня в массивный и чуть надменный отель «Волгоград».

Руины Сталинграда за мирные годы отстроены и превратились во вполне симпатичный новый город Волгоград. Широкая величавая Волга с песчаными отмелями. И удивительно ароматный воздух. Времени свободного было много, и я осмотрел Мамаев курган, поудивлялся памятнику Родина-мать с грозящим мечом и прошёлся по просторной набережной. Устал и отдыхал в кино на фильме «Баранкин, будь человеком!». А вечером ещё отправился в Театр музыкальной комедии на «Графа Люксембурга» Франца Легара (если бы мне тогда сказали, что в будущем я познакомлюсь не с графом, а с целым государством Люксембург, – не поверил бы. «Баранкин, не рассказывай мне сказки!»).

Ну, а в ночь из Волгограда уехал поездом в Балашов, сошёл на станции Медведица, затем доехал до Линёва, а уже оттуда – до села Матышево. А обратно добирался до Волгограда на маленьком самолётике. Короче, выдалась трудная поездка. А Матышево – это настоящая глушь. И можно перефразировать Высоцкого:

 
Куда закинул меня, Вань,
Село – такая глухомань!..
 

Из этой глухомани родился очерк «Почётная профессия» (глухомань – это моё определение, а принято говорить: глубинка, то, что находится в стороне от больших дорог и трасс). Герой очерка – 50-летний старший бухгалтер Матышевского потребобщества Василий Подшивалин, степенный и обстоятельный мужчина, не рассуждающий, не рефлексирующий, а упорно сражавшийся на бухгалтерском фронте. Борец с бесхозяйственностью и строгий страж финансовой дисциплины.

В ноябре – вновь командировка на Урал, в Челябинск (1919 км). По теме: дебиторская задолженность, кооперативы, где нет ажура и порядка, а долги и путаность. А раз критика, то никто меня в Челябинске не встречал и никто за локоток не подсаживал в «Волгу», не устраивал в гостиницу. Пришлось всего добиваться самому. Сначала обитал в грязной гостиничке без названия, где была адская духота, как в парильне, где ждёшь банщика дядю Ваню, который задаст тебе веником по филейным местам. К тому же в гостинице шёл ремонт, и все пользовались одним туалетом. Мужчины вкушали удовольствие от пенных струй, а женщины переминались в очереди с ноги на ногу, с тоской ожидая, когда уйдёт последний представитель сильного пола, а он, этот гад, представитель сильного пола, уходил нарочито медленно, сморкаясь в руку и на ходу застёгивая брюки. Картинка из жизни…

Пришлось возмутиться, и меня переселили в нормальную гостиницу «Южный Урал» – это уже помог обком партии, который и организовал под моим руководством бригаду по проверке дебиторской задолженности. Челябинскому облпотребсоюзу оставалось только скрипеть зубами. Я с бригадой побывал в трёх районах: в Аргаяше, Кунашаке и ещё в каком-то. Недостатки в финансовой деятельности были вскрыты и легли в основу моей публикации в «СПК».

Сам Челябинск мне не понравился: чересчур индустриальный, сплошной лес труб, дымовая завеса над городом, огненные всполохи, дышать почти нечем. Промышленные взвеси, загазованность, и непонятно, как живут здесь люди и как они поют радостную патриотическую песню о стране, «где так вольно дышит человек».

В последние часы я изнывал от удушья, а тут ещё из-за метеоусловий задержали рейс. Желающие поскорее улететь негодовали: «Там, где „Аэрофлот“, начинаются безобразия». Но главное: долетели до столицы нашей Родины благополучно. И на том спасибо!..

В ноябре был не только Челябинск, меня приняли в КПСС. Прошёл кандидатский стаж и вот приём. Без сучка, без задоринки, никто не спрашивал: сын ли я «врага народа»? Итак, партия. Почему вступил, зачем? Отвечу – по прагматическим соображениям: работал в печати, без партбилета никуда не двинешься. А идеология меня не интересовала, я жил по своим сложившимся внутренним убеждениям, почти христианским: не укради, не убий, не делай подлости, не будь ксенофобом и т. д.

