Текст книги "Избранные труды. Том I"

Особую группу составляют, как нам представляется, удаление нарушителей из зала судебного заседания и наложение на него, переводчика, личного поручителя или специалиста денежного взыскания. В них, как мы отмечали, уголовно-процессуальное принуждение органически сочетается с уголовно-процессуальной ответственностью; по своему же назначению они призваны как обеспечить надлежащее поведение соответствующих лиц, так и способствовать собиранию и исследованию средств уголовно-процессуального доказывания[80]80
  В силу отсутствия элемента процессуального принуждения к числу мер уголовно-процессуального принуждения, на наш взгляд, не может быть отнесено обязательство обвиняемого о явке по вызовам и сообщении о перемене места своего жительства (ч. 4 ст. 89 УПК РСФСР).


[Закрыть].

Познание сущности уголовно-процессуального принуждения как разновидности общественного явления предполагает выяснение, наряду с другими свойствами, и его социальной ценности. Если в недалеком прошлом возможность аксиологического (теоретикоценностного) отношения[81]81
  Аксиологическое (теоретико-ценностное) отношение есть такое отношение, в котором «субъект стремится к познанию сущности ценностей» (Столович Л.С. Природа эстетической ценности. М., 1973. С. 50).


[Закрыть] к исследованию явлений общественной жизни либо полностью отрицалась[82]82
  См.: Дробницкий О.Г. Мир оживших предметов. Проблема ценности и марксистская философия. М., 1967. С. 288–290. – Применительно к праву и правовым явлениям это особенно ярко проявилось в выступлении В.В. Малькевича во ВНИИСЗ при обсуждении монографии С.С. Алексеева «Социальная ценность права в советском обществе», утверждавшего, что коль скоро «право является временной необходимостью», то и «толковать его как ценность нельзя» (Учен. зап. ВНИИСЗ, вып. 28. М., 1973. С. 234).


[Закрыть], либо проявлялась определенная осторожность с тем, чтобы не «нанести ущерб как науке права, так и практике социалистического правосудия»[83]83
  Демидов Ю.А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. М., 1975. С. 5.


[Закрыть], то ныне такие исследования стали значительными. Их истоки мы находим в высказывании философов древности (Сократ) и периода становления развития капиталистических отношений (Гегель), произведениях русских просветителей прошлого столетия (А.И. Герцен, Ф.М. Достоевский, Н.Г. Чернышевский), в трудах классиков марксизма-ленинизма.

Применительно к правовым явлениям ценностная характеристика дополняет сущностно-содержательную характеристику права обоснованием его значимости, полезности и пригодности в регулировании (быть регулятором) соответствующих общественных отношений, способствует тому, «чтобы важный инструмент нашего общества – право – функционировал с максимальной эффективностью в интересах коммунистического строительства»[84]84
  Фарберов Н.П. Общая теория государства и права как политическая наука // Актуальные проблемы теории социалистического государства и права. М., 1974. С. 34.


[Закрыть].

Яркий образец ценностной характеристики буржуазного права как действенного инструмента экономически господствующего класса дан К. Марксом и Ф. Энгельсом в знаменитом «Манифесте Коммунистической партии», в котором они, развенчав идеалистические представления буржуазных идеологов о праве как о якобы всеобщей воле, в частности, писали: «…ваше право есть лишь воля вашего класса, воля, содержание которой определяется материальными условиями жизни вашего класса»[85]85
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 443. – Только забвением этого гениального высказывания и игнорированием исторических примеров развития общества можно объяснить утверждение о том, что якобы «каждый экономический строй есть необходимая ступенька в прогрессивном движении человечества» и «поэтому право любого типа ценно» (Гонцов П.И. Рецензия на кн.: Фаткуллин Ф.Н., Чулюкин Л.Д. Социальная ценность и эффективность правовой нормы. Казань, 1977 // Советское государство и право. 1979. № 4. С. 148).


[Закрыть].

