Текст книги "О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы"

Сводил Ще на выставку живописи на М. Грузинскую. На этот раз больше впечатления произвели отзывы, а не сами представленные картины. «Маразм и вырождение». «Злостные формалисты. А надо быть художниками». «Впечатление затхлости и болота». Но есть и противоположные мнения: «Я побывал в раю». «Живите, творите, будоражьте обывателя. Обнимаю вас…» И кто-то, кипя ненавистью: «Жидовство». И рядом другая угрожающая запись: «Только попадись!..»

Что ещё? Осваиваю новый жанр: пишу отзывы на работы студентов Московского кооперативного института, типа: «Дипломная работа выполнена на хорошем аналитическом уровне. Дипломант собрал обширный материал… Дипломная работа заслуживает положительной оценки».

И небольшие денежки, что совсем неплохо.

17 июня

32-я годовщина смерти мамы – ездил на Ваганьково. Памятник Высоцкому у входа по-прежнему в цветах. Насчитал до 50 корзин с цветами. Как жаль замечательного артиста, поэта и исполнителя волнующих песен:

 
Что-то воздуху мне мало – ветер пью, туман глотаю, –
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!..
 

Владимир Высоцкий чувствовал, что ему отмерено немного, и молил: «Хоть мгновенье ещё постою на краю…»

Стараюсь развлечь Ще (из-за затяжной болезни В.П. она вся на нервах). Посмотрели спектакль Театра Гоголя «Пришёл мужчина к женщине» – трагифарс о жизни за горло и невпопад. Публике всё это не очень нравилось, а когда героиня начала стелить постель, зал буквально ахнул: да как это можно – на сцене?!. Не привык наш отечественный зритель, не привык. К подвигам, к военным действиям он привык, а вот к постели, к любовным подвигам – нет. Извините! Это должно быть за кадром, за кулисами, в ненаписанных страницах книг. Оболваненный советский зритель и читатель…

24 июня

Дома всё время вспыхивают какие-то мелкие дурацкие скандалы. Ще случайно разбила тарелку, и тут же вопль: «Не бережёшь! Вам всё легко достаётся!..» И обижаться на В.П. нельзя: больная, старая и – страшно написать – ненужная… И на работе аврал: сдача номера.

 
Номер сдаётся. Номер сдаётся.
Сразу в редакции хаос и гам.
Рифы такие, что опытный лоцман,
Если возьмётся, то разобьётся
Об этот авральный тар-тара-рам.
Машинки стрекочут, как будто щекочут
Девушек милых, что мило трещат…
 

Ну и т. д. Это ведь не лирика, а так, строки на злобу дня (есть такая рубрика в газетах). И на рассказы Ще о её поклонниках на работе тоже написал стишок:

 
Шлейф поклонников вьётся и вьётся,
И шуршит шепоток за спиной:
«Хорошо Анне Львовне живётся!
Хорошо быть любимой женой!..»
 

23 июня был бенефис у евреев: в связи с 50-летием Еврейской автономной области её наградили орденом «Знак Почёта». И где-то в Москве состоялся концерт, и евреи после долгого перерыва смотрели и рыдали, как танцуют «Фрейлекс». В.П. вспоминала, как евреев насильно отправляли в далёкий Биробиджан. А еврейский театр с Михоэлсом и Зускиным застал ещё я. А потом всё ликвидировали. И стало очень сиротливо: чукчи есть, а евреев нет. Евреи потянулись в Израиль…

А тем временем я обнаружил ещё одну родственную душу – Николая Александровича Рубакина (1862–1946). Великий читатель, прочитавший 250 тыс. книг. Его рабочий день состоял главным образом из чтения… Умерла Клавдия Шульженко. Специально задержали некролог: не надо народа, не надо скопления!.. Знаменитая песня «Давай закурим» – теперь уже вместе не закурим…

А ещё в июне был жуткий смерч. Разрушения, написали, что одна семья спряталась под кровать, а когда вылезли, то «не только крышу, всё унесло: и холодильник, и телевизор, и швейную машинку…». А про гибель людей ни гугу. Гибель людей противоречит официальному оптимизму существующей системы. Счастье – и всё! И тут «Правда» высекла писателя Маканина, что в какой-то повести он проявил плаксивость по поводу «разбитых ваз». Автор напомнил Маканину, что своими печальными и ненормальными писаниями он подрывает социально-нравственное здоровье народа.

