Текст книги "О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы"

 
Да здравствует солнце!
Да скроется тьма!
 

От Лавры отходили на Крещатике, а потом отправились на Бессарабку, на рынок. Естественно, полный восторг, не хуже Тифлисского. В рамках самостийной экскурсии прошлись по бульвару Шевченко, по Владимирской улице и заглянули в златоглавый Софиевский собор – «чудо древнерусского зодчества». Н-да, после Гентского собора Софиевский не очень-то смотрится…

Подкрепившись в ресторане, заглянули на стадион «Динамо» и поприсутствовали на матче дублёров. Киевские болельщики отличаются от московских: мало ругачих и кричащих, но много добродушных и насмехающихся: «Ребята, – советовали игрокам, – давайте в тенёк, там у вас лучше получится!..» А над стадионом реял кумачовый лозунг: «Девяту пятиричку – достроково!» То есть: досрочно.

Сопровождавший нас Довгаленко показал нам и памятник Лесе Украинке. Несгибаемая поэтесса и человек:

 
Нет, и в горе я петь не забуду,
Улыбнусь и в ненастную ночь,
Без надежды надеяться буду,
Буду жить! Прочь, печальные, прочь!..
 

«Печальные» – это «осенние думы седые». Все бы так. Но не всем дана такая несгибаемость…

18 червня (викторок), т. е. июнь и вторник.

После завтрака в книжном шкафу нашёл «Энеиду» – переложение Ивана Котляревского на украинский и упивался.

По-украински звучит очень забавно. Эней – Дидоне:

 
– Здорова! Глянь… де ти взялася?
И ти, сердешина, приплелася
Из Карфагена аж сюда?
Якого биса ты спеклася,
Хиба на свити нажилася?
Чорт мав тоби десь и стида…
 

И на воздух, к памятнику Владимиру, Советская площадь, Большая Житомировская, Владимирская, Андреевская церковь, Стрелецкий переулок. Заглянули и в ресторан «Лейпциг», но в меню хопеля-попеля не оказалось, и ограничились борщом немецким и котлетами «Метро». Затем прогулка на «Ракете» по Днепру. Из-за погоды пустые пляжи…

19 июня

Навестили Аскольдову могилу. Запустение и разрушение. Какие же мы – варвары, и об этом писал Солоухин в «Письмах из Русского музея»… Вышли на смотровую площадку: слева – старый Подол, впереди за Днепром – новый район Оболонь. Геометрия и уныние… И снова осмотр, порадовал только дом Городецкого в стиле архитектурного фэнтези или простецки – Пантелея. Да ещё хороший район Липок. Перед прощанием с Киевом зашли в кондитерскую на Крещатике. Нет, это не наш Столешников!.. Пришлось вместо пирожных вкушать клубнику – Ще уписывала её в обе щеки. И на вокзал…

20 июня

Утром в 10.52 прибыли в Москву. Крымско-киевское путешествие закончилось. Утром следующего дня распустились 9 розовых пионов, купленных в Киеве за 15 копеек за штуку, и источали медовый аромат.

22 июня

Зазвучали старые песни: магазины, очереди, стирка, печатанье. За 3 дня я отгрохал 26 страниц своей ЮБиблии. Тема: художник и общество, художник и власть.

24 июня

«Всё прошло, как всё проходит». Началась рабочая неделя, позади остались Симеиз, море, Киев, Днепр. В 7 часов утра Щекастик отправилась на работу в своё НИИ, в закрытый «ящик». Немного загорелая и изрядно грустная. Через полчаса двинулся и я. В метро было душно и противно. К 9 часам в Главной редакции стал собираться творческий народ, и все с удивлением рассматривали мою чёрно-белую бороду, отпущенную в отпуске. Посыпались сравнения: Хемингуэй… Амундсен… Церетели… И что обидно: сравнивали не с Акакием Церетели, поэтом и интеллигентом, а с Ираклием – лидером грузинских меньшевиков, противником Ленина.

Любопытно, что не только я написал отчёт о поездке, но и Светлана Орлинкова, в своих записях отметила: «Безелянский, строгий, динамичный, напористый…» Так воспринимала?

Жизнь разворачивает свои сюжеты. В ночь с 30 сентября на 1 октября Ще почувствовала себя плохо. Вызвали «скорую», и в 3.45 мы переступили порог больницы № 67. Щекастика увели, а я остался ждать.