Компартия после 1917 года выродилась, утратила свои революционные идеалы и превратилась в оплот партийно-государственной бюрократии. Верхушка правила, масса послушно подчинялась. Недаром КПСС расшифровывали как партию послушных и согласных. Верноподданничество было в основном показное. Недаром в фольклор вошли строки о благодарности партии за всё, что только есть:

 
Пришла зима, настало лето,
Спасибо, партия, за это!..
…У моей милки грудь бела –
Всё это партия дала.
И хоть я с ней в кровати сплю,
Тебя я, партия, благодарю.
 

Августовский путч 1991 года дискредитировал деятельность КПСС, партия рассыпалась, а с нею распался и Советский Союз. То, что осталось от коммунистической партии, ныне уже типичное не то, некая пародия на некогда могущественную структуру. Одна риторика при слабой воле… (1 февраля 2019 г.)

А как работалось в «СПК»? Заедало нудное редактирование и переписывание бездарных текстов. Спасали обеды в разных закусочных, кафе и иногда в ресторане «Узбекистан». Молодёжь резвилась: байки, шутки, анекдоты (сегодня мы говорим: приколы и троллинг).

А в стране? Мы жили своими делами и заботами, а государство, страна – своими и почти не пересекались. Мы остались равнодушны к 40-дневному визиту Фиделя Кастро в СССР, не очень взволновал полёт первой женщины Валентины Терешковой в космос (16 июня). Ну, и отклики на встречу Никиты Хрущёва в Свердловском зале Кремля с деятелями культуры. Мы – потребительская кооперация, сфера услуг, а не культуры. И руководящие указания первого лица летели мимо наших ушей. Я только вздрогнул, когда официальная критика набросилась на Александра Твардовского за его вышедшую в «Новом мире» поэму «Тёркин на том свете» и посчитала, что это «клеветнический пасквиль на советскую действительность». Искренность и правдивость – пасквиль? Опять ложь и приукрашивание?..

Линия власти и официоза отбивала охоту сочинять что-то самому, и я с головой уходил в чужие книги, в записи, в выписки, короче, в некий книжный запой. Об этом и поговорим и обязательно процитируем.

Книжный запой

 
Я хочу одной отравы –
пить и пить стихи.
 

Владимир Маяковский.«Флейта-позвоночник». 1915 г.

«Мамаша, обратите внимание на сына: удивительно способный мальчик, но какой ленивый», – записывал классный руководитель Титов в моём школьном дневнике. Ленивый – это реакции на двойки и тройки по некоторым предметам.

А этот «ленивый мальчик» увлекался всем, кроме неинтересных школьных занятий (а возможно, и педагоги были не те): в круг интересов входило многое: джаз, танцы, девочки, общение с более взрослыми знакомыми, футбол, шахматы, поэзия, книги разных жанров и направлений. Не листал и быстро перелистывал страницы, а читал внимательно и выписывал особо понравившиеся пассажи. А ещё составлял свою антологию поэзии мировых и русских поэтов, записывая их стихи в маленькие карманные книжечки. Иногда, как девочка, вкладывал в странички сорванные цветочки, и они, засохшие, хранятся до сих пор…

Первая такая книжечка в чёрной обложке была составлена по алфавиту с буквой «А» – Николай Агнивцев (в советской литературе никогда не упоминаемый) и его строки из французской истории:

 
Старый шут, покосившись в зал,
Подняв тонкую бровь, прошептал:
– Он всегда после бала весёлого
возвращается без головы.
Как легко вы теряете голову,
Ах, король, как рассеянны вы!..
 

А далее строки Апухтина, Николая Асеева, Ахматовой («Всё как раньше: в окна столовой / Бьётся мелкий метельный снег, / И сама я не стала новой, / А ко мне приходил человек…»), Багрицкий, Байрон, Бальмонт, Баратынский («Сердечным нежным языком / Я искушал её сначала…»), Беранже, Бернс («Могу!» – сказал Финдлей…»), Александр Блок (и, конечно, «Поэты»):

 
Ты будешь доволен собой и женой,
Своей конституцией куцей,
А вот у поэта – всемирный запой,
И мало ему конституций!..
 