Нет, писателем быть в условиях лучезарного социализма невозможно. Подождём лучших времён…

8 июля

Можно отметить дату: 27 лет назад я начал свою трудовую биографию в конторе на Полянке – «Очень душно, очень устаю. Очень напрягаюсь…». Как пишут прожжённые газетчики: этапы большого пути. Нет, ещё маленького: Мосхлебторг, «СПК», Иновещание в Радиокомитете, газета «Лесная промышленность», второе пришествие в кооперативный журнал. Где я в последнее время практикую работу на дому. Быстро-быстро всё делаю и занимаюсь своей работой для души. Новый куратор журнала Дахов захотел выступить на страницах «с раздумьями». Под эти «раздумья» я и покинул редакцию. Дома сварганил (очень подходящий глагол) даховскую руководящую статью и погрузился в Календарь, а там Лермонтов, Тютчев – что может быть лучше!.. Да ещё успел с кастрюлей сходить на рынок и купить клубнику для варенья. Принёс, а В.П. как взрывпакет, местный Везувий: всё ей не так…

14 июля

Программа французского ТВ о взятии Бастилии. Виды столицы Франции. Неужели никогда не попаду в Париж? Зарубленный Бананом Париж…

22 июля

Умер неведомый мне преподаватель ВПШ Иван Матвеевич Есин. Не знаю почему, но Олегу Славному предоставили право распродать библиотеку умершего. Славный предложил: приезжай, посмотри, может быть, что-нибудь тебя заинтересует. Приехал. В большой комнате весь пол завален книгами, много книг по философии. Вываленные книги из шкафов выглядели обездоленными сиротами. Купил несколько штук: «Письма к русским эмигрантам» Шульгина, «Социальные истоки антисемитизма» проф. Лозинского, монографию Льва Копелева «Фауст», стихи Александра Жарова, изданные в 1928 году, – неутомимый активист из плеяды комсомольских поэтов.

Странное состояние быть в чужой квартире и перебирать книги того, кого уже нет. Он их собрал, читал, что-то выписывал… и как не вспомнить Екклесиаста:

«…И возненавидел я весь труд мой, который трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня. И кто знает: мудрый ли будет он, или глупый? А он будет распоряжаться всем трудом, которым я трудился под солнцем…»

Так оно и бывает. Время собирать камни, и время разбрасывать камни. Вот и у меня собрался большой архив моих трудов, и со временем он попадёт в чужие руки: «И кто знает: мудрый он будет или глупый?» А может, всё будет выброшено и пущено на ветер? Меня это беспокоит, тревожит, угнетает. Нет наследника, нет заинтересованного лица, нет ни Эккермана, ни Лукницкого… Хотя надо признать, что я не Гёте, не Николай Гумилёв…

Странная штука – жизнь. Прекрасная и безобразная, мудрая и глупая, тяжёлая и лёгкая. Вся суть в том, как к ней относиться самому… Шутка из журнала «Пшекруй»: «То, что мы называем жизнью, – обычно всего лишь список дел на сегодня».

1 августа

Домашний «юбилей»: Ще – 44 года. Написал цикл стихотворений как бы от разных поэтов. Только кусочки. Почти по Фету:

 
В который раз уж август у окна,
Задумчив, щедр, степенен и душист…
…Так ты, мой друг, хоть к осени идёшь,
Но неизменно хороша,
И все слова про возраст – просто ложь.
Восторгом переполнена душа.
 

Почти по Маяковскому: «…Какой там возраст? Юнона. / А по-гречески: Афродита. / Не женщина, а в углу икона, / И бьют ей поклоны открыто…»

По Блоку: «…Идёт таинственно надменно, / И чуть колышатся шелка. / Вся из себя необыкновенна, / На удивление легка…»

По Вознесенскому:

 
Женщины при приближеньи Аньки
Мужей хватали, как при крике: «Танки!»
 

А. Вознесенский. «Уездная хроника»

 
Ах, Анька, Анька – гроза женатых.
При виде Аньки гремят дебаты,
Звучат признанья и сзади хвост.
«Что делать дальше?» – вот в чём вопрос.
 
 
Бледнеют жёны, они в истерике, –
Послать бы Аньку туда, в Америку,
Чтоб безопасность пришла бы в дом
И можно счастье вкусить вдвоём.
 
 
Но призрак счастья им только кажется.
Увы, мужья их никак не вяжутся.
 

