Текст книги "О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы"

29-го проснулся в номере гостиницы «Беларусь», включил радио, там «Роздум над фактами» и «Ход жнива». Спрашиваю приехавшего за мной зампреда по кадрам Алексея Ивановича Гарбуза:

– Как люди у вас относятся к повышению радиационного фона?

– Никто о нём не думает, – ответил Гарбуз. – Всё равно помирать!..

И всё же – ел сметану в буфете и думал, а нет ли в ней стронция-90 или цезия-137? А в твороге нет ли циркония-95?..

В районном центре Мосты (6 км) провожу «круглый стол» часа на три. Затем начальство садится на три «фурманки» (машины) и едем смотреть торговую сеть. На следующий день поездка в Друскеники, но вначале посетили гродненский колбасный цех. Я поинтересовался у женщины-сторожихи:

– Выносят ли работники колбасу?

– Ещё как! Но я их всех мацаю.

– Что?

– Ну, мацаю, проверяю, щупаю, а то норовят на груди кусок мяса спрятать…

Обед в Вертилишках, там колхоз-миллионер «Прогресс» построил шикарный торговый центр. Подкрепившись, въехали в Литву. В Друскениках беглый осмотр курорта и развлекаловка: посещение музея Чюрлёниса… 31 июля опять выезд – на это раз в Обухово. Всё по делу, а для души приобретение трёхтомника Николая Заболоцкого: в Москве его не купишь…

 
Меркнут знаки Зодиака
Над просторами полей.
Спит животное Собака,
Дремлет птица Воробей…
 

12 августа

Шпарит нещадно, вот уж какую неделю по 25–30 градусов, и никаких дождей. Солнце какое-то интенсивное, злое. Дышишь каким-то парным воздухом, густо настоянным на выхлопных газах, табаке и прочих городских миазмах. И вдруг жутко захотелось прохлады, монотонного осеннего дождя… сидеть бы дома, перебирать книги и немного томиться от скуки… Но нет. Ни осени, ни дождя. Солнце. И заботы. Постоянная нехватка времени. Шторм мелких дел…

В письмах Константина Федина натолкнулся на такой пассаж: «Я чувствую себя совершенно разбитым и изнурённым. В подобном состоянии лошадей, например, подвешивают на вожжи и „ставят на овёс“. О, если бы меня поставил на овёс!..»

16 августа

В Москве творится что-то невообразимое: толпы, стада, массы стад из Кавказа и Средней Азии. С детьми, с сумками, чемоданами и баулами. Всё ищут, покупают, хватают, рвут – чёрт знает что! Москва стонет… Вот и к нам пожаловали родственники из Тбилиси: Додо и Лика, студентка биологического факультета Тбилисского университета. И новые словечки: «шлямпа» (шляпа), «чюстики» (тапочки), какие-то таинственные «псандали» и т. д.

 
Гортанная речь нынче в моде,
И только и слышишь, что «моди!».
Шалею от жгучей сей публики
Из самой кавказской республики.
И думаю: видимо, лучше
Дружить с меланхоликом-чукчей…
 

Речь огрузинена: холодильник – «мацивари», стол – «магида», пить чай – «чай далие»… Ласковые ругательства: «охери», «копачка»… Лика (Лия Нодаровна Глонти) – умненькая, начитанная, с очень грамотной русской речью. Думаю: далеко пойдёт…

28 августа

Не перестаю удивляться нашей прессе: она из розовой стала почти чёрная. Раз гласность, то пишут такое, что неподготовленные читатели кричат: караул! Пишут такое, за что, как сказал Войнович по «Немецкой волне», раньше «давали большие сроки». Время сказочек кончилось. Ныне в моде правда-матка. Оказывается, у нас не только алкоголизм, но и наркомания, а как с ней бороться, непонятно: нет врачей, нет лекарств, нет методик лечения. Стали писать и о проституции, – она, родимая, есть! А ещё всякие ужасные секты…

В стране всего 17 тыс. книжных магазинов – это на все города и деревни. До трети книг в библиотеках никто никогда не взял и не читал. Как был в России культурный слой, так он и остался, никак не расширился. Есть книжники, эрудиты, но их крайне мало, а всё остальное – пошехонье, умеющее читать и писать, но в основном потребляющее культуру исключительно через телеящик…

1 сентября

Во второй раз не попадаю в Париж: в 1979 году в Радиокомитете из-за Банана, из-за его начальственного гнева, и мою характеристику не стали утверждать на парткоме, и вот в 1986 году: так и не попал из резерва в основной состав группы. Никто не заболел, не отказался, не раздумал, – все 30 человек едут. А я во второй раз в пролёте. И мимо Булонского леса, и Елисейских Полей. Нет так нет, и он ставил заплаты на брюки и на жилет, – как говорится в «Рыжем Мотэле». Можно утешаться и наподобие польского пёсика Фафика, который советовал: «Махни на всё это хвостом». Конечно, махну, но всё же обидно. Так хотел в Париж!..

