Текст книги "О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы"

Поездка в Ульяновск

21 февраля

Надо вспомнить командировку в Ульяновск. На самолёте Ан-24Б за один час 40 минут преодолели 893 км. Встречающий товарищ внимательно приглядывался ко мне в «Волге» на предмет, «какой оказывать почёт». Решил: приезжий журналист тихий и смирный – и успокоился. Поселили меня в «Венце» (в самом высоком здании города) на 17-м этаже, в номере полулюкс с мигающим телевизором и вполне современным санузлом и с тремя (!) полотенцами, с таким сервисом я у нас не сталкивался. Из номера смотрел на Ульяновск с высоты небоскрёба: малоэтажная провинциальная застройка, ни одного золотого купола, ползучие, как букашки, трамвайчики и ничего интересного.

5-го утром проснулся, сунулся в буфет – нет сливочного масла. Выясняется: в городе его нет уже года четыре. Выезд в посёлок Ишеевка. В передовой Ульяновский кооператив. Как работают? Мне объясняют: «Ну, вот, которые впереди, вот это, значит, идут впереди…» Ясно?.. Вечером прошёлся по городу: «Нет Симбирска, – писала местная газета 11 мая 1924 года. – Есть Ульяновск. Осиновый кол в дворянский Симбирск». И вколотили: снесли всё, что могли. Верные ученики Ленина. Удивительно, что остался в сохранности памятник Гончарову (арх. Шоде, 1916).

6-го бестолковый день. Вечером звонок в номер от начальника орготдела:

– К вам с бутылкой приходить?

– Просто – милости прошу, а с бутылкой – не надо.

– Странный вы человек, Юрий Николаевич.

7-го. Съёмка передовика торговли. Жутко смущается Людмила Васильевна Глебова: «Мне легче машину с сахарным песком разгрузить…» Она умеет только багрить и вкалывать. Словом, «есть женщины в русских селеньях».

8 февраля. Как не хотелось, но пришлось побывать в доме-музее Ульяновых. Никакой роскоши, вычурности. Чистота и опрятность. В гостиной на рояле ноты, раскрытые на песенке «Жил-был у бабушки серенький козлик». Козлик на самом деле оказался медведем: взял и заломал всю Россию.

Обратная дорога. Поезд. Со мной в купе ехали какие-то ульяновцы. Я похвалил город, а они его отчаянно ругали. Был тихий, спокойный, но стали строить промышленные объекты, и всё переменилось: «Пьянки, поножовщина, по 2–3 убийства в день. Плохо стало со снабжением. Прежний секретарь обкома Скочилов в погоне за звездой Героя, по существу, разорил область. А восстанавливать знаете как тяжело», – вздохнул сосед по купе.

Утром 9-го подъехали к Москве. Всех оглушило радио: «Родная, родная ты, земля. Одна ты на свете и в сердце навсегда!..» Ну, раз – родная, то какое имеет значение опоздание на 40 минут.

28 февраля

Фомин сегодня на пять дней едет в Осло. Что и говорить, завидки берут. Остаётся утешаться Жванецким:

– Как, вы не были на Багамах?

– Грубо говоря, не был. Подойдёшь, посмотришь в окно, и всё больше на троллейбусе обратно…

2 марта

Из Анкеты-80:

– Исполнилось 48, что ты испытываешь?

– Итоги подводить, наверное, ещё рано. А чувства? Чувства разнообразные. Конечно, недовольство, постоянное недовольство самим собой, что мало сделал чего-то настоящего… Бывают приступы тоски, ярости, взрывы бунта, а то, напротив, испытываю состояние лени и блаженного покоя: «плыви, мой чёлн…» Всё бывает. Не исчерпаны до конца волевые и неравные ресурсы борьбы…

– Что меняется в человеке с возрастом: его суть или игровые маски?

– В восемь лет я был кудряв, а теперь сверкающе лыс. Хотя, если признаться, тот нежный и шаловливый мальчик живёт во мне и поныне…

– Если бы начал жизнь сначала, даже при твоих исходных, как бы ты её повернул?

– Всё было бы иначе. Стал бы, к примеру, гравёром (кончил бы техникум Гознака на Мытной) или художником. Но это абсолютно пустой разговор: новая попытка не даётся никому.