Но это не всё. Ещё Кавказский вариант:

 
Батоно Анико, ты родилась не на Риони,
И город не родной тебе Тифлис.
Но всё равно – и в подмосковном лоне
Кавказский чувствуется в тебе извив…
 

12 августа

Материалы работников журнала «Советская милиция» пошли в номер «Советской кооперации»: сам на них вышел, уговорил что-то написать, а потом выправлял, редактировал и дописывал. Пожаловался нашему старейшине Соломону Рутбергу, который работал в 20–30-е годы в «Крестьянской газете», он сказал, что тогда запрещалось писать за кого-то, и задача редакторов была слегка подправить и убрать явную чепуху – и в набор! Увы, сегодня чепухи 90 процентов.

Закончил 12-й том Календаря (июль-август) и приступил к 13-му. И успеваю брать в библиотеке и читать книги, из последних: монография о Тютчеве, том Багрицкого и ещё одна любопытная книга «Горький и Бунин»: Алексей Максимович очень завидовал лёгкости и изяществу письма Ивана Алексеевича… Да, забыл написать: наш Соломон Рутберг работал в редакции при Надежде Крупской. Сейчас Соломон на пенсии и со смаком рассказывает о высших пенсионерах; наконец-то Маленкову дали квартиру в Москве (до этого жил на даче в Удельной), Молотов написал мемуары, и они напечатаны тиражом в 200 экз. для узкого круга. А Лазарь Каганович на пенсии сапожничает: начал с сапог и сапогами заканчивает, круг замкнулся… А Владимир Войнович по р/с «Свободная Европа» излагал крамольные вещи, как Жданов в блокадном голодном Ленинграде играл в теннис, чтобы согнать лишний вес. Будучи большим знатоком культуры, играл на пианино одним пальцем и притом давал указания Шостаковичу и Прокофьеву, как надо сочинять музыку…

Что касается Войновича, то он вычеркнут из советской литературы, а его песня-гимн «Заправлены в планшеты космические карты…» запрещена. Уехавший на Запад Войнович числится ренегатом. Зато в почёте другие писатели – Шундик и Рытхэу.

Ремарка вдогонку. Упомянул я Войновича, и мне тогда в голову не могло прийти, что пройдут годы, что я тоже стану писателем, и мы с Войновичем обменяемся книгами. Как ровеснику, я подарил ему «Клуб 1932». (29 октября 2018 г.)

19 августа

Газеты и радио шумно реагируют на «ядерную шутку» президента США Рейгана, который объявил Россию вне закона и пообещал начать бомбардировку через 5 минут. Не дружба, не мир, а яростное противоборство. В Америке Олимпийские игры, у нас сразу – альтернативная олимпиада. И каждая из сторон доказывает, что она лучше и мощнее. И как же трудно молодому поколению разбираться в этом бушующем море призывов, лозунгов, кличей и криков. Каждая сторона кричит: ату его! И хочет взять, разорвать, съесть… Увы, всем нам суждено жить в эпоху оголтелого милитаризма, шовинизма и разнузданного патриотизма, в звериной ненависти друг к другу. Пропаганда мгновенно превращает людей из друзей во врагов. Сегодня симпатия, завтра – непримиримая вражда…

Винница, Жмеринка, Станиславчик

 
А доктор Мей в Жмеринку поедет,
А доктор Дора собирает чемодан…
 

Из песни

20–25 августа

31-я командировка. По странному совпадению 4-я подряд на букву «В»: Вильнюс, Волгоград, Владивосток, Винница. Что будет следующим? Ванкувер, Варшава… 4-я командировка на Украину (не считая отдыха в Одессе и в Крыму): 1962 – Киев, Тетиев; 1965 – Киев, Черкассы, Умань; 1966 – Львов; 1980 – Запорожье, Мелитополь…

Итак, Винница – 1077 км от Москвы. Из Внукова на Ту-154, полёт в течение 1.15. В самолёте летели работники культуры и костерили союзные порядки: всюду косность, формализм, нет условий для настоящего творчества. В Виннице меня встречают и везут в готель «Жовтнева», в номер люкс. И тут сопровождающий задаёт вопрос: «Как будем ужинать? В ресторане или в номере?» Я предпочёл скромно в номере. Скромно не получилось, и зампред облпотребсоюза по заготовкам Клапчук притащил в гостиницу две огромные сумки и тут же ловко соорудил банкетик для двоих: всякие колбасы, сало, помидорчики-огурчики и что-то ещё. Конечно, водка, которую мы закусывали ломтями сочного арбуза. И куда денешься? Ритуал, «проверяющий» из столицы.

Утром 21 августа встал: в ногах слабость, голова туманная, язык деревянный. «Ну, – думаю, – однако!..» И дал себе приказ: ша! И в обед в ресторане «Южный Буг» пить наотрез отказался. Зато была расширена культурная программа и съездили в усадьбу знаменитого хирурга Пирогова. Рядом монастырь, где находится забальзамированное тело Пирогова. Зрелище мрачноватое…

В 16.30 в облпотребсоюзе началась настоящая работа: «круглый стол» с руководящим составом из районов области. Я вёл этот стол, выступал сам и умудрялся ещё стенографировать сказанное другими. Все докладывали, как они добиваются «непоганых показникиву роботы»… А затем ужин в загородном отеле «Дубовый грай». Обильно, вкусно и тяжело. Клапчук с горечью заявил, что никому не расскажет, как четверо здоровых мужиков, сидящих за одним столом, не смогли усидеть одну бутылку водки. Иначе – не поймут! Когда Клапчук всё это изрекал, я думал, что по области пойдут легенды об удивительном непьющем московском журналисте. «Не пьёт?» – будет удивляться народ. «Да не может быть!..»

Из ресторана отправились на осмотр «Волчьего логова» – бетонного бункера, построенного 18 тысячами военнопленных для Гитлера, но Винницу фюрер так и не посетил…

22 августа – едем в Гайсин на промкомбинат, затем в местный универмаг, в «Дитячий свит» – всё добротно и аккуратно. Не худо такое иметь и дома, на Соколе. И товаров больше, от пальто до панчок (чулок) и шкарпеток (носков). В заключение обильный ужин из 20, не меньше, блюд. Пшённая каша с растёртой курятиной мне не понравилась, а вареники с яблоками, политые мёдом, – объеденье.

23 августа я выразил желание (как говорится, от фонаря) поехать в Жмеринку, в облпотребсоюзе как-то поморщились от моего желания, но всё же были вынуждены повезти непьющего журналиста в воспетую в песнях и анекдотах Жмеринку.

Жмеринка – горбатая, пыльная, насквозь провинциальная и какая-то ущербная. Когда-то она была остановкой на пути Киев – Одесса, и в 1904 году в Жмеринке архитектором Журавским был построен великолепный железнодорожный вокзал – «один з краших», в виде корабля. Действительно, вокзал красив до сих пор. Здание понравилось Николаю II, и он предложил архитектору построить царские конюшни. Журавскому это показалось обидным, и он… повесился. Такова легенда.

В зале вокзала стоит памятник Ильичу (это уже достижение советского времени), и какой-то вождь странный, сидит на скамейке в полуобороте к невидимому собеседнику. Как это понимать? Мне объясняют: соратника Ильича срезали и убрали. До ХХ съезда партии был соратник-собеседник, а потом его убрали. Как пел Александр Галич про Сталина: «Оказался наш отец не отец, а сукою…»

В Жмеринке мне показали разные «точки», в том числе магазин «Стимул»: сдаёшь собранное лекарственно-техническое сырьё и получаешь право на приобретение дефицитных поваров, такой вот стимул.

Знакомят с заведующим. Я тихо ахаю. В аромате лечебных трав передо мною возникает молодой еврей с тонкими, благородными чертами лица. Одеть бы его по-городскому, да нацепить галстук-бабочку, да дать ему в руки скрипку – он будет второй великий скрипач Иегуди Менухин или третий Давид Ойстрах из волшебного мира звуков. Но вот он раскрывает рот, и о чём он говорит? О каких-то товарных накладных. Как это несправедливо! Этот красивый молодой человек явно родился не там. Почему в Жмеринке, а не в Женеве? Или хотя бы в Питере, в городе на Неве, там есть консерватория. Там есть профессора. Там гуляет по Невскому культурная публика. А что есть в Жмеринке? Жалкий кинотеатр «Спутник» да «Будинок культуры зализничков», то бишь железнодорожников. Жмеринке не нужны скрипачи и виолончелисты. Жмеринке нужны работяги с мозолистыми руками. И потом у данного юноши есть один маленький изъян: он – еврей. А раз так, то горизонт сужен до магазина с фальшивым названием «Стимул». И вся работа: отбирать травку и взвешивать принесённые грецкие орехи. А из глаз – боже мой, какие большие печальные глаза! – тихо сползает слеза. Боже мой! Азохен вей!..