Поедет какая-то мамзель, а по возвращении будет закатывать глаза и говорить: «Париж – это я вам скажу…» Дальше последует длительная пауза и ничего она толком не вспомнит. А я в писательском раже уже написал большое эссе о Франции – об истории, о французской литературе, о кино, о живописи… написал, и всё впустую? Потешил самого себя?..

Пришёл домой и на нервной почве съел огромную тарелку щей с краюхой свежего хлеба. Глубоко вздохнул и сел за пишущую машинку. Осталось написать мемуар: «Как я не побывал во Франции…»

Комментарий спустя годы. Впервые в Париже мы побывали с Ще в 1995 году на автобусе из Дортмунда – после ночного переезда мы въехали в Париж в 8.15, если быть предельно точным, и провели там целый день до 5 апреля позднего вечера. А потом ещё несколько раз были в Париже: по туру, по заказанной гостинице и в доме Эдуардо на берегу Сены (2004 и 2005). Итого: 5 раз. Реванш за первые две неудачи. Исправление исторической несправедливости…

7 сентября

Сегодня утром группа улетела в Париж, а мы с Ще отправились на Ленинградский рынок (лук – 2 рубля, помидоры – 1 рубль, яблоки по 70 копеек). Но что моё разочарование? Вот произошла трагедия с пароходом «Адмирал Нахимов». На 4 сентября 116 утонувших. Многих продолжают искать… Дочитал «Плаху» Айтматова, до Достоевского далеко, но всё же…

Накапливаются интересные вырезки, материалы идут косяком, надо всё прочитать, систематизировать, обработать, приготовить для своего Календаря. Растут бумажные горы – зашиваюсь. А ещё книги, журналы…

12 сентября

9-го что-то произошло с правым глазом – какие-то всполохи. Пошёл к врачу. Стали колоть стекловидное тело и принимаю таблетки. Глаза – это всё. Молю Бога, чтобы не стало хуже. Ще то и дело спрашивает: «Не сверкает?!.» А на работе пошли гранки. Читаю – и всё плывёт…

18 сентября

Продолжаю хождение по врачам, был в Институте Гельмгольца. Сказали: береги левый глаз, он ведущий, а правый – совсем плохой. Ну, и разное лечение… Сначала у меня был шок, а потом как-то приспособился. Как, наверное, с костылём: сначала ужас, а потом человек ловко начинает скакать на костыле. Природа наделила человека высокой приспособляемостью и пластичностью.

14-го с Ще побывали на Крымской на экспозиции русского авангарда из частных коллекций… Ездил в УБХСС МВД СССР вытаскивать от них статью (3-й отдел – торговля и потребкооперация). Серьёзная организация. Все в штатском, все подтянутые, поджарые, как борзые, и всего тебя глазами ощупывают…

Рассмешила Ще, её подруга по работе Эльвира спросила: «Сюрреалисмус – он что, прибалт?»

21 сентября

Есть такая песенка, в которой говорится, что если от тебя уходит жена, «то неизвестно, кому повезло». Кажется, подобное произошло и с Францией. Я очень отчаивался, а как себя чувствует группа советских журналистов? Шесть взрывов сотрясли Париж, первая бомба взорвалась 9 сентября, шестая – 17-го у универмага «Тати», куда я собирался зайти. Заголовки газет: «Париж: тревожный сентябрь», «Страх над городом». Усиленные наряды полиции, пожарные машины, кареты «скорой помощи». «Голоса» сказали, что Париж напоминает прифронтовой город. «Либерасьен» заявила: «Враг у дверей». А «Матэн»: «Наши генералы проявили полную неспособность выиграть первые сражения…»

Комментарий. Нам тогда, в 1986 году, всё это было в диковинку, но террористические акты нагрянули и в Москву, и не раз, – и тоже был шок и неспособность властей предотвратить взрывы и защитить людей… (28 апреля 2010 г.)

Какую-то группу архитекторов вернули обратно. Когда начало взрываться, наши сидели в гостинице и смотрели на происходящее по телевизору, боясь выйти на улицу, – вот и все удовольствие от Парижа…

А что в стране родимой? Возродили программу КВН. Пишут о московской торговой мафии. В «ЛГ» остро выступил Александр Гельман. Чем закончилось великое революционное учение? Бюрократизмом, кормушками, массовым уходом интеллигентов в сторожа… никакого состязания личностей, а одна уравниловка… пресловутый «вал» породил целое поколение начальников-приписчиков…

В «ЛГ» подборка писем Александра Куприна. «Я уныл, беден и зол». 13 августа 1926 года: «Ах, кляну себя, что, про запас, не изучил ни одного прикладного искусства или хоть ремесла. Не кормит паршивая беллетристика…» И в итоге: «Нам остаётся обматериться и замолкнуть…»

26 сентября

Конфликт на работе. Фишер бездарно сделал репортаж о торговле кооператоров на московских рынках, Фомин попросил меня его переписать. Я сделал, и получился вполне симпатичный текст. Фишер на меня обиделся и обозвал «передовиком»: «Ну, ты у нас ведь передовой работник!» Мне оставалось одно: послать его на три буквы. Когда-то Фима плавал кочегаром на торговом судне, а потом пошёл в журналистику, не имея на то никаких способностей. Кочегар-редактор. Плюс неудачная личная жизнь. Живёт один с канарейкой. Отсюда истерики и стрессы…

30 сентября

Посмотрели фильм «Письма мёртвого человека». Вроде бы всё неплохо – и режиссура, и игра актёров, и музыка, – но лично мне не хватало натуральности ужаса и страданий – в фильме всё же излишне много картонности. Страхи лишь обозначены: говорят макеты, лица актёров всего лишь загримированы под страдания, всё как-то ненатурально… И концовка: дети выползают из бункера и бредут утиной стаей, держась друг за друга, и есть уверенность, что добредут до уютного мирного дома, а там их обогреют и накормят. И никакого Брейгеля, у которого слепые обязательно упадут в бездну… Наши ужасы – это как бы чуть-чуть. Неслучайно кто-то из кинематографистов заметил: «Ужасы показывать вообще не надо…»

А вчера по ТВ показали документальный фильм «Бабий Яр: уроки истории». Фильм был снят 5 лет назад, и только сейчас его решили показать советским зрителям. В отличие от «Писем мёртвого человека» он потрясает документальными кадрами: сытые, хохочущие немецкие солдаты, голые женщины, стоящие под дулами автоматов, горы человеческих костей… Пока гласность осваивает лишь первые белые пятна запретных тем. Но это палачи-фашисты. А доживём ли мы до показа и разоблачения собственных заплечных мастеров убийств, Соловки, 1937 год, ГУЛАГ и многое кое-чего мрачного и страшного. Но пока об этом молчок. Язвы прошлого прикрыты тканью забвения, и народ беспечно танцует и подпевает Софии Ротару: «Лаванда, горная лаванда… / Наших встреч с тобой синие цветы…»

А что, собственно говоря, может сделать рядовой человек? Обыватель? Человек массы? Да ничего! Лишь ждать своей судьбы. Как говорил Мартин Хайдеггер: «…мы можем только ожидать, ибо мы не господа истории, а только сторожа истины бытия». По телевидению показали поучительную программу «Бывшие» о советских гражданах, уехавших в США. Многим из них казалось, что в Америке «отороченные мехом облака проливаются колбасным изобилием», но не всё так-то просто оказалось. «Тут чересчур много свободы», – жаловался таксист-эмигрант. «Самое трудное – это конкуренция, ей надо учиться», – говорил другой переселенец через океан. «Нет опыта борьбы за свою жизнь…. В России можно жить счастливо. Не надо бороться, не надо сражаться. А тут без этого нельзя…» – горькое признание новообращённого «бруклинца». Некая Мария: «Американские бизнесмены любят рисковать, но для меня рисковать – это страх, как прежний страх перед КГБ…»

