Электронная библиотека » Зинур Зинатуллин » » онлайн чтение - страница 39


  • Текст добавлен: 8 сентября 2015, 00:02


Автор книги: Зинур Зинатуллин


Жанр: Юриспруденция и право, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)

Шрифт:
- 100% +

В главе 5 Проекта «Основания осуществления уголовного судопроизводства» более чем в каком-либо ином разделе нашел свое закрепление принцип состязательности. Особенно подчеркивается значение активной роли прокурора как стороны, осуществляющей уголовное преследование (ч. 1–3 ст. 53 Проекта). Его позиция при поддержке со стороны частного обвинителя может играть решающую роль в судьбе дела; при отказе от уголовного преследования суд прекращает последнее (ч. 3 ст. 54, ст. 59 Проекта). Особый интерес вызывает ст. 58 Проекта. Согласно данной статье прокурору предлагается предоставить право не осуществлять уголовное преследование в определенных законом случаях, а именно: в связи 1) с деятельным раскаянием; 2) с изменением обстановки.

Следует отметить особо, что по Проекту существенным образом меняется роль прокурора в уголовном процессе, особенно в стадии предварительного расследования. Прокурор из органа, осуществляющего надзор за законностью такой деятельности, последовательно превращается в обвинительный орган, наделенный весьма широким кругом полномочий, воспользоваться которым он может не всегда должным образом. Но это входит в противоречие с природой прокурорского надзора.

Характерной особенностью правовых норм данного раздела является пристрастие авторов к крайне неопределенным формулировкам. Так, § 2 ч. 1 ст. 52 Проекта содержит указания на явное или доказанное отсутствие деяния, запрещенного законом, как обстоятельства, препятствующего производству по уголовному делу. Встает вопрос о том, каким образом следует истолковывать понятие «явное отсутствие деяния».

Несмотря на попытки авторов Проекта последовательно реализовать в УПК принцип состязательности, необходимо указать, что это не в полной мере и не всегда им удается. Так, в ч. 4 ст. 53 предлагается суду утверждать выдвинутое прокурором или частным обвинителем обвинение. Согласно ст. 59 (ч. 4, 5) суд выносит постановление о прекращении уголовного преследования (в том числе и об отказе от уголовного преследования государственного и частного обвинителя).

Вряд ли указанная деятельность может и должна осуществляться судом. Суд должен прекращать производство по уголовному делу в связи с отказом государственного и частного обвинителя от уголовного преследования, что неравнозначно прекращению последнего. В сущности, отказ от уголовного преследования и есть его прекращение, а коль скоро не судом данная деятельность осуществляется, следовательно, прекращаться она может и должна не судом. Суд своим решением должен лишь констатировать факт отказа обвинителя от уголовного преследования, то есть вынести решение о прекращении производства по делу по указанному выше основанию. Лишь такое решение соответствует организации уголовного судопроизводства на началах состязательности.

Второй раздел Проекта регламентирует процессуальный статус отдельных участников уголовного процесса. Раздел этот в целом серьезных замечаний не вызывает, во многом согласуется с существующими реалиями, при этом, однако, излишне детализированы их полномочия.

Серьезное возражение вызывает здесь возможность появления в уголовном процессе «особого прокурора», организационно подчиненного лишь Президенту России (ст. 70 Проекта). Если учесть, что в России «создание чрезвычайных судов для расследования уголовных дел не допускается» (ч. 1 ст. 15 Проекта), то не должно быть и каких-то особых прокуроров, тем более не принадлежащих «к системе органов прокуратуры Российской Федерации» (ч. 2 ст. 70 Проекта). Исходя из последнего, если Президент Российской Федерации и пожелает иметь какое-то «особое лицо», то и называться оно «прокурором» не должно.

Не только с позиции права, но и морали недопустимо появление в уголовном процессе в качестве возможного его участника «доносителя» (ст. 133. Проекта). Впрочем, непонятно и предназначение «наблюдателя» как участника процесса (ст. 101 Проекта), имеющего к тому же обязанности, во многом схожие с обязанностями понятого (ст. 100 Проекта).