Около магазина собирается толпа поглазеть на залетевшую московскую звезду: такое бывает не часто. Из собравшихся выделяется седой старик в очках и с толстой книгой в руках – уж не Талмуд ли? Он похож на бабелевского старика Гедали, который не знал, какая существует разница между революцией и контрреволюцией. Он подошёл ко мне и тихо спросил:

– Вы из Москвы?

– Да.

– Вы там, наверное, всех знаете?

– Ну, не всех.

– Скажите: а погромы будут?

– Думаю, нет…

Старик немного успокоился: мысль о грядущих погромах, видно, не даёт ему спокойно жить. Пока нет погромов, есть маленький заработок, то жить можно. А вот если… Старик замолкает, но страх не покидает его еврейских глаз.

Но что об этом?.. Далее из Жмеринки мы катим в Станиславчик, он рядом со Жмеринкой, и тут такая же «тяжке житти». Как говорили раньше и, возможно, говорят теперь: «Кожна хата мает свою журбу, своё горе».

Из Станиславчика – в Браилов, в бывшую усадьбу баронессы Надежды фон Мекк. Здесь, в Браилове, Пётр Ильич Чайковский написал романсы: «Средь шумного бала», «То было раннею весной», «Серенаду Дон Жуана». Крохотный музейчик, но на замке, ключей так и не нашли. Музыкой не пахнет. Кругом разорение и запустение, никаких лебедей, озерцо в тине. Во дворце фон Мекк – училище для подготовки рабочих сахарных заводов. Церковь почти уничтожена. Кельи в монастыре приспособлены для общежития учащихся техникума. Всё в пыли и дремоте. Шофёр Вася, который нас вёз, выносит вердикт:

«Как мы робим, надо ещё 200 лет, чтобы привести всё в порядок…» А я подумал: «Социализм – это тупик».

Под вечер вернулись в Винницу. Чтоб размять ноги, прошёлся по центральной улице, естественно, Ленина. Почему-то отчаянно грохочут троллейбусы и трамваи с надписью «Заразковый маршрут» – образцовый по-русски. Поразили винничанки: ноги как колонны, бёдра широкие, как Чёрное море, большие, как пушечные ядра, груди. Лица румяные, свежие, глаза с поволокой, недаром их так боялся Николай Васильевич Гоголь, боялся, что они повергнут его в омут роковой страсти.

На следующий день знакомство с кооперативным техникумом, оптовой базой и зверохозяйством, везде пришлось отказываться от угощения – от сала и коньяка. На самолёт билет не удалось достать даже всесильному потребсоюзу, и пришлось возвращаться поездом в спальном вагоне Жмеринка – Москва. В 12 часов 25 августа я вышел на перрон Киевского вокзала в столице.

2 сентября

Доложил о результатах поездки и получил 3 домашних дня на «отписывание». Смастерить «круглый стол» не представляло труда, а дальше погрузился в дебри своего Календаря: Анненский, Дягилев и другие знаменитости, не имевшие никакой связи с потребительской кооперацией. Как контрастны командировки в Винницу и строки Иннокентия Анненского:

 
Пока в тоске растущего испуга
Томиться нам, живя, ещё дано,
Но уж сердцам обманывать друг друга
И лгать себе, хладея, суждено…
 

Или вот ещё из Анненского, не оптимистического соцреалиста, а мрачнейшего символиста:

 
Я на дне, я печальный обломок,
Надо мной зеленеет вода.
Из тяжёлых стеклянных потёмок
Нет путей никому, никуда…
 

С утра зарядил дождь. Двор ещё зелёный, но уже подступает к горлу осеннее уныние. 52 с половиной года. Жизнь уходит…

13 сентября

Левая часть лица воспалилась (так называемый опоясывающий лишай). Осип голос, и… работаю. Мне домой привезли статью секретаря ЦК ВЛКСМ Иосифа Орджоникидзе. Чем не Павка Корчагин?.. В промежутке от комсомольского секретаря читаю том воспоминаний Эренбурга. Какие у него были встречи! А какая насыщенная плодотворная жизнь! А что у меня? Единственная встреча на лавочке в Переделкино с Вознесенским, интервью с Жаровым, Фрейндлих и Марковым. Рабочие разговоры с главным муфтием Узбекистана в Ташкенте да расспросы изгнанного из Политбюро Мухитдинова и переведённого в Центросоюз по поводу дел в журнале. Ну да, Андрей Тарковский. И всё! И никаких заоблачных высот!..