Да, мы все – дети, воспитанники, продукты, жертвы одной системы, в которой, как кем-то сказано: «одна партия, одно мнение, одна правда». За нас практически решают всё, и поэтому выехавший на Запад, скажем, редактор, журналист в растерянности: о чём думать? о чём писать? Нет привычных подсказок. Есть только непривычная свобода. Свобода самовыражаться и свобода принимать самостоятельные решения. Мир не прощает, что ты нерасторопен и ленив…

Писатель Лев Халиф: «В России писатель – пророк. Главное – творчество, а тут коммерческий подход… Я тоскую по КГБ, которое обращало на меня внимание, они первыми прочитывали мои рукописи, и очень внимательно… Я был личностью… А тут в условиях демократии я – жертва… Я не знаю, где лучше, я теряюсь…»

Интересно, а смог бы я выжить на Западе?..

8 октября

Отпуск, на этот раз в Суханово, некогда это была вотчина князей Волконских. Кое-что от тех времён сохранилось: мавзолей, бельведер у пристани, ампирный павильон, катальная горка, грот и т. д. Но весь ансамбль в 1935 году был уничтожен: колокольня и колоннады были разобраны, ну, и прочее варварство… О славном прошлом не знают даже старожилы местности, спросил одного, он ответил: «Князь Волконец какой-то жил…»

А как жили, можно и не спрашивать, а прочитать у Толстого в «Плодах просвещения», там кухарка просвещает мужиков про барскую жизнь: «…Да уж здоровы жрать – беда! У них ведь нет того, чтобы сел, поел, перекрестился да встал, а бесперечь едят… Только отвалятся, сейчас опять чай…

– Ну, а когда же дела делают?

– Какие у них дела? – отвечает кухарка. – В карты да в фортепьяны – только и делов… А то двое фортепьян поставят, да по двое, вчетвером запузыривают…»

Лично мы на отдыхе в фортепьяны не запузыривали, в карты не играли, а ходили, дышали, слушали всякие разговоры. Собралась небольшая компания из Щекиного института жилищного проектирования: Инна Соболева, Нина Абрамовна Дыховичная, сестра сатирика Владимира Дыховичного, ну, и другие. Самая популярная шутка была «про это»: «ну, это?!» На соболевской машине добрались даже до церкви в Дубровицах – некий небольшой вариант Нотр-Дам.

Недалеко от нас полуразрушенный монастырь, заложенный ещё при жизни Алексея Тишайшего. В 1937 году в монастыре оборудовали тюрьму – печально знаменитая Сухановская тюрьма. Говорят, что в ней содержался маршал Тухачевский и другие именитые жертвы.

В 1948 году в Суханово – в доме отдыха, а не в тюрьме – отдыхал Борис Лавренёв и написал подражание «Евгению Онегину»:

 
Мой доктор, самых честных правил,
Когда я стал не в шутку плох,
Меня в «Суханово» направил
И лучше выдумать не мог…
 

Лавренёв, как и мы сегодня, вынужден был обедать в мавзолее-столовой: «Мы, как под Калкою татары, / Волконских попирая прах, / Пируем, сидя на князьях…»

В Суханово мы приехали 1-го и застали ещё золотую осень. А потом золото с деревьев начало облетать. «По дороге неслись сумасшедшие листья» (Николай Рубцов). А когда уезжали, то на фоне прозрачного неба чётко прорисовывалась геометрия линий голых деревьев.

Мы много гуляли, заходя за покоробленный и скособоченный щит, утверждающий, что СССР – оплот мира. Кстати, по телевизору удалось посмотреть матч Франция – СССР из Парижа (Париж меня преследует). Дружина «рыжего» (Валерия Лобановского) выиграла 2:0. Я был единственным, кто был огорчён поражением французов…

Ещё одно развлечение в Суханово: анекдоты.

Евреи делятся на 5 категорий: уездные (которые уехали), потомственные (которые уедут потом), дважды герои (кто уехал, а затем вернулся), со знаком качества (кто числится по паспорту русским) и никудышные (кто никогда никуда не уедет).

Китайско-японская трагедия: когда у китайского рикши и японской гейши рождается еврейский Мойша.

Монголо-еврейское дитя: Чингисхайм.