Какой набор имён и тем, всё вразброс и всё волнующе интересно!..

Ещё составлял книжечки афоризмов и изречений, черпая горстями чужую мудрость и тонкость наблюдений:

Энгельс: «Человек – это продукт обстоятельств и воспитания».

Марк Твен: «Счастлив был Адам: ему не приходилось произносить чужих слов».

Герцен: «Ничего не делается само собою, без усилий и воли, без жертв и труда».

И так далее на целую книгу. Очевидно, это какая-то генетическая предрасположенность к сбору информации, систематизации, своевольным композициям, статистическим выкладкам. Следую как бы поставленной цели: больше узнать, прочитать, сохранить для дальнейшего использования. Даже из газет и журналов вырезаю и складываю в свой архив что-либо интересное и стоящее, недаром в ТВ-программе, точнее, сериале «Старая квартира» я именовался архивариусом. А во многих интервью назывался «Хранителем времени».

Но не только собиратель и хранитель, но и журналист, писатель, субъективный толкователь истории, составитель исторических и литературных портретов. Некий литкритик и литературный оценщик. Недаром Юрий Нагибин полушутя написал на подаренной мне своей книге: «Наше бессмертие в ваших руках».

И кстати, мы оба – Нагибин и я – были первыми почётными кавалерами газеты для интеллигенции «Вечерний клуб». Увы, нет сегодня «Вечернего клуба», тают ряды интеллигенции, угасает интерес к знаниям и книгам, но усиливается тяга к деньгам, к наживе, к «баблу», впору ежедневно напоминать арию Мефистофеля, что «Люди гибнут за металл!..» В моей юности никто не собирался гибнуть за металл. Интересовало другое: любовь, дружба, судьба родины, была неистощимая жажда знаний. А сегодня, в XXI веке – погляди в окно!.. (26 сентября 2018 г.)

Всё? Нет, пожалуй, не всё. Говоря об ушедшем прошлом, следует вспомнить, как, начиная с 1963 года, я стал вести толстые тетради – календари различных фирм, изданных, очевидно, на Западе – бумага роскошная, переплёт, – где на каждый день года были предоставлены пустые страницы для деловых записей. Деловые я не вёл, а вот историко-литературные с большим удовольствием.

Первый такой ежедневник от Машприборинторга в коричневом переплёте в сей момент лежит передо мною. И я его с удивлением листаю: и это я всё записывал? Прочитал? Узнал? А где при этом находилась моя лень, отмеченная учителями в школе?

Возможно, не перевелись ещё любознательные читатели, и им, наверное, будет любопытно узнать, что записывал на память этот старый писатель в 31–32 года, до возраста Христа? Ну, что ж, желание читателей – закон. Вот только самая малость навскидку.

Увесистая тетрадь-книга открывается «Из ненаписанного» Эмиля Кроткого:

– В комнате стояла такая тишина, что было слышно, как уходит жизнь.

– Неудержимое желание писать. Упорнография.

– В глупости человек сохраняется, как шуба в нафталине.

– Брак – это мирное сосуществование двух нервных систем.

Далее идут анекдоты. Только один:

Хайм жене:

– Купи мне глобус.

– Зачем?

– Хочу плюнуть на мир.

Запись разных словечек, редко используемых: злыдень, втихаря, ушлый дока, на разживу, хлобысть… Вкусные, пряные словечки.

Набор пёстрых фактов. Только один: Иоганн Фридрих Шиллер считал, что чем мрачнее пройдёт 31 декабря, тем радостнее будут дни нового года.

Из происхождения имён: Юрий – он же Жорж, Джордж, Ежи, Иржи, древнерусское – Дюк.

Ипподром. Имена лошадей: Кастаньета, Лукавая, Суматоха, Карниз, Вазочка, Интриганка, Кипяток и др.