Основанные на марксистско-ленинской методологии, исходные позиции исследователей социальной ценности явлений общественной жизни сводятся в основе своей к тому, «что категория ценности всегда выражает одну из сторон всеобщей связи и взаимозависимости явлений, что социальная ценность любого правового установления может определяться только в данной системе общественных отношений соответственно своей классовой природе и назначению, что подлинные ценности каждой общественно-экономической формации органически связаны с потребностями и интересами передовых классов и сил, выступающих в роли носителей исторического прогресса»[86]86
  Фаткуллин Ф.Н., ЧулюкинЛ.Д. Социальная ценность и эффективность правовой нормы. С. 8–9. См. также: Орзих М.Ф. Личность и право. М., 1975. С. 79; Явич Л.С. Основы знаний о советском государстве и праве. Л., 1979. С. 16, и др.


[Закрыть].

Ведь действительно, «ценности суть предметы, явления и их свойства, которые нужны (необходимы, полезны, приятны и пр.) людям определенного общества или класса или отдельной личности в качестве средств удовлетворения их потребностей и интересов, а также идеи и побуждения в качестве нормы, цели или идеала»[87]87
  Тугаринов В.П. Теория ценностей в марксизме. Л., 1968. С. 11. См. также: Личность и уважение к закону. Социологический аспект. М., 1979. С. 46.


[Закрыть]. Именно «способность… предметов служить удовлетворению их (людей. – З.З.) потребности»[88]88
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 377–378.


[Закрыть] и составляет основу такой категории, как «ценность». Марксистско-ленинская философия рассматривает ценность как общественно-историческое явление и момент практического взаимодействия субъекта и объекта[89]89
  См.: Основы марксистско-ленинской философии. М., 1975. С. 203; Коршунов А.М. Отражение, деятельность, познание. М., 1979. С. 150.


[Закрыть]. Общественный мир не является чем-то посторонним материальному природному процессу. Продукт человеческого труда является продолжением природы, а поэтому ценность – это свойство предметов, возникающих в процессе развития общества, а вместе с тем и свойство предметов природы, включенных в процесс труда и быта и являющихся «жизненным элементом человеческой деятельности»[90]90
  Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 590.


[Закрыть].

Отсюда представляется верным утверждение о том, что «социальная ценность советского уголовно-процессуального права выражается… в том, что оно способствует (курсив наш. – З.З.) достижению задач уголовного судопроизводства по быстрому и полному раскрытию преступлений, изобличению виновных и привлечению их к ответственности…создает процессуальные гарантии прав личности в области борьбы с преступностью…содержит систему процессуальных мер предупреждения преступлений…оказывает позитивное влияние на духовную жизнь общества, формирование его культуры»[91]91
  Кобликов А.С. Законность – конституционный принцип советского уголовного судопроизводства. М., 1979. С. 156–159.


[Закрыть].

Применительно к нашему исследованию социальная ценность уголовно-процессуального принуждения заключается в способности составляющих его принудительных процессуально-правовых средств отражать объективные запросы социальной жизни в сфере советского уголовного судопроизводства и служить успешному разрешению стоящих перед ним задач. Такое понимание социальной ценности рассматриваемого нами правового явления полностью согласуется с марксистской концепцией о том, что «закон должен основываться на обществе, он должен быть выражением его общих, вытекающих из данного материального способа производства, интересов и потребностей…»[92]92
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 6. С. 259.


[Закрыть]. Характеризуя советские законы, отметим, что они в «обобщенной, концентрированной форме… выражают волю народа, основные направления политики партии и государства, обеспечивают движение общества по заданному курсу»[93]93
  Брежнев Л.И. Ленинским курсом. Т. 3. М., 1972. С. 48.


[Закрыть]. Не является в этом плане и институт мер уголовно-процессуального принуждения. Правовые нормы данного института направлены в целом на выполнение программной задачи всего советского общества – искоренение всяких нарушений правопорядка, ликвидацию преступности, устранение всех причин, ее порождающих[94]94
  См.: Программа Коммунистической партии Советского Союза. М., 1976. С. 106.


[Закрыть], и потому они имеют прогрессивный характер.

В советском уголовном процессе меры процессуального принуждения используются для устранения возникающих на пути осуществления правосудия препятствий, в целях всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств уголовного дела и обеспечения успешного выполнения стоящих перед ним задач: быстрого и полного раскрытия преступления, изобличения виновных, правильного применения закона с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден (ст. 2 Основ, ст. 2 УПК РСФСР).