Классификация отдыхающих: львы, которые приезжают со своими возлюбленными; волки, которые рыскают по сторонам; медведи, которые спят; бараны, которые лишь в конце отдыха знакомятся, но им говорят: «Простите, но уже поздно…» И, наконец, ослы, приезжающие со своими жёнами…

Кто это всё придумывает? Интеллигенты горазды на всякие придумки и хохмочки. Веронику Дударову переименовали в Венерику Додырову. Если она это слышала, то наверняка упала в обморок…

Но лучше анекдотов и устных рассказов была всё же сухановская библиотека с обилием дореволюционных изданий, от Арцыбашева до графа Салиаса. У Льва Толстого натолкнулся на неоконченную комедию «Заражённое семейство». Один персонаж там говорит:

– А вот, как хочешь – не даётся женщинам вместе миловидность и развитие. Эти глупенькие, розовенькие всё-таки приятнее…

С интересом прочитал небольшую повесть Генриха Бёлля «Потерянная честь Катарины Блюм»… В «Огоньке» за 1950 год обнаружил стихи Дыховичного и Слободского «Тётя Даша едет за границу»:

 
Тётя Даша, взвесив обстановку,
Спать ложится: утром – на вокзал…
Снится ей, что ей командировку
Сам товарищ Сталин подписал…
 

Я прочитал Нине Абрамовне стихи её брата, она заулыбалась с нежностью (вспоминая не о Сталине, а о брате). Он имел хорошую профессию, но бросил всё и ушёл в эстраду. Был очень непрактичным в жизни. Дружил с Константином Симоновым, который, как призналась Дыховичная, ухаживал за ней. «Но я ничего не записала, а сейчас уже ничего не помню…» Да, Нина Абрамовна, надо было бы дневник вести, и тогда воспоминания о Косте всплыли бы мгновенно…

С любопытством и трепетом листал дореволюционные журналы: «Мир искусства», «Столица и усадьбы», «Золотое руно» и др. Издавали роскошно: рисунки, фотографии, акварели, шрифты, заставки, виньетки, наконец, сама бумага… Но всё после революции закрыли, разогнали, уничтожили и начали с красного нуля… А журнал «Столица и усадьба» имел подзаголовок «журнал красивой жизни». И фото роскошной женщины – княгиня Мария Павловна (Абамелек-Лазарева – урождённая Демидова Сан-Донато). И чем она закончила? Умерла в изгнании, в нищете?..

Рубрика «В стране любви и землетрясений»… Стихи Агнивцева… рисунок: женщина в шляпке сидит за столом. Пустые тарелки. Выпито вино. На её губах лукавая улыбка: «Господа, заплатите кто-нибудь за мой ужин, а я того угощу… десертом».

Ранний Лев Никулин. Стихи про Петергоф: «Где так пикантны проститутки / И „страсть шикарны“ юнкера…» Фёдор Сологуб:

 
Расстегни свои застёжки и завязки развяжи,
Тело, жаждущее боли, нестыдливо обнажи…
 

И, конечно, апология вина. «Не пить вина – это всё равно что не читать прекрасных стихов, не влюбляться в женщин, жить в беспросветной прозе».

 
А на Руси, где ж пить – веселье,
Где жить нельзя без кабака…
 

Ах, эта сладкая предреволюционная жизнь богатых и состоятельных людей: вино, женщины, экипажи, моторы, карты, мистицизм. «В России любовь к мистическим пряностям доходит подчас до исступленного хлыстовства…»

До хрипоты спорили о путях развития России. В фельетоне за подписью Вл. К. прочитал: «В истории России не было периода, когда миллионы народа работали энергично. Были толчки единичной воли (Пётр Великий), но работала только эта единичная воля, думал только один, а остальные шевелились под угрозой палки. Как только палка скрывалась, так затихала и работа. Слишком ли мы молоды или уже слишком стары?..»

Это написано в апреле 1917 года и наводит на грустные размышления. Вот и сейчас призывы – «ускорение», «перестройка», – а основная масса работников продолжает пребывать в сладкой полудрёме… Славянская лень, национальная черта. Такой менталитет. Хоть головой об стенку бейся – ничего не изменится.

Пожилая дама в пьесе Чулкова: «Хочется упасть на землю и выть от ужаса».

Из старых объявлений: «Роскошный бюст. Метод Гарнье… гарантируется округлость, белизна и упругость».

«На днях поступает в продажу новый роман „Пора любви“. Требуйте во всех магазинах Петрограда, Москвы и провинции».

Поэт Потёмкин: «Блестят на солнце зубы / У девушек и баб: / Их смех и удаль любы, – / Любая обняла б».

Все эти старые журналы хочется листать и листать.

 
Пусть я паук в пыли библиотек:
Я просвещённый, книжный человек,
Людей, как мух, в сплетеньях слов ловлю.
Встаю чуть свет: читаю, ем и сплю…
 

Это – Андрей Белый. «Любитель мудрости». И Мережковский, повесть в стихах «Вера»:

 
Повсюду жалобы: «Искусство пало».
Поэтов тьма – поэзии не стало.
 

И он же, Мережковский, в статье «Грядущий хам» мечет гром и молнии в мещанство. «Чечевичная похлёбка умеренной сытости» – неменяющийся рацион обывателя. «Жизнь русской интеллигенции – сплошное неблагополучие, сплошная трагедия».

Цитировать можно без конца. Но, увы, устал. И напоследок всё же Мережковский, стихотворение «Старость»:

 
Мне юности не жаль: прекрасней солнца мая,
Мой золотой сентябрь, твой блеск и тишина.
Я не боюсь тебя, приди ко мне, святая,
О, старость, лучшая весна!..
 

16 октября

Ещё в отпуске. В «Варшаве» посмотрели фильм Тодоровского «По главной улице с оркестром», в Музее Востока попали на выставку Пиросмани. Бедный художник: жизнь не баловала его, недаром на одной из его клеёнок-картин бедного зайчика терзает огромный хищный орёл. Пытались что-то купить в магазинах (спортивный костюм, кофе…) – бесполезно. Что за система, что за страна, где невозможно пристроить честно заработанные деньги?! Мыкаются все, как последние дураки. Мирное небо над головой, а радости нет…

24 октября

Остаток отпуска планировали провести в Ленинграде, во Львове, Риге, а поехали в Ярославль – 20 октября поездом. Вагон грязный, противный, даже рыжий таракан откуда-то сверху свалился на столик. Четыре часа мучений, и приехали. Я предварительно звонил местному коопначальству, и нас поместили в уютненькую гостиничку обкома партии. Город понравился, много старины и малолюдно, отдыхаешь от московской суеты.

21-го с утра прогулка. Ще то и дело вскрикивала: «Смотри сюда! Боже, какая церковь! А дальше видишь, какой замечательный старинный дом!..» Затем на «Волге» в сопровождении инспектора по кадрам отправляемся в Тутаев (38 км). Тоже есть что посмотреть, но, к сожалению, всё в забвении, в хламе, в разрухе. А все восстанови, покрась, приведи в порядок и вози сюда иностранцев, греби валюту, но нет. Не можем? Не умеем? Не хотим? Немцев бы сюда да японцев – они показали бы, какое золото лежит у нас под ногами. Вечером вернулись в Ярославль. Побывали на знаменитой «стрелке» – на косе на Волге и даже посмотрели спектакль в Ярославском академическом театре им. Фёдора Волкова. Пьеса Арбузова «Виноватые» – какая-то вариация Островского. В буфете рядом с конфетами лежат куски варёной курицы…

22 октября. Поездка в Ростов Великий. На берегу озера Неро возвышается архитектурный ансамбль, сооружённый при митрополите Ионе в конце XVII века. Ростовский кремль. Отреставрировано, но чрезвычайно плохо. И, как обычно, запустение, грязь, сиротская неухоженность. Не Ростов великий, а Ростов убогий. Не умеем хранить старину, не дорожим ею…

А вот и Карабиха, усадьба Некрасова. Поэт предвидел:

 
Знаю: на место сетей крепостных
Люди придумали много иных…
 

Тоталитарные цепи посильнее, пожалуй, сетей крепостных…

Вечером погуляли по ярославской набережной, а рано утром 23-го снова на поезде «Ярославль» отправились в Москву. И погода, как кто-то сказал, «разжмурилась».

2 ноября

Отпуск кончился. Началась работа. Пошёл густой быт… «Голоса» поведали, что Брежнев затащил страну в экономический тупик да помимо этого вверг её в ряд внешнеэкономических авантюр (Афганистан, Йемен, Эфиопия и т. д.). А теперь это всё надо расхлёбывать. В стране голод не голод, но нет мяса, масла, овощей и прочих продуктов. Анекдот про старого чукчу:

– Что вы испытывали до революции?

– Голод и холод.

– А сейчас?

– Голод, холод и большое чувство благодарности.