Значительный интерес в данном разделе вызывают положения, регламентирующие статус защитника. Заметим сразу, что имеет место излишняя детализация их прав и обязанностей, тем более при наличии нормативного акта об адвокатуре. К тому же существенно нового здесь мало. Таковым является лишь предоставление защитнику права на осуществление частных расследовательских мер, в том числе посредством частного детектива (п. 5 ч. 1 ст. 89 Проекта). Что касается того, кто может выступать в качестве защитника, то в законопроекте вопрос этот решен противоречиво. Если в соответствии с ч. 2 ст. 82 Проекта защитник должен иметь высшее юридическое образование, то согласно ч. 2 ст. 89 Проекта защитником может выступать и лицо, не имеющее такого образования.

Особый интерес представляет правовая регламентация статуса свидетеля (ст. 106–108 Проекта). Так, как это сделано в ч. 1 ст. 106 Проекта, формулировать понятие свидетеля, конечно же, нельзя. В ст. 72 действующего УПК РФ дано вполне приемлемое определение свидетеля. Что касается расширения перечня тех лиц, которые не подлежат вызову и допросу в качестве свидетеля, то это предложение следует лишь приветствовать. Что касается возлагаемых на свидетеля обязанностей, то они, как представляется, слишком широки. Вызывает сомнение возможность подвергать свидетеля принудительному освидетельствованию и экспертизе (п. 4 и 5 ч. 3 ст. 106 Проекта). Если к этому добавить и уже предлагаемое ограничение в свободе передвижения (п. 7 ч. 3 ст. 106 Проекта), да к тому же с допустимостью удержания в охраняемом помещении до 60 дней (ст. 204 Проекта), то становится ясно, что быть по делу свидетелем вообще никто не пожелает.

Анализ положений третьего раздела Проекта дает право утверждать, что авторам просто незнакома теория уголовно-процессуального доказывания. При формулировании понятия доказательств используется метод перечисления возможных объектов материального мира, которые, по мнению авторов, могут выступать в качестве доказательств по уголовному делу (ч. 1 ст. 147 Проекта). Понимая, что всех носителей информации об обстоятельствах происшествия перечислить в законе просто невозможно, авторы проекта решаются указать, что доказательствами могут быть «другие материалы», используемые для установления таких обстоятельств. Как видим, нет четких границ между тем, что является собственно доказательством по делу, и теми источниками, в которых они содержатся (их носителями). Даже при некотором своем несовершенстве ныне существующая ст. 69 УПК РФ значительно лучше определяет понятие доказательств и указывает на возможный перечень их источников. При этом в законопроекте допускается возможность использования в качестве доказательств «результатов законных оперативно-розыскных мероприятий» (ч. 4 ст. 147). Положение это требует дополнительной регламентации.

В ч. 3 ст. 147 Проекта формулируется условие допустимости доказательств. При таких обстоятельствах представляется излишней ст. 148 Проекта «Материалы, не допустимые в качестве доказательств». Тем более что в этой статье широко используются такие субъективного свойства оценочные категории, как «со значительным участием лица, подлежащего отводу» с «существенным нарушением порядка производства», «в результате применения методов, противоречащих современным научным представлениям» (п. 5, 6, 9 ч. 1 ст. 148 Проекта).

Предлагаемые в законопроекте стандарты доказанности (ст. 150) напоминают то, что уже было в истории, когда ценность сообщаемых вассалом фактов оценивалась значительно выше аналогичных сведений раба.

Что касается критериев, по которым обстоятельства дела считаются доказанными, «с несомненностью; с установленной законом степенью вероятности; преимуществом доказательств в пользу одной из сторон», то они очень расплывчаты, полностью подчинены субъективному усмотрению лиц, оценивающих доказательства, их «зрелому размышлению», не вызывающему «разумных сомнений» в достаточности доказательств (ч. 2 ст. 150 Проекта).

Законопроект возрождает порочную практику придания заключению эксперта решающего значения при оценке доказательств (ст. 151), даже если оно было устным (ч. 2 ст. 154); перекладывания бремени доказывания на подозреваемого и обвиняемого (п. 4 ч. 3 ст. 152 Проекта). Авторы Проекта в ст. 152 предлагают указать обстоятельства, устанавливаемые без доказательств. При этом забывается о том, что без доказательств вообще нельзя установить любые из обстоятельств, входящих в предмет доказывания по уголовному делу (ст. 149 Проекта). Использование без доказательств «общепринятых в современной науке, технике, искусстве, ремесле методов исследования и вытекающих из этого выводов» чревато негативными последствиями.