4.25 – вышла Ще со словами: «Сейчас будут смотреть…»

4.45 – «Кладут…»

4.50 – Ще отдает назад вещи, поцелуй наспех, – и новая больничная эпопея: после Боткинской, Щипка, Тушино, теперь № 67. Бедная Ще. Минут 5 постоял в коридоре и пошёл с авоськой, набитой вещами, в ночную тьму и в звенящую тишину. В 5.30 сел в троллейбус и поехал домой. Утром позвонила Ще: боль прошла и просто лежит…

1 октября

После беспокойно-тревожной ночи отчётно-выборное партийное собрание в Главной редакции вещания на Латинскую Америку. Беготня, подготовка, режиссура. Мой доклад занял 20 минут. Динамичные прения и выборы. 23 человека проголосовали «за», один – «против». А это значит, что я выбран секретарём партбюро на второй срок. Пришёл домой и рухнул, как сноп. По песне: «Ну и денёк – честное слово! / Мало душе шара земного!..»

2 октября

В 7 утра звонок от Ще… А погода сверхтёплая, тихая и листопадная, повторен рекорд 2 октября 1899 года: +22. Сейчас бы гулять и гулять, но нет Щеки, а меня захлёстывает рабочий поток. Если говорить на дикой смеси испанского и португальского, то – трабахо, трабалья, трабахадорес, трабахандо… работа-работа-работа… Я – секретарь партбюро да ещё ВРИО отдела, и меня рвут на части… Но, очевидно, проблемы не только у меня: по коридору, как тень, бродит Толя Трусов (жена и дети на Кубе, и он в странном положении: и не женат, и не холост). И в строгой книге вечернего дежурства вместо официального языка перешёл на лирический:

 
Дежурил без особого труда.
Ах, если б так дежурилось всегда.
 

Ах, Толя Трусов! Это – жизнь: что-то легко, а что-то непосильно трудно.

21 октября

7 октября на такси привёз Щекастика домой, а утром 20-го, в воскресенье, снова больница в Тушино. Вновь ожидания и разбитые надежды. И никакой расшифровки личной жизни… Одна только фраза Ще по телефону: «Освободилась от комплекса».

3 ноября

7-я годовщина нашего союза с Ще. В гости пришли ближайшие родственники – ребёнок и Ляля. Ели кулебяку, смотрели фотоальбомы, слушали музыку – «звонки-звоночки» Джеймса Ласта.

6 ноября

«Треугольник»: босс Бабкен, я, партийный лидер, и Алехандро Сериков, профсоюзы, ходили по редакционным комнатам и поздравляли с 57-й годовщиной Октябрьской революции. И милостиво разрешили уйти пораньше с работы домой… Вечером сбор у Лены Чижовой-Мхитаровой.

7 ноября

Сверху летела белая крупа, и решили на демонстрацию не ходить. С упоением читал «Чёрного принца» Айрис Мэрдок.

8 ноября

С утра прошлись с Ще, ведя длинные философские разговоры о судьбах цивилизации и отдельного человека. И докончил печатать 4-й том ЮБиблии, 103 стр. в итоге, одна из первых главок «Все мы неизбежно властвуем и подчиняемся» до «Революция безумия – бунт против мира». Но о томах чуть позже. Успел ещё доделать фотоальбом Ще, потом положил его на стул, сел и стал прыгать, чтобы фотографии лучше приклеились. Со стороны это выглядело забавным…

11 ноября

В студии записи на ул. Качалова присутствовали на концерте «Кандомбле» Жозе Сикейра, бразильского композитора, президента ауньён дуз музикус Бразил (так это звучит по-португальски). Ну, а «Кандомбле» – это оратория, сложное полифоническое произведение. Получили долю удовольствия… Барабаны, тампаны, за всё это автору «муйто о бригаду» – большое спасибо.

19 ноября

В гостях у Тани Налетовой в доме на ул. Горького. Поразила меня вопросом «А что такое инфляция?». Муж-автомобилист не в курсе. Они оба живут в своём замкнутом мирке и довольны. Большая жизнь где-то на другой планете.