Обслуживая свой непосредственный, более узкий участок уголовно-процессуальной деятельности, связанный со спецификой достижения конкретных целей, каждая из мер уголовно-процессуального принуждения в целом способствует выполнению названных задач советского уголовного судопроизводства. Но значение мер уголовно-процессуального принуждения сказанным не исчерпывается. Уголовное судопроизводство, как отмечено в ст. 2 Основ (ст. 2 УПК РСФСР), должно, кроме того, способствовать укреплению социалистической законности, предупреждению и искоренению преступлений, воспитанию граждан в духе неуклонного исполнения советских законов и уважения правил социалистического общежития.

Правоохранительные органы советского государства выдвинуты на передовую линию борьбы за социалистическую законность. Применяя строгие меры ответственности к нарушителям советских законов, должностные лица таких органов должны всю свою деятельность строить строго в рамках требований социалистической законности, ибо, как образно отмечал В.И. Ленин, «малейшее беззаконие, малейшее нарушение советского порядка есть уже дыра, которую немедленно используют враги трудящихся…»[95]95
  Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 156.


[Закрыть]. Ныне, в условиях дальнейшего укрепления социалистической демократии, когда партия делает все для того, чтобы каждый советский человек мог ощущать свою причастность к государственным делам, мог быть уверен в том, что его мнение, его голос будут услышаны и учтены при выработке больших и малых решений, особо «необходимо продолжить, сделать еще более активной решительную, бескомпромиссную борьбу с фактами нарушения законности, зажима критики, волокиты, формализма и бюрократизма»[96]96
  Брежнев Л.И. Ленинским курсом. Т. 7. М., 1979. С. 156.


[Закрыть].

С особой силой и остротой встает вопрос о соблюдении социалистической законности при применении мер уголовно-процессуального принуждения, тем более таких, которые связаны с существенным стеснением конституционных прав и свобод советских граждан; задержание, заключение под стражу, производство обыска и т. д. Каждый случай необоснованного привлечения советского человека к уголовной ответственности, незаконного его задержания и ареста, нарушения законности в деятельности правоохранительных органов должен становиться предметом специального разбирательства. Нужно давать им острую принципиальную оценку и делать необходимые выводы, не ограничиваясь только принятием соответствующих мер ответственности к виновным, а осуществляя комплекс практических мероприятий, направленных на устранение причин и условий, способствующих возникновению нарушений, создавая вокруг нарушителей законности обстановку нетерпимости и всеобщего осуждения.

Меры уголовно-процессуального принуждения уже в силу своего специального назначения оказывают обще– и специально-превентивное воздействие на поведение лиц, имеющих к ним то или иное отношение.

Возможность использования государством специальных, в том числе и в значительной степени стесняющих личные права и свободы граждан, средств является для большинства советских людей серьезным стимулом для их правомерного поведения. В тех же случаях, когда имеет место правонарушение, тем более – преступление, вступает в действие специальная превенция. В плане нашего исследования суть ее состоит в применении конкретных мер уголовно-процессуального принуждения в соответствии с их целевыми установками: предупреждение совершения новых преступлений (при задержании, отстранении от должности, применении мер пресечения и т. д.), получение и сохранение необходимого доказательственного материала (при производстве обыска, выемки, освидетельствования и т. д.). При том следует отметить, что эффективное использование таких средств способствует тому, чтобы уголовное судопроизводство по конкретному делу осуществлялось в тот срок и в тех пределах, которые отвечают интересам социалистического правосудия.

Меры уголовно-процессуального принуждения имеют и большое воспитательное значение как в плане общей, так и специальной превенции. Сам факт существования и возможность практического применения таких мер являются серьезными сдерживающими средствами на пути ненадлежащего исполнения теми или иными лицами своих обязанностей, в том числе и процессуальных. Каждый же случай законного, обоснованного и справедливого использования таких мер является наглядным свидетельством неотвратимости ответственности за содеянное, свидетельством того, что государство обладает достаточным арсеналом средств для изобличения виновных в совершении преступления лиц. Все это оказывает благотворное воздействие на волю, сознание, эмоции и поведение людей, побуждает их к критической оценке своих действий, убеждает в нецелесообразности какого-либо противодействия установленным социалистическим государством и обществом правилам поведения.

Таким образом, именно в способности не только отражать объективные запросы социальной жизни в сфере уголовного судопроизводства, но главным образом служить делу успешного выполнения стоящих перед ним задач и заключается сущность социальной ценности уголовно-процессуального принуждения. Мера же такого служения, его конкретные результаты определяются посредством такой социальной категории, как эффективность.

Глава II

ПОНЯТИЕ И УСЛОВИЯ ЭФФЕКТИВНОСТИ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРИНУЖДЕНИЯ

§ 1. ПОНЯТИЕ, СОДЕРЖАНИЕ И ПОКАЗАТЕЛИ ЭФФЕКТИВНОСТИ МЕР УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРИНУЖДЕНИЯ

Исследуя аксиологический аспект института уголовно процессуального принуждения, мы пришли к выводу, что его социальная ценность состоит в способности заключенных в нем принудительных процессуально-правовых средств правильно отражать объективные запросы социальной жизни в сфере уголовного судопроизводства, служить выраженным в его задачах государственным и общественным интересам. И в этом плане, несмотря на многообразие и отчасти разноплановый характер мер уголовно-процессуального принуждения, включенных в данный институт, а также несмотря на различные вариации их проявления в тот или иной период развития нашего общества, в целом институт уголовно-процессуального принуждения был и остается прогрессивным, плодотворно содействующим успешному развитию советского общества на пути к коммунизму, обществу, в котором нет и не может быть места преступным проявлениям, а следовательно, и отпадает необходимость в каком бы то ни было уголовно-процессуальном принуждении.

Обладая в отмеченном отношении прогрессивным характером, меры уголовно-процессуального принуждения наполняются действенной силой, если, будучи социально ценными, они становятся еще и способными оказывать самое благотворное, социально полезное влияние на формирование и развитие общественных отношений в сфере уголовного судопроизводства. Степень такой способности и есть то, что обозначается как «эффективность». Причем эффективным может быть лишь социально ценное правовое установление. «Эффективный» значит «дающий эффект, действенный»[97]97
  Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1978. С. 837.


[Закрыть]. Отсюда эффективность понимается в теории и практике как результативность. Если учесть, что «результативный» есть «дающий результат», «продуктивный по своим результатам», а «способный» означает «обладающий способностью к чему-нибудь, могущий что-нибудь сделать, обладающий каким-нибудь свойством»[98]98
  Там же. С. 622, 697.


[Закрыть], то нетрудно заметить близость содержания двух этих качественных свойств явлений общественной жизни. Первая из них (результативность) имеет более житейское, практическое, а вторая (способность) – теоретико-философское звучание. Заметим сразу же, что истолкователи категории «эффективность» вкладывают в него достижение именно «социально полезного результата», ибо то, что носит вред общественным интересам, вряд ли можно рассматривать как ведущий к «нужному результату»[99]99
  См.: Лебедев М.П. Государственные решения в системе управления социалистическим обществом. М., 1974. С. 194, 211.


[Закрыть].

Что же следует понимать под эффективностью мер уголовно-процессуального принуждения; каково ее содержание?

Тот факт, что институт мер уголовно-процессуального принуждения есть лишь одно из самостоятельных образований в системе советского социалистического права, заставляет нас совершить в известной мере экскурс в то, что понимается под эффективностью права вообще и правового явления в частности[100]100
  Известно, что общее не существует без особенного и отдельного, отдельное – без особенного и общего. Общее не может охватывать его более конкретные проявления, а последние полнокровнее, насыщеннее бытием права, но не обладают достоинством всеобщности. О диалектике общего и отдельного см.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 318.


[Закрыть].

Учитывая, что право в целом состоит из совокупности различных по своему содержанию правовых норм, выявление его эффективности уже в силу того, что потребовало бы необозримое число эмпирических проверок, становится практически невыполнимой задачей. К тому же сами эмпирические данные потребовали бы теоретических обобщений некоторых общих положений, которые не могут быть выведены индуктивным путем из ограниченного поля эмпирических исследований и распространены на всю правовую систему. Представляется, что задачам нашего исследования вполне может удовлетворять определение эффективности правовой нормы как общей категории, как первоосновы права. Отправляясь от этой общей базы, можно будет сделать вывод о том, что понимается под эффективностью отдельных отраслевых (в том числе и уголовно-процессуальных) норм, отдельных совокупных их образований (правовых институтов). Методологической основой сказанного выступает указание В.И. Ленина о том, что «кто берется за частные вопросы без предварительного решения общих, тот неминуемо будет на каждом шагу бессознательно для себя “натыкаться” на эти общие вопросы»[101]101
  Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 15. С. 368.


[Закрыть].

Представляется, что в интересах дела нет необходимости подвергать подробному анализу те взгляды, которые существуют в юридической литературе относительно понятия эффективности правовых установлений. Отметим лишь, что, по нашему мнению, несостоятельны трактовки эффективности правовых норм как отношения между фактически достигнутым, действительным результатом ее действия и той социальной целью, для достижения которой правовая норма была принята[102]102
  См.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Социалистическое право. М., 1973. С. 266; Юсупов В. Правоприменительная деятельность органов управления. М., 1979. С. 39, и др.


[Закрыть]. С точки зрения марксистской философии цель связана прежде всего с категорией возможности (правильно намеченная цель отражает реальную возможность), а результат же связан с категорией действительности. В качестве имманентных свойств какого-либо социального, в том числе и правового, явления они не выступают. Отсюда категории «цель» и «результат», как находящиеся вне собственного содержания правовой нормы, не могут включаться в понятие эффективности последней. Выступая как «явления», через которые проявляется, познается «сущность»[103]103
  См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 154.


[Закрыть] (в нашем случае – «эффективность»), эти категории становятся необходимыми для измерения, определения степени эффективности правовых образований, установления их действенности.

Что же касается самой эффективности правовой нормы, ее содержания, то она заключается, как нам представляется, в ее собственных, внутренних качественных свойствах, вне которых «вещь… есть ничто»[104]104
  Там же. С. 135.


[Закрыть]. Именно благодаря таким свойствам правовая норма и оказывается способной благотворно (положительно) воздействовать на регулируемые ею общественные отношения. Видимо, это и имелось в виду авторами, понимавшими эффективность как целесообразность, правильность, обоснованность правовых норм[105]105
  См.: Керимов Д.А. Свобода, право и законность в социалистическом обществе. М., 1960. С. 143: Лебедев М.П. Об эффективности воздействия социалистического права на общественные отношения // Советское государство и право. 1963. № 1. С. 31.


[Закрыть]. Но «сущность должна являться…»[106]106
  Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 133.


[Закрыть]. Отсюда «жизнь права не только в его существовании, но и в функционировании, реализации, лишь в движении права от возможности к действительности, в воплощении правовых установлений, в регулируемых отношениях обнаруживается его назначение, действенность, эффективность»[107]107
  Керимов Д.А. Конституция СССР и развитие политико-правовой теории. М., 1979. С. 173. См. также: Кобликов А.С. Законность – конституционный принцип советского уголовного судопроизводства. С. 83.


[Закрыть]. Поэтому эффективность правовой нормы не может рассматриваться изолированно от конкретных социальных условий ее действия (жизни).

Будучи обусловленными объективными закономерностями и потребностями социального прогресса, социалистические правовые нормы по своему характеру должны соответствовать тому уровню правосознания, правовой культуры и правореализации, который реально существует в стране в период их функционирования. Следовательно, при определении эффективности правового установления необходимо учитывать как уровень регулирования соответствующих общественных отношений (регулятивная функция права), так и то, какое влияние оказали и оказывают эти установления на внутренний мир людей (воспитательная функция права). Регулятивное и воспитательное воздействие права в реальной жизни вызывает (не может не вызвать) определенные издержки морального, материального и иного порядка, которые также оказывают влияние на эффективность правового установления. Попытки отрывать подобные затраты от понимания эффективности, как это имеет место в суждениях отдельных авторов[108]108
  См.: Самощенко И.С, Никитинский В.И., Венгеров А.Б. Об основах методологии и методики изучения эффективности действия правовых норм // Учен. зап. ВНИИСЗ. Вып. 25. М., 1971. С. 14–15.


[Закрыть], представляются бесплодными уже в силу того, что жизнь закона предполагает не что иное, как его жизнедеятельность. Жизнедеятельность же любого организма всегда связана с известными тратами, расходами. Другое дело, что такие издержки должны быть как можно более минимальными, менее значимыми. Но вне зависимости от своего размера они не могут не рассматриваться как один из внутренних компонентов эффективности правовой нормы.

Изложенное и привело нас к выводу о том, что эффективность правовой нормы есть ее внутреннее свойство, ее потенциальная сила, качественный компонент, выражающийся в способности при минимальных социальных издержках обеспечить достижение тех целей, которые поставлены перед данной нормой[109]109
  См.: Еникеев З.Д., Зинатуллин З.З. О некоторых вопросах эффективности применения уголовно-процессуальных норм в деятельности органов расследования // Актуальные вопросы предварительного следствия. Уфа, 1976. С. 54; Шаргородский М.Д. Наказание, его цели и эффективность. Л., 1973. С. 57–58. Пашков А.С., Явич Л.С. (см.: Эффективность действия правовой нормы // Советское государство и право. 1970. № 3. С. 41) и Андрющенко М.Н. (см.: Понятие эффективности и его философский смысл // Учен. зап. кафедр общественных наук вузов Ленинграда. Вып. 12. Философские и социологические исследования. Л., 1971. С. 45) в определение эффективности вводят еще и признак оптимальности.


[Закрыть]. Такое понимание эффективности правовых норм вполне приемлемо и при определении эффективности норм отдельных отраслей советского социалистического права, в том числе и уголовно-процессуального, с учетом, естественно, специфики регулируемых ими общественных отношений.

Здесь, однако, следует, прежде всего, отметить, что в отличие, например, от норм материального уголовного права, нормы уголовно-процессуального права в каждом отдельном случае их применения «не закрепляют (отменяют, ограничивают и т. п.) фактически сложившиеся правовые отношения, а создают новые»[110]110
  Бойков А.Д. К изучению эффективности уголовно-процессуального закона // Эффективность применения уголовного закона. М., 1973. С. 164.


[Закрыть]. В их создании участвуют обычно несколько, а иногда и комплекс, процессуальных норм. Между такими нормами существует более тесная взаимосвязь и взаимозависимость, чем в нормах материального права. Социально полезный результат здесь, как правило, является следствием действия ряда норм и даже правовых институтов.

В силу сказанного об эффективности процессуально-правовой нормы, степени ее эффективности можно судить лишь в неразрывной связи с деятельностью по ее применению.

Правоприменительная деятельность есть одна из форм реализации права. Свое оформление такая деятельность находит обычно в правоприменительном акте. Эффективность правоприменительной деятельности есть не что иное, как способность обеспечить такую согласованную с требованиями закона реализацию правовых норм, которая бы при наименьших издержках максимально положительно воздействовала на регулируемые общественные отношения и поведение их участников в предписываемом направлении. Л.И. Брежнев особо подчеркивает, что осуществляться эта деятельность должна «экономно, с наименьшими издержками и наибольшей отдачей для общества»[111]111
  Брежнев Л.И. Ленинским курсом. Т. 3. С. 477.


[Закрыть].

Проводя разграничение между определениями эффективности процессуально-правовой нормы и эффективности деятельности по ее применению, мы не забываем о том, что сами по себе они представляют лишь составные части более общего понятия – правового регулирования и что они находятся в самой тесной взаимосвязи друг с другом. Раздельное их рассмотрение полезно по ряду соображений, в том числе, например, в силу необходимости выявления причин изъяна в действиях какого-либо конкретно взятого правового установления: зависят ли они от недостатков правоприменения или являются следствием пробелов, неполноты содержания или нечеткости изложения самой правовой нормы.

Вместе с тем в рамках данного исследования мы будем вести в дальнейшем речь об эффективности прежде всего длительности по применению процессуально-правовых норм, относящихся преимущественно к институту уголовно-процессуального принуждения. Это обусловливается, как отмечено выше, и спецификой предмета правового регулирования в сфере уголовного судопроизводства.

Поскольку эффективность правовых установлений есть их способность обеспечить достижение стоящих перед ними целей, становится необходимым определить цели мер уголовно-процессуального принуждения. «Проблема цели, – отмечает Д.А. Керимов, – имеет огромное теоретическое и практическое значение, ибо от того, как сформулирована цель, точно и четко названы возможности и пути ее достижения, в значительной мере зависит успешное овладение достижениями научно-технической революции, соблюдение высоких темпов развития, умелое использование ресурсов и потенциальных возможностей социалистического общества»[112]112
  Керимов Д.А. Конституция СССР и развитие политико-правовой теории. С. 184–185.


[Закрыть].

Но прежде всего необходимо сделать одно замечание. Дело в том, что в уголовно-процессуальном законодательстве наряду с категорией «цель» (см., например, ст. 89 УПК РСФСР) широко употребляется категория «задачи» уголовного судопроизводства (см., например, ст. 2 Основ, ст. 2 УПК РСФСР). Более того, в статье 2 Основ законодательства о судоустройстве Союза ССР, союзных и автономных республик говорилось как о целях, так и о задачах социалистического правосудия. «Определенные нюансы данных понятий, – замечает П.С. Элькинд, – лежат отнюдь не в различии их содержания, а в возможности их разноаспектного использования. Категория «цель» – философская, категория «задача» имеет более практическое, житейское употребление»[113]113
  Элькинд П.С. Цели и средства их достижения в советском уголовно-процессуальном праве. С. 38.


[Закрыть]. Сказанное согласуется и со значением этих понятий, ибо термин «цель» толкуется как «то, к чему стремятся, что надо осуществить», а «задача» – как «то, что требует исполнения, разрешения»[114]114
  Ожегов С.И. Словарь русского языка. С. 802, 187.


[Закрыть].

В философии цели (задачи) делятся на перспективные (глобальные, конечные) и ближайшие, общие и конкретные (непосредственные)[115]115
  См.: Трубников Н.Н. О категориях «цель», «средство», «результат». М., 1967.


[Закрыть]. Мы полагаем приведенную классификацию целей вполне приемлемой и для потребностей советского уголовного судопроизводства. Не вдаваясь в подробный анализ этих целей, отметим, что уголовно-процессуальное принуждение содействует как достижению перспективной цели – искоренению преступности в нашей стране и всех причин, ее порождающих, как необходимого условия построения коммунистического общества, так и достижению таких ближайших целей, как активное содействие успешному выполнению задач советского уголовного судопроизводства (ст. 2 Основ, ст. 2 УПК РСФСР), установлению но каждому конкретному уголовному делу объективной истины. Но вместе с тем институт уголовно-процессуального принуждения характеризуется наличием прежде всего своих собственных, непосредственных целей. Причем эти цели могут выступать как общие для всего названного института, так и быть специфичными для отдельных видов мер уголовно-процессуального принуждения. Кроме того, целевые особенности таких мер могут проявляться и при их применении в отдельных стадиях и этапах производства по уголовному делу, а также применительно к отдельным его участникам (при решении вопроса о возбуждении уголовного дела, привлечении лица к уголовной ответственности в качестве обвиняемого, осуществлении розыска скрывшегося обвиняемого, при предании обвиняемого суду, в судебном разбирательстве дела по первой инстанции и т. д.).

Все меры уголовно-процессуального принуждения носят, как отмечалось, превентивный характер. В силу этого все они имеют общее целенаправляющее свойство, а именно: содействие предупреждению (пресечению, устранению) возможных преград на пути осуществления правосудия, всестороннему, полному и объективному исследованию обстоятельств уголовного дела, обеспечению надлежащего выполнения всех задач советского уголовного судопроизводства. При этом решаются и такие цели-задачи, как укрепление правовых гарантий прав личности, воспитание у граждан уважения как к закону, так и к правоприменительной деятельности органов суда, прокуратуры, МВД и т. д. В ст. 2 Основ (ст. 2 УПК РСФСР) сказано, что уголовное судопроизводство (следовательно, и применение мер уголовно-процессуального принуждения) должно способствовать укреплению социалистической законности, предупреждению и искоренению преступлений, воспитанию граждан в духе неуклонного исполнения советских законов и уважения правил социалистического общежития. Но каждая группа мер уголовно-процессуального принуждения, а также каждый отдельно взятый их вид имеют свои непосредственные, специальные цели.

Рассмотрим эти цели в рамках нашей классификации всех мер уголовно-процессуального принуждения: на направленные на предотвращение ненадлежащего поведения участников уголовно-процессуальной деятельности, которые связаны в основном с собиранием и исследованием средств доказывания.

К первой группе относятся в первую очередь все меры уголовно-процессуального пресечения. Причем законодатель довольно четко очерчивает круг таких целей (ст. 33 Основ, ст. 89 УПК РСФСР), отмечая, что меры пресечения могут быть избраны в целях воспрепятствования возможности обвиняемому (подозреваемому): а) скрыться от дознания, предварительного следствия или суда; б) предпринять попытки воспрепятствовать установлению истины по уголовному делу; в) продолжать заниматься преступной деятельностью. Кроме того, целью мер пресечения является обеспечение исполнения приговора. Применительно к наиболее остро стесняющей личную свободу граждан мере пресечения, такой, как заключение под стражу, целевое ее назначение отражено еще и в ст. 2 Положения о предварительном заключении под стражу от 11 июля 1969 г., полностью совпадающей в этой части с установками ст. 33 Основ.

Сама правовая природа мер пресечения в советском уголовном процессе, необходимость строжайшего соблюдения требований социалистической законности и обоснованности их применения делают невозможным избрание этих мер в каких-либо иных, помимо указанных законодателем, целях, в том числе, например, для пресечения злоупотребления обвиняемым своими процессуальными правами, по требованию общественности[116]116
  См.: Шпилев В.Н. Участники уголовного процесса. Минск, 1970. С. 73; Иванов Ю.А. Воспитательное воздействие советского предварительного следствия. М., 1967. С. 56.


[Закрыть] и т. д.

В основе применения мер пресечения должны лежать фактические данные (доказательства), свидетельствующие о существующем в наличии или реально возможном в будущем ненадлежащем поведении обвиняемого (подозреваемого), в силу чего последний не может быть оставлен без применения к нему таких мер. Отмеченные же выше факторы есть лишь обстоятельствам, учитываемые при избрании мер пресечения. Использование же мер пересечения, к примеру, в целях принуждения к даче показаний несовместимо с требованиями закона и коммунистической морали и соответствующих условиях может повлечь за собой привлечение виновного к уголовной ответственности (ст. 178, 179 УК РСФСР).

Если цели мер уголовно-процессуального пресечении определить не составляет особой трудности, то сделать это несколько сложнее в части других мер уголовно-процессуального принуждения. Так, определение целей кратковременного задержания лиц, подозреваемых в совершении преступлений, наряду со всесторонним анализом соответствующих законоположений (ст. 32 Основ, 122–122.1, 123 УПК РСФСР и ст. 1–3 Положения о порядке кратковременного задержания лиц, подозреваемых в совершении преступлений от 13 июля 1976 г.), предполагает еще и обязательный учет характера правовой природы такого задержания, его отличительные особенности от иных мер уголовно-процессуального принуждения и, в частности, от заключения под стражу.

Кратковременное задержание лица, подозреваемого в совершении преступления, не может рассматриваться как кратковременный (краткосрочный) арест такого лица[117]117
  Так его рассматривают П.М. Давыдов, П.П. Якимов (см.: Применение мер процессуального принуждения по Основам уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик. Свердловск, 1961. С. 59; Комментарий к УПК РСФСР / Под ред. А.К. Орлова. М., 1976. С. 193). Обстоятельную критику таких взглядов см.: Клюков Е.М. Меры процессуального принуждения. Казань, 1974. С. 12–23.


[Закрыть], а является вполне самостоятельной уголовно-процессуальной мерой принуждения, осуществляемой «в целях выяснения причастности задержанного к преступлению и разрешения вопроса о применении к задержанному меры пресечения в виде заключения под стражу» (ст. 1 Положения о порядке кратковременного задержания лица, подозреваемого в совершении преступления). Его непосредственными целями являются: а) выяснение причастности задерживаемого к преступлению и б) разрешение вопроса о необходимости применения к такому лицу меры пресечения (на наш взгляд, любой, а не только заключение под стражу). Одновременно при этом преследуются и такие цели, как воспрепятствовать уклонению подозреваемого от следствия и суда, а также пресечь возможное с его стороны совершение действий, мешающих нормальному производству по делу предварительного следствия. Причем каждая из названных целей может выступать в качестве как отдельной, так и связанной с другой, в том числе и иными целями задержания.

Кроме того, попытки повлиять на ход следствия могут исходить со стороны других лиц, пытающихся например, совершить действия, направленные на уничтожение имеющихся на подозреваемом и его одежде следов преступления, облегчить ему возможность скрыть все от правосудия и т. д. Для пресечения всех таких возможностей также может быть произведено задержание подозреваемого.