18 сентября

Ещё на больничном. Диагноз: таинственный гербис. Я не в форме, В.П. в осадке, и Ще приходится крутиться: рынок, магазины, готовка, стирка. И мы все втроём под обломками нездоровья и проблем быта. А 16-го слегла Ще. «Воще!» Дружные ребята, и все по своим комнатам, благо их три… 17-го, после 6-дневного сидения и лежания дома, вышел и поплёлся в поликлинику. Назначили ультрафиолет – облучение. По дороге редкая удача: купил туалетную бумагу – «великие пустяки жизни», как выразился где-то Юрий Трифонов.

23 сентября

Бюллетенил с 11-го по 23-е. Получил 4 ультрафиолета, на 5-й день аппарат испортился. Писатель Борис Можаев попал в больницу и об этом поведал в «Литературке»: «У каждого свои страдания, своя боль…» Вывод не ахти какой глубокий. Ушли из жизни старики: актёр Мартинсон и поэт Жаров. И относительно молодые 50-летние Нодар Думбадзе и Юрий Визбор… Ну, а я спасаюсь и лечусь Календарём – прекрасная отвлекающая работа…

30 сентября

И какие развлечения в жизни? В «Ленинграде» английский фильм «Генрих VIII и шесть его жён». Подышали в Серебряном Бору. По ТВ с интересом смотрели «Кинопанораму» с Эльдаром Рязановым – тёплую, человеческую. Слушаю «голоса», которые чихвостят в хвост и в гриву выросшее в СССР «поколение, сбившее ладони в аплодисментах». Отхлестали публициста Юрия Жукова за «жизнь советского холуя – это гордиться величием своего барина». Вспоминали советскую историю, как Сталин ловко оттяпал Западную Украину и Белоруссию и т. д.

6 октября

Ще на 12 дней уехала в отпуск в «Берёзки», а мне приказано сторожить В.П. Вдвоём мы поехать не можем, последний совместный отпуск в 1977 году в Паланге. Но не буду развивать эту печальную тему.

3 октября выступил на отчётно-выборном собрании двух редакций. Представитель райкома похвалил: лучшее выступление. А что толку: и в «СПК», и в «Ревью» кипят нешуточные страсти… Тут звонили Линский и Давидовский и, не сговариваясь, сказали, что идут «серые будни». И работа постылая, и никакого увлечения или хобби. А у меня – Календарь да параллельно книга: «Жизнь Шиллера» Петера Ланштейна, сборник «Смех в Древней Руси», воспоминания Сергея Конёнкова, и они весьма хорошо скрашивают «серые будни».

В книге «Смех в Древней Руси» поразили строки о «недуге» молодой жены:

 
Пустился недуг к сердцу,
Пониже её пупечка,
Что повыше коленечка,
Между ног, килди-милди…
 

Это что, древнерусская эротика, секс? Вокруг да около. А вот когда появился Барков, то тут уже всё пошло открытым текстом. Но обойдёмся без Баркова, я противник ненормативной лексики. Лучше вспомню Юрия Крижанича, конец XVII века, который писал о жителях Московии, что у них «нет умения ни в торговле, ни в земледелии, ни в домашнем хозяйстве; люди здесь ленивы, непромышленны, сами себе добра не хотят сделать, если их не приневолят к тому силой…».

14 октября

Сегодня Покров. Небо заволочено. Но сухо. Двор почти гол, лишь на берёзке перед окном держатся червлёные листочки. Плюс 6.

В воскресенье, 7-го, ездил к Щекастику в «Берёзки». Нагулялись досыта. Ходили в Троицкое. После собрания Фомин явно потеплел ко мне, назвал «корифеем» и подписал командировку в Тбилиси – билет уже на руках, рейс 923.

В альманахе библиофила натолкнулся на историю русских календарей. Каких только календарей не выпускали, но мой особый – Календарь одинокого человека (история, искусство, политика, литература, философия, жизнь). Собиратели счастливейшие из людей, считал великий Гёте.