23 ноября

В к/т «Октябрь» на утреннем сеансе смотрели фильм «Романс о влюблённых». Картина необычная и снятая «раскрепощённой» камерой оператора Левана Паатишвили. Непривычны и сценарные ходы режиссёра Андрона Кончаловского, какой-то новый молодёжный стиль. Чистенько, высветлено, накрахмалено – полный противовес мрачному «Последнему танго в Париже». Там – «Их нравы» (любимая наша газетная рубрика), у нас – «Русское поле» и «Романс о влюблённых». Под впечатлением фильма написал пространную рецензию на картину, но переписывать её не буду, и не потому, что это удлиняет текст, а просто потому, что прошло и исчезло, не оставив заметного следа в культурной жизни страны и народа. Вот и на Западе, по сообщениям газет, фильм Андрона вызвал большое разочарование. Одни реверансы в сторону власти армии, молодёжи и т. д. Попытки угодить всем. Жалко прекрасных актёров: Елену Кореневу и Смоктуновского, он играл трубача…

12 декабря

Так называемые дежурные строки, посвящённые Виктору Шестирикову, о трёх преферансистах – Шестике, Хаче и Ю.Б.

 
Снова троица, как бы святая,
Собралась в декабре, как бывало.
Не стесняясь, о прошлом болтая,
Под хрустальный смешок бокала…
Поредели немного кудри,
Лоб прорезали складки Сократа.
Поступать в жизни стали мудро,
Да и взвешиваем всё стократно.
А в итоге чего мы достигли?
Трафальгар, Сталинград, Ватерлоо?..
В этой жизни всё – фигли и мигли,
Но и это, увы, уж не ново…
 

Мне 42 года, Шестириков старше, Хача моложе на год, и никто не знал, кому что уготовано судьбою. Хача стал крупным совминовским чиновником, я – писателем, Виктор преждевременно сошёл с дистанции, хотя был умным и знающим человеком, только вот не было у него воли и целеустремлённости… (2 декабря 2018 г.)

А я ещё успевал шутить и пантелеить (термин на радио).

26 декабря

Вечером ТВ устроило маленький праздник: вдруг среди пропагандистского шума и звона, вместо программ для дебилов дали ленту о Майе Плисецкой. Как будто в душную комнату ворвался свежий эстетический ветерок… Плисецкая – это чудо! Это явление, далеко выходящее за рамки балета. Лебедь Плисецкой – волнительное, завораживающее зрелище. А «Кармен-сюита» в постановке Альберто Алонсо! Эти гигантские парящие в воздухе ноги, в этом есть нечто надзвёздное, космическое… Шопеновский ноктюрн – изящество и грациозность. Музыка ног. И вершина – «Гибель розы» на музыку симфонии Малера (постановка Ролана Пети). Ярко выраженные мысль, страдание, трагедия. Извечные философские вопросы: кто мы, откуда, зачем, куда?..

31 декабря

Последний рабочий день. Успел напечатать 4 странички передачи и сыграть 3 партии в шахматы – блиц с Левченко. С Бабкеном, как руководители, обошли все комнаты и распустили сотрудников на встречу нового года.

Бой курантов встречали вчетвером: мы с Ще, В.П., Ляля, ну, и кот пятый. Телевизионный «Огонёк» был маразматический. Рано легли спать…

* * *

В 41–42 года сколько ещё было сил! Умудрялся чего-то записывать для памяти, в частности, культурную панораму – театр, кино, – что видели, что смотрели в 1974 году. Всё воспроизводить бессмысленно, только некоторое.

Из кино – итальянский фильм Дамиано Дамиани «Следствие закончено: забудьте», «Калина красная» Василия Шукшина с ключевой фразой: «Народ к разврату готов!..» «Необычайные приключения итальянцев в России» Эльдара Рязанова. Сидней Поллак «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?». «Высокий блондин в чёрном ботинке» – Ришар, Рошфор, Мирей Дарк. Американская лента «Новые центурионы».

5 декабря

«Свой среди чужих, чужой среди своих» Никиты Михалкова. Отличный актёрский ансамбль – Юрий Богатырёв, Анатолий Солоницын, Александр Калягин, Александр Кайдановский и др. Грузинский – «Мелодии Верийского квартала». И прочие кинокартины: в те годы ходили в кинотеатры часто…

По ТВ был роскошный концерт Шарля Азнавура и Мирей Матье.

