Текст книги "О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы"

Выписки различные: интеллектуальные, лирические, развлекательные. Сент-Экзюпери в Нью-Йорке писал, что то и дело будил свою жену Консуэло: «Консуэло! Консуэло!.. Я голоден… Приготовь мне яичницу». И – «Консуэло! Мне скучно. Давай сыграем в шахматы!»

Трагикомедия Сэмюэля Беккета «В ожидании Годо». Один из персонажей Эстрагон: «Не будем ничего делать. Это безопаснее», – программная идея пьесы.

Турецкий поэт Фазыл Хюсню Дагларджа (1915):

 
Увижу тебя – хорошо.
Не увижу – тоже неплохо.
Пью и тихонечко старею.
Не пью – получается то же.
 

Монография о Питере Брейгеле… «Современные американские новеллы 60-е годы» («Прогресс», 1971) – Норман Мейлер, О’Коннор, Джером Дэвид Сэлинджер («Мне за себя стыдно. Мне всё надоело. Надоело, что у меня не хватает мужества стать просто никем…»).

От американских новеллистов к русскому балетному театру начала ХХ века – книга Веры Красовской (1971). Звёзды Николай Легат, Александр Горский, Михаил Фокин, Вацлав Нижинский… Всё это я читал, проглатывал, впитывал…

Курт Воннегут – «Утопия 14». У писателя среди прочего в романе утверждается, что несовершенство, слабость и неспособность «имеют право на существование, ибо человек несовершенен, слаб, неумел и неловок».

Солженицын «Август четырнадцатого», один из персонажей – инженер Архангородский: «Сам собою народ управлять всё равно никогда не будет».

 
И продавщица восковая
Невозмутима, как луна.
 

Это – Осип Мандельштам. И чего только нет в той тетради № 6!..

Ришелье из «Мемуаров»: «Большое число виновных делает неудобным наказание. Однако среди них есть лица, которые могут послужить хорошим примером того, как посредством страха возможно было бы удержать в будущем других в повиновении закону».

Просто и практично…

Салтыков-Щедрин – «Господа Головлёвы». И разве сегодня мы не видим и не слышим, как кругом кипит страсть к пустословию. «…Эти разговоры имели то преимущество, что текли, как вода, и без труда забывались…»

Вслед за Щедриным – «Госпожа Бовари» Флобера, 2-й том повестей и рассказов Леонида Андреева… Книги, чтение, выписки, как забава. И оторваться от этой забавы довольно-таки трудно. И снова Оскар Уайльд «Баллада Редингской тюрьмы» (перевод Нины Воронель, моей ровесницы, 1932):

 
Заплакал ветер на заре,
А ночь осталась тут,
Сложив в тиски кудель тоски,
Сучила нить минут…
…И в сердце каждого из нас
Надежда умерла…
 

И через несколько страниц как бы продолжение: Вознесенский «Авось»:

 
…Нашу шхуну зовут «Авось»!
«Авось» разгуляется, «Авось» вывезет,
На суше барщина и фонвизины,
А у нас весенний призыв «Авось»…
 

Леонид Андреев, рассказ «Тьма»: «Если нашими фонариками не можем осветить всю тьму, так погасим же огни и все полезем в тьму…»

– О-ля-ля! – воскликнул Ю.Б., большой любитель и старатель выписок, и закончил листать тетрадь на 297-й странице.

Ну, а 31 декабря 1972 года уже были дома втроём и даже с зелёной ёлочкой, делали аперитив из югославского вермута и ели печёные домашние вкусности. И чего-то там смотрели по ТВ. Никаких записей о том времени не нашёл, ну, в 1973 году вернулся к ведению дневника.

Хотел распрощаться с 1972 годом, и вдруг как током ударило: а где анонсированный юбилей: 40 лет, сороковик? Придётся возвращаться назад.

40 лет, как сорок целковых

Дни рождения очень любят дети: хочется поскорее повзрослеть, а ещё подарки. И сожаление, что «день рожденья только раз в году» – по песенке. Ну, а во взрослом возрасте эмоции совсем иные. Есть много высказываний на этот счёт:

Марк Твен: «Что делать с человеком, который первым стал праздновать день рождения? Убить – мало».

Джордж Бернард Шоу: «Только дурак может праздновать годы приближения к смерти».