21 октября

Завтра лететь в Тбилиси, и – никакого желания. Знакомая песня. Собраны все подарки и гостинцы, включая коробки конфет и финский сервелат. Читал в дневнике первое посещение Тбилиси в 1971 году и от души смеялся. Молодец, оставил на память кусок жизни… На работе исполнял обязанности уехавшего главного редактора и читал все материалы в номер – какая муть!

Тбилиси-84

 
На проспекте Руставели
Сто платанов встали в ряд.
На проспекте Руставели
Грустных слов не говорят…
 

Белла Ахмадулина

Тбилиси, 22–30 октября. Командировка от «СПК» с посещением родственников Ще. Слоёный пирожок: работа и в гостях, служба и дружба. Запутанный психологический фон. Мотание по районам, везде банкеты, непривычная еда. Контакты, разговоры, тосты – всё это изрядно утомило меня, и я вернулся домой изрядно утомлённый.

В Ту-154 пытался учить грузинский: доброе утро – дила мшвидобиса, благодарю – гмадлобт, сколько стоит? – ра гирс и т. д.

И вот Тбилиси. Ламазио – красиво. Воздух в сравнении с Москвой тёплый и бархатистый. Первый встречающий: «едем завтракать».

– Что будете пить? Коньяк, водку, шампанское?

– Только сухое.

«Вино моё, я твой заблудший князь…» – признавалась Ахмадулина. И она же: «Никто не живёт в такой близости от песни, как грузины…» И действительно, в любом ресторане, духане, кафе поют. После завтрака везут в гостиницу на Руставели – в «Тбилиси» (бывший «Мажестик»). Далее по моей просьбе отвозят на Мцхетскую улицу, к дому, где живёт семья Левана Ильича Харашвили, отца Ще. И сразу сонм улыбающихся и голосящих родственников. Собралось человек 20. И застолье. Тосты косяком, цветастые, как русские сарафаны, и узорчатые, как персидские ковры.

23 октября

Рабочий день. В Цекавшири, в республиканском потребсоюзе намечается маршрут поездок. Первый автонабег в Мцхету. И конечно, храм Светицховели, XI век. Аскетическая красота. Могилы грузинских царей. Осенью 1839 года в Мцхете был Лермонтов и здесь услышал рассказ, который лёг в основу поэмы «Мцыри»…

 
Я знал одной лишь думы власть,
Одну – но пламенную страсть:
Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла…
 

Под вечер объявился на Мцхетской, где Русико поставила вопрос ребром: «Ты наш или не наш?!» А после ужина Русико докладывала, звоня в Москву, Ще: «Он ничего не ест. Я не знаю, что с ним делать?..» В итоге мне пришлось покинуть гостиницу и перебраться в качестве почётного гостя в дом Левана Ильича.

24 октября

Поездка в Гори, на родину вождя. В Гори высится единственная уцелевшая после ХХ съезда статуя Сталина. Под мрамор и стекло подведены две комнатки, где родился и провёл детство тиран и диктатор Иосиф. Предельно скромная обстановка: стол, шкафчик, самовар, латунная лампа, сундучок, табуретки. Музей-домик был открыт в 1937 году, в год смерти матери Сталина. А рядом высится величественное здание музея, возведённого уже в 1957-м. Музей открыли, а проспект о нём издать запретили…

Молодой Коба писал романтические стихи, типа:

 
Раскрылся розовый бутон,
Прильнул к фиалке голубой…
 

В музее поразила фотография 1926 года: Сталин, Орджоникидзе, Микоян, отчаянно молодые, полные пыла и революционных преобразований, ещё несведущие своей дальнейшей судьбы… После музея – банкет. Слава богу, что обошлось без песен. Тосты были, а песен не пели – ни Михаила Исаковского: «О самом родном и любимом – / О Сталине песню споём!» Ни Алексея Суркова: «С песнями, борясь и побеждая, / Наш народ за Сталиным идёт». Ни других. Мне подарили портрет Сталина, который я благополучно забыл потом в машине. И прощай, Гори!..

25 октября

Поездка в Сагареджо. Если Мцхета – Западная Грузия, то Сагареджо – Восточная. Восточные грузины – карталинцы, кахетинцы. По приезде знакомлюсь с торговыми точками, в том числе и с книжным магазином, там мне торжественно дарят книгу «Витязь в тигровой шкуре»… После осмотра, разумеется, банкет с бесчисленными тостами: за детей, за родителей, за женщин, за любовь, за мир, за дружбу и бог знает ещё за что… В какой-то момент сидящие забыли про гостя и перешли на родной язык, грузинский клёкот и сплошные восклицания: «Хо!» и «Ки!».