В ст. 153 Проекта объединены совершенно различные по своей правовой природе источники доказательств – показания подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля. Авторы Проекта настойчиво относят к данному числу доказательств показания «сотрудника органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность» (п. 3 ч. 2 ст. 153), даже если они даются «понаслышке» или «со слов умершего человека» (ч. 3 ст. 53 Проекта), то есть требование проверяемости источника совсем игнорируется.

В анализируемом разделе нет статей, регламентирующих структурные элементы производимого по уголовному делу доказывания, в том числе в части собирания, проверки и оценки доказательств. Относительно последнего авторы ограничиваются указанием на наличие в уголовном процессе принципа свободной оценки доказательств (ст. 25 Проекта).

Четвертый раздел Проекта посвящен мерам процессуального принуждения. На наш взгляд, раздел этот наиболее удачен. Вместе с тем отдельные положения представляются недостаточно аргументированными. Сказанное относится, в частности, к положению о том, чтобы суд выдавал на задержание ордер (ст. 167 Проекта). Задержание должно расцениваться как прерогатива органов уголовного преследования, тем более что оно носит всегда неотложный характер. Другое дело, когда речь идет о такой мере пресечения, как арест, который становится возможным по Проекту только по ордеру, выданному судом (ч. 4 ст. 174).

Фискальный характер носит глава 21 Проекта, посвященная мерам процессуального взыскания. Не только штрафу, но даже аресту по Проекту могут быть подвергнуты эксперты, адвокаты и понятые (ст. 209). Суд может наказать и судью, того же присяжного заседателя, если последний не является в суд для исполнения своего долга (ст. 212–214). Но ведь если присяжный заседатель не отвечает предъявляемым к такому лицу требованиям, то он и не может быть избран присяжным заседателем.

В заключительном положении (разд. 5) вызывает возражение рекомендация исчислять процессуальные сроки, наряду с другими, еще и «днями» (ч. 1 ст. 216 Проекта), а не сутками.

Обращает на себя внимание, что авторы законопроекта устанавливают в ряде случаев новые процессуальные сроки, причем без какой-либо аргументации: «ночное время» – промежуток времени с 22 до 7 часов по местному времени (п. 55 ст. 12); удерживать подозреваемого можно лишь «в пределах 7 дней с момента фактического задержания» (ч. 2 ст. 78 Проекта); возможность возбуждения производства по уголовному делу в течение 8 часов с момента доставления подозреваемого в орган дознания (ч. 3 ст. 165) и т. д.

Авторами законопроекта во многих случаях используется не принятый в юридической науке и практике стиль изложения: «пристойная одежда» (ч. 5 ст. 18); «манипуляции» (ч. 8 и 9 ст. 20); «найдя» (ч. 4 ст. 78, ч. 3 ст. 184); «рискованным» (ч. 3 ст. 178) и т. д. Редакция статей далека от совершенства (ч. 3 ст. 1, ч. 2 ст. 11, ч. 4 ст. 17 и др. Проекта).

Изложенное позволяет сделать вывод о том, что разработанный ГПУ Президента РФ Проект Общей части УПК РФ представляет собой конгломерат положений, носящих прогрессивно-демократический и фискально-полицейский характер. За фасадом нового, связанного с укреплением прав и законных интересов личности, упрочением роли суда, построением уголовного судопроизводства на началах состязательности, протаскиваются такие положения, негативные последствия от которых предсказать нетрудно. Они уже имели место в истории советского уголовного процесса. Свободная оценка доказательств «по зрелому размышлению», допуск в качестве доказательств данных, полученных в результате оперативно-розыскных мероприятий, переоценка доказательственного значения заключения эксперта и признания обвиняемым своей вины, сопряженные с переложением обязанности доказывания в отдельных случаях на самого обвиняемого, введение в уголовный процесс «особого прокурора», «доносителя», внедрение широкой практики штрафных санкций на любого участника процесса, кроме власть имущих, – все это нельзя не оценивать как попытку вернуть наш уголовный процесс к периоду безраздельного господства органов ВЧК – ОГПУ – НКВД.