Неизвестный остряк: «День рождения – вещь приятная, но в больших дозах смертельная».

Повеселились?!.

И вот мне 40 лет. Хочешь – не хочешь, но это так, и не повезло: Ще в больнице, а я в радиозакруте. В последний день 39-летия, 1 марта, на работе пришлось бешено поработать. Повкалывать, как рабочий у станка, расходуя своё серое вещество направо и налево. Отпахал в Комитете аж 13 часов и завизировал последний материал об Узбекистане.

2 марта на работе поздравили стихами:

 
Пробило! 40! Скажем прямо:
Мгновеньем пронеслись года.
Когда б не Яшин, не «Динамо»,
Не спортлото, не этот самый
Отдел бразильский – вот тогда
Наверняка пришла беда…
 

Ну и т. д. «Ты знаешь, Юра, как нам дорог / Твой цветущий лик, твой глас…» Насчёт «лика» загнули, конечно. Посмотрел в зеркало: измученный фейс. Всех своих поздравителей угощал в буфете на 9-м этаже, а потом позволил себе расслабиться и отдохнуть в библиотеке, листая подшивки старых газет от 2 марта 1932 года.

Передовая «Правды» – «Марксистско-ленинское воспитание – на высшую ступень». И призыв разоблачать «антипартийную анархо-синдикалистско-меньшевистскую стряпню Шляпникова… школки троцкистских контрабандистов… бороться с гнилым либерализмом».

Репертуар театров: в Художественном – «Хлеб», во 2-м Художественном – «Бесы», в Театре Вахтангова – «Пятый горизонт», в Сатире – «Пять сантиметров», в Еврейском театре – «200 000», в театре МОСПС (был такой) – «Запад нервничает». Он всегда нервничает, а мы всегда спокойны и уверенны. Знай наших!.. В кинотеатре «Ударник» – фильм с участием Гарольда Ллойда. В «Литературной газете» (номер от 5 марта) стихи Веры Инбер:

 
«Посмотри на меня, моя милая,
Мой любимый, мой классовый друг».
 

Главное, чтобы из одного класса, пролетарского… И разнос писателя Льва Овалова и его романа «Ловцы сомнений» за образы «сомнительных рабочих: сомнительных коммунистов, сомнительных комсомольцев». И – о ужас: «Автор не показал банкротства оппозиции», «наглой кулацкой буржуазной болтовне ничего не противопоставляется…», «хмуры и угрюмы рабочие». Н-да.

2 марта не 1932, а 1972 года, – в Латиноамериканской редакции партийное собрание. Меня выбрали секретарём собрания. Братцы, а где отдых?!. Тихий плеск воды, звучащие флейты и танцевальные движения полуобнажённых гурий?.. И обращение к Ще в письме: «Видишь, вполне в стиле Востока…» (12 февраля 2019 г.)

1973 год – 40/41 год. Первый выезд на Запад: страны Бенилюкса

До дневника в январе-феврале не доходили руки. Лишь 2 марта накупил газет и из вырезанных заголовков составил поздравительный текст к 41-му дню рождения.

«В строю». «С временем сверяя шаг». «Успехи зависят от каждого». «Главный критерий – дело». «Свекловоды держат совет». «Всё бы хорошо, да что-то нехорошо». «Агрессоры у позорного столба». «Как жить дальше».

В театрах: в Кремлёвском дворце – «Садко», во МХАТе – «Валентин и Валентина». В Малом – «Перед заходом солнца». Ленком – «В этом милом, старом доме». Сатира – «Таблетка под язык» и в «Современнике» – «Восхождение на Фудзияму».

А теперь к своей Фудзияме. Запись из дневника:

2 марта

День моего рождения. 41 год. Никакой радости, никакой приподнятости, сплошной и густой минор… Позади четыре десятилетия, начато пятое. Смешно, вроде бы ещё мальчишка, а вот, поди, уже пятый десяток. Ещё можно лечь на пол и подкидывать кота кверху, гонять маленький мячик и корчить рожи перед зеркалом, – но это лишь мимолётные ребячьи забавы. Забавы проходят, растворяются, исчезают, и снова сорок лет, седые виски, паутинка морщин возле глаз и трезво-расчётливый ум.