5 марта

Какое-то странное настроение. Ничего не хочется, даже писать дневник (заставляю себя насильно, потому что НАДО). Был бы на радио – сидел бы сейчас, как цуцик, и как миленький шпарил бы очередной пропагандистский эфирный кирпич. Но нет конвейера. Более того, собственно, можно ничего не писать. Расслабился – и всё плывёт перед глазами. То ли весна, то ли лень, то ли старость, то ли чёрт-те что. Но не мчусь, а плыву «куда-то не туда…».

9 марта

Ещё один праздник канул в Лету – 8 марта 1980 года. Я всем женщинам журнала и «Ревью» написал стихи.

Сухаревой, худреду:

 
Без хлеба и без риса
Мы можем обойтись.
Но только без Ларисы
Нам «жись» совсем не в «жись».
 

Наташе-машинистке, любительнице кошек:

 
Не закрывай окошечка.
Жизнь, она – как кошечка.
Хвостиком поманит,
А потом – обманет…
 

Какие ещё новости? Одолевает Гиммерверт. Повторяя слова Маршака: «Мне шутить некогда», Анисим предложил мне вместе с ним сесть за пьесу, посвящённую Ленину (!). «Это авантюра, но если прорвёмся…» – мечтательно сказал Анисим. И начал доказывать, что с пьесами на любые темы не прорвёшься, их кипы, горы, тучи… Я отказался. Лучше буду что-то потихонечку строчить для себя.

22 марта

Вечером 20 марта побывали с Ще в «России» на концерте певца из Великобритании Тони Монополи. Зрелище, хотя и не в полном блеске. Всё умеет и поёт умело, а итальянскую тарантеллу выдал так, что зал грохнул. Живой, подтянутый, сексапильный. Девицы бросались с цветами и просили автографы. Билетёрши не выдержали такого безобразия и сели по бокам на стульях у сцены, всем своим суровым видом показывая, что граница на замке и они не допустят осквернения социалистических нравов: поцелуи, цветы, разложение… Всё это было смешно.

Вышли из концерта… дикий снегопад. Вся Красная площадь потонула в сугробах. Вот вам и март.

21-го, пятница. С утра работал дома. Потом поехал на работу, попутно зашёл в магазин, достал масло и сыр (редактор-добытчик), а потом пошла катавасия вокруг статьи маршала авиации Степана Красовского. Писал, естественно, не он, он только её подписал готовую (готовил какой-то офицер). Мне придётся всё дотягивать. Специалист по маршалам – это что-то новое в моей биографии.

Сегодня с утра дочитал пьесу Фолкнера и Камю «Реквием по монахине». Выуживаю осколки и вставляю в мозаику Календаря…

29 марта

Вот и вечер. Только что с Щекастиком проделали хозяйственный променад по магазинам. Грязь и чистота. Чистота полок и грязь полов. Такое архиизобилие, что оторопь берёт, а что будет дальше? Нет не только изысканных продуктов, но нет уже элементарных. Напрочь пропали все варенья и джемы, зефиры и пастила, хорошие послевоенные рыбы. Богатый когда-то ассортимент неожиданно сузился до одного-двух названий. Одна какая-то колбаса, один ужасный сорт сыра (Минский), одни сухари (сушек, баранок – и в помине нет), один вид масла и т. д. и т. п. Жуткий парадокс: я в студенческие годы себе ничего не мог позволить (хотя было всё!), и сейчас не могу, но уже по другой причине: ничегошеньки нет. То есть всё необходимое, чтобы набить брюхо, это, конечно, есть. Но ведь, простите, хочется что-то и вкусненькое, – ведь не война, и не блокада! – халву или Советский сыр. Увы. Что-то мелькает, но за всем этим надо гоняться и посвящать свою жизнь стоянию в очередях… Запад, естественно, радостно улюлюкает, вот, мол, во что обходятся вам внешнеполитические удовольствия (Куба, Афганистан и т. д.). Но дело не только в этом. Буксует вся экономическая система, а смазка в виде постановлений, решений и лозунгов абсолютно неэффективна.

На семинаре в Домжуре выступил представитель журнала «Коневодство» и сказал, что в стране не хватает… подков, отчего лошади травмируются. Нет подков. По всей вероятности, все 264 миллиона человек растащили их на счастье. Общее коллективное счастье, а вот для лошадей подков не осталось… До чего же всё противно!

