Текст книги "Избранные труды. Том I"

Частное определение должно, по нашему мнению, выноситься судом только в совещательной комнате. Причем, если частным определением обращается внимание на обстоятельства (условия), способствовавшие совершению преступления, и предлагаются меры по их устранению, то такой процессуальный акт может быть постановлен, как мы полагаем, лишь после подписания судьями приговора. Что же касается других разновидностей частного определения, то они могут иметь место и при принятии судом какого-либо иного процессуально значимого решения. Так как частное определение – это процессуальный акт, то к нему предъявляются все требования, которым должны отвечать уголовно-процессуальные документы (законность, обоснованность, мотивированность, справедливость и т. д.). Оно, так же как и представление, должно состоять из введения, описательной (описательно-мотивировочной) и резолютивной частей. Частные определения о необходимости устранения обстоятельств (условий), способствовавших совершению преступлений, направляются в соответствующую организацию или должностному лицу, которые в месячный срок обязаны сообщить суду (судье) о принятых мерах.

Уголовно-процессуальный закон не содержит в себе указания на возможность оглашения в судебном заседании частного определения. По нашему мнению, делать этого не нужно, так как судьям запрещается сообщать средствам массовой информации сведения о содержании судебного приговора до вступления последнего в законную силу. Об этом следовало бы указать и в уголовно-процессуальном законе.

Предупредительно-воспитательная функция проявляется и в процессуальной деятельности судов апелляционной, кассационной и надзорной инстанций. Например, если суд второй инстанции отменяет судебный приговор из-за допущенных на предварительном следствии или в судебном разбирательстве существенных нарушений уголовно-процессуального закона и возвращает уголовное дело на дополнительное или новое судебное рассмотрение, то этим он добивается того, чтобы должностные лица правоохранительных органов не допускали нарушения законности. Факт же оставления законного и обоснованного приговора суда первой инстанции без изменений имеет важное значение как с позиций частного, так и общего предупреждения преступлений.

Рассматриваемая функция проявляется и в стадии исполнения приговора. Профилактическое и воспитательное значение имеет своевременное обращение вступившего в законную силу приговора суда к исполнению, разрешение вопросов отсрочки исполнения приговора при наличии к тому оснований (ст. 398 УПК РФ), правильное разрешение тех многочисленных вопросов (ст. 397 УПК РФ), которые возникают в процессе фактического исполнения приговоров (заслуживает ли тот или иной осужденный условно-досрочного освобождения или изменения режима содержания на более мягкий и т. д.).

Таким образом, предупредительно-воспитательная функция уголовного процесса, осуществляемая должностными лицами органов дознания, следствия, прокуратуры и суда с привлечением других участников уголовного процесса, представляет собой весьма сложную процессуальную деятельность, выполняемую с использованием самых разнообразных процессуально-правовых средств на всех стадиях производства, по уголовному делу.

Часть II
Проблемные вопросы уголовно-процессуальной науки (1972–2000 гг.)

Уголовно-правовая реституция как форма возмещения причиненного преступлением материального ущерба[443]443
  Печатается по: Зинатуллин З.З. Уголовно-правовая реституция как форма возмещения причиненного преступлением материального ущерба // Правоведение. 1972. № 2. С. 117–119.


[Закрыть]

Под уголовно-правовой реституцией понимается восстановление материального положения потерпевшего от преступления путем возвращения ему вещей или иных материальных ценностей, непосредственно утраченных в результате преступления, или их заменителей[444]444
  В процессуальной литературе последних лет вопросы затронутой темы частично отражены только в двух работах (см.: Мазалов А.Г. Гражданский иск в уголовном процессе. М.: Юрид. лит., 1967. С. 24–29; Черногор А. Возвращение вещественных доказательств до разрешения дела в суде // Социалистическая законность. 1966. № 6. С. 69, 70).


[Закрыть]. На практике это чаще всего выражается в возвращении владельцу похищенного у него имущества. Согласно ч. 2 ст. 85 УПК РСФСР похищенные материальные ценности, которые являются вещественными доказательствами, в отдельных случаях могут быть возвращены собственнику до истечения предусмотренных законом сроков их хранения, если это возможно без ущерба для производства по делу.

Такая оговорка свидетельствует об исключительном характере указанного действия. Именно так расценивают ее многие практические работники. Например, работниками прокуратуры Елабужского района Татарской АССР в 1967–1969 гг. только по двум уголовным делам из 34 похищенные и обнаруженные в процессе расследования материальные ценности были возвращены непосредственно законным владельцам. В остальных случаях они передавались вместе с уголовными делами в народный суд. Подобная практика не совсем оправданна. Уголовно-правовая реституция предполагает прежде всего быстрое и полное восстановление уменьшенного преступлением объема материальных благ потерпевшего, что позволяет ставить вопрос о более широком ее применении.

Интересен процессуальный порядок возвращения похищенных материальных ценностей их собственникам. Он зависит как от специфических свойств самих предметов, так и от того, в какой стадии производства по уголовному делу решается вопрос о передаче законным владельцам похищенных вещей.

Если материальные ценности возвращаются в связи с прекращением производства по уголовному делу, то нет необходимости выносить по этому поводу отдельное определение. О принятом решении достаточно указать в резолютивной части постановления – о прекращении уголовного дела.

Возвращение материальных ценностей по приостановленному уголовному делу, а также по делу, по которому расследование продолжается или заканчивается и которое будет направлено в суд, возможно только на основе специального постановления о возвращении владельцу вещественных доказательств[445]445
  О таком постановлении упоминается в Инструкции Прокуратуры СССР и НКЮ СССР от 17 ноября 1943 г. № 90/86 «О порядке изъятия, хранения и сдачи вещественных доказательств, ценностей и иного имущества органами расследования и судами» (см.: Сборник действующих приказов и инструкций Генерального прокурора СССР. М.: Юрид. лит., 1966. С. 208).


[Закрыть]. Поскольку рассматриваемое действие носит процессуальный характер, оно должно отражаться в протоколе возвращения владельцу вещественных доказательств. Практические же работники зачастую ограничиваются отметкой о передаче материальных ценностей по принадлежности в журнале или книге учета вещественных доказательств.

Так, по делу о краже Л. из магазина электробритв «Москва» и «Спутник», часов марки «Восток» в журнале имеется лишь краткая запись следователя о направлении названных предметов на имя начальника ОРСа НПУ «Прикамнефть» и неразборчивая подпись получателя с указанием даты[446]446
  См.: Архив Верховного Суда Татарской АССР, 1969.


[Закрыть]. Отчасти подобная практика – результат того, что ни в литературе, ни в уголовно-процессуальном законодательстве нет по этому поводу четких рекомендаций. Например, в ст. 86 УПК РСФСР говорится, что вопрос о судьбе вещественных доказательств должен решаться «в приговоре, определении или постановлении о прекращении дела». Статья 85 (ч. 2, 3) УПК РСФСР, предусматривая возможность возвращения законным владельцам вещественных доказательств, не указывает, в какой форме это может быть сделано.

В постановлении о возвращении владельцу вещественных доказательств следует отражать обстоятельства их появления в уголовном деле и основания принимаемого решения («в связи с наступлением холодной погоды» и т. д.). Возвращаемые предметы должны быть подробно описаны и перечислены (например, «мужское демисезонное двубортное пальто черного драпа на шелковой подкладке стального цвета, новое, размер 48, рост 1, стоимость 165 рублей» и т. д.). Здесь желательно употреблять терминологию, используемую при описании этих предметов в документах, свидетельствующих о появлении их в уголовном деле (в частности, в постановлении о приобщении к уголовному делу вещественных доказательств).

Учитывая значение вещественных доказательств, их свойства, а также полномочия прокуроров по надзору за исполнением законов в деятельности органов дознания и предварительного следствия, целесообразно установить правило об обязательном утверждении таких постановлений прокурором[447]447
  Об этом см. также п. 3 § 80 УПК ЧССР; Уголовно-процессуальное законодательство зарубежных социалистических государств. М.: Юрид. лит., 1966. С. 174.


[Закрыть].

В законе не определено содержание протокола о возвращении владельцу вещественных доказательств. Представляется, что этот документ должен удовлетворять требованиям ст. 141–142 УПК РСФСР. Количество возвращаемых предметов и их описание должны совпадать с соответствующими разделами постановления о возвращении владельцу вещественных доказательств. В протоколе необходимо отметить обязанность получателя сохранять полученные предметы в прежнем виде до истечения сроков, предусмотренных ч. 1 ст. 85 УПК РСФСР. При передаче скоропортящихся продуктов такой пункт включать в протокол не следует.

Вещественные доказательства (особенно подвергающиеся быстрой порче) перед возвращением целесообразно сфотографировать.

Часть 3 ст. 85 УПК РСФСР предоставляет возможность в случае необходимости возмещать скоропортящиеся вещественные доказательства (например, продукты питания) предметами того же рода и качества либо выплачивать владельцу их стоимость. Однако эти вопросы более успешно могут быть разрешены в приговоре.

В настоящее время вопрос о возвращении собственникам вещественных доказательств решается в основном при постановлении судом приговора (ст. 317 УПК РСФСР). Так, в резолютивной части приговора по обвинению В. и С. по ч. 2 ст. 145 УК РСФСР говорится: «Вещественные доказательства: часы марки «Ракета» желтого металла за № 77525 и 3 (три) рубля одной купюрой вернуть потерпевшему З…»[448]448
  Архив Елабужского городского народного суда Татарской АССР. 1968. Д. № 1-30/68.


[Закрыть]. О получении вещественных доказательств их владельцы должны давать расписку.

Действующее уголовно-процессуальное законодательство не конкретизирует, какие вещественные доказательства могут быть возвращены владельцам, а какие нет. Правда, в 50-е гг. в связи с этим вопросом в процессуальной литературе была высказана мысль об изменении редакции ст. 69 УПК РСФСР 1923 г. Предлагалось сконструировать статью таким образом, чтобы она «обязывала следственно-судебные органы после разрешения дела возвращать вещественные доказательства во всех случаях их владельцам» и предусматривала исключения, при которых вещественные доказательства не подлежат возврату[449]449
  Выдря М.М. Вещественные доказательства в советском уголовном процессе. М.: Госюриздат, 1955. С. 110.


[Закрыть]. Объяснялось это тем, что право собственника на получение похищенных вещей, документов и т. д. должно превалировать над этими исключениями.

Соглашаясь с тем, что похищенные предметы – вещественные доказательства – нужно, как правило, возвращать владельцам, нельзя, однако, признать обоснованной критику редакции ст. 69 УПК РСФСР 1923 г. Законодателю, видимо, удобнее было вначале объяснить, как поступать с вещественными доказательствами, которые в силу своих специфических свойств не только не могут быть возвращены собственникам, а подлежат конфискации или уничтожению и т. д., и лишь затем оговорить возможность возвращения остальных предметов владельцам. Причем «остальных» предметов значительно больше, чем перечисленных в первых трех пунктах ст. 69 УПК РСФСР 1923 г. Поэтому законодатель и в ст. 73 УПК РСФСР 1922 г., и в ст. 86 УПК РСФСР 1960 г. придерживается примерно одной редакции. Вместе с тем законодатель нисколько не умаляет значения реституции.

Похищенные материальные ценности, документы и прочее должны возвращаться владельцу независимо от осуждения или оправдания подсудимого, прекращения производства по уголовному делу по основаниям, предусмотренным и. 3–5, 8 ст. 5 и ст. 6–9 УПК РСФСР, при условии бесспорного установления самого факта преступления. В противном случае вещественные доказательства возвращаются только лицам, у которых они изъяты. Если же возникает спор о принадлежности вещей, он подлежит разрешению в порядке гражданского судопроизводства. Владельцам не возвращаются орудия преступления; предметы, сохранившие на себе следы преступления, утрата которых может существенно повлиять на судьбу уголовного дела; вещи, изъятые из гражданского оборота; деньги и иные ценности, нажитые преступным путем; некоторые виды документов (партийные, комсомольские билеты и т. п.).

Среди вещественных доказательств, которые могут быть выданы собственникам, отметим следующие.

1. Вещи, не представляющие никакой ценности и не могущие быть использованными (п. 3 ст. 86 УПК РСФСР). Закон не называет критерия для определения таких вещей. Можно лишь предположить, что здесь законодатель имеет в виду стоимость той или иной вещи, полезность вещи в каком-либо определенном смысле (например, возможность ее демонстрации как произведения искусства). Предметы, указанные в и. 3 ст. 86 УПК, могут быть выданы заинтересованным лицам или учреждениям по их ходатайству.

2. Деньги и иные ценности, послужившие предметом преступления. Если денежные суммы и изделия из драгоценных металлов, драгоценных камней, жемчуга могут возвращаться в натуре, то облигации Государственных займов Союза ССР должны возвращаться вместе с выпавшими на них выигрышами. В случае реализации изделий из драгоценных металлов и т. п. владельцу выплачивается их стоимость по ценам государственной торговли.

Драгоценные металлы (золото, платина, серебро) в слитках, шлихе, самородках, полуфабрикатах и изделиях производственного и лабораторного назначения, а также алмазы, иностранная валюта и монеты дореволюционного периода натурой не возвращаются. Так, сырое золото, изъятое у расхитителей и перекупщиков в районах его добычи, сдается в золотоприемные кассы (пункты) золотодобывающих предприятий; золото, конфискованное за пределами его добычи, отправляется на аффинажный завод с указанием предприятия, с которого оно похищено.

Стоимость драгоценных металлов в слитках, шлихе и самородках, монет дореволюционного периода определяется по ценам, установленным для учреждений Государственного банка СССР при скупке их у населения, а в полуфабрикатах и изделиях производственного и лабораторного назначения – по установленным для промышленности отпускным ценам, утвержденным Госпланом СССР; стоимость иностранной валюты – в советской валюте по установленному курсу платежа.

3. Промышленные товары (похищенные одежда, обувь, часы, музыкальные инструменты, предметы домашнего обихода и т. д.) и продукты питания. Они возвращаются законным владельцам в натуре. В случае реализации товаров собственнику выдаются предметы того же рода и качества или уплачивается их стоимость по ценам государственной торговли[450]450
  См., напр.: Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1965. № 1. С. 11.


[Закрыть].

Своевременное и процессуально правильно оформленное возвращение вещественных доказательств владельцам – залог успешного решения задачи возмещения причиненного преступлением материального ущерба.

Совершенствование правовой регламентации мер уголовно-процессуального принуждения как одно из условий повышения эффективности предварительного следствия[451]451
  Печатается по: Зинатуллин З.З. Совершенствование правовой регламентации мер уголовно-процессуального принуждения как одно из условий повышения эффективности предварительного следствия // Укрепление законности в деятельности следователей в свете Конституции СССР: Тез. выступлений на науч.-практ. конф. (г. Ленинград). М., 1979. С. 19–21.


[Закрыть]

1. В связи с существенным расширением по Конституции СССР объема демократических прав и свобод советских граждан резко повышаются требования к законности и обоснованности применений следственными органами мер уголовно-процессуального принуждения. Эффективность их применения во многом зависит от состояния правовой регламентации. В свете указаний Л.И. Брежнева о том, чтобы наши законы, оставаясь прочными, стабильными, правильно отражали происходящие в обществе процессы, представляется необходимым обсудить вопросы о целесообразности совершенствования отдельных положений действующего законодательства в части применения мер процессуального принуждения в целях быстрого и полного раскрытия преступлений и решения иных задач уголовного судопроизводства.

2. Наиболее серьезными являются меры пресечения, которые в соответствии со ст. 89 УПК РСФСР могут применяться «при наличии достаточных оснований полагать, что обвиняемый скроется от дознания, предварительного следствия или суда или воспрепятствует установлению истины по уголовному делу, или будет заниматься преступной деятельностью, а также для обеспечения исполнения приговора». Такая формулировка не исключает возможности появления на практике мер пресечения, фактической базой применения которых являются не реально существующие фактические данные (доказательства), а лишь предположительные, вероятностные суждения следственных органов о возможности в будущем ненадлежащего поведения обвиняемого. Прогностический же характер оснований применения мер пресечения, по нашему мнению, не может обусловливать самого решения о необходимости применения таких мер. Фундаментом здесь должна быть совокупность конкретных фактических данных. В силу сказанного представляется более правильным мнение тех товарищей (В.А.Давыдов, З.Ф. Коврига, В.М. Корнуков), которые предлагают изложить ч. 1 ст. 89 УПК РСФСР в такой редакции: «При наличии достаточных фактических данных считать, что…» и далее по тексту статьи.

3. С общим целевым назначением мер пресечения (ст. 89 УПК РСФСР), на наш взгляд, более согласуется наименование предусмотренной ст. 93 УПК РСФСР меры не как подписки о невыезде, а как подписки о явке в следственно-судебные органы и о надлежащем поведении. Введение определенного режима поведения обвиняемого с ограничениями, подобными тем, которые установлены при административном надзоре, способствовало бы повышению эффективности этой меры пресечения.