Перефразировка старой темы. У Даля есть поговорка: прежде жили – не тужили; теперь живём – не плачем, так ревём!.. Кругом суета, очереди, страдания и радость вокруг глагола «достать»: достал – не достал.

8 ноября

5-го был сбор у Чижовой. Были Куриленко, Меркуловы, Давидовские, Ильенко, Боряки… Я написал и прочёл грустные строки:

 
Как в старом году на Арбате,
Где переулки, как пальчики,
Собрались в тесноте, будто в вате,
Прежние мальчики…
 
 
Мальчики, ставшие дедами,
Мальчики с седыми висками.
Жизнь наша неведомая,
С загадочными глазами…
 
 
Что впереди ещё будет?
Не задавайте вопросов.
Ах, как путь этот труден –
Всё по крутому откосу…
 

Лина обиделась: а где же девочки?.. А дальше кипучий разговор про Рейкьявик, Чернобыль, про Щёлокова – страсти кипят, глаза горят, никто не хочет соглашаться ни с кем, каждый настаивает на своей версии событий. Умора! Самое большое удовольствие для русского человека – не дело делать, а всласть поговорить, поспорить, выпустить душевный пар… Бывший комитетчик Боряк причал: «Я пенсионер! Я всё могу говорить!..» Ильенко: «Не надо чернить Щёлокова: он столько хорошего сделал для миллионеров…» Толя Ильенко – бывший милиционер, ему, наверное, виднее. Короче, словесный гвалт, крышка кипящего чайника… Итак, бывшие школьники, одноклассники: один умер, один инвалид второй группы, двое вышли на пенсию, остальные вкалывают и мечтают о покое… Вспоминали Тарковского… Было ощущение какого-то братства, но на самом деле это, наверно, всего лишь иллюзия…

Прочитал вторую часть «Доктора Живаго». Ясно: Пастернак не романист. Но отдельные куски хороши. Очень интересны воспоминания Юрия Трифонова о Твардовском. Какая была атмосфера травли вокруг него. «А знаете, Юрий Валентинович, – говорил Твардовский, – иногда проснёшься утром и думаешь: а не бросить ли всё это? Не послать ли куда? Ведь сил не хватает на борьбу…»

И признание Трифонова: «К сожалению, ничего не записывал, и это было величайшей глупостью». А я бы всё записал!..

15 ноября

Зашёл в библиотеку. Раиса Дмитриевна: «А мы думали, что вы остались во Франции…» Выходит, я воспринимаюсь, как внутренний эмигрант. Ещё немного – и слиняю…

Фомин благополучно выбрался из-под нависших над ним туч. По Ежи Лецу: брось счастливчика в воду, он выплывет с рыбой в зубах. Прямо непобедимый рыцарь – Родриго Фоминс. Вместо выговора – поощрение. Умудрённый и умелый карьерист – как раз то, чего я лишён начисто. У меня другие ценности и приоритеты…

11-го в филиале МХАТа смотрели пьесу Гельмана «Скамейка» – в ролях Табаков и Доронина. Ще рассказала о спектакле на работе и выразила мнение, что ей не очень понравилось, на что Бубновская закричала: «Вам этой проблемы не понять. Вы – женщина благополучная…»

А на следующий день во МХАТ на Тверскую – инсценировка Додина «Господа Головлёвы» с несравненным Смоктуновским. Великий Кеша прекрасно играл Порфирия Владимировича.

…Весь мой стол тонет в бумагах – вырезки, книги, журналы. Иногда находит бешенство: всё разметать, сбросить, сжечь и спокойно смотреть в окно, без мыслей, без всякого напряжения. Но, увы, не могу. Видно, судьба приговорила меня к каторжному труду – всё время что-то делать. А может, всё это только Сизифов труд? И эта мысль меня мучает…

23 ноября

Ещё один увиденный театральный спектакль – «Амадей» Питера Шеффера, постановка Марка Розовского. Пинчевский – Моцарт, Сальери – Табаков. И музыка Моцарта и Сальери… Тема зависти звучит и на работе.

 
Ах, чудная жизнь средь рогов и копыт,
Достойна таланта Лу Синя.
Вот жил бы писатель…
Узнал бы весь быт
И суть обнажил бы: зверинец.
 