…В «Дружбе народов» прочитал отличную документальную повесть «Каратели» Алеся Адамовича. Постепенно, шаг за шагом, высвечиваются все грани войны… Это не только политрук Клочков, Зоя Космодемьянская и Александр Матросов, но и каратели, мародёры, насильники и прочая человеческая накипь…

5 апреля

Первого апреля погода преподнесла шутку: всё завалило снегом, и в последующие два дня небо баловало снежком. Идёт и идёт. А 3-го кружили с утра крупные хлопья и оседали на пальто, как ордена и медали, своеобразные награды зимы. Потом всё это, естественно, растаяло и идти по грязно-снежно-ледяной кутерьме было противно. К тому же влажно и мерзко. Вот сегодня немного подсохло, но надолго ли? Зима упорно не хочет сдаваться…

Дочитал в «Иностранке» роман норвежского писателя Кнута Фалдбаккена «Страна закатов». Социальная утопия, фантастика? Газета «Дагбладет» выразительно и лаконично ответила: «Роман о будущем, в котором мы живём». Именно так. Ибо черты страха, неуверенности в завтрашнем дне (атомная война, цены, инфляция, надвигающаяся старость…), надвигающийся «пир во время чумы», жестокость, озверение, ненависть – разве всё это не разлито в самой атмосфере современного мира, конца 70-х – начала 80-х годов?! Настроение апокалипсиса преследует меня. Так и хочется процитировать из Книги пророка Исаии: «Рыдайте, ибо день Господа близок…»

12 апреля

На рынке появился первый свеженький укроп. Несколько стебельков – 25 копеек. Эти цены надо записывать: творог – 5 рэ. Исчезла зубная паста по 25 копеек, взамен появилась импортная за рубль и рубль 20 копеек (в 4–5 раз!), ну, а с тем, что коробка конфет вместо прежних 3.40 стала 5.55 и «Спутник кинолюбителя» 0.35 вместо прежних 0.15, – мы уже смирились. С каждым годом жизнь приобретает всё новый нервно-вещистский аспект. Не «где купил?», а «где достал?». Дефициты начинают брать за горло.

17 апреля

Воскресенье, 13-го, в ЦДЛ вечер «Зелёной лампы», творческих секций при «Юности». Открыл истинный корифей – Айтматов, но по-русски говорит плохо, спотыкается. А потом всё это дело вёл Амлинский, ну, тот бойкий бодрячок – так и шпарит, как по писаному, мимоходом лягнул Катаева («нравится – не нравится, а вычеркнуть из литературы нельзя»). Затем выступали руководители секций – Винокуров, болезненно полный и всю дорогу пил воду, и подтянутый, спортивный Олег Чухонцев. Ещё выступал руководитель сатириков Славкин, я думаю: на его месте я бы был отнюдь не хуже, но… поезд ушёл, ушёл поезд, – как говорила одна женщина…

А потом выступали молодые. Писать умеют. Неплохие версификаторы. Но не поэты, ибо когда нет темы, то нет поэта. Но тут выступила Мария Аввакумова из Калининской области, и свою мысль мне пришлось забирать обратно. Она прочитала настоящие стихи (одно стихотворение за вечер – таков был улов в ЦДЛ). Печальные стихи о современных женщинах-работягах, – «и возвращаемся и падаем все в мыле, не мы ль ударницы, не мы ли…». О женщинах с мужскими чертами, которым приходится так много вкалывать в этой жизни. А ещё семья, муж-пьяница. Не уверен, что такое напечатают. Оно слишком пахнет настоящей жизнью. Без риторических рулад. Надо будет последить за Аввакумовой.

1 мая

«Что такое счастье?» – под таким заголовком «Московский комсомолец» поместил письмо будущей швеи. «Дорогая редакция, – пишет она. – Может, это глупый вопрос, но я всё-таки спрошу: как узнать, счастлив ты или нет? Пишу, потому что кого из знакомых ни спрошу, все только улыбаются. Никто ничего толком не отвечает…» А дальше выясняется, что девица-то счастлива: с удовольствием ходит в ПТУ, а вечером играет в ансамбле при ЖЭКе «Кирпичики». Прекрасно, ничего не скажешь! Так же, как и снимок во вчерашней «Вечёрке» молодожёнов Показеевых, шествующих по Красной площади. Фото, между прочем, Шпунькина. Как по Ильфу и Петрову…