Реформа уголовного судопроизводства в России: надежды и реальность[457]457
  Печатается по: Зинатуллин З.З., Милицин С.Д., Бозров В.М. Реформа уголовного судопроизводства в России: надежды и реальность // Вестник Удмуртского университета. 1996. № 1. С. 3–10.


[Закрыть]

Утверждения о необходимости новой реформы уголовного судопроизводства в России впервые прозвучали в 1988 г. на XIX Всесоюзной партийной конференции КПСС. Тезис о несостоятельности действующей уголовной юстиции и предопределенности ее глубоких изменений, казалось, был подхвачен всеми заинтересованными лицами: юристами, политиками, государственными деятелями. С тех пор прошло более шести лет. Многие сферы жизни российского общества неузнаваемо изменились, однако уголовное судопроизводство по-прежнему вызывает многочисленные нарекания не только профессионалов, но и людей, случайно вовлеченных в эту деятельность.

Можно утверждать, что российскому уголовно-процессуальному законодательству 1960–1991 гг. были присущи традиционные пороки советской правовой системы: идеологизированность, игнорирование «буржуазных» принципов уголовного судопроизводства (презумпции невиновности, состязательности) и, как следствие, слабая защита интересов и прав личности. Многочисленные публикации в периодической печати не оставляют в этом сомнений. Сложности последних лет существования СССР (появление новых форм организованной преступности, коррупция, стремление к независимости и неподчинение центральным органам власти отдельных республик) еще больше подчеркнули это. Для преодоления сложившегося положения была подготовлена и 24 октября 1991 г. утверждена Верховным Советом РСФСР «Концепция судебной реформы». Ее авторы констатировали, что «система юстиции России переживает жесточайший кризис», и разработали своеобразную программу выхода из него.

Предполагалось, что реформа судопроизводства будет осуществляться в три этапа. В ходе первого этапа следовало разработать и принять пакет нормативных актов, включая Уголовный кодекс, Гражданский процессуальный кодекс, акты о специализированных судах и следственных органах и некоторые другие законы. Кроме того, планировались проведение исследований оптимальных норм нагрузки кадров юстиции, необходимого количества техники и материалов, разработка соответствующих решений о материально-техническом снабжении юстиции и кадровом укомплектовании ее органов.

Второй этап (переходный) прежде всего должен был заключаться в корректировке разработанного законодательства в соответствии с результатами проведенных экспериментов и полученными откликами, полном введении в действие обновленного законодательства, создании специализированных судебных составов.

Третий этап предполагал разворачивание систем специализированных судов и действие законодательства о судебной реформе на новой судоустройственной базе.

Авторы концепции указали критерии окончания каждого из этапов реформы [1, с. 16].

Прошло несколько лет. Сейчас можно с уверенностью констатировать, что задуманная реформа уголовного судопроизводства продвигается вперед очень медленно, причем ее продвижение напоминает не прямую линию, а извилистый путь, время от времени перемежающийся топтанием на месте или даже отступлением назад. Разработано множество законопроектов: несколько вариантов Основ уголовного судопроизводства (1989–1991 гг.), варианты соответствующих разделов проектов Конституций Российской Федерации (1991–1993 гг.), несколько проектов союзных и республиканских законов о судебной власти, о судоустройстве, внесены многочисленные изменения в действующее уголовно-процессуальное законодательство.

В ходе законотворческой работы выявились диаметрально противоположные оценки отечественного уголовного судопроизводства. Мнения разделились: некоторые юристы и политические деятели считают необходимым полностью разрушить существующий порядок производства по уголовным делам и создать нечто новое, используя при этом иностранный опыт, другие предлагают совершенствовать существующую систему. Но пока идет теоретическая полемика и обе стороны заняты «перетягиванием каната», практика уголовного судопроизводства находится в плачевном состоянии. К существовавшим ранее порокам добавились новые, появление которых еще больше усугубило ситуацию. На наш взгляд, наибольшую тревогу вызывают следующие проблемы современного российского уголовного судопроизводства:

1) отсутствие подлинной состязательности;

2) проблемы, связанные с применением мер уголовно-процессуального принуждения;

3) отход от традиционных форм предварительного расследования уголовных дел, коллегиальности при их судебном рассмотрении и другие проявления упрощенчества;

4) трансформация судебной независимости в судейскую неуязвимость.