4. Последние годы ознаменовались сокращением применения в качестве меры пресечения заключения под стражу. Ныне ее избрание имеет место, как правило, в случаях совершения умышленного преступления, наказуемого лишением свободы на срок не менее одного года. Это требует своего законодательного отражения в ст. 34 Основ и в ст. 96 УПК РСФСР.

Мы полагаем также, что в настоящее время отпала необходимость в сохранении положения, предусматривающего возможность применения заключения под стражу по мотивам одной лишь опасности совершенного преступления (ч. 2 ст. 34 Основ).

Если учесть, что сравнительная тяжесть преступления есть лишь одно из обстоятельств, учитываемых при избрании меры пресечения (ст. 91 УПК РСФСР), то естествен вывод об отсутствии необходимости его дополнительного дублирования еще и в ч. 2 ст. 96 УПК РСФСР.

5. Весьма распространенной мерой процессуального принуждения в практике следственных органов является кратковременное задержание лица, подозреваемого в совершении преступления. Острота стеснения гарантированной Конституцией СССР (ст. 54) неприкосновенности личности и оперативный характер его производства вызвали необходимость детального урегулирования уголовно-процессуальным законом (ст. 32 Основ, ст. 122–123 УПК РСФСР) не только порядка осуществления этого действия, но и правового режима содержания задержанных в специальных изоляторах, что потребовало разработки соответствующего Положения.

Дальнейшее совершенствование института кратковременного задержания мы видим, с одной стороны, в сокращении сферы его применения за счет ограничения возможности производства такого задержания лишь случаями подозрения лица в совершении преступления, за которое может быть назначено наказание в виде лишения свободы на срок свыше одного года, а также устранении из закона отдельных, редко встречающихся на практике оснований применения задержания, а с другой стороны, в установлении обязанности оформления принимаемого решения о производстве задержания мотивированным постановлением.

6. Многие из применяемых на предварительном следствии мер процессуального принуждения связаны с собиранием и исследованием средств доказывания. Такие из них, как обыск и выемка, самым непосредственным образом связаны с конституционными гарантиями неприкосновенности личности, жилища, тайны переписки, телефонных переговоров и телеграфных сообщений (ст. 54–56 Конституции СССР). Как правило, обыск возможен только по мотивированному постановлению и только с санкции прокурора. Возможность отсутствия такой санкции закон связывает только с «не терпящими отлагательства» случаями (ст. 168 УПК РСФСР). Конкретизация случаев обыска, не терпящих отлагательства, в тексте закона явится надежной гарантией от необоснованного применения этой меры.

Меры уголовно-процессуального принуждения[452]452
  Печатается по: Зинатуллин З.З. Меры уголовно-процессуального принуждения//Правоведение. 1985. № 1. С. 86–88.


[Закрыть]

В правовой литературе последних лет меры уголовно-процессуального принуждения рассматриваются как предусмотренные и применяемые в установленном законодательством порядке компетентными органами и лицами в отношении определенной части участников процесса превентивно-обеспечительные средства принудительного характера [1, 2, 3]. Социальная ценность этих мер заключается в возможности с их помощью устранять препятствия на пути успешного выполнения задач советского уголовного судопроизводства. Любая мера принуждения может использоваться лишь тогда, когда убеждение и воспитание не достигают своей цели и государство в лице правоохранительных органов для обеспечения выполнения требований закона вынуждено использовать процессуально принудительные рычаги воздействия.

К мерам уголовно-процессуального принуждения относятся, прежде всего, меры пресечения, в том числе подписка о невыезде, личное поручительство, поручительство общественной организации или трудового коллектива, заключение под стражу, наблюдение командования воинской части, отдача несовершеннолетнего под присмотр родителей, опекунов, попечителей, администрации детских учреждений (ст. 33 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик (в дальнейшем – Основы), ст. 89, 394 УПК РСФСР), а по УПК РСФСР и УПК Таджикской ССР еще и залог.