…С каждым праздником всё тяжелее с продуктами. Ще подфартило с заказом на работе (даже чёрная икра). Тут отхватили две пачки сливочного масла (тоже дефицит). И была целая операция «блю лайт», но в отличие от американцев по спасению заложников, наша полностью удалась, в ней участвовала вся семья: В.П., Ще и я. Итог: десять катушек туалетной бумаги. Все в очереди и с боем. Такая вот пошла жизнь. «Ясный, белокаменный город торжества» – как выразился поэт Анатолий Поперечный. Но хоть вдоль, хоть поперёк, но легче в нём теперь не бывает. Осаждённый город. Приезжими и мешочниками – продовольственным десантом из всех городов и республик.

Вчера с Ще посмотрели в «Ленинграде» фильм Владимира Меньшова «Москва слезам не верит». Две серии. Бытовинка, но ничего, особенно первая серия. Временами по комедийному остро.

…О господи! Все эти пропагандистские установки: привязать человека к делу, заставить его полюбить и быть им счастливым. А вот с жизнью сложнее. В массе человек не любит своё дело, а главное, плохо его исполняет, отсюда все трагедии нашего общества. Низкая производительность труда не позволяет нам выиграть наше главное экономическое соревнование с капитализмом. (Но и спустя 30 лет, став «капиталистами», мы не изменили себе. – Ю.Б.) И хотя литература и кино и прочие виды искусства стараются вовсю, дело-то скрипит… не учить и призывать надо, а анализировать и показывать. Не указка нужна, а скальпель. Вот так резал нутро Андрей Платонов. Тут «волна» передала отрывочек из «Ювенального моря» (у нас не напечатано). Сатирическая анатомия высшего класса. Одно выражение про деревню чего стоит: «тоска неподвижности».

6 мая

…Андрей Платонов… Удивительный писатель. Его сюжеты и фабулы мне чужды, неинтересны, но вот стиль и отдельные фрагменты, написанные неповторимой платоновской прозой, удивительно хороши: чрезвычайно достоверны (весь рассказ «Возвращение») и поэтичны. Вот, к примеру: «росла непышная растительность: худая изящная береза и скорбящая певучая осина…»

А его социальная проза! «С Пухова взяли подписку – пройти вечерние курсы политграмотности. Пухов подписался, хотя не верил в организацию мысли. Он так и сказал на ячейке: человек – сволочь, ты его хочешь от бывшего бога отучать, а он тебе Собор Революции построит!..»

4-го умер Иосип Броз Тито, которого в период его неповиновения Сталину звали международным авантюристом и палачом. Теперь его величают иначе, но всё равно по-разному: мы преувеличенно скромно (ни слова о нём, как о лидере Движения неприсоединения), Запад восторженно. Подробно рассказывается его биография, в частности, как освобождалась Югославия в годы войны. Тито попросил маршала Толбухина помочь лишь освободить от немцев Белград, а потом попросил советские войска уйти и уже силой югославского оружия и кровью югославских сыновей освободил свою страну от врага… Вопрос о том, что будет дальше с Югославией, поставлен на повестку истории…

10 мая

9 мая с утра ездили в Серебряный Бор. Погода была отличная. По случаю 35-летия Победы работали буфеты: купили шоколадный набор, чешское пиво и бублики (ох, какой дефицит). То и дело слышишь разговоры ветеранов: «Война началась только после Сталинграда… а до этого была мясорубка… кто ответит за сотни тысяч погибших безоружных юнцов в начале войны…»

12 мая

…Денег не густо, но, с другой стороны, и покупать нечего, но что поделаешь – таков исторический этап и, как сказал Твардовский:

 
Нам сокрушаться не резон,
Что в этом мире побывали
В его не бархатный сезон…
 

…Погода выкидывает кульбиты. С утра 9-го было за 20 градусов, ярко светило солнце, а вот сегодня лишь 5 градусов и небо набухло свинцовой тяжестью. Пришлось снова залезать в пальто…

Очень хочется написать рассказ (пишу в голове), но, как это ни смешно, не могу выбрать время. Сесть. Подумать. Всё как-то тянут мелочи, идиотские тяготы быта, к тому же отвлекает жажда информационности (радио, ТВ). Но надо собраться… (так и не собрался. – 30 мая 2010 г.).

