Текст книги "Записки о способностях"

Если у нас есть понятие об особых способностях, надо принять, что оно именно понятие! Иначе говоря, это не просто какое-то мистическое понимание, а вполне определенный сложный образ, складывающийся из простых образов. И складывается он не сразу, а, так сказать, исторически, и исходя из той культуры, в которой я живу.

Если говорить об этом еще проще, то рождаются понятия как некие обобщения простых образов каких-то явлений. В данном случае простых образов того, что становится однажды особой способностью. Мы глядим на других людей и видим, что они могут делать самые разные вещи. Какие-то вещи могут все, в том числе и я. Какие-то только немногие, скажем, спортсмены или профессионалы в любом деле. А какие-то только особенные люди.

И мы им завидуем! Почему?

Потому что эта способность делает их исключительными, на них все смотрят, ими восхищаются. А если даже не восхищаются, то смеются, говорят и думают о них. А восхищаюсь я. Чем? Тем, как человек может шевелить ушами или сгибать язык трубочкой? Нет! Тем, как с помощью этого человек захватывает всеобщее внимание и становится властителем дум.

Вот так мы и обретаем самое общее понятие об особых способностях. Но оно еще далеко не полное и почти не осознанное. Самое малое, в нем нет осознавания того, что особая способность – это не способность делать что-то такое, что мало кто может, а способность, которая делает тебя особым человеком, выделяет из толпы.

Настоящее исследование понятия особых способностей возможно только после осознания этого. Только придя к такому осознаванию, мы можем освободиться из-под очарования особых способностей и обрести понимание. В первую очередь, понимание того, что надо делать, чтобы обрести желаемое. Правда, желаемое тоже надо осознать. Попросту – разглядеть в себе и назвать своим именем. Иначе вся работа по раскрытию особых способностей будет неточной, и мы начнем накапливать боль.

Поясню. Мальчик увидел, как его приятель пошевелил ушами, и все засмеялись, в том числе и девочка, с которой очень хочется дружить. И вот он учится шевелить ушами, в надежде, что девочка подружится с ним. А вместо этого получает лишь осмеяние.

Значит, надо было учиться не шевелить ушами, а знакомиться с девочками. Он раскрывал не ту способность.

Это первое из прикладных уточнений понятия особой способности. Второе рождается из осознавания понятия раскрытия способности. Нам всем исходно кажется, что способности можно раскрывать и нужно раскрывать. Это само собой и это действенно, потому что заставляет нас трудиться и совершенствоваться в том, как шевелить ушами и гнуть языки.

А если вдуматься? Из приведенного примера очевидно: один успешно шевелил ушами, а второй – нет. Значит, работать надо не над тем, как раскрывать особые способности, а над тем, как их использовать?! По крайней мере, это не менее важная задача при работе над особыми способностями.

Совершенно очевидно, что под особыми способностями мы понимаем несколько разных явлений. Первое, самое неосознаваемое понятие подразумевает под особыми способностями нечто настолько неопределенное, что можно упрощенно сказать – это нечто сродни волшебству, чуть ли не волшебная палочка.

При углублении в это понятие, становится ясно, что никаких особых способностей самих по себе не существует. Есть естественные способности, которые соответствуют природе человека. Но личность, чтобы оказывать воздействие на других людей или на общество, делает из них нечто особенное, что ярко выделяет ее из толпы и позволяет достигнуть каких-то важных целей.

Таким образом, очевидно, что вопрос поставлен неверно: особые способности – это отнюдь не что-то невозможное или волшебное, это могут быть и обычные способности, но использованные для того, чтобы из обычного человека стать особенным. А это уже иная задача, это задача не по раскрытию способностей, а по обретению определенного места в обществе.

В этом смысле особые способности подобны тем детским играм, которые можно назвать обучающими. Глядя на взрослых, дети с детства начинают готовить себя к взрослой жизни и играют в папу и маму, в больницу, в войну. Это очевидно и это понятно всем детским психологам.

Однако психологи, как все естественники, исходят из теории эволюционного прогресса и не признают врожденных идей. Это символ веры научного сообщества. Методологическим воплощением этой веры является теория научения: дети приходят бессмысленными кусочками плоти, которые ничего не знают и обучаются всему, что делает их человеком, в воспитании и общении. А сам психолог – вершина прогресса, потому что он самый умный.

Однако в самом раннем детстве, точнее, в младенчестве, дети еще не владеют речью, но уже видят такие глубокие философские понятия, которые психологу уже недоступны. Они видят плотности и пустоты, любовь и смерть, твёрдое и мягкое. Причем, видят их сквозь вещи и поступки. Это мы видим, что ребенок бьется об угол стола или стула, ребенок же не узнает стула, но сквозь него учится видеть плотное и твердое, а значит, боль и смерть…

Точно так же, психологи считают, что мышление детей исходно конкретное. Они играют в наглядные вещи – машинки, куклы. И лишь по мере научения и взросления овладевают абстрактным мышлением. А потом, очевидно, теряют его, если судить по психологам. Как можно, глядя, как дети играют в машинки и куклы, не видеть, что они готовятся к будущей жизни, а значит, вполне определенно находятся совсем не там, где взрослый видит машинку?! Да и машинку они видят совсем не такой.