По телевидению была любопытная программа про бардов. Высоцкого и Окуджаву при Лапине не допускали к экрану. А теперь Высоцкий – посмертно – мелькает на ТВ, а Булат – на старости лет, и в звёздах первой величины. О самодеятельной песне Окуджава: «Этот жанр создают думающие люди для думающих людей… не для танцев…»

Я песен не пишу, но вот стишки сочиняю. Грише Полевичку на 50 лет: «Смотреть и дальше зорко вдаль / Желает Грише сам Стендаль. / Идти упрямо и бодрей / Напутствует Хемингуэй. / И сам Марсель, который Пруст, / Сказал: „Гони ты эту – грусть!“ / О, пожеланий целый рой. / Брет Гарт, и Сартр, и Лев Толстой, / Франс, Диккенс, Купер, Эдгар По, – / Все незнакомцы для сельпо, – / Желают Грише дружно все, / Чтоб жизнь цвела во всей красе. / „И наполнялась до краёв“, – / Добавила Катрин Денёв».

Все шуточки да иронизмы, господин Учитель!..

30 ноября

На юбилее Половика солировал Феликс Медведев, он, как выразился, «командует поэзией» в «Огоньке», и его очень любит новый главный редактор – Коротич. Рассказывал, как ездил к Астафьеву под Красноярск, как грузины грозились убить писателя и прочий окололитературный трёп. Короче, Феликс на коне. И вскоре исчез: повёз водку для Ильи Глазунова. Эдакий удобный литературно-хозяйственный мальчик при сонме великих. Нет, роль не для меня… Жена Гриши Лена спела под фоно несколько песен, в том числе гумилёвского «Жирафа»:

 
Ты плачешь? Послушай… далёко на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
 

На работе сплошные собрания, сначала партийное, потом журналистское. Все научились говорить, но никто не умеет работать.

В «Книжном обозрении» впервые напечатаны стихи Владимира Набокова. Событие. Прочитал роман Набокова «Камера обскура» (1932) – третий после «Лолиты» и «Приглашения на казнь». Герой «Обскуры» Кречмер женился – «не то чтоб не любя жену, но как-то мало ею взволнованный». Набоков – мастер находить точные слова…

3 декабря

Блиц-поездка в Калинин. Накануне был разговор с Тбилиси, Русико посоветовала Ще: «Муж уедет, а ты побренчи серёжками». Вот это перл!..

Калинин до ноября 1931 года был Тверью, а Советская улица называлась раньше Миллионной. Город осмотрел галопом, вполне презентабельны старые постройки. Выезд в районы с фотокором Курышевым. Деревня Степаньково. В чайной работает немка Зельма Адольфовна Гихель: всё горит под её руками – печёт и парит… Далее Сахарово, Завидово. Доярка Мария Филипповна, 120 кг: «Вы меня лучше сфотографируете под коровой». К приезду корреспондентов из Москвы специально в местный ларёк завезли кое-какие товары. Доярки возмущались: «Когда это рисование кончится?!»

Интересны клички коров: Берёзка, Ягодка, Капризуля, Февралька, Кусачка, Кнопка, Льдинка и т. д.

7 декабря

Продолжим дальше «Анамнез витэ» – историю жизни. Из зрелищ: «Новые амазонки» – польский фильм, спектакль «Луна в форточке» по Булгакову в Театре Пушкина. Средняя постановка, средняя игра актёров, выделялся лишь Арчил Гомиашвили… Показывали концерт Аллы Пугачёвой по ТВ из Чернобыля. Что поехала туда – молодец, но как выглядела: непристойные жесты, подмигивания, подмаргивания, какой-то кабак в порту!..

В журнале «Знамя» понравился роман Александра Бека «Новое назначение». Впервые в советской литературе сказано, что «великие стройки коммунизма» возводились «неисчислимыми колоннами заключённых», и в этом был «трагический парадокс времени».

14 декабря

Ещё одна новация: фильм Андрея Смирнова «Осень». По существу первый советский фильм на тему «Мужчина и женщина»: выяснение отношений, поцелуи, постель, ожидание, тревога, боль… Картина полочная: была снята в 1974 году.

«Голос» сообщил о смерти Анатолия Марченко, диссидента. В 48 лет закончил свою жизнь в тюрьме, говорил о режиме: «Вместо того, чтобы бить по идеям, бьют по черепам». Марченко уморили, а вот Юрия Орлова и Анатолия Щаранского отпустили на Запад. Где логика?.. Прочитал «Печальный детектив» Виктора Астафьева. Почти шок. Нация катится под откос, в бездну аморализма…