Настроение вполне сносное. Ноги ходят. Глаза смотрят. Сердце бьётся. Что ещё? Наступила пора довольствоваться малым…

18 мая

Начал печатать – пришлось менять ленту. Зацепки в металлических катушках сломаны, других нет. Ленту тоже не купишь. Поставил старенькую, бледненькую. Печатаю…

…Позвонил из любопытства Феликсу Андрееву: он ушёл из «Советской культуры» и стал теперь ответственным секретарём журнала «Советский экран». Спрашиваю его: ну, как? А он: «А как у тебя? У нас есть вакансия – зав. международным отделом…» У меня аж горло перехватило. Феликс расспросил анкетные данные (всё вроде подходит) и говорит: я ничего не обещаю, но заходи, потолкуем… Всё понятно: он хочет своего парня! Старая история! Это работа, о которой можно только мечтать. Работа для меня. Но я очень сомневаюсь, что они меня возьмут: Феликс может предложить, а утверждает-то не он. И потом, на это место, наверное, столько охотников найдётся, слетятся, как мухи на мёд. Э, какая работка! Прямо разволновался. Кино – это же искусство. То есть моя тема. Это не лесная делянка и не кооперативный магазин. Здесь можно писать по-настоящему… И сразу размечтались с Ще: вот если бы взяли, вот если бы начал писать и прочие если да кабы… Расстроился жутко, ведь кооперация – это конура, может быть спокойная, безмятежная и даже немного сытая, но конура, без света, где ничего не узнаешь и ничему не научишься. Сплошной собачий бред.

21 мая

…Умом-то я понимаю, что надежда на «Советский экран» иллюзорная. Так, пустые мечты. Блеф. Мыльный пузырь надежды. Но даже если это и мираж, отчего не помечтать. Мечтая, легче преодолевать зыбучие пески пустыни. «Жизнь длиннее, чем надежда, и короче, чем любовь», – сказал, кажется, Окуджава.

Обежал все наши магазины и закупил на 14 рублей продуктов, включая французскую курицу (как приятно полакомиться «француженкой»!). Вера Павловна от такой прыти была в восторге: «Дорогой вы наш!..» После хозяйственных подвигов осталось ещё время поработать с Календарём: все вношу и вношу дополнения (увлекательнейшая работа). В редакции «СПК» я без малого пять месяцев, но уже чувствую: закисаю от скуки, покрываюсь плесенью. На радио я стал динамичным, быстрым, моторным, а тут всё тишь и гладь, всё делается не торопясь, вразвалку: не торопится начальство, тем более не спешат подчинённые. Так, наверное, можно дожить и до 100 лет, но нужно ли?..

…Безуспешно пытаюсь звонить великим – Тарковскому и Вознесенскому: один в Италии, другой в Переделкино. А на мою долю телефонная игра «Андрюша». О господи… Вот так и живём, работаем, прозябаем и надеемся.

25 мая

Купили электрофон «Рондо-204-стерео» за 204.70 (сто кг щавеля, он два рубля кило), притащили его с Ще вдвоём, долго читали инструкцию, налаживали (во время чего меня обвинили в технической дремучести!), а потом слушали пластинки. Начали с Поля Мориа. Звучит здорово! После того как сломался проигрыватель в нашей «Рапсодии», года четыре у нас не было музыки, – и вот полилась. Теперь надо покупать пластинки. Гоняться за лицензированными изданиями. Не было хлопот – купила баба электрофон!..

В четверг Гриша принёс на работу перепечатанный томик Георгия Иванова, составленный по нескольким сборникам стихов. Половик открыл его для себя и поделился возможностью открытия для меня. Как здорово! Вот ещё один поэт, без которого русская поэзия существовать не может… За окном летели снежные хлопья, я читал вёрстку, попутно делал в официальный отдел материал по рационализаторам и изобретателям, вычитывал статью о промысле кротов и о том, как прокладываются охотничьи путики, вёл беседу с автором, зав. кафедрой научного коммунизма Кооперативного института Петром Месяцем о теории и методологии потребительской кооперации, – в промежутках между этими делами читал Георгия Иванова и плыл по волшебным волнам поэзии. Это не Егор Исаев. Это – настоящее.