Афоризм Э. Габбарда: «Хотите избежать критики? Ничего не делайте, ничего не говорите и ничего собой не представляйте».

В тетради несерьёзное и смешливое сочетается с серьёзными текстами и выписками. К примеру, пассаж о России из путеводителя Карла Бедекера 1914 года:

«Характер русских сложился не только под влиянием многих веков порабощения их феодальным деспотизмом, но и под влиянием дремучих, непроходимых лесов, скудной почвы, сурового климата и в особенности вынужденного бездействия в долгие зимы. Они угрюмы и замкнуты, упрямо держатся старых обычаев, беззаветно преданы царю, церкви и помещикам. Легко подчиняются дисциплине – из них выходят отличные солдаты, но малоспособны к инициативе и самостоятельному мышлению. Таким образом, средний русский – это оплот экономической инерции и политической реакции. Даже русские интеллигенты, в общем, пассивны, не подходят к требованиям реальной жизни. В этой или иной степени это жертвы воображения и темперамента, что подчас приводит к душевной депрессии или, напротив, бурному эмоциональному взрыву».

Сдерживаю себя от комментария.

Из дневника Людвига Фейербаха: «Людские пороки – это только потерпевшие крушение проекты добродетели».

Из высказываний Михаила Светлова: «Стихи должны обладать инфекционным свойством – заражать читателей».

Из записных книжек Дмитрия Кедрина: «Писателя в очень большой мере делает его биография».

Станислав Ежи Лец – «непричёсанные мысли»: «Нелегко жить после смерти. Иногда на это нужно потратить всю жизнь».

Из интервью Сомерсета Моэма лондонской газете «Санди экспресс» в январе 1964 года:

– Для самого себя я всегда был самым важным человеком на земле, но с точки зрения здравого смысла я ничего не значу. Почти ничего не изменилось бы во вселенной, если бы меня вовсе не существовало.

Шарль Бодлер, «Опьяняйтесь» – стихотворение в прозе:

 
«Чтобы не быть рабами и мучениками времени, опьяняйтесь,
опьяняйтесь без конца! Вином, поэзией или добродетелью, –
чем хотите…»
 

Из завещания Огюста Родена: «Самое главное для художника – быть взволнованным, любить, надеяться, трепетать, жить. Быть прежде всего человеком и только потом – художником».

Устали от чтения? Понимаю. Тогда пропустите эти страницы. А я ещё немножко поброжу по «следам молодости далёкой, как царизм», – как выразился в одном из стихотворений Роберт Рождественский.

В той далёкой тетради выдержки из Кафки и моего любимого рассказа «В исправительной колонии» (1914) о поэзии убийства в душах садистов – вот о чём этот рассказ Кафки. «Власть в отношении подданных считает, что виновность всегда несомненна».

Господи, что я читал тогда и что выписывал? Никакой «Молодой гвардии» и никакого интереса к тому «Как закалялась сталь», ни к «Хлебу» Алексея Толстого, ни к «Цементу» Фёдора Гладкова. Ю.Б. весь в прошлом, ему подавай «Похвальное слово глупости» Эразма Роттердамского. И выписки из книги, чтобы когда-то в отдалённом будущем написать свою книгу, вышедшую в 2004 году, – «Культовые имена от Э до Э» – от Эразма Роттердамского до Умберто Эко.

Темы всё время меняются: архитектура, музыка, религия, социальная психология, кино (Феллини и Ежи Кавалерович), философия (статья Эриха Фромма «Наш образ жизни делает нас несчастливыми»), для разнообразия подбиралась антология смеха.

Из почтового ящика журнала «Сатирикон»: письмо из Одессы: «За гонораром не гонюсь». Ответ редактора: «Он за вами тоже».

И уж совсем не в духе советского антирелигиозного времени – Ветхий Завет.

Псалтирь, псалом Давида № 38: обращение к высшему: «Скажи мне, Господи».

«Вот, ты дал мне дни, как пяди, и век мой, как ничто пред тобой. Подлинное, совершенная суета – всякий человек живущий».