Остановимся на каждой из них.

1. Отсутствие подлинной состязательности

Еще в 1991 г. в действующую тогда Конституцию Российской Федерации были внесены изменения, прямо закрепляющие состязательность при отправлении правосудия. Аналогичная формулировка закреплена и в ст. 123 действующей Конституции России 1993 г. Тем не менее практика российского уголовного судопроизводства, базирующаяся на действующих законах (Уголовно-процессуальном кодексе и Законе о прокуратуре), по-прежнему игнорирует состязательность. В стадии предварительного расследования, несмотря на закрепленное в УПК еще в 1992 г. правило о допуске защитника к участию в деле с момента задержания, ареста или предъявления обвинения, главная роль принадлежит следователю. Именно следователь принимает решение об удовлетворении или отказе в удовлетворении ходатайств, заявленных обвиняемым, подозреваемым или его защитником. А поскольку выполнение любого ходатайства означает дополнительную работу для следователя, нетрудно догадаться, что большинство из заявленных ходатайств отклоняется под любыми предлогами.

Действующее уголовно-процессуальное законодательство Российской Федерации затрудняет реализацию принципа состязательности и в судебных стадиях. По различным причинам далеко не во всех судебных процессах по уголовным делам интересы подсудимого защищает адвокат, поскольку закон не предусматривает обязательного участия защиты в большинстве случаев. Что касается прокурора, то его участие или неучастие в рассмотрении дела в суде практически зависит только от его собственного усмотрения (или усмотрения вышестоящего прокурора). Нередко из-за нехватки адвокатов защитник вынужден защищать двух или даже трех подсудимых, что также не противоречит закону, хотя и вряд ли способствует эффективной защите их прав. Более того, до сих пор ст. 246 УПК РФ допускает возможность рассмотрения дела в отсутствие подсудимого в тех случаях, когда он находится за пределами страны и уклоняется от явки в суд. Это законоположение, первоначально введенное в 1920 г. [2] и направленное против противников большевистского режима, благополучно пережило три кодификации уголовно-процессуального законодательства. Очевидно, что ни о какой состязательности в подобных случаях не может быть и речи. И хотя в настоящее время такие дела – редкость, само наличие подобной возможности весьма показательно.

Подлинная состязательность нередко отсутствует и в последующих стадиях уголовного судопроизводства. В соответствии со ст. 335 УПК в заседании суда, рассматривающего дело в кассационном порядке, может участвовать защитник. И в данном случае явка в суд – его право, а не обязанность. Прокурор, напротив, обязан явиться и дать свое заключение. Как правило, в действительности в суд являются только те защитники, которые обжаловали приговор суда. Вопрос об участии осужденного в заседании суда, рассматривающего дело в кассационном порядке, разрешается этим судом, поэтому большая часть кассационных процессов проходит без участия осужденных. Мало что изменяет и положение закона о том, что явившийся в судебное заседание осужденный во всех случаях допускается к даче объяснений, поскольку большинство осужденных находятся под стражей и не могут по своей воле явиться в суд. Аналогичная ситуация складывается и в других проверочных случаях уголовного процесса России – надзорном производстве и производстве по вновь открывшимся обстоятельствам.

Вопросы, возникающие в стадии исполнения приговора и требующие в соответствии с законом судебного решения (освобождение от отбывания наказания по болезни – ст. 362 УПК, условно-досрочное освобождение от наказания и замена наказания более мягким – ст. 363 УПК и другие), всегда рассматриваются при отсутствии состязательности, поскольку действующий российский уголовно-процессуальный закон не предусматривает участия защитника в этой стадии.

2. Проблемы, связанные с применением мер принуждения

Статистика последних лет показывает, что в Российской Федерации около четверти миллиона обвиняемых ежегодно оказываются в следственных изоляторах [3]. И хотя истории Советской России известны и более впечатляющие цифры, приведенный факт заставляет задуматься.

Многие особенности применения мер пресечения носят исключительно российский характер. Первой неожиданностью, с которой сталкивается иностранный юрист при изучении практики применения мер принуждения в российском судопроизводстве, является возможность ареста не только обвиняемого, но и подозреваемого. Заключение под стражу подозреваемого (ст. 90 УПК РФ) прямо противоречит нормам Международного пакта о гражданских и политических правах, в соответствии с которыми каждый арестованный «вправе быть в срочном порядке и подробно уведомленным… о характере и основаниях предъявленного ему обвинения».