Однако кроме мер пресечения в уголовном процессе применяются и иные процессуально-принудительные средства. К наиболее важным признакам таких средств относятся принудительность, использование их только в отношении ограниченного круга лиц, а также направленность на предотвращение ненадлежащего поведения участников уголовно-процессуальной деятельности и содействие собиранию и исследованию доказательств по уголовному делу. При этом ненадлежащим считается поведение, которое выражается в нарушении участником уголовно-процессуальной деятельности возложенных на него законом обязанностей и препятствует достижению задач советского уголовного судопроизводства. Именно необходимостью предотвращения неправомерного поведения лица, совершающего преступление, вызвано отнесение к процессуально-принудительным средствам кратковременного задержания подозреваемого (ст. 32 Основ, ст. 122 УПК РСФСР). По существу, аналогичную задачу решает и такая мера уголовно-процессуального принуждения, как отстранение обвиняемого от должности (ст. 153 УПК РСФСР).

Наложение ареста на имущество как процессуально-принудительная мера наряду с предотвращением ненадлежащего поведения лица, виновного в совершении преступления, служит обеспечению возмещения причиненного преступлением материального ущерба и исполнению приговора в части конфискации имущества.

Такое следственное действие, как привод лица, не являющегося по вызовам следственных и судебных органов (ст. 73, 75, 147 УПК РСФСР), служит, прежде всего, обеспечению получения доказательств посредством допроса или проведения с его участием других следственных действий. Однако привод есть следствие ненадлежащего поведения, поэтому, несомненно, должен рассматриваться как мера уголовно-процессуального принуждения.

Дискуссионным является вопрос о возможности производства некоторых следственных действий в принудительном порядке и отнесении их по этой причине к категории мер уголовно-процессуального принуждения.

Еще проф. И.Я. Фойницкий в группу мер уголовно-процессуального принуждения, связанных с обеспечением доказательств по уголовному делу, наряду с обыском, выемкой, освидетельствованием, включал вызов и допрос участников процесса, а также производство осмотра [4]. Такая трактовка получила поддержку в советской процессуально-правовой литературе [5, 6]. Отдельные авторы считают необходимым отнести к числу указанных мер воспроизведение обстановки и обстоятельств события (ст. 194 УПК УССР), а также предъявление для опознания [7, 8]. В связи с этим представляется справедливым замечание, что «в силу принципа публичности уголовного процесса практически все следственные действия могут сопровождаться теми или иными мерами принуждения, но это не значит, что сами они относятся к этим мерам» [9].

В условиях дальнейшего расширения демократических прав и свобод личности, усиления их гарантий среди других признаков, наличие которых позволяет отнести то или иное следственное действие к числу мер уголовно-процессуального принуждения, главным, на наш взгляд, выступает правоограничительное свойство последних, их способность ограничивать личностные (свобода передвижения и выбора занятий, неприкосновенность личности, жилища, тайна переписки и телефонных переговоров) и имущественные (возможность свободного распоряжения находящимся в правомерном владении имуществом) блага участников процесса. В любых формах своего проявления уголовно-процессуальное принуждение так или иначе сопряжено с определенным стеснением (лишением) конституционных прав и свобод личности. К примеру, обыск и выемка могут производиться в принудительном порядке, как правило, лишь в случаях, когда объекты, интересующие следственные и судебные органы, добровольно не выдаются. То же относится и к освидетельствованию, независимо от того, выступает ли оно в качестве следственного или медицинского (ст. 193 УПК УССР, ст. 130 УПК КазССР). При этом освидетельствованию чаще всего подвергаются потерпевшие (до 82 % из числа изученных 270 дел, в которых проводилось это следственное действие); реже – подозреваемые и обвиняемые (18 %). На основании ст. 53, 73, 75 и 181 УПК РСФСР надлежит прийти к выводу, что принудительное освидетельствование свидетеля и потерпевшего недопустимо. Необходимость согласия указанных лиц на производство освидетельствования подчеркивается и в законодательстве других социалистических стран (см., например, ст. 174 УПК ПНР). Что же касается подозреваемых и обвиняемых, то специфика процессуального положения указанных лиц позволяет подвергнуть последних освидетельствованию и без их согласия.

В группу процессуальных действий, связанных с собиранием доказательств и имеющих принудительный характер, входят также получение образцов для сравнительного исследования (ст. 186 УПК РСФСР) и помещение обвиняемого в медицинское учреждение на стационарное наблюдение (ст. 188 УПК РСФСР). Указанная деятельность связана обычно с проводимой по уголовному делу экспертизой. Вместе с тем такие действия можно рассматривать как самостоятельные меры уголовно-процессуального принуждения, обладающие к тому же и специфическими особенностями. Так, помещение обвиняемого в медицинское учреждение настолько ограничивает свободу личности, ее неприкосновенность, что приближает эту меру к заключению под стражу со всеми вытекающими отсюда последствиями (наличие санкции прокурора или его заместителя, зачет времени пребывания в медицинском учреждении в срок содержания под стражей и т. д.). Что же касается получения образцов для сравнительного исследования, то использование этой меры должно быть весьма ограниченно (ч. 2 ст. 186 УПК РСФСР) и тщательно продумано. Так, образцы, связанные с жизнедеятельностью человеческого организма, могут быть получены только у подозреваемых и обвиняемых, причем исключительно медицинскими работниками с соблюдением требований медицинской науки при отсутствии угрозы здоровью указанных лиц.

В отличие от указанных действий нельзя относить к мерам уголовно-процессуального принуждения обязательство обвиняемого о явке по вызовам и сообщении им о перемене места своего жительства (ч. 4 ст. 89 УПК РСФСР), отобрание подписки о неразглашении данных предварительного следствия (ст. 139 УПК РСФСР), предложение о принятии мер по устранению причин и условий, способствовавших совершению преступления, причин, повлекших нарушение социалистической законности при производстве дознания, предварительного следствия и в суде [10, 11]. Перечисленные меры сами по себе не имеют правоограничительного характера и не несут какого-либо принуждения.

По мнению З.Ф. Коврига, к мерам уголовно-процессуального принуждения следует отнести розыск и этапирование обвиняемого [12]. Если учесть, что розыск лица, совершившего преступное деяние, представляет собой (и этого не отрицает сама З.Ф. Коврига) сложную, многогранную деятельность, сочетающую процессуальные, в том числе следственные, действия и оперативно-розыскные мероприятия, то становится очевидным, что его нельзя сводить только к акту (актам) применения мер уголовно-процессуального принуждения. Последние в ходе розыскной деятельности могут иметь и, как правило, имеют место. Так, согласно ст. 139 УПК УССР «при задержании обвиняемого, которого разыскивали и в отношении которого избрано в качестве меры пресечения содержание под стражей, орган розыска немедленно докладывает об этом прокурору по месту задержания. Прокурор в течение двадцати четырех часов обязан проверить, действительно ли задержанный является тем лицом, которое разыскивается, и, убедившись в наличии законных оснований для ареста, дает санкцию на препровождение задержанного по этапу к месту производства следствия». Как видим, розыск обвиняемого, местонахождение которого ранее не было известно, предполагает использование как минимум двух мер уголовно-процессуального принуждения: кратковременного задержания и, как правило, заключения под стражу. Этапирование же есть лишь одно из средств обеспечения исполнения меры пресечения.

В качестве самостоятельных мер уголовно-процессуального принуждения нельзя рассматривать и такие действия, как удаление нарушителя из зала судебного заседания (ст. 263 УПК РСФСР), наложение денежного взыскания на переводчика, поручителя, специалиста или иное лицо (ст. 57, 94, 133¹, 263 УПК РСФСР), изменение меры пресечения на более строгую в случае нарушения ранее избранной (ст. 101 УПК РСФСР). Не ставя задачу исследования дискуссионной проблемы уголовно-процессуальной ответственности [13, 14, 15, 16], отметим лишь, что в перечисленных средствах принуждение выступает именно как необходимый атрибут негативной уголовно-процессуальной ответственности, суть которой как раз и заключается в таком способе воздействия на правонарушителя, благодаря которому на него возлагаются юридические обязанности претерпеть осуждение или лишение штрафного характера (возложение дополнительных обязанностей, лишение соответствующих процессуальных прав и т. д.).

Таким образом, мерами уголовно-процессуального принуждения по действующему законодательству являются все меры пресечения, а также кратковременное задержание лица, подозреваемого в совершении преступления; отстранение обвиняемого от должности; наложение ареста на имущество обвиняемого, подозреваемого или лиц, несущих материальную ответственность за их действия; привод не являющихся по вызовам следственных и судебных органов лиц; обыск; выемка; освидетельствование; получение образцов для сравнительного исследования, а также помещение обвиняемого в медицинское учреждение на стационарное наблюдение.