Из книги Екклесиаста:

Гл. 3: «Всему своё время и время всякой вещи под небом:

Время плакать, и время смеяться, время сетовать, и время плясать…»

Из книги Ездры:

«…Ибо век потерял свою юность, и времена приближаются к старости… Сколько будет слабеть век от старости, сколько будет умножаться зло для живущих».

После Библии как-то не хочется ничего приводить другого. Нет, всё же Шекспир, который устами Ричарда II в одноимённой хронике признал:

 
Но кем бы я ни стал, –
И всякий, если только человек он,
Ничем не будет никогда доволен
И обретёт покой, лишь став никем.
 

И тут я умолкаю. Хватит цитат и про рай, и про ад…

1964 год – 31/32 года. Ничего выдающегося. Рутина

Лично у меня ничего выдающегося, мелкая рябь событий. В марте приняли в Союз журналистов Москвы. Членский билет 002361. Воспринял вступление без визгов восторга. Собственно говоря, я к этому шёл. А в апреле очередная командировка, и больше в том году поездок не было.

Итак, Киров (большая Вятка, 896 км). Не напрягаю память, так как об этом вояже есть заметка. Вот она:

Город Киров мне не понравился. В сущности, это старая Вятка, новых домов мало. Весь город расположен на холмах. Сойдёшь с одного, а на другой подъём подниматься уже не хочется. А ходить по делу приходилось по длиннющей, как пожарная кишка, улице Энгельса. Не ахти было и с питанием. Не выдержав, пошёл в ресторан полакомиться. И что же? Попал на вегетарианский день: на первое – редька с квасом и картофелем, на второе – пельмени с капустой и так далее, в том же малосъедобном виде. Посмотрел на меню, кто творец этих яств. Повар Синегубова, общее руководство бригадира Печёнкиной. Я вскипел, как чайник. Взял жареную скумбрию и долго плевался от костей и негодования.

В Кирове участвовал в научной конференции ВНИИЖПа по проблеме охоты на енотов и разведения нутрий, и о прочих зверьках, к которым имеется шкурный интерес человека: мех. В конференц-зале все собравшиеся повторяли, как заклинание, слова «экология» и «популяция». Пришлось во всём этом разбираться. Такова профессия журналиста.

В стенной газете «Центросоюзовец» продолжал писать фельетоны, один из них – «Брызги томатного сока», посвящённый статье видного кооперативного учёного о рекламе товаров. Я взял один пассаж («специфика рекламного общения стимулирует реализации невалентных связей или реализации только отдельных валентностей, что отражает рекламные ассоциации передаваемых смыслов») и выдал канкан. Главное, учёная замысловатость, словесные джунгли и непонятные топи. Учёный не может писать и говорить ясно и просто, нет, нужен клубящийся учёный туман…

В чужом журнале «Закупки сельскохозяйственных продуктов» в декабрьском номере вышел рассказ «Испытание судьбы», который мы написали вместе с Виленом Аболиным. Вилен – это производное от Владимира Ильича Ленина. Хороший парниша. Но продержался в «СПК» недолго. Поехал в командировку и на пикнике, после выпивки, полез в воду, и… Вилена не стало. Это была не первая смерть в «СПК». Повесилась от несчастной любви и жизни переводчица Лена Дитерихс (фамилия из царского окружения). По разным причинам в разные годы ушли из жизни Аркадий Гаврилов (переводил поэзию Эмили Дикинсон), Шестириков, Трофимов… Зарезали художника издательства Соснина. Ну и т. д.

Но хватит о печальном, лучше о весёлом, об отдыхе. В 1964 году я с семьёй отдыхал в доме отдыха Центросоюза «Красная гора». Как журналиста поселили нормально, а вот многим другим не повезло. Администрация дома отдыха ретиво выполняла койко-план, о нём я написал в фельетоне «Собачий отдых». Отдыхающих селили помимо коттеджей в бане, в клубе, на кухне, в каких-то немыслимых коридорах и даже одного бедолагу поселили в собачью будку. Поначалу отдыхающий еле в неё пролезал, но потом обвык, приноровился. И даже научился здорово собачиться с администрацией.