Георгий Иванов! Отныне он в моей золотой антологии и, конечно, в Календаре. Поэт, близкий мне по духу, по мироощущению, по трагизму, наконец, по философии жизни…

 
Холодеет осеннее солнце и листвой пожелтевшей играет,
Колыхаются лёгкие ветки в синеватом вечернем дыму –
Это молодость наша уходит, это наша любовь умирает,
Улыбаясь прекрасному миру и не веря уже ничему.
 

* * *

 
Счастье выпало из рук,
Камнем в море утонуло,
Рыбкой золотой плеснуло,
Льдинкой уплыло на юг.
 
 
Счастья нет, и мы не дети.
Вот и надо выбирать –
Или жить как все на свете,
Или умирать.
 

Его сердце оборвалось в Париже, в 1958 году. Точной датой Литературная энциклопедия не располагает: ведь это не «наш» поэт, не советский. Но это – русский поэт. И большой. Он прожил 64 года. Он трезво смотрел на жизнь. Не ждал «ни счастья, ни солнечного света». А молил о самой малости:

 
На этот бедный лоб немного льду,
Немного жалости на сердце это.
 

Тайм-аут в Запорожье

Командировка, как спортивный тайм-аут. 29 мая в 5.25 вышел из дома и поехал во Внуково. «Меняю мужа с двумя внуками на бортмеханика из Внуково» (Вознесенский). В 9.40 самолёт Ил-18 доставил меня в Запорожье. Встречающие везут меня не в гостиницу, а в общежитие кооперативного училища, где за медпунктом есть гостевая комната. Забрасываю вещи и с ходу в сопровождении местного начальства отправляюсь в Мелитополь. По дороге зампред по кадрам Ломакин с удовольствием рассказывает о себе, бывший НКВДэшник, политработник, на пенсии подался в кооперацию. Вскоре выяснилась диспозиция: сошлись чекист и журналист, патриот и космополит, прямой и горбатый, мужлан и эстет, а вот, поди, сидели вместе мирно, вполне ужились, и Ломакину кажется, что я человек из его круга…

Мелитополь весь в пирамидальных тополях и в обволакивающей теплыни, +30°. Провёл беседу-интервью с председателем Мелитопольского райпо, который поразил меня на прощанье откровенной фразой: «Знаете, какая самая сладкая пыль? Пыль из-под колёс уезжающих проверяющих». Но это вроде бы не про меня – я из другой оперы… Первое угощение в гостевой комнате: кефир и гигантская сдобная булка – послание из кулинарного техникума. Утром проснулся, вышел в коридор, а там развешены плакаты «Тайна гриппа», «Кишечные заболевания», «Чесотка», – очень взбадривает. Ну, а дальше я выяснил, как Запорожский облпотребсоюз борется за технический прогресс, за механизированный труд.

В субботу, 31 мая, меня везут в какую-то Андреевку в пионерлагерь «Маяк», расположенный на Днепре. Роскошное место. Обалденный воздух: густой, его можно глотать кусками. Рядом сосновая рощица. Гуляем, дышим, болтаем. Фокстерьер Марсик носится по всей территории в поисках кошек, но кошек нигде нет, и пёс разочарован. Зато очарован я. Бывают вот такие просветлённые минуты, как будто на тебя нисходит благодать. Никакой спешки, суеты, никаких забот и обязательств, только покой, тишина и воздух, – что ещё надо человеку?

Воскресенье провёл в городе. Много зелени, но и много загазованности. А ещё много женщин, целый рой разных возрастов, но почти одинаковой комплекции: пухлячки, толстухи, грудастики, попастики, с могучими прелестями, похожими на кавуны. Увы, прохожу мимо и бреду в сторону своего изолятора с лозунгом «Общежитие – наш дом родной!». С горя читаю «Известия». Инюрколлегия разыскивает детей зубного врача из Бобруйска Натана Лифшица, умершего в США. Как жаль, что я – не Лифшиц. Включил телевизор, показывают Флоренцию. Любопытно: на Украине путешествовать по Италии.

2 июня обсуждали подготовленную мною беседу – высший начальник остался доволен, и меня в благодарность везут на универсальную торговую базу: «Юрий Николаевич, чего хотите, выбирайте!..» Я растерялся и выбрал минимум по своим деньгам: супруге по 5 метров ситца и индийского батиста, плюс две польские косметички. Вечером в аэропорт и возвращение в московскую жизнь.