26 октября

Поездка в Гудаури, где строится туристско-хозяйственный комплекс «Кавказсиони». Мчимся, а порою тянемся по знаменитой Военно-Грузинской дороге. Красивейшие виды: Мухранская долина, хребты Хевсуретии, замок-крепость Анаури, красноватые скалы, Млетский спуск, повороты, изгибы, кручение…

И вот Гудаури, высота 2196 м над уровнем моря. «Чудный горный воздух!» – как отмечал Остап Бендер. Вечер тихий и домашний, без возлияний, рисовый супчик и паровая котлетка. Отдыхал душой и телом.

27 октября

Служебная часть закончилась, – и «Юра наконец-то наш!» – торжествует Русико. Вчетвером – Давид, Русико, маленькая Тата – отправились гулять по Тбилиси. Фуникулёр, Ботанический сад, старый Тбилиси, памятник Вахтангу Горгосали…

28 октября

Посещение праздника «Тбилисоба-84». Ярко, нарядно, изобильно, весело, музыка, танцы, традиционная лезгинка… Вечером я пытался записать впечатления. Но не смог: на колени взобралась малютка Тата и спросила: «Писáешь, да?» И попросила поиграть с ней в куклы. На следующий день удалось осмотреть пантеон. В каменном гроте покоятся Грибоедов и Нина Чавчавадзе… Ну и конечно, побывал на рынке. «Самая зелёная в мире зелень! Самая пряная, самая полезная! Мужчины, не проходите мимо!.. Горийские персики! Горийские! Вы понимаете, что это такое? Посмотрите, какой пушок! Напоминание о юности – вот что такое горийские персики! Поверьте, мне нелегко расстаться с ними!..»

После базара уже в доме наслаждался альбомом Ладо Гудиашвили. Грузинский Ренуар. Если у французского художника женщины напоминают кондитерские изделия – зефир и крем, то у грузинского – всё более плотское, мясистое, ноги, как окорока. В картине «Поэтесса» женщина розовотелая, с влекущими руками и бюстом в целый холм: взбирайся и наслаждайся. И печальная скрипка не нужна, а нужен только танец с саблями. Альбом Гудиашвили приходится отложить: последний домашний ужин…

30 октября – аэропорт. С трудом заношу в самолёт дары Грузии, и в 14.05 я уже во Внуково, в Москве.

4 ноября

31-го вышел на работу и увидел в глазах у редакционных женщин зависть (у всех у них неблагополучная личная жизнь). Сориентировался и заявил, что в Грузии всё было плохо: не так встретили, не так кормили, болела печень и т. д. И тут же у всех забегал огонёк радости, что ему так было плохо там, как и тут в Москве. О, люди! Люди!..

А 1-го в к/т «Ленинград» смотрели с Ще фильм Ролана Быкова «Чучело», и тоже о страстях, на этот раз подростковых. Неприятие чужака, угнетение слабого… 3-го – 17-летие брака. Ходил на рынок: 5 больших белых хризантем по рублю за штуку, плюс веник. А потом «Жестокий романс» уже в к/т «Варшава». Вечером – сухое молдавское вино, пирог с яблоками, чурчхела и В.П. с поджатыми губами – вот и весь семейный праздник. 5-го у Ще в институте вечер Глеба Панфилова (Чурикова не приехала). После я столкнулся с Панфиловым, перекинулись фразами, и он сказал, что Андрей Тарковский остался в Италии…

Из внешних событий: убили Индиру Ганди, вернулась на родину Светлана Аллилуева, с дочерью Ольгой Петерс, 13 лет. В США переизбрали Рейгана…

13 ноября

Начал XXVI дневниковую тетрадь, в предыдущей 147 машинописных страниц. Архив разрастается… В стихотворении «Дневники» Пётр Вегин советовал всем:

 
Ведите дневники,
не будьте простаками.
Равно как рыбаки,
Удите дни за днями.
Веденье дневника
не требует таланта,
Хотя похоже на
гранение брильянта…
 

Совсем кратенько, что было. 10 ноября работал дома над статьёй Бестужева-Лады «Культура досуга». Вроде бы корифей, а пришлось его дополнять и править (может быть, для «СПК» делал левой ногой?).