И в заключение два события 1964 года, одно – маленькое, незначительное, другое – большое и, можно сказать, историческое для развития страны.

18 февраля

В Дзержинском райсуде Ленинграда началось слушание дела по обвинению в злостном тунеядстве 23-летнего Иосифа Бродского, будущего лауреата Нобелевской премии по литературе.

Судья: Почему вы не работали?

Бродский: Я работал. Я писал стихи.

Судья: Нас это не интересует…

Судья Савельева задавала вопросы один нелепее другого:

– А почему вы вообще считаете себя поэтом? Кто вас назначил?

Бродский ответил, что это от Бога. Судья взвилась до потолка. Приговор: 5 лет ссылки за «тунеядство».

Со стихами Бродского я познакомился, когда вышел в 1990 году первый в СССР маленький сборничек «Назидание» тиражом 200 тыс. экз. С тех пор Иосиф Прекрасный – мой поэт, и о нём я писал неоднократно. Последнее почтение и восхищение о нём в книге «Огни эмиграции» (2018).

14 октября

Гром среди ясного неба. «Дворцовый переворот» в Кремле: снятие Никиты Хрущёва со всех партийных и государственных постов. Избрание первым секретарём ЦК КПСС Леонида Брежнева, а председателем Совмина СССР назначен Алексей Косыгин.

«Отстранение Хрущёва не было просто сменой руководства, а явилось началом нового периода в жизни страны. Теперь уже никто не сомневался, что именно в октябрьские дни 1964 года начался период неосталинской реставрации со всеми вытекающими отсюда крайне негативными последствиями экономической, социальной и духовной жизни общества. Именно в эти дни силы торможения попытались взять реванш за ХХ съезд, задержав на несколько десятилетий развитие страны…» (Я. Этингер, журнал «Октябрь», 2-1987).

Несколько слов об одной утрате 1964 года: Сергей Иванович Ожегов, лингвист, языковед, автор «Словаря русского языка», который выдержал несколько десятков переизданий и остаётся самым популярным нормативным словарём. Примечательно, что Ожегов начал создавать свой словарь в коммуналке на Смоленском бульваре столицы. Словарь Ожегова у меня всё время под рукой, ибо что-то постоянно уточняю. Вот и в этой моей книге часто мелькает слово «судьба», вот как его определил Сергей Ожегов: Стечение обстоятельств, не зависящих от воли человека, ход жизненных событий…

Словарь Ожегова – это прекрасно, но я долгие годы мечтал о словаре Владимира Даля. Сначала не было денег на покупку, потом как-то жалко было тратиться, а сегодня – а зачем?.. И признаюсь, что я до сегодняшнего дня сожалею о трёх вещах: что не научился плавать, не выучил английский язык и не приобрёл словарь Даля. Три ошибки, которых легко было, в принципе, избежать. (3 февраля 2019 г.)

Так как 1964 год вышел куцый, кое-что добавим. Слова из ожеговского словаря – это одно, а вот факты и цифры – в тоталитарном государстве – это совсем другое и тщательно контролируемое. Многие сведения проходили лишь под грифом ДСП – «Для служебного пользования». Главлит многое скрывал от народа: массовую гибель людей, гибель посевов зерновых культур, стихийные бедствия – землетрясения, пожары и прочее. А главное, под строгим запретом находилась тема бедности. В Советском Союзе бедных не было!.. И вообще гражданам страны было непонятно, как обстоит дело с экономикой: разрушается она или преуспевает? Замалчивались катастрофы, аварии и разные ЧП. Достоверные сведения об Отечественной войне были официально закрыты до 1991 года, ну и т. д. Когда я делал эту книгу, вышел 26 января 2019 года номер «МК», в рубрике «Игры патриотов» обо всех этих запретах опубликован материал под заголовком «…Рай в СССР».

И только когда я перешёл на работу в Гостелерадио, в Иновещание, только тогда стало многое приоткрываться, благодаря доступу к ДСП. Но об этом, как строилась пропаганда советского образа жизни, в последующих годах…