Театр. В «Современнике» – «Двое на качелях» (Толмачёва и Фролов). Современная пьеса Виктора Розова «Ситуация» в Театре Вахтангова – бред. В зале Чайковского – концерт Рихарда Вагнера. «Мейстерзингеры», «Тристан и Изольда», опера «Риенци» – звук трубы, вытягивающий всю душу… «Всего несколько слов в честь г-на Мольера» – прекрасный ТВ-спектакль в постановке Анатолия Эфроса – Любимов, Гафт, Броневой (Людовик), Яковлева, Ширвиндт (Дон Жуан).

22 апреля

В зале Чайковского – в первом отделении «Фантастическая симфония» Гектора Берлиоза, во втором – Сен-Санс и «Болеро» Равеля. Заинтересовался биографией Берлиоза, который был не понят современниками, по существу публика отторгла его симфонизм и музыкальные «романы».

В театре Ждановского парка смотрели концерт Карцева и Ильченко. Хохотали с Ще до слёз… Летом в Ленкоме спектакль «Тиль». Украшение – игра Инны Чуриковой. И мнение в старом дневнике: «Неплохо играет молодой Караченцев („Тиль“)». Ну, и по мелочи ещё много чего смотрели…

Ну, а теперь личное творчество. Весь год занимался томами ЮБиблии. Закончил Второй том, начатый 28 сентября 1973 года, последняя опечатка 21 апреля. Том разбит на главки:

Современная жизнь. Современный человек. История, государство, война. Революция, власть, бюрократия. Идеология, пропаганда, массмедиа. Всего 192 стр.

Третий том – 4 мая – 25 августа 1974 года, 139 стр. Общий заголовок «Аллегретто нон троппо. Шествие на казнь». Темы: образование, труд. Отдых. Экономика. Художник и общество – эта часть завершается главой «Что делать, дорогие мои, что же делать?», а в ней Набоков, Булгаков, Розанов и Валентин Катаев.

Четвёртый том. Из эпиграфов:

 
«Святых целей три:
возлюби перо,
Возлюби письмо, книги возлюби».
 

Саят-Нова, армянский ашуг, XVIII век

И снова маленькие главки, одна из первых: «В каждом из нас живёт святой и грешник». Где-то в середине: «Преступность, насилие, страсть к разрушению». В конце: «Кто умножает познания – умножает скорбь». Всего 103 стр.

И начат был Пятый том 30 ноября 1974 года. Закончен в следующем: 29 марта 1975 года. Около 100 стр. Из эпиграфов:

 
«Что говорить,
И людей не сторонюсь,
Но мне приятней
Быть одному».
 

Рёкан, 1758–1831

«Любя размышления, я иногда думаю: господи, что делается, что делается на белом свете!..» (Салтыков-Щедрин).

Вот только несколько названий главок: Отцы и дети. Одинокая ладья жизни. Фестиваль идиотизма. Земное сердце уставало…

Господи, и зачем я всё это вынимал из архивов, памяти, книг и писал, и писал. Зачем?!. Обратимся к Конфуцию (VI–V вв. до н.э.):

«Учитель сказал: „Учиться и время от времени повторять изученное, разве это не приятно?..“»

1975 год – 43 года. Беспокойный год с отдыхом: Адлер, Гагры, Сухуми, Батуми. «Зеркало» Андрея Тарковского

11 марта

Март-протальник выдался беспокойным. К серым нависшим облакам, которые давят на психику, прибавляется жуткая суета на работе. Вот, к примеру, сегодняшний день: в половине девятого я уже читал листы ТАСС, а затем составил программу «Собеседника», начал печатать «Культурную панораму» (хроника культурных событий, новости Большого театра, выставки московских художников, новые книги о Бразилии), то есть импровиз на ходу. Затем летучка, обед, составление всей программы, вычитка материалов и отдача их на перевод, редактирование Сашиных «любознательных» и «Латиноамериканского меридиана». Допечатал «Панораму културал» (7 страниц), побывал на совещании секретарей у З., провёл своё бюро. Снова был у З., готовил все материалы и папки к сдаче выпускающему и что-то ещё, уже не помню. Практически я был занят каждую минуту, что-то делал и был в напряжённом состоянии. Ну разве это жизнь?!

28 марта

Были в кино. «Моя дорогая Клементина» режиссёра Джона Форда с 40-летним Генри Фонда в главной роли. Подумать только: картину 46-го года выдают как новую! И бедный потребитель всё берёт, грызёт, слушает, читает: плохие товары, вышедшие из моды тряпки, объедки с киностола и литературы. И всем доволен!..