И если ранее заключение под стражу подозреваемого в соответствии с той же ст. 90 УПК РФ могло применяться только в исключительных случаях и наряду с другими мерами принуждения, то после издания Президентом России Указа от 14 июня 1994 г. № 1226 «О неотложных мерах по защите населения от бандитизма и иных проявлений организованной преступности» эта мера пресечения стала единственно возможной для применения к лицам, подозреваемым в бандитизме или участии в иной организованной преступной группе, в отношении которой имеются данные о совершении ею тяжких преступлений [4] (напомним, что в настоящее время в соответствии со ст. 7–1 Уголовным кодексом РФ к категориям тяжких относится более 100 составов преступлений). Тем же Указом продолжительность задержания подозреваемых до избрания им меры пресечения была увеличена в 10 раз – с 12 часов до 30 суток. Как бы сглаживая остроту ситуации, руководители Генеральной прокуратуры РФ, Министерства внутренних дел и Федеральной службы контрразведки 24 июня 1994 г. издали совместное указание подчиненным им органам с необходимыми разъяснениями и даже оговорками о порядке применения этого Указа. Тем не менее можно констатировать, что после издания Указа № 1226 сфера применения мер принуждения в уголовном судопроизводстве существенно расширилась. С тех пор прошло значительное время, но вряд ли можно сказать, что Указ № 1226 изменил ситуацию, складывающуюся в борьбе с преступностью, коренным образом.

Количество совершенных преступлений, а значит, и уголовных дел, находящихся в производстве органов следствия и суда, практически не уменьшилось. Следователи и судьи по-прежнему перегружены работой и подчас не успевают провести процессуальные действия в срок, установленный законом.

Видимо, поэтому в последние годы уголовно-процессуальное законодательство подвергалось значительным изменениям именно в части регламентации сроков и порядка содержания обвиняемых под стражей.

21 апреля 1992 г. в Конституцию Российской Федерации была включена новелла о санкционировании судом заключения обвиняемого под стражу. Но это, несомненно, положительное нововведение было перечеркнуто указанием на его вступление в силу только «после создания необходимых организационно-технических условий» и принятия соответствующего федерального закона. Видимо, эти необходимые условия еще не наступили (или еще не созданы?), поскольку и нужный закон не принят, и аресты по-прежнему санкционируют прокуроры, а не суды, хотя аналогичная норма вошла и в Конституцию России 1993 г. (правда, с такой же оговоркой).

Впрочем, одно новое положение, связанное с содержанием обвиняемого под стражей, у судов все-таки появилось. Речь идет о введенных в УПК Законом РФ от 23 мая 1992 г. ст. 220-1 и 220-2, в соответствии с которыми судьи должны рассматривать жалобы на применение органом дознания, следствия, прокуратуры заключения под стражу в качестве меры пресечения, а равно на продление срока содержания под стражей [5].

И хотя в периодической печати время от времени появляются публикации, ставящие под сомнение объективность судей при рассмотрении жалоб, связанных с заключением под стражу или продлением срока ареста, можно утверждать, что в целом судьи правильно осуществляют новую возложенную на них обязанность. Подтверждением тому следующие цифры. В 1994 г. в российские суды поступило 65 000 жалоб на незаконный арест и 7000 на продление срока содержания под стражей. Судьи признали обоснованными лишь 13 000 жалоб на арест и 1300 – на продление срока содержания под стражей. Более того, «48 000 подсудимых были взяты под стражу только по решению судей, хотя в первую очередь это должны были бы сделать прокуроры» [6].

Но вернемся к проблемам сроков нахождения обвиняемых под стражей.

Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик 1958 г. установили, что Генеральный прокурор СССР мог продлевать срок ареста до 9 месяцев. В некоторых случаях (например, по многоэпизодным делам с большим количеством обвиняемых) следователям не хватало и этого срока нахождения обвиняемых под стражей для того, чтобы направить дело в суд. 28 ноября 1989 г. Верховный Совет СССР, а затем – 11 декабря 1989 г. и Верховный Совет РСФСР увеличили срок содержания под стражей на предварительное следствие в два раза – с 9 до 18 месяцев, одновременно исключив из исчисления срока содержания под стражей то время, которое обвиняемый потратил на ознакомление с материалами дела [7].