Сорок один. Если не ошибаюсь, то это 14 975 дней, целая куча песка, неотличимые друг от друга песчинки. И только дневниковые записи, словно луч фонарика, высвечивают из этой кучи отдельные песчинки дня, и тогда на этих песчинках – микронах вечности можно рассмотреть бороздки и царапины дел и безделья, мыслей и чувств, событий и встреч. Но давно уже не веду дневник, и все дни падают в беззвёздную темноту Прошлого…

На работе прослушивали мою передачу «Атенсьен ави дес ду сабэр» – «Слушайте нас, любознательные!». В передаче звучали песни, и это было весьма кстати. Бразильская самба «Леванта а кабеса» («Выше голову») была восхитительна. Удивительно радостная и вместе с тем с грустинкой, какой-то сплав надежд и разочарований.

Вечером дома. Ще надела новое малиновое платье и была неотразима. Вкусный ужин, пиво из новых кружек, изрядная порция газет и верная пишущая машинка «Консул». Ближе к ночи фигурное катание, трансляция из Братиславы…

3 марта

Из записей Ще: «Утро 3 марта было прекрасным. В комнате посапывал новорождённый, по которому ходит кот, вздрагивая от сладких рулад. А за окном – сказка снежная. Деревья белые, в снегу…»

К 18 часам начался сбор гостей. Первыми пришли Куриленки – Володя и Мила в чёрных обтянутых штанах, и Меркуловы – Коля и Лина. С опозданием подрулили Давидовские – Борис и Наташа. Пришли с шампанским и подарком в роли хохмы – электрической грелкой. За столом было шумно и весело. В.П. с изумлением смотрела, как ныне проходят праздники. Ще осталась недовольна, как она написала в своих записках: «усталость, грязная посуда и никакого удовольствия» А где мадригалы, а где фимиам?.. И запись: «Юра прав: нельзя путать разные понятия – „компания“ и „салон“».

Ну, а на работе в день моего 41-летия бодро звучала песня:

 
Куда бы ни поехал, куда бы ни пошёл, –
Повсюду наша молодость, повсюду комсомол…
 

Этот пропагандизм хорошо снижали строки Николая Рубцова, тихого и полного тоски лирика:

 
Лети, мой отчаянный парус!
Не знаю, насколько смогу,
Чтоб даже тяжёлая старость
Меня не согнула в дугу!..
 

Какая старость! Бедный Коля Рубцов прожил всего лишь 35 лет и был задушен 19 января 1971 года любимой женщиной во время ссоры…

Ну, а мне судьба приказала шагать дальше, как предписал заголовок в одной из газет в день 2 марта: «В строю, на поверке, с временем сверяя шаг». «Главный критерий – дело». И жизнь, как колесо, покатилась дальше…

3 мая

Наступил день Первого мая. В отличие от юношеских лет и жизни в Арсентьевском переулке – никакой приподнятости, никакого душевного «экстазуя» и никаких праздничных шумов и звуков. Во дворах в районе Песчаных улиц нет детей с шарами и гуделками, не видно демонстрантов с барабанами и гигантскими портретами вождей на тележках с колёсиками. Ничего. Только свежераспустившаяся зелень да небо в облачном панцире…

Поехали на ВДНХ. Былой восторженности уже нет. Удивительная архитектурная безвкусица. Нагромождение разностильных дворцов и павильонов, уже начавших обсыпаться. Городок лжеуспехов и псевдопышности. Чтобы выпить пива, пришлось отстоять в очереди минут 40. Продавщица то получала товар, то заряжала бочку, то бегала за мелочью, то, закатив глаза, считала, сколько сдать сдачу, и т. д. После пива началась туалетная вакханалия. Ще то и дело восклицала «ой!» и мчалась в очередной «домик». Измучившись «отливаниями», посидели немного на берегу пруда и вконец обессиленные поехали домой. По дороге заглянули в павильон свиноводства и полюбовались безмятежным 400-килограммовым хряком эстонской беконной породы по кличке Куллер. Всё остальное – метро, обед, сон, вечер – спрессовалось в одну неразличимую тянучку отдыха.

4 мая

Чтобы отправиться в турпоездку (Бельгия, Голландия, Люксембург), недостаточно крикнуть: эй, Селифан, закладывай бричку! Прежде чем поставить ногу на тарантас, надо оформить все документы. К примеру, взять у врача справку, что климат в странах Общего рынка с его депрессиями и инфляциями не может повредить человеку, привыкшему жить в условиях стабильного социализма.

Надо – значит, надо. И я помчался в поликлинику. И тут льстивые просьбы по поводу талончика, титанические поиски карточки и стоическое высиживание в очереди. Наконец врач. Спрашивает: «Вы не псих?» «Нет», – отвечаю я, холодея. «Тогда нужна об этом справка». Возражать бесполезно, пришлось добывать справку, что я не псих. Снова талончик – карточка – очередь – врач. Наконец и долгожданная справка: «гражданин Безылянский практически здоров и может ехать в Болгарию». Почему в Болгарию? И почему Безылянский – с перевиранием фамилии?.. Ещё комиссия Московского райкома партии. Сбившийся в кучу народ испытывает почти экзаменационные страсти: «Что спрашивают?» Все выскакивают из комнаты, где заседает комиссия, распаренные, словно побывали в Даниловской бане. «О чём спросили?» «Про передовую сегодняшней „Правды“». Все ахают и бросаются на поиски газеты…

Комиссию я проскочил благополучно, но в Союзе журналистов попал не в основной состав отъезжавших, а в резерв… Расстроенный, я вышел на Арбат. Светило солнце, улыбались девушки, игриво ласкался ветер, но всё это не радовало. Ужас как захотелось туда, на брюссельскую площадь Гранд-плас, в голландский порт Делфзейл, где стоит памятник комиссару Мегрэ, и после охоты в Арденнском лесу побаловаться знаменитым мозельским вином в Люксембурге…

Май (после 4 мая) – без даты запись об одном дежурстве по главной редакции вещания на страны Латамерики, сделанная во время самого вечернего дежурства: надо же вспомнить, как ЭТО БЫЛО.

Не успел прийти в Комитет (радиодом на Пятницкой все называли просто: Комитет), как навалились производственные заботы, аки медведь; что-то срочно надо читать, править, редактировать. Затем косяком пошли срочные сообщения: речь Косыгина на приёме в ратуше Стокгольма, советско-шведское коммюнике, речь Подгорного на обеде в Хельсинки, – и понеслось дальше – информация, как ураган.

Дежурство в стиле аллегро. Подступает время очередного блока новостей, бегу на 7-й этаж в ротапринтную, хватаю свеженькие материалы из пасти ротапринтной машины, закидываю их на 9-й этаж португальскому переводчику, на 10-й – испанскому. Потом, разумеется, пошли поправки. На ходу соображаю, куда из новостей что лучше поставить, как изменить всю программу дня, – целая круговерть. Бегаешь весь вечер и обмозговываешь, ибо вечером ты – главный во всей Главной редакции, от тебя всё зависит, и, само собой, спрос с тебя. Как принято говорить: «чесать будут тебя» в случае чего. Хорошо, что в редакции пропаганды дежурил свой человек – Игорь Фесуненко, – и он подкидывал мне материалы прямо по подцинковке (тут дорога каждая минута!). Я всё делаю исправно и оправдываю репутацию одного из быстрых и оперативных дежурных. А гватемалка Марта к тому же считает, что я весёлый. Н-да, весёлый дежурный в тот вечер набегался окончательно и домой притащился в бесчувственном состоянии.

26 мая

Сороковик Володе Куриленко. Тогда мы, можно сказать, почти дружили, работали на радио, на разных этажах – он на 7-м, а я на 9-м. И в духе пропагандистских новостей я написал ему поздравительный текст под названием «Бюллетень новостей»:

1. Президиум нижнего Совета и Великий Народный Хурал награждает Куриленко Владимира Максимовича в связи с 40-летием со дня рождения Большой медалью «Предпенсионный возраст» 1-й степени с предоставлением права входить в трамвай с передней площадки.

2. Исполком Моссовета принял решение установить доску на бывшей школе № 554. На доске выбить надпись: «Дети, в этой школе учился, в этих коридорах шалил и на парте в классе ёрзал Куриленко В.М. Сейчас он не учится, не шалит и не ёрзает. Дети, берите пример с бывшего ученика Володи Куриленко».

3. «Наш несостоявшийся комиссар Мегрэ» – такими словами начата телеграмма, полученная в адрес юбиляра из МУРа.