1 апреля

Так хорошо начался день 1 апреля: небо было чистым и молочно-голубым, на расчищенных газонах пробились гвоздики молоденькой травки, воздух приятно тёплый, тишина (в зоне кинотеатра «Ленинград»). Пришёл на работу – и началось, и поехало… И жуткая усталость накапливается от этой безалаберной, глупой жизни, в которой нас несёт, как щепку в весеннем ручье, и швыряет от одного берега к другому… Конечно, надо не думать, не переживать, не принимать всё близко к сердцу. Надо быть истуканом. А ведь хочется быть человеком, а быть им сейчас чрезвычайно трудно…

21 апреля

Мои женщины решили циклевать пол. Я сопротивлялся, но всё тщетно. 10-го пришёл мастер – Николай Никитич. И вот наступили десять дней, которые потрясли квартиру. Вещи сдвинуты, разбросаны, ворохами лежит стружка, застеленный газетами отциклёванный пол, шурум-бурум, – не то вокзал, не то базар: жить невозможно. Сплошной дискомфорт. Один только кот радовался: ему разрешили лазать везде, он ворошил бумаги и представлял себе, что живёт где-то в лесу или в джунглях.

Но не только ералаш выводил из себя, сам мастер доставлял неудобства. Немного поддавши (а какой мастер не пьёт?!), он становился жутко словоохотливым и нёс ахинею, то о беспорядках в своём строительном тресте, то о том, как освобождал Венгрию в 56-м году, то вообще о политике, в которой мнил себя докой: «Я ведь политикан, юморист». И всё страшно косноязычно, смешно и крайне нудно.

4 мая

Первого мая в половине десятого отправились погулять. Доехали до Белорусского, а там пешком до Маяковки, по Садовому кольцу, свернули на Калининский проспект, далее до Военторга, потом через переулочек на Гоголевский бульвар и до метро «Кропоткинская». От «Сокола» снова пешком.

И хотя была прекрасная погода, и было вроде много народу, и хотя были цветы и дети, всё-таки особой праздничной приподнятости мы не ощутили. Увы, это не карнавал в Рио. Люди сдержанно покупали у частников свистульки «уйди-уйди», чинно ели мороженое, озабоченно закупали десятками бутерброды с дефицитной рыбой, – никто не пел песен, не было беззаботного счастливого смеха, ликования. Всё было просто, сухо и непразднично. Лишь на Гоголевском бульваре было какое-то подобие веселья: конкурирующие группы школьников с гитарами да притомившиеся демонстранты с бутылками, расположившиеся, как фирменные хиппи, на травке. Вот и всё.

23 мая

Более четырёх недель солнце щедро колошматило столицу, нагревая дома, землю и затылки трудящихся… В Москве +30, в Сухуми – +15. Климатические трюки.

 
Как не любить Светило золотое,
Надежду запредельную Земли.
О, вечное, высокое, святое,
Созвучью нежных строк моих внемли… –
 

восторженно писал Константин Бальмонт. Но всё хорошо в умеренных дозах. И когда «Светило золотое» занахальничало, ужасно потянуло в тенёк, в прохладу, в Софрино. Пробили путёвки. Собрали вещички. Тронулись в пятницу, 16 мая, в 18.00 от Комитета… С Голубого озера вернулись к обеду… Я припал к телевизору – «Динамо» – «Арарат». Моим соседом оказался бывший тренер сборной СССР Николай Морозов. Поболтали про нынешнее и минувшее. К вящему удовольствию Морозова я даже вспомнил команду ВВС 1947 года, в которой он выступал вместе с Бобровым и Крижевским.

Поужинали и отправились в лес на другую сторону: Пугачи, Николаенки, Марьяна с Трусовым, Ще и я. Ай-яй-яй, компания! Что означает по-русски: ой-ой-ой, коллектив!..

Вечер был элегический. Прозрачный и медленно сгущающийся в синеву воздух, лесной дых-очаровашечка, птички и какая-то разлитая во всём пространстве безмятежность, мягкость, млеющая нега, когда душа сбросила с себя панцирь забот, разомлела и расслабилась, как купчиха за чаем на картине Кустодиева. И тут все пристали к Толе: ну спой! И он запел, сначала про грозную дубинушку, а потом перешёл на более мирные ромашки, которые кончились, а их соседи – лютики – к тому ж завяли. Пение так увлекло всех, что скоро грянули марши: нахимовцев, 26 июля:

 
Аделанте! Кубано!
Ке Куба премьерано нуэстра героизма
Солдатос алапатрия альбера!
 

(Вперёд, Куба! Нас Куба наградит героизмом, и мы все солдаты…)

Ор стоял страшный, он на равных конкурировал с мотоциклетным треском. Уже совсем стемнело, и вдруг – о, чудо! Где-то в зелени защёлкал, завздыхал настоящий артист – соловей. Я не знаю, было ли это пульканье, дробь, раскат, лешева дудка, кукушкин перелёт или другие колена, но это было прекрасно! Мы стояли как вкопанные и слушали…

29 мая

Хотя и бегло, но записать надо. Жизнь состоит не только из работы и приятных дней в Софрино, но и из кое-чего печального. Странно, в Софрино ярко светило солнце, был летний май, и мы переживали состояние расслабления, приправленного даже блаженством. Казалось, мир так и замрёт в этом чувстве. Но… Это чёрное «Но», эта диалектика, на которой всё держится и всё, разумеется, развивается. В субботу, 24 мая, под вечер позвонил Хачатуров и сказал: «С Витей плохо…» Потом сделал паузу и добавил: «А Виктора уже нет…»

Что было дальше?.. «А дальше – тишина…» Нет, слава Богу, была машинка, была работа и были мысли в связи с Шестым томом. Это явилось как спасение…

В понедельник, 26 мая, в половине девятого утра встретились Хачатуров, Трофимов и я. Горевать было некогда: нужно было хлопотать о захоронении… Поехали в морг, благо он напротив хачатуровского дома, в одной из градских больниц. Пока Хача хлопотал о печальных делах, я разговаривал с врачом, который вскрывал Шестерикова. Хороший такой усталый и старый человек. Михаил Иванович Лебедев сказал: «Инфаркт прогрессировал… Началось известкование венозной артерии… цирроз печени. Он был обречён…» Но ведь 49 лет! Почему?! Такова жизнь. Наша дань XX веку: стрессовые ситуации, волнения, беспокойства, переживания… «земное сердце уставало, так много лет, так много дней…»

Смерть всегда вносит в нашу жизнь ужасающую ясность, неожиданно прозреваешь и видишь, что надо было делать, как надо поступать. Я не говорю за других, но я ему недодал тепла и участия, но это я обнаружил только тогда, когда его не стало…

А дальше крематорий в Архангельско-Никольском. Небо было мрачно. Холодный ветер рвал плащи. Было жутко дискомфортно… опять этот красивый большой зал со свечами и музыка, на этот раз играли двое. Музыка заполняла все своды, весь зал, всю душу. Такая кроткая, величественная, хоральная… Разверзлась металлическая створка, – и гроб опустился вниз, навсегда увлекая за собой розово-жёлтое лицо Шестерикова с какой-то сардонической, мрачно-издевательской складкой у рта.

Как ужасно, человек умер и оказывается беззащитным: его слова, его жизнь, его имя достаются живым, которые вольны с ними делать, что хочешь: хулить или хвалить, извращать, неверно толковать. Канонизировать…

13 июня

Играли на запасном поле «Серпа и Молота», на траве, сначала 4 на 4, потом – 5 на 5. Давидовский, Костроменко, Алексеев и я против Аркадия Комарова, Игоря Добронравова и Володи Соловьёва. Остальные – молодые ребята, моложе моей дочери. И ничего. Вполне получилось.

Сначала мы проигрывали 0:5, а в итоге всего ничего – 5:6. Один гол забил я: коленкой получил длинный пас и «замкнул» штангу. Сделал несколько рывков и на скорости обходил Соловьёва, который моложе меня на семь лет. Всё было бы прекрасно, если бы не Борис и Кострома, которые, как обычно, базарили и кричали, спорили и ругались. Борис меня возмутил: в азарте он требует невозможного, соблюдения игровой дисциплины, техничности, ловкости и т. д., то есть он хочет, чтобы я был не я, а, по крайней мере, Леонид Буряк.

Боря никак не может понять, что уже сам выход на поле в 43 года – подвиг. И нужно бегать и играть фантазийно, а не соблюдать игровую дисциплину! И вместо молчаливого футбола в своё удовольствие получился базар-перебранка с отдельными футбольными приёмами. А жаль… Из-за этого я очень расстроился. А так в целом – всё «женьял»: побегал, переключил внимание.

19 июня

Темп жизни стал ещё более изнуряющим, всё более опустошающим… Тугие стрелы с железным наконечником «Надо» жалят нас и настигают даже в постели, когда вдруг просыпаешься и, утирая пот, вспоминаешь: вот это надо сделать обязательно!..

…И ещё погода идиотская. Сплошные перепады, то под тридцать жара, то прохлада, то снова пекло, то вновь ртутный столбик, как безумный, падает вниз. Сердечно-сосудистая лишь охает и кряхтит. Все какие-то вялые, невыспавшиеся, расхлябанные. Ходят, как лунатики.

В субботу, 14 июня, с утра поехал на Ваганьково, где «всё спокойненько» и где «исключительная благодать». Дата. Ровно 23 года назад умерла мама. Ей 14 июня 1952 года было 43 года, мне тогда – 20 лет. Выбросил старые цветочки, поставил свежие, подумал… и потихоньку поехал обратно. Днём приходил в себя, отдыхал. С удовольствием читал книгу Оскара Рейтерсверда «Импрессионисты перед публикой и критикой». Бедные художники: у них единая судьба во все времена. Толпа их не понимает, а власти стараются приручить или изничтожить. Книга приятно оформлена, и получаешь эстетическое удовлетворение, прикасаясь к ней.

7 июля

Были во Дворце спорта на концерте нью-йоркского джаз-оркестра «Репертуари компани». Программа памяти Луи Армстронга.

Ще спросила: «Разве это искусство?» А что понимать под искусством? Если отражённую тревогу и боль, то джаз – не искусство. Если утешение и надежду, то – да. Джаз даёт именно это: пьянящий музыкальный наркотик, усыпление, грёзы наяву, что всё обойдётся, всё будет хорошо. Динамизм, экспрессия, ритм, иногда печаль – blue, notes, но и они несут в себе заряд надежды. Джаз – это порождение Америки, это могучая река, истоки которой в Новом Орлеане. Недаром миф о Золушке – любимый миф Америки. Главное – надежда. Придёт удача, и всё о’кей, детка!

Как меняется жизнь. Когда-то джаз был в изгнании, пластинки с записями джазовых мелодий доставали из-под полы (записанные на рентгеновских плёнках), само слово «джаз» было крамольным… И мы, 16–18-летние мальчишки, ездили в редкие места полузакрытого типа. Например, в ресторан «Спорт» на Ленинградском проспекте (теперь его ликвидировали). И как мы упоённо слушали музыку и танцевали. Милое время, ушедшее без возврата…

17 июля

В связи с 40-летием отдела на коллегии Госкомитета нас наградили почётными грамотами. И сам товарищ Лапин их вручил и жал руку (о, лимонадные слюни умиления!). Глядя на мою неординарную внешность, Сергей Георгиевич буркнул не то «Желаю вам творческих удач», не то «Приятно было познакомиться». Процедура заняла от силы три минуты. Конечно, настоящее формалидаджи, как говорят в Рио.

Итак, мы получили моральный стимул за работу, но главная её оценка – это, конечно, мнение самих слушателей. Вот одно из последних писем от Жоаетте Говейа: «Знаете, я, кроме шуток, готова подпрыгнуть от радости, осознавая, что каждый вечер имею возможность встречаться в эфире с такими людьми, как вы, работники Московского радио. Вы ведёте поистине самоотверженную работу, обогащая нас знаниями, уча нас, информируя обо всём, что происходит в вашей стране и в мире, предоставляя нам возможность разговаривать в своих письмах с вами, как с друзьями. Вот что значит для меня Московское радио!..»

5 августа

Вечером двинули с Ще в театр. Не попали и пошли в парк имени Горького, благо он рядом. По дороге удивлялись, как изменились Валовая и Мытная улицы, Октябрьская площадь, как много снесено старых домов…

В парке не были по меньшей мере пять лет. Взглянули на него свежими глазами: огромный масштаб, бетонно, пыльно, безвкусно. После Бельгии и Голландии контраст страшный. Зашли перекусить. Грязная посуда, грязные подносы, девицы, грызущие пальцы, в грязных фартуках, сосиски под каким-то дёгочным соусом. И, конечно, плакат красными буквами: «Идёт смотр за культурное обслуживание!..» Чёрт знает что! Неужели во всём виновата эта данная нам на вечность русская сиволапость, неряшливость, леность, неумение всё организовать чётко и красиво?! Ужин искупили аттракционы, некогда поставленные американцами.

11 августа

Свобода! Свобода! Свобода! В четверг, 7 августа, состоялось отчётно-выборное собрание. Мой отчётный доклад занял при 11 страницах машинописного текста 15 минут живого слова. Отчитался – гора с плеч! Хватит собраний, заседаний, характеристик, дружин, совхозов и прочей суеты. Нервничал очень, но теперь – всё позади!

19 августа

С 12 на 13 августа ночью местами был минус один градус. Так низко ртутный столбик не опускался на протяжении ста с лишним лет. После холодного тайм-аута (на работе даже топили) солнце снова бесчинствует…

16-го, в субботу, нас ждал сюрприз: прекрасно поставленный Анатолием Эфросом спектакль «Страницы журнала Печорина». Олег Даль (Печорин), Андрей Миронов (Грушницкий), Ирина Печерникова (княжна Мери), Ольга Яковлева (Вера), Леонид Броневой (доктор). Прочтено и сыграно броско, иронично, современно. Это не любовные метания, это трагизм времени, когда не к чему приложить силы. «Зачем я жил? Для какой цели родился я? – спрашивает Печорин. – …А верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необыкновенные»…

Пытался делать настольный календарь Ю.Б., где будет всё: и личные даты, и народные праздники, фенологические приметы, даты великих людей, стихи, высказывания. Чтобы каждый день в году имел какую-то интересную окраску, задавал тон на день, заставлял работать воображение. Идея грандиозная, а значит, снова надо выкраивать время, а где оно? Ведь ещё надо писать передачи, дающие хлеб насущный…

26 августа

Вчера, 25 августа, стадион «Динамо», международная товарищеская игра, «Динамо» (Москва) – «Трабзонспор» (Турция). 1:0. Гол забил Анатолий Шепель.

В этом сезоне динамовцы выступают очень неровно: на один хороший матч приходятся два-три вялых, невыразительных… С такой игрой на призовое место рассчитывать трудно, хотя в нынешней турнирной ситуации можно выудить даже серебро…

28 августа

26-го пораньше сбежали с работы в Выставочный зал на Кузнецком мосту. Дар Советскому Союзу от Надежды Леже: копии шедевров западного искусства. Небольшие, добротно выполненные картины, дающие чуть большее представление, чем книжные репродукции. Не надо ездить в мадридский Прадо, в Лувр, в Лондон. Смотри растиражированные копии и получай удовольствие, потребляй, так сказать, культуру. Но даже в этом усечённом виде, глядя на картины, в которых нет знаменитого «чуть», чтобы стать гениальным полотном, было приятно побывать на выставке.

5 сентября

Прочитал в последнем «Новом мире» повесть Юрия Трифонова «Другая жизнь». Очень симпатично. Идёт грустная безысходность, словно вскрылась река жизни, и человек беспомощно барахтается среди льдин «надо» и «необходимо», среди всех этих бесконечных треволнений на работе, в быту и дома. У героев Трифонова нет парения, им чужды словесные декларации, они борются с жизнью, с трудом преодолевая её неподатливый, тугой материал. «Жизнь – борьба» – это моя концепция…

8 сентября

…Повтор (по ТВ) фильма о Плисецкой был прекрасен, особенно «Кармен» и «Гибель розы» Малера. От самодовольно искрящейся жизни до печально разбегающихся атомов распада. Плисецкая в «Кармен» – это бурление молодости, это утверждающая себя стать, это игра чувственности, это любопытство и вызов, это радость и сражение. Музыка Бизе – Щедрина находит потрясающе точный эквивалент в этих двух неповторимых ногах-самолётах. Плисецкая парит – и это весело и интересно. В «Розе» – иное. Тут она играет конец жизни, увядание, угасание, распад. Последние всплески когда-то горячей увлечённости, любви, радости. Но всё уходит, и балерина прекрасно средствами балета передаёт это мучительное расставание тела с жизнью…