Причина, по которой законодатель пошел на подобные изменения, вполне понятна. В 70–80-х гг. большое распространение получили так называемые «хозяйственные» дела, по которым к уголовной ответственности привлекались руководители предприятий торговли, общественного питания, другие лица, занимавшие ответственные должности. Прекрасно понимая, что какого-либо снисхождения ждать не приходится, они нередко осознанно затягивали срок расследования под различными предлогами, в частности – путем длительного ознакомления с материалами дела. Но исключение времени ознакомления с материалами дела из общего срока содержания под стражей явно противоречило конституционному принципу обеспечения обвиняемому права на защиту, а также праву каждого обвиняемого «иметь достаточные возможности для подготовки своей защиты» (и. 3 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах). Кроме того, обвиняемые заранее ставились в неравное положение: те из них, кто знакомились с материалами дела быстрее других, были вынуждены «дождаться» остальных, находясь под арестом.

Но и в суде возникает странная ситуация. Дело в том, что уголовно-процессуальный закон вообще не регламентирует продление срока нахождения под стражей подсудимых. Таким образом, конституционный принцип неприкосновенности личности нарушается всякий раз, когда дело находится в суде и по каким-либо причинам не рассматривается.

Уже упоминавшаяся выше концепция судебной реформы среди других мер, направленных на соблюдение гарантий прав личности, наметила сокращение предельного срока содержания лица под стражей на предварительном следствии до девяти-шести месяцев [1, с. 87]. Вполне соответствует ее духу и сокращение сроков нахождения обвиняемого под стражей в то время, когда дело находится в суде. Тем не менее до настоящего времени каких-либо реальных шагов в этом направлении предпринято не было.

3. Отход от традиционных форм предварительного расследования уголовных дел, коллегиальности при их судебном рассмотрении и другие проявления упрощенчества

УПК России 1960 г. первоначально сохранил традицию производства по всем уголовным делам предварительного расследования в виде дознания и следствия. В 1966 г. законодатель ввел протокольную форму подготовки материалов по делам о хулиганстве; через 10 лет такой порядок был распространен на дела о мелких хищениях государственного и общественного имущества; в начале 80-х гг. он был увеличен аж в 10 раз. И если судить по обсуждаемому в Государственной Думе Федерального Собрания РФ проекту УПК России, то его предполагается еще больше расширить и довести в общей сложности до 72 составов преступлений. При этом законодателя не интересует то негативное, что заложено в протокольной форме досудебной подготовки материалов уголовного дела, в том числе существенное ограничение права подозреваемого и обвиняемого на защиту, игнорирование такого принципа, как всестороннее, полное и объективное исследование обстоятельств дела и многое другое.

В течение многих лет правосудие по уголовным делам в России осуществлялось судом в составе председательствующего – профессионального судьи и двух народных заседателей. Единоличное рассмотрение уголовных дел судьей допускалось в период с 1961 по 1982 г. только по восьми малозначительным составам преступлений, за совершение которых могло быть назначено наказание в виде штрафа или исправительных работ на срок не более четырех месяцев. В 1983 г. упрощенный порядок рассмотрения уголовных дел в суде был упразднен, но ненадолго. Законом от 29 мая 1992 г. [8] единоличное рассмотрение уголовных дел было введено по делам о преступлениях, предусмотренных 77 статьями УК, и с согласия обвиняемого – еще по 67 статьям УК. Весьма примечательна и другая особенность: действующее в настоящее время уголовно-процессуальное законодательство предусматривает возможность замены по ходатайству обвиняемого единоличного рассмотрения на коллегиальное, хотя аналогичная норма действует применительно к ходатайствам о рассмотрении дел судом с участием присяжных заседателей вместо обычного коллегиального порядка. Кроме широкого введения единоличного рассмотрения уголовных дел, можно отметить и другие изменения уголовно-процессуального законодательства, которые не могут быть названы иначе, как «упрощенство». Наиболее существенным из них является ликвидация участия сторон в стадии предания суду, осуществленная тем же Законом от 29 мая 1992 г.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации