Текст книги "Избранные труды. Том I"

§ 2. УСЛОВИЯ ЭФФЕКТИВНОСТИ ПРИМЕНЕНИЯ МЕР УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРИНУЖДЕНИЯ

В большинстве исследований по проблемам эффективности права (эффективности правовых установлений и соответствующей правоприменительной деятельности) подчеркивается ее прямая зависимость от различных по своему характеру факторов социальной жизни.

В теории и практике категория «фактор» объясняется как «причина, движущая сила какого-либо процесса, определяющая его характер или одну из его характерных черт»[138]138
  БСЭ. Т. 44. С. 507. «Фактор есть момент, существенное обстоятельство в каком-нибудь процессе, явлении» (Ожегов С.И. Словарь русского языка. С. 779).


[Закрыть].

В литературе, наряду с отмеченным термином[139]139
  См.: Шикин Е.П. Факторы, определяющие эффективность норм права // Советское государство и право. 1973. № 5; Курагии Г.Г., Попов Л.Л. Факторы эффективности административно-правовых санкций // Правоведение. 1974. № 4.


[Закрыть], часто используется термин «условия», определяемый как «обстоятельство, от которого что-нибудь зависит»[140]140
  Ожегов С.И. Словарь русского языка. С. 771.


[Закрыть]. Учитывая такую близость смысловых значений названных категорий, в дальнейшем наше отношение к ним определяется как отношение к синонимам.

Отправляясь от понимания эффективности как способности всей системы уголовно-процессуального принуждения обеспечивать при наименьших социальных издержках достижение стоящих перед ними целей, под условиями эффективности применения таких мер понимаем те обстоятельства (факторы), которые влияют на развитие возникающих при этом отношений. Именно социальная ценность (социальная значимость) как их имманентное свойство является основным внутренним условием эффективности мер уголовно-процессуального принуждения.

Но на эффективность их влияют и многочисленные внешние факторы. Несмотря на все свое многообразие, эти внешние условия эффективности мер уголовно-процессуального принуждения можно классифицировать по их отношению: а) к правовому регулированию таких мер; б) к соответствующей правоприменительной деятельности; а также в) в зависимости от психологического отношения к мерам уголовно-процессуального принуждения и последствиям их применения со стороны лиц, подвергнутых воздействию таких мер.

Как особое условие эффективности правовых образований выступает режим социалистической законности, составные компоненты которого могут проявлять себя в плоскости всех вышеназванных условий.

Существующая система мер уголовно-процессуального принуждения, как нам представляется, достаточно полно охватывает весь тот круг общественных отношений, которые подлежат регулированию посредством названных мер. В современных условиях мы не видим каких-либо серьезных причин, которые бы вызывали необходимость в существенном сужении, расширении либо видоизменении этой системы. Что же касается отдельных ее звеньев, то они более подвижны, более подвержены воздействию постоянно меняющихся факторов социальной жизни. Такие факторы вызывают необходимость согласования с ними конкретных законоположений. Весьма ощутимый импульс законодательному процессу придало принятие Конституции развитого социалистического общества, существенно расширившей, в частности, объем демократических прав и свобод советских граждан.

Анализ современного состояния правовой регламентации мер уголовно-процессуального принуждения в свете указаний Л.И. Брежнева о том, «чтобы наши законы, оставаясь прочными, стабильными, правильно отражали происходящие в обществе процессы»[141]141
  Брежнев Л.И. Ленинским курсом. Т. 3. С. 49.


[Закрыть], приводит нас к выводу о необходимости законодательного уточнения содержания отдельных правовых норм в части таких мер. Наши соображения об этом были доложены на научно-практической конференции в г. Ленинграде (май 1979 г.)[142]142
  См.: Малков В.П., Зинатуллин З.З. Совершенствование правовой регламентации мер уголовно-процессуального принуждения как одно из условий повышения эффективности предварительного следствия // Укрепление законности в деятельности следователей в свете Конституции СССР. Тезисы выступлений на научно-практической конференции (г. Ленинград). М., 1979. С. 19–21.


[Закрыть].

Сказанное относится прежде всего к формулировке основания для применения той или иной меры уголовно-процессуального принуждения. «От правильного разрешения данного вопроса, – замечает Ф.М. Кудин, – в конечном счете зависит законность и обоснованность реализации этих мер в уголовно-процессуальной деятельности, охрана прав и свобод советских граждан, соблюдение социалистической законности в уголовном судопроизводстве»[143]143
  Кудин Ф.М. Условия и основания применения мер пресечения в советском уголовном процессе // Уголовно-процессуальные и криминалистические проблемы предварительного расследования и судебного разбирательства. Свердловск, 1974. С. 37.


[Закрыть].

Тем не менее в ряде случаев формулировка оснований применения таких мер оставляет желать лучшего. Наряду с довольно четкой формулировкой оснований для осуществления, к примеру, привода (ч. 2 ст. 74, ч. 1 ст. 147 УПК РСФСР), задержания лица, подозреваемого в совершении преступления (ч. 1 ст. 122 УПК РСФСР), формулировка оснований для избрания мер пресечения (ч. 1 ст. 89 УПК РСФСР) и производства обыска (ч. 1 ст. 168 УПК РСФСР) далека от совершенства. В том и другом случае они могут осуществляться «при наличии достаточных оснований полагать, что…» и далее по тексту в зависимости от характера предположений следователя о возможности ненадлежащего поведения обвиняемого (подозреваемого) либо возможности нахождения в каком-либо помещении или ином месте или у какого-либо лица интересующих следствие объектов. Видимо, здесь в какой-то мере сказалась превентивная природа принуждения в советском уголовном процессе, допускающая возможности применения конкретных мер уголовно-процессуального принуждения для предупреждения совершения определенными лицами нежелательных действий.

Применительно к мерам пресечения такая формулировка основания не исключает возможности появления на практике мер пресечения, фактической базой которых являются не соответствующие фактические данные (доказательства), а лишь предположительные, вероятностные суждения следственных органов о возможности в будущем ненадлежащего поведения обвиняемого. Этому способствуют и встречающиеся в литературе суждения о том, что основанием применения меры пресечения является «предположение (курсив наш. – З.З.), что обвиняемый скроется от дознания, предварительного следствия или суда, или воспрепятствует установлению истины по уголовному делу, или будет заниматься преступной деятельностью, либо уклонится от исполнения приговора». Видимо, понимая шаткость подобных суждений, автор здесь же продолжает, что каждое из подобных предположений должно иметь под собой «достаточное основание»[144]144
  Куцова Э.Ф. Гарантии прав личности в советском уголовном процессе (предмет, цель, содержание). М., 1973. С. 152.


[Закрыть], но содержание последнего так и остается нераскрытым.

Прогностический характер основания для применения мер пресечения, на наш взгляд, не должен касаться самого решения о необходимости использования таких средств. Фундаментом такого решения должны быть не «установленные с помощью фактических данных (доказательств) обстоятельства, свидетельствующие о том, что обвиняемый (подозреваемый)… скроется от органов расследования и суда, воспрепятствует установлению истины по делу, продолжит преступную деятельность»[145]145
  Смирнов В.В. Арест как мера пресечения при производстве предварительного расследования: Автореф. канд. дис. М., 1978.


[Закрыть], а конкретные фактические данные (доказательства), их определенная совокупность. По характеру своего содержания они могут выступать в форме как сведений о фактах реальной действительности, так и самих таких фактов. Применительно же к нашему вопросу в качестве таких данных выступают наличие самого общественно опасного и противоправного деяния, содержащего в себе признаки конкретного преступления (сформулированное по делу обвинение есть лишь одно из условий, учитываемых при применении той или иной меры пресечения), и реально существующие факты о предпринимаемых обвиняемым (подозреваемым) действиях, идущих вразрез с интересами осуществления социалистического правосудия, такие, как спешная распродажа обвиняемым ценного имущества; посещение им или его родственниками (знакомыми) потерпевшего, сопровождаемое к тому же передачей (или попыткой передачи) последнему определенной денежной суммы и т. д.[146]146
  Об этом см.: Малков В.П., Зинатуллин З.З., Кудин Ф. М. Рецензия на кн.: Коврига З.Ф. Уголовно-процессуальное принуждение (Воронеж, 1975) // Правоведение. 1977. № 3. С. 119–121.


[Закрыть]

Все сказанное приводит нас к выводу о том, что острота вопроса об основании для применения мер пресечения может быть в определенной мере снята, если начало ст. 33 Основ (ч. 1 ст. 89 УПК РСФСР) будет сформулировано следующим образом: «При наличии достаточных доказательств считать, что…» и далее по тексту Закона.

С общим целевым назначением мер пресечения (ст. 33 Основ, ст. 89 УПК РСФСР) не согласуется в должной мере и наименование одной из весьма распространенных на практике мер пресечения как подписки о невыезде (ст. 93 УПК РСФСР). При существующей ныне формулировке данной меры пресечения может сложиться мнение, что ее применение допустимо лишь для пресечения возможности уклониться обвиняемому от следствия и суда, в то время как она может быть избрана и с целью пресечения возможности продолжить обвиняемым свою преступную деятельность, воспрепятствовать установлению по делу объективной истины. Так этот вопрос понимается и в практической деятельности следственных органов. Видимо, назначению этой меры уголовно-процессуального пресечения будет более приемлемым ее наименование не как подписки о невыезде, а как подписки о явке по вызовам в следственно-судебные органы и о надлежащем поведении.

Повышению эффективности такой меры пресечения способствовало бы и введение определенного режима поведения обвиняемого с четко установленными ограничениями. Вместе с тем, видимо, нельзя, как предлагается отдельными авторами[147]147
  См.: Кавалиерис А. Актуальные проблемы // Советская милиция. 1978. № 9. С. 53.


[Закрыть], пойти по пути установления уголовной ответственности за нарушение рассматриваемой меры пресечения. Уголовно-процессуальное законодательство предусматривает для таких случаев свое собственное средство реагирования в виде изменения избранной меры пресечения на другую, в том числе и более строгую.

На эффективность правовых предписаний оказывает влияние и знание их существа самими адресатами. Мы полагаем, что действующий закон в этой части содержит существенный пробел, ибо не предусматривает нормы (некоторое исключение составляют случаи избрания подписки о невыезде), регулирующей порядок разъяснения обвиняемому его процессуальных прав и обязанностей, возникающих в связи с применением в отношении него той или иной меры пресечения. Возможной формой реализации этого мог бы выступить протокол применения меры уголовно-процессуального пресечения. При избрании в качестве мер пресечения личного поручительства, поручительства общественной организации, а также отдачи несовершеннолетнего под присмотр (ст. 94, 95, 394 УПК РСФСР) в таком документе можно было бы указать о рекомендуемых формах осуществления наблюдения за поведением обвиняемого и те последствия, которые могут наступить в случае невыполнения поручителями и лицами, взявшими обвиняемого под присмотр, возложенных на них обязанностей. Причем и в случаях применения поручительства общественных организаций, а также присмотра администрации детских учреждений есть, на наш взгляд, необходимость в установлении реальных (в том числе и штрафных) санкций за невыполнение таких обязательств.

Последние годы ознаменовались сокращением сферы применения в качестве меры пресечения заключения под стражу. Законом теперь определено, что заключение под стражу, как правило, не должно применяться при расследовании преступлений, за которые предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок до одного года. На практике, исходя из общего духа ст. 96 УПК РСФСР в редакции Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 11 марта 1977 г.[148]148
  См.: Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1977. № 12. С. 257.


[Закрыть], к этой мере пресечения почти перестали прибегать в отношении лиц, совершивших преступление впервые (когда преступление не относится к категории тяжких), женщин, особенно беременных или имеющих малолетних детей, несовершеннолетних, а также в случаях совершения преступления по неосторожности. Видимо, сложившееся положение должно найти свое отражение и в уголовно-процессуальном законе. Так, в ч. 1 ст. 96 УПК РСФСР можно было бы прямо записать, что заключение под стражу в качестве меры пресечения применяется лишь в случаях совершения умышленного преступления, наказуемого лишением свободы не менее одного года.

В настоящее время, как нам представляется, полностью отпала необходимость в сохранении нормы, предусматривающей возможность применения заключения под стражу в качестве меры пресечения по мотивам одной лишь опасности совершенного из числа перечисленных в ней преступлений. Тяжесть преступления есть лишь одно из обстоятельств, которые должны учитываться при избрании той или иной меры пресечения. В этом плане нет смысла в дополнительном дублировании в ст. 96 УПК РСФСР положений, содержащихся в более общей норме, какой является в данном случае ст. 91 УПК РСФСР.

Наши предложения нельзя расценивать как некое послабление в сфере применения государственного (в том числе уголовно-процессуального) и общественного воздействия к правонарушителям, которые, как отмечается в постановлении ЦК КПСС 1979 г. «Об улучшении работы по охране правопорядка и усилении борьбы с правонарушениями», используются, к сожалению, еще недостаточно эффективно[149]149
  См.: Правда. 1979. 11 сент.


[Закрыть].

В целях усиления предупредительного и воспитательного воздействия представляется целесообразным вменить в обязанность лица, расследующего уголовное дело, направить по месту жительства и работы обвиняемого сообщения о применении к нему меры пресечения, в том числе и не связанной с лишением свободы. Подобные уведомления, но только в части заключения под стражу, предусмотрены, например, в УПК Азербайджанской (ст. 93) и Белорусской (ст. 94) союзных республик.

Весьма распространенной мерой процессуального принуждения в практике следственных органов является задержание лица, подозреваемого в совершении преступления, состоящее в немедленном (безотлагательном) взятии последнего под стражу для решения в установленном законом порядке вопроса о возможности его ареста. Острота в степени стеснения гарантированной Конституцией СССР (ст. 54) неприкосновенности личности, оперативный характер его производства вызвали необходимость не только урегулирования уголовно-процессуальным законом (ст. 32 Основ, ст. 122–123 УПК РСФСР) оснований и порядка производства этого действия, но также и правового режима содержания задержанных в специальных изоляторах. Последнее осуществлено посредством разработки Положения о порядке кратковременного задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления (утвержденного Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 июня 1976 г.)[150]150
  См.: Ведомости Верховного Совета СССР. 1976. № 29. С. 426.


[Закрыть]. Отдельные вопросы, связанные с жизнедеятельностью данной меры уголовно-процессуального принуждения, урегулированы целым рядом ведомственных актов (уставами, инструкциями, правилами).

Дальнейшее совершенствование правотворческой деятельности в плане рассматриваемой меры мы видим: а) в сокращении сферы ее применения за счет ограничения возможности осуществления такого задержания лишь случаями, когда лицо подозревается в совершении преступления, за которое может быть назначено наказание в виде лишения свободы на срок, допустим, свыше одного года; б) в устранении из текста закона отдельных, редко встречающихся на практике оснований для применения кратковременного задержания. Заметим, в частности, что необходимость в задержании лица, к примеру, ввиду обнаружения на нем или на его одежде, при нем или в его жилище следов преступления, на наш взгляд, утрачивает свою безотлагательность; в) в установлении правила об обязательности оформлении решения о производстве кратковременного задержания специальным мотивированным постановлением. Наличие такого процессуального документа, вне всякого сомнения, явится важной гарантией от все еще встречающихся, хотя и в незначительном количестве, незаконных задержаний. Подвергаемое же задержанию лицо сразу ставится в известность о причинах применения к нему такой меры процессуального принуждения и о своем процессуальном положении.

Против вынесения подобного постановления, как нам представляется, не имеется серьезных возражений. Вместе с тем в законе можно предусмотреть те исключительные обстоятельства, когда производство задержания допустимо и без вынесения об этом отдельного постановления. В качестве таковых могут, к примеру, выступать случаи, когда лицо застигнуто непосредственно в момент совершения преступления.

И, наконец, правильное исчисление сроков задержания является настолько значимым моментом, что регулироваться он должен не Положением о порядке кратковременного задержания (ст. 3), а основным уголовно-процессуальным законом. Указание ст. 122 УПК РСФСР о том, что порядок кратковременного задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления, определяется соответствующим положением, представляется в названной части явно недостаточным.

Многие из мер уголовно-процессуального принуждения связаны непосредственно с собиранием и исследованием средств уголовно-процессуального доказывания. Такие из них, как обыск и выемка, самым тесным образом связаны с конституционными гарантиями, неприкосновенности личности, жилища, тайны переписки, телефонных переговоров и телеграфных сообщений (ст. 54–56 Конституции СССР).

Выше мы уже обращали внимание на необходимость более четкого формулирования в законе основания для производства обыска. Нам представляется, что ч. 1 ст. 168 УПК РСФСР может быть изложена в следующей редакции: «При наличии достаточных доказательств считать, что… (далее по тексту существующей редакции), следователь производит обыск для отыскания и изъятия». Уточнить в части основания следовало бы и ч. 1 ст. 172 УПК РСФСР.

Как общее правило, обыск возможен только по мотивированному постановлению, санкционированному прокурором. Отсутствие такой санкции закон связывает лишь с нетерпящими отлагательства случаями, конкретизация которых законодателем представлялась бы желательной. Думается, что в качестве таких обстоятельств могут стать случаи, когда имеют место реальные основания опасаться, что разыскиваемый объект может быть ввиду промедления с производством обыска утрачен, уничтожен или поврежден. В части же личного обыска исключительные обстоятельства, как известно, прямо предусмотрены в тексте закона (см. ч. 2 ст. 172 УПК РСФСР).

В части выемки уголовно-процессуальный закон связывает наличие санкции прокурора лишь случаями выемки документов, содержащих государственную тайну (ст. 167 УПК РСФСР), а также наложением ареста и выемкой почтово-телеграфной корреспонденции (ст. 174 УПК РСФСР). Впервые Основным Законом нашей страны гарантируется гражданам такое важное социальное благо, как тайна телефонных переговоров (ст. 56 Конституции СССР). Видимо, независимо от того, стоит ли предусмотреть какие-либо исключительные обстоятельства, в силу которых возможно вторжение органов следствия в тайну телефонных переговоров, либо полностью отказаться от такого ущемления (что, по нашему мнению, более согласуется с социально-политическими установками партии и государства), в уголовно-процессуальном законодательстве необходимо закрепить соответствующие положения, относящиеся к тайне телефонных переговоров.

В литературе высказано мнение о том, чтобы предусмотреть получение санкции прокурора не только на обыск в жилище, но и осмотр его, а также на производство в нем выемки[151]151
  См.: Социалистическая законность. 1978. № 6. С. 70.


[Закрыть]. Нам представляется, что в части производства выемки это мнение заслуживает поддержки. Но в тех случаях, когда необходимо лишь осмотреть жилище с целью возможного обнаружения в нем следов преступления и т. д., без осуществления выемки тех или иных объектов, то вряд ли для этого необходима еще и санкция прокурора (к тому же такие действия не носят характера уголовно-процессуального принуждения).

При расследовании уголовных дел, связанных в первую очередь с совершением насильственных по отношению к участникам процесса действий, практически невозможно бывает обойтись без производства освидетельствования. В зависимости от того, кем проводится это действие, различают: а) освидетельствование, проводимое следователем (следственное) и б) освидетельствование, проводимое врачом (медицинское). Однако такого четкого разграничения видов освидетельствования в тексте ст. 181 УПК РСФСР мы не находим, что, на наш взгляд, является в определенной мере пробелом. Более предпочтительными в этом плане являются УПК Украинской (ст. 193), Казахской (ст. 130), Азербайджанской (ст. 207) и Узбекской (ст. 165) союзных республик, в которых содержится такое разграничение. Но освидетельствование является не только следственным, но и принудительным действием. Последнее обстоятельство вызывает необходимость наличия для производства освидетельствования специального постановления. Думается, что закрепленное в ст. 54 Конституции СССР положение, гарантирующее гражданам неприкосновенность личности, имеет непосредственное отношение и к освидетельствованию. Это вызывает, на наш взгляд, необходимость установления санкции прокурора на производство данного действия.

При производстве по уголовному делу экспертизы часто возникает необходимость в получении образцов для сравнительного исследования (ст. 186 УПК РСФСР). Имея в виду принудительный характер этого действия, следовало бы, на наш взгляд, законодательно отразить недопустимость его производства без соответствующего постановления. Кроме того, представляется необходимым указать в тексте закона, что изъятие образцов, связанных с жизнедеятельностью организма человека, производится с обязательным участием врача (а не любого специалиста).

Интересные предложения в части совершенствования законодательного урегулирования такой меры уголовно-процессуального принуждения, как помещение лица в медицинское учреждение в связи с проводимой по делу судебно-медицинской или судебно-психиатрической экспертизы (ст. 188 УПК РСФСР), высказаны В.М. Корнуковым[152]152
  См.: Корнуков В.М. Меры процессуального принуждения в уголовном судопроизводстве. Саратов, 1978. С. 120–136.


[Закрыть]. По своей направленности они связаны большей частью с укреплением гарантий прав и свобод участвующих в уголовном судопроизводстве лиц (обязательность оформления принятого решения специальным постановлением; необходимость санкции прокурора для помещения в любой – а не только судебно-психиатрический – вид медицинского учреждения и др.), а потому заслуживают к себе пристального внимания.

В определенном законодательном уточнении нуждаются, на наш взгляд, и некоторые иные меры уголовно-процессуального принуждения. Так, в ст. 175 УПК РСФСР представляется необходимым отразить возможность: а) наложения ареста на имущество обвиняемого, подозреваемого или лиц, несущих но закону материальную ответственность за их действия, вне зависимости от местонахождения такого имущества; б) участия специалиста при производстве такого действия[153]153
  Об этом см.: Зинатуллин З. Обеспечение гражданского иска в уголовном процессе // Социалистическая законность. 1973. № 6. С. 36–37.


[Закрыть]. В части привода как меры уголовно процессуального принуждения следовало бы в ст. 73, 75 и 82 УПК РСФСР отразить возможность осуществления такого действия в отношении свидетеля, потерпевшего и эксперта лишь на основе специального постановления об этом, как это сделано применительно к приводу обвиняемого (ст. 147 УПК РСФСР). Ввиду того, что отстранение обвиняемого от должности (ст. 153 УПК РСФСР) может иметь место лишь при санкционировании постановления об этом прокурором, видимо, и отмена этой меры процессуального принуждения возможна только с ведома прокурора.

Качественная правовая регламентация мер уголовно-процессуального принуждения является одним из важнейших условий их эффективного функционирования. Но, как указывает Л. И. Брежнев, «мало выработать хороший закон, мало его принять. Закон живет, действует лишь тогда, когда он исполняется»[154]154
  Брежнев Л. И. Ленинским курсом. Т. 3. С. 49.


[Закрыть]. На необходимость практического осуществления основ тех преобразований, которые уже стали законом, обращал внимание в «Очередных задачах Советской власти» В. И. Ленин[155]155
  См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 182.


[Закрыть].

Эффективность правоприменительной деятельности зависит от целого ряда условий. В теории права различают условия, относящиеся: а) к материальным, социально-политическим и идеологическим аспектам правоприменения; б) к качеству организации и деятельности правоприменительных органов и в) к правовой обеспеченности правоприменительной деятельности[156]156
  См.: Шикин Е.П. Основные условия эффективного применения права: Автореф. канд. дне. Свердловск, 1971. С. 10–17; Лазарев В.В. Эффективность правоприменительных актов. С. 112–115.


[Закрыть]. Первая группа условий, являющихся по существу составными компонентами хозяйственно-организаторской и культурно-воспитательной функции государства, играет решающую роль в определении содержания и характера правоприменительной деятельности. В то же время, будучи в определенной степени производными и зависимыми от факторов (условий) первой группы, факторы, входящие в последующие группы, оказывают на эффективность правоприменительной деятельности более активное и непосредственное влияние.

Рассмотрим их в аспекте применения мер уголовно-процессуального принуждения. Здесь прежде всего следует отметить, что на применение мер уголовно-процессуального принуждения законом уполномочен строго определенный круг органов и лиц: суд, судья, прокурор, следователи, лица, наделенные правом производства дознания по уголовным делам. Центральной фигурой во всей правоприменительной деятельности является ее субъект, конкретный человек. «Именно человек со всеми его склонностями и привычками, особенностями характера и воли, знаниями, чувством, опытом и т. д. и т. п. в конечном счете обеспечивает эффективное применение права»[157]157
  Шикин Е.П. Основные условия эффективного применения права. С. 12.


[Закрыть].

Вот почему проблема человека, его места и назначения в структуре правоприменительного процесса является одной из основных проблем эффективности права.

Должностное лицо правоохранительных органов должно обладать всеми качествами современного руководителя, а именно: «органически соединять в себе партийность с глубокой компетентностью, дисциплинированность с инициативой и творческим подходом к делу. Вместе с тем на любом участке… обязан учитывать и социально-политические, воспитательные аспекты, быть чутким к людям, к их нуждам и запросам, служить примером в работе и в быту»[158]158
  Брежнев Л. И. Ленинским курсом. Т. 5. С. 528.


[Закрыть]. В сфере уголовного судопроизводства такое лицо выступает еще и в качестве представителя власти, облеченного доверием народа, и который в силу этого ожидает от него эффективной и ответственной деятельности в интересах общества и государства[159]159
  См.: Мальцев Г.В. Социальная справедливость и право. М., 1977. С. 103.


[Закрыть]. «Чтобы управлять, – отмечал В.И. Ленин, – нужно быть компетентным, нужно полностью и до точности знать все условия производства, нужно знать технику этого производства на ее современной высоте, нужно иметь известное научное образование»[160]160
  Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 40. С. 215.


[Закрыть]. Компетентность предполагает прежде всего наличие у правоприменителя специальной профессиональной подготовки. Последовательно претворяя в жизнь решения партии и правительства в области кадровой политики, ныне мы добились того, что судьи, прокуроры и следователи имеют, как правило, высшее юридическое образование. Так, если в 1946 г. судей с таким образованием было лишь 14,6 %[161]161
  См.: Тезисы докладов и сообщений на Всесоюзной научно-практической конференции «Вопросы дальнейшего совершенствования юридического образования в стране в свете решений XXIV съезда КПСС». М., 1973. С. 19.


[Закрыть], то в 1976 г. – уже 94,8 %[162]162
  См.: Суд в СССР. М., 1977. С. 16.


[Закрыть]. В ведущих милицейских службах (уголовном розыске, БХСС) ныне до 80 % дипломированных специалистов, а среди следователей этот процент еще выше[163]163
  См.: Щелоков Н.А. На генеральном направлении // Советская милиция. 1975. № 7. С. 5.


[Закрыть].

Имея соответствующую профессиональную подготовку, дополненную практическим опытом, следователь, проанализировав обстоятельства дела, может принять своевременное, правильное и обоснованное решение о применении той или иной меры уголовно-процессуального принуждения и провести его в жизнь.

Хотя в процессуальной литературе не без оснований ставится вопрос о возможности применения некоторых мер уголовно-процессуального принуждения (задержание подозреваемого, освидетельствование и личный обыск задержанного) до возбуждения уголовного дела[164]164
  См.: Жогин Н.В., Фаткуллин Ф.Н. Предварительное следствие. М., 1965. С. 23–24; Карпеева Л.М. Привлечение к уголовной ответственности. Законность и обоснованность. М., 1971. С. 111. – Возникновение уголовного судопроизводства связывается не с вынесением постановления о возбуждении уголовного дела, а с моментом самого первого реагирования должностных лиц органов прокуратуры, предварительного расследования и суда на юридические факты (повод), содержащую в себе информацию о преступлении (например, совершение в рамках уголовно-процессуального закона действий по принятию соответствующего заявления от гражданина).


[Закрыть], в качестве общего условия возможности их применения выступает наличие возбужденного производством уголовного дела.

Для избрания же конкретной меры уголовно-процессуального принуждения нужны еще и специальные условия в виде наличия определенных обстоятельств, делающих ее необходимой: при оперировании мерами пресечении – это данные о возможности, например, ненадлежащего поведения обвиняемого; при освидетельствовании – это данные о возможности обнаружения на теле человека следов преступления или особых примет и т. д.

Принятое о той или иной мере уголовно-процессуального принуждения решение должно по общему правилу находить свое отражение в мотивированном постановлении (ст. 92, 147, 181 УПК РСФСР). Обязательность мотивировки постановления, осуществляемой на базе оценки имеющегося доказательственного материала, содействует в целом внимательному, глубоко продуманному подходу к решению вопроса о приведении в действие тех или иных процессуальных принудительных средств. В то же время она помогает лицу, подвергаемому воздействию таких средств, уяснить причины применения к нему мер уголовно-процессуального принуждения, а также выработать свое отношение к ним. Этому содействует и сама процедура оглашения постановления (определения) о применении меры уголовно-процессуального принуждения.

Совершаемые при применении мер уголовно-процессуального принуждения действия должны осуществляться не только строго в рамках закона, но и тактически грамотно, с соблюдением этических норм. Учитывая повышенную значимость последних, некоторые из этических норм возведены в рамки закона: производство обыска и выемки в ночное время, как правило, не допускается; запрещается оглашать выявленные при обыске и выемке обстоятельства интимной жизни тех или иных лиц (ст. 170 УПК РСФСР); не допускаются действия, унижающие достоинство подвергаемого освидетельствованию лица (ст. 181 УПК РСФСР) и т. д.

Ход и результаты применения мер уголовно-процессуального принуждения должны находить отражение в соответствующих процессуальных документах, в том числе в протоколе. Общие требования, предъявляемые к протоколу, нашли отражение в ст. 141–142 УПК РСФСР. Кроме того, они конкретизированы применительно к отдельным мерам уголовно-процессуального принуждения (ст. 122, 176, 182, 168 УПК РСФСР). Непредусмотренность такого документа законодателем в части мер пресечения, привода, отстранения обвиняемого от должности, помещения лица в медицинское учреждение для стационарного наблюдения за ним следует рассматривать как определенный пробел нашего законодательства.

Наличие постановления, строгое соблюдение порядка производства действий, связанных с применением мер уголовно-процессуального принуждения, составление соответствующего протокола в совокупности и образуют все то, что именуют, как отмечалось, процессуальной формой.

В обеспечении эффективности применения мер уголовно-процессуального принуждения значимую роль играет складывающийся при этом нравственно-психологический климат в отношениях между участниками процесса. Нравственность исключает возможность использования в процессе применения мер уголовно-процессуального принуждения обмана, грубости, угроз, насилия, других безнравственных действий, унижающих человеческое достоинство и подрывающих авторитет следственно-прокурорских и судебных органов. Советское законодательство исходит из того, что «уважение личности, охрана прав и свобод граждан – обязанность всех государственных органов, общественных организаций и должностных лиц» (ст. 57 Конституции СССР). Только на базе такого уважения между участниками соответствующих уголовно-процессуальных отношений может сложиться наиболее благоприятный психологический контакт, содействующий успешному разрешению тех или иных задач советского уголовного судопроизводства.

Примечателен тот факт, что, несмотря на громадные трудности первых лет становления Советской власти, В.И. Ленин и его соратники требовали, чтобы каждое лицо, ведущее расследование, вело «себя с той выдержкой, с какой не обязан вести себя ни один обыкновенный человек…»[165]165
  Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 358.


[Закрыть], что сотрудники ВЧК должны вести себя при обысках и арестах «гораздо вежливее, чем даже с близким человеком», всегда помнить о том, что «он представитель Советской власти – рабочих и крестьян и что всякий окрик, грубость, нескромность, невежливость – пятно, которое ложится на эту власть»[166]166
  Из истории ВЧК. 1917–1921 гг. Сборник документов. М., 1958. С. 103–104.


[Закрыть].