8 июня

Наступило красное лето. С моего балкона солнце ушло, но всё равно 25 градусов. Отличная пора – ещё всё густое, свежее, обильное и пахучее: деревья, кусты, трава, цветы. Так бы ходил, смотрел, нюхал, вдыхал и ни о чём бы не думал. И хорошо, чтоб тишина… никакого транспорта, машин, шума и визга… Хорошо бы (но это всё из серии – «нам слона достать большого…»). Как-то всё идёт не совсем так, как хотелось бы. Хотя вроде и грех особенно жаловаться.

…В пятницу встречался с Феликсом Андреевым. Редакция «Советского экрана» на Часовой улице, в 30 минутах ходьбы от дома. Много комнат. Какие-то кинодевочки. Какая-то художественно беспорядочная обстановка: разбросаны фотографии, бутылки, пластинки. Это кино. Не кооперация.

– Так, где ты работаешь? – спросил Феликс.

– В журнале «Советская потребительская кооперация».

– Потребительская? От одного этого слова можно вздрогнуть, – сказал Феликс.

…Меня могут взять… А могут и не взять. Если вспомнить мой первый разговор с Феликсом и его намёк на возможность работать у них, то меня тогда охватил какой-то восторг ожидания. Но теперь он прошёл. Я спокоен. Я как вашингтонский 48-летний интеллектуал Брюс Голд из последнего романа Джозефа Хеллера «Словно чистое золото»: «Единственным, что можно было предсказать наперёд, была неудача». И он же говорил: «Всё выходит не так, как задумано».

После Андреева позвонил Тарковскому (всё равно пропадать!). Разговаривал с Ларисой. Неожиданно поговорили хорошо. Андрей в Риме и начал снимать фильм «Ностальгия» по какому-то итальянскому роману, в центре которого тоскующий русский эмигрант. Это первый случай, когда Госкино выпустило советского режиссёра за рубеж, для съёмок фильма по контракту с частной фирмой. Об Андрее Лариса сказала так: «Это единственный режиссёр в Союзе, который снимает только то, что ему близко по духу…» И это действительно так. Даже его тёзка Вознесенский вильнул хвостом, а Андрей нет, упорно, фанатично гнёт свою линию. Честь и слава его одержимости и таланту… Я такой фанатичной целеустремлённостью не наделён. Что делать. Наверное, не те гены, не та физиология…

В пятницу вечером двигали мебель. «Рондо-стерео» произвела революционный переворот в квартире. Передвигая и разбирая, я ужасался: сколько собрано барахла, книг, вырезок, разных архивов, – на три жизни, не меньше. А выбрасывать жалко. Все эти бумаги – суть моя личность. Что я без них? Читая, выписывая, собирая, я развивал и обогащал себя. Взять Календарь. Я до сих пор с удивлением его пополняю, и он стал стержнем моей жизни. Это – настоящее, а не мнимое дело не по долгу, а по призванию, тот воздух, без которого нельзя жить. Вот этого воздуха, очевидно, и не хватает Боре Линскому. Он всё болеет, недомогает. Работа полностью увлечь не может, жена – тем более, побочных интересов мало (марки и только). А тут определённая возрастная черта: вдруг осознаёшь, что едешь с ярмарки. Отсюда – тревога в душе, физиологическая нестабильность, пошаливание нервишек и всё такое прочее. Нечто подобное пережил и я: переход возрастного барьера. Но сейчас вроде всё нормально. Искусство, литература, философия, поэзия, кино, живопись, Календарь и даже нестареющий футбол – всё это по-прежнему меня увлекает и держит на повышенном жизненном тонусе. Мне жить интересно. Впитывать знания. Постигать мир. И даже старость меня не страшит. Есть Щекастик. Нам никогда не бывает скучно вдвоём. Мы как два крыла…

14 июня

Наконец решилось с Олимпиадой. Я назначен в качестве старшего инспектора в Службе при Управлении олимпийской пресс-службы. Бумага-то есть, а согласие? Иду к Фомину, и он неожиданно соглашается меня отпустить: «Что ж, это почётно… не забудь только билетики мне достать…» Почему-то легко согласился, тоже непонятно, то ли из-за настроения, то ли из-за ситуации: журнал вскоре должен отчитываться на правлении Центросоюза, и, может быть, ему на руку кадровые трудности по объективным причинам: вот, мол, берут людей на Олимпиаду!

Для альбома «Ще-40» написал два стихотворения.

 
Сорок. Сорок подскочило.
Незаметно. Исподволь.
Всё, что раньше веселило,
То теперь вселяет боль.
 
 
Но зато – мудрее мысли,
Глубже чувства, шире взгляд.
Будто распахнулись выси
И увиден жизни лад.
 
 
Лад не лад, но пониманье
К сорока годам пришло:
Жизнь – увы, не воркованье,
А сплошное ремесло.
 
 
Хорошо, когда ты мастер:
Жизнь и так, и сяк куёшь.
А когда над ней не властен,
Не поможет даже ложь.
 
 
Ложь о том, что всё прекрасно,
Всё чудесно, чёрт возьми.
Сорок лет ведь не напрасно
Караулят у двери.
 
 
Будем верить очень страстно:
Не напрасно, чёрт возьми…
 

18 июня

Итак, я, лично негативно относясь к Олимпиаде, неожиданно сам для себя встал на олимпийскую стезю… А Москва тем временем вся в предолимпийской строительной лихорадке: строят, мажут, белят, прихорашивают. На предприятиях, и в частности у Ще, людей задёргали разными идиотскими инструкциями: что можно, что нельзя… рассказывают, что в МГУ собирали студенток, готовящихся встать за прилавок книжных магазинов, и учили, как надо объяснять, почему нельзя купить Пушкина и Толстого, надо, мол, как-то «выкручиваться». А одна студентка и говорит: «А я не могу, меня мама с детства приучила говорить правду!» Скандал. О боже…

20 июня

Первое заседание пресс-центра у Анатолия Коршунова: «Что вам делать? Вот Шмитько принесёт работу, посмотрите её… а пока до понедельника можете быть свободным… но не беспокойтесь: в табеле вы есть, зарплата идёт…» Словом, сумятица, хаос, неразбериха, – самое время сачкования. Хотя, конечно, потом, ближе к Олимпиаде, будет жарко.

29 июня

Мне выпала доля написать вступительные две странички «Олимпиада – вклад в дело мира» за Попова, заместителя председателя оргкомитета «Олимпиада-80». Что и сделал с утра сегодня…

После совещания Есенин рассказывал о своих итальянских впечатлениях. О футболе, о настоящем футболе, а не об олимпийском, который Коршунов назвал «мелкотравчатым». Смотрел я на старого, но лучащегося от довольства Есенина и думал: какая разная судьба у отца и сына, да и какие разные они: отец – песенно-русский витязь, а сын похож на преуспевающего еврейского лавочника где-то в Амстердаме (кровь Зинаиды Райх оказалась сильнее есенинской).

В субботу, несмотря на хмурую погоду, поехали с Ще навещать Олю в Звенигород. Подышали воздухом, повидали Ребёнка. Вновь смотрели Саввино-Сторожевский монастырь. Оказывается, мы сюда приезжали с экскурсией лет 7 назад. Он был в полуразрушенном-полуреставрированном состоянии, в таком и остался. А ведь историческое место: основан в 1398 году, здесь жил царь Алексей Михайлович, бывал Никон, стояли отряды Лжедмитрия, укрывалась Софья с малолетним Петром. Рядом с монастырём был бивуак французов в 1812-м и так далее. Но всё это в запустении. Вот олимпийские объекты драят, чистят и холят, а старина… Мы всё более становимся страной Иванов непомнящих…

Сегодня с утра пошли в магазин: батюшки-светы! Олимпийское изобилие – ветчина, растворимый кофе, диабетические сырочки и прочая невидаль. И мало народу. Как-то непривычно и несколько тревожно, как перед концом света…

1 июля

Вчера поехал на «Динамо» к 10. Стадион оцеплен милицией, стоят даже около туалетов: живая картина Сантьяго (времён генерала Пиночета), только нет колючей проволоки, не слышно выстрелов и нет трупов. Но всё равно как-то неприятно.

6 июля

«Ни сна, ни отдыха измученной душе…» Какая-то беготня туда-сюда, чего-то постоянно жду, ожидаю, на что-то надеюсь… Начал названивать в «Современник». Дозвонился. Волчек говорит: приезжайте. Помчался на Кировскую, к Чистым прудам. С 15 до 16 шла беседа-интервью. В жизни она – нормальная женщина, не урод, как в «Осеннем марафоне». Излила на меня свои обиды на кинематограф. Весь её эмоциональный монолог изложил в интервью…