Вы прослушали новости. А сейчас… (фонограмма со звоном бокалов) вы слушаете репортаж с места событий (слышен шум, гвалт, чоканье, сопенье, крики «Давайте, наконец, выпьем!», «А ты кто такой?!», «А я как дал ему с левой!..», «Сосед, подкинь на тарелку салатик!..» Обычная вакханалия под соусом «40 лет»).

Так мы тогда веселились. До ввода советских войск в Афганистан ещё оставалось несколько лет…

19 июня

Накануне футбольного матча СССР – Бразилия (21 июня) я увязался вместе с Игорем Фесуненко в поездку в Новогорск на базу команды. Фесуна рассказывал нашим игрокам о бразильских футболистах. Любопытно, что наших ребят больше интересовала оплата игроков в Бразилии, чем чисто игровые моменты. И когда Игорь говорил о Пеле, о его сказочных гонорарах, об автомобилях, у наших горели глаза и им страсть как хотелось красивой жизни… Я взял для своих радиопрограмм короткие интервью у Владимира Мунтяна, Олега Блохина, Муртаза Хурцилавы и Евгения Ловчева.

20 июня

В Лужниках нас с Фесуненко не пустили в раздевалку сборной Бразилии на том основании, что накануне у них пропало 13 подстаканников, – бред какой-то! Уже на выходе с арены мне удалось взять интервью у бразильского защитника Зе Мария, используя свой скудный запас португальских слов: «пор фавор», «муйто бень» и чего-то ещё.

23 июня

Неожиданно выяснилось, что мы, Московское радио, не будем вести репортаж на Бразилию, а скооперировались и скоммутировались с «Радио насьонал» из Рио-де-Жанейро. Эта свобода от репортажа позволила мне посмотреть матч, правда, с очень большой высоты (намного выше 70-го ряда) через стекло кабины-студии, кося глазом на монитор. Игра была неяркая, неинтересная. Победили бразильцы – 1:0. Когда гол забил Жаирзиньо, один из бразильских комментаторов упал от восторга со стула. Я посмотрел, как они работают. Великолепно! Озеров, Спарре и другие наши комментаторы – бледная немочь. Тут скорость, динамизм, яркость, эмоциональность. «А бола фужил комо ун фогетти!» (мяч улетел, как ракета)… На Пятницкую мы приехали в двенадцатом часу ночи. Я быстро отстучал информацию о матче. В половине первого приехал домой и свалился на постель, как подрезанный сноп… На следующий день в Союзе журналистов сказали, что можно брать отпуск: я попал в основной состав группы счастливчиков…

26 июня

Василий Кузьмич позвонил и сказал: 2 июля в «Метрополь» с паспортом и 450 рублями… Странно, в жизни иногда сбываются мечты, но сбываются они именно тогда, когда растрачен на ожидание весь пыл души. Мечты исполняются, но радости они не приносят. Так и сейчас. Ждал, хотел поехать. И вот. Полная апатия и никаких эмоций.

29 июня

Пятница, с работы уходил, кусаемый за пятки, и вечером, с разрешения Ще, пошёл на холостяцкие посиделки на квартире у Шестирикова в Собачьей слободке. Втроём: хозяин, Хача и я. Сначала я рассказывал, почти как лектор, о международном положении (они ни хрена ничего не знают), потом играли в преферанс. Выпили три бутылки сухого вина, две бутылки пива и ещё сверху несколько чашек чая. Оторвались…

30 июня

На следующий день с Ще в Театр на Таганке. Композиция по Маяковскому «Послушайте!». Необычно и остро. Честь и хвала Юрию Любимову, воскресившему театральные традиции Брехта и Мейерхольда. Театр статистов, которыми руководит железная рука режиссёра. Среди артистов бесспорно лучшая Зинаида Славина. Неплохо выглядели Смехов, Хмельницкий, Шацкая. Обаятелен Золотухин. В спектакле много от студенческого капустника. Но главное – Маяковский. Я очень люблю раннего Маяковского, бунтаря, горлопана и индивидуалиста, и очень прохладен, если говорить мягко, к позднему Маяковскому, с его партийными книжками, к ангажированному властью. Но молодой! С его вопросом: «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» (1913).

«Ничего не понимают», «Послушайте», «Скрипка и немножко нервно», «Вам» – все поэтические шедевры от поэта молодого поколения старому миру.

 
Что нам деньги, транжирам и мотам!
Мы даже не знаем, куда нам деть их… (1915)
 

Лихой был юноша. Талантливый, взрывной. «Я спокоен, вежлив, сдержан тоже, / характер, как из кости слоновой точен, / а этому взял бы да и дал бы по роже: / не нравится он мне очень» (1915).

Концовка «флейты-позвоночника»:

 
Видите – гвоздями слов
прибит к бумаге я.
 

Первое заграничное путешествие. Бельгия, Голландия, Люксембург. Отрывки из путевого дневника

3 июля 1973 года

Ту-154 взревел и легко оторвался от родной земли. Летело нас мало: группа советских журналистов в составе 17 человек да ещё с десяток каких-то людей. Пользуясь раздольем, мы свободно перемещались по салону самолёта… Через три часа мы приземлились на брюссельском аэродроме Завентен. Со смешанным чувством острого любопытства и щемящего страха я ступил на чужую землю. Сколько прочитано и услышано о капиталистическом мире, о буржуазном обществе, о западном образе жизни, – и вот он, Запад, терра инкогнита, передо мною.

Первое, что бросилось в глаза, – яркие машины с названиями компаний «Шелл» и «Эссо». Первые империалистические спруты! Огромные залы аэропорта. Разноцветная, разноязычная толпа: негры в синих пиджаках, негритянки с негритятами на руках, длинногривые молодые люди – все это движется, снуёт, жуёт. Тут же сверкают и завлекают витрины магазинчиков. В середине одного из залов жанровая сцена: малыш заупрямился и заплакал, мама наклонилась к нему. «Плачет, – кто-то умилённо сказал из нашей группы, – как у нас». И вот это ощущение, что тут же, как у нас, живут такие же люди, они так же плачут и смеются, сразу придало всем нашим советским уверенности…

В просторном бело-кремовом автобусе наш гид мсье Роже добросовестно начал вдалбливать в наши головы массу разнообразных сведений. О том, что маленькая Бельгия постоянно испытывает влияние двух соседних гигантов – Франции и Германии; что бельгийцы не любят немцев и часто говорят: «Одна нога во Франции, одна нога в Голландии, и можно писать на Германию». Слово «писать» Роже произнёс очаровательно, а не вульгарно. Далее: внутри Бельгии действуют противоборствующие группы: фламандцы и валлоны, католики и социалисты… «Мы едем в Льеж, – говорит в микрофон Роже, – в нём издавна происходит борьба и смута, льежцы всегда боролись против авторитетов. Они обладали демократическими правами задолго до французской революции… Это самый сердечный народ, в то же время самый беспорядочный, и у него много грéхов».

В слове «грехов» гид поставил неправильное ударение. Но все неправильности русской речи воспринимались нами доброжелательно.

…Первая прогулка по Руа Бейкман. Страшно. Повсюду чужие люди, гангстеры и Джеймсы Бонды, шпионы и разведчики, они только и ждут, чтобы сцапать советского человека и всё вызнать о работе ЖЭКов, сельпо и прочих стратегических объектов…

4 июля

Нам выдали на руки по 562 франка, и мы пытаемся мучительно понять, что можно на них купить: электрический утюг, дамскую сумочку, мужскую рубашку из бодлона или истратить на «девочку» за 30 минут удовольствия? Куда выгоднее поместить франки? Эти муки Тантала сопровождали нас все дни путешествия. Советские потребители, голодные до товаров и услуг…

В льежском музее старинного оружия самое интересное было не арбалеты и мушкеты, а спальня Наполеона Бонапарта, здесь он ночевал дважды: в 1803 году с Жозефиной Богарнэ и в 1811 году со второй женой, Марией-Луизой. Под высоченным балдахином высится золотисто-красное ложе императора…

В музее изящных искусств наша молодящаяся дама Зоя то и дело всплёскивала руками и причитала: «Посмотрите, какой интересный Мазерель! А Утрилло?! Какой чудный Утрилло! А Фламинк!..» Она схватила меня за руку и потянула дальше: «А вот и Марке! Марке – я смотрю!» А потом был обед в «Серебристом лебеде». После сытных вкусных блюд и вина другая мадам – Вера, редактор из радиостанции «Маяк», придвинулась ко мне близко и спросила: «Старик, скажи честно, ты не тот участок, на котором я могу баллотироваться, да?» Пришлось развеять её надежды: не та кандидатура. Вера не расстроилась, она фонтанировала афоризмами: «Женщина бывает права лишь один раз, когда соглашается. И уже не права, когда согласилась… Запиши, старик, запиши!.. Советские женщины – все способные. Они способны на всё!.. Ха-ха!..»

…На улочке ангелов за стёклами витрин в различных позах ожидания сидели проститутки. Не двигаясь, не зазывая, как изваянья соблазнительного порока. И лишь иногда поднимали глаза… «Ах, эти дамочки за стеклом? – писал Альбер Камю в повести „Падение“. – Это мечта, месье, доступная даже бедняку, мечта о путешествии в Индию.

Эти куколки надушены морскими пряностями. Вы входите, они задёргивают занавески, и вы уже в пути…»

5 июля

День на колёсах. Клерво, Люксембург, Намюр.

…В ресторанчике. «Аперитив – это привет директора туризма», – тоном конферансье провозгласил Роже. Олег залпом опрокинул стопарь и, не вытирая мокрых губ, жалобно спросил: «А нельзя ли два привета?» Все прыснули…

6 июля

Малин – главный религиозный центр Бельгии… Кафедральный собор Сен-Рембо. Его строили 250 лет… Международная школа звонарей. На лужайке перед дворцом мы расселись на раскладных стульчиках и собрались слушать необычный концерт под безоблачным небом Малина.

«Прелюдия Рахманинова, опус драй», – объявил Роже, и через несколько мгновений из высокой колокольни дворца вылетело музыкальное облачко. Из него выпали и разбежались по траве отдельные звуки, чистые и хрустальные. Ещё миг, и всё потонуло в малиновом перезвоне. Звонарь исторгал из колоколов нежнейшие переливы, они звенели, как ручейки в весенний день, и струились, как тонкие серебряные нити в руках прелестной молодой женщины. Под чарующим пением колоколов исчезали из сознания государства и границы, визы и паспорта, рубли и франки, – всё это представлялось мороком и тленом. Душа очищалась от всего наносного и рвалась в небо, ввысь, к Богу, туда, где вечная гармония, счастье и блаженство…

Из Малина возвратились в Брюссель. Осмотр королевского музея изящных искусств. Шедевры Дирка Боутса, Рубенса и Питера Брейгеля-старшего… У одной картины Роже давал объяснения, с трудом подыскивая русские слова: «Человек смертен, грешен… поэтому его нужно всегда поднимать, поднимать кверху, на Голгофу…»

Среди шедевров фламандской живописи XVIII века я выделил «Аллегорию плодородия» Иорданса.

В Обществе бельгийско-советской дружбы мне пришлось выступать от имени советских журналистов, и я выступил пряно и цветисто, в стиле «а-ля Фидель». Говорил о дружбе и сотрудничестве между нашими народами. Не успел я закончить, как ко мне подскочил бывший московский корреспондент газеты «Драпо руж» и начал расточать похвалы: «Оратор!.. Дипломат!.. Громыко!..» При этом он запустил свои пальцы в мои бакенбарды и трепал их, как фокстерьер тряпку. Мне оставалось в ответ молотить его руками по спине…

Вечером за 57 франков я пошёл на фильм «Ля гранд буфф» – «Великая жратва», на философскую притчу о конце общества изобилия…

7 июля

Площадь Гранд-плас с золочёными фасадами гильдейских домов. «Эти дома не раз разрушались, – пояснил Роже, – но они поднимались вновь, как птица феникс из пепельниц». Из пепельниц – это что-то новенькое… «А вот балкон, – продолжал Роже, – с которого Маркс впервые прочитал „Манифест коммунистической партии“». Мы с разными чувствами посмотрели на балкон: кто с уважением, а кто с опаской, а вдруг глянет оттуда призрак коммунизма…

Королевский дворец… Кафедральный собор Сен-Мишель, заложенный аж в 1225 году (а что в это время было на Руси?..). Причуды короля Леопольда: китайский павильон и японская красная пагода. И сразу вспоминается Киплинг: «Возле пагоды Мульмейна, на восточной стороне, / Знаю, девочка из Бирмы вспоминает обо мне…» По ходу осмотров я постоянно задаю вопросы Роже, и он начинает меня звать «Юрий Вопросович»…

Знаменитое Ватерлоо… Миниатюрные фигурки счастливых победителей Бонапарта – маршалов Веллингтона и Блюхера… Ресторан. Его содержит Норберт Брасин – потомственный наполеоман, пацифист по духу…

Вечерняя прогулка по Брюсселю. Авто-секс-сервис. В тихом переулке вас нагоняет машина с красным огоньком, на ходу открывается дверца, вы видите длинную голую ногу, и её обладательница приглашает вас в салон и занять место у руля. Как в старой дореволюционной шансонетке:

 
Шофёр мой милый, как ты хорош,
За руль возьмёшься – бросает в дрожь.
Ты знаешь, как поставить,
Ты знаешь, как направить,
И нежданно полный ход даёшь…
Я замираю, я вся дрожу,
Сама не знаю, чего хочу…
 

Опять же всё это не для нас. Советский турист еле добрался до номера отеля и полоскал в белоснежной раковине грязные носки и рубашку.

8 июля

Брюгге… Странный, какой-то нескончаемый праздник жизни. Все ходят сытые, праздные, довольные! Как будто за спиной остались все огорчения, заботы, печали. Как будто на свете нет кошмара наёмного труда. Нет подчинения и насилия. Нет ничего повседневного тяжкого и нудного. А есть одно – вечный праздник, буйство красок и дионисийское начало!..

Побережье Северного моря. Зейбрюгге, Кнокке. В холле казино выставка картин мэтра сюрреализма Поля Дельво. Ничего подобного я не видел: обнажённые женщины в средневековых интерьерах. Не «прелестные подруги для забав», а статуи, как мраморный декор – синеватые, фантомические. Эффект ошеломляющий… (Комментарий из февраля 2010 года. Через два десятилетия я написал в газете «Вечерняя Москва»: «Все знают Сальвадора Дали, но никто не знает Поля Дельво.)

На обратном пути – Гент. Кафедральный собор святого Павона (Павла). Потрясающий алтарь Ван Эйка, большой полиптих из 12 частей… Переезд в Антверпен…

9 июля

С Сашей выскочили на утренний променад. Я шёл мимо ломящихся от товаров витрин магазинов и матерился, как последний одесский биндюжник. Мою матерщину К. воспринимал как своеобразный протест против общества потребления.

Осмотр дома типографов Плантена и Моретуса. Сонет Кристофера Плантена, набранный на одной из старинных типографских машин. Роже перевёл сонет так:

 
Хорошо иметь удобный дом и красиво возделанный сад,
Есть фрукты и пить превосходное вино,
Иметь немного богатств, мало детей
и одну верную жену…
Необходимо дисциплинировать страсти,
Сохранить свободный ум
И в саду спокойно ожидать смерти.
 

Далее дом-палаццо Рубенса… Мидделхайм – музей скульптуры на открытом воздухе…

10 июля

Прощай, Бельгия. Здравствуй, Голландия!.. Роттердам. Гид Марсела, которая, в отличие от бельгийского Роже, не очень утомляла группу экскурсиями. «Обратите внимание, у всех голландцев в домах незакрытые окна. Во времена испанского владычества завоеватели не разрешали голландцам задёргивать окна гардинами. Они опасались заговоров. Это вошло в традицию и сохраняется поныне…»

Новинка для нас – торговая улица Леенбаан. «Следует восстановить градостроительство и архитектуру, как язык человеческого общения… – писал один из создателей Леенбаана Якоб Беренд Бакем, – дома и города создаются не столько для того, чтобы в них жили, сколько для того, чтобы они влияли на способ жизни тех, кто в них живёт». А как влияют наши, скажем, Черёмушки на людей? Поднимают их дух? Создают парящее настроение? Смешные вопросы…

11 июля

Делфт. Знаменитая фаянсовая фабрика. Специально для туристов демонстрируют на гончарном круге, как обрабатывают глину. И как делается изящная, тонкая роспись… На фабрике трудятся 32 работника, включая администрацию. И у меня возникло подозрение, что штаты не раздуты, каждый на своём месте и каждый работает с полной отдачей сил. Не бежит в соседний магазин за продуктами и не болтает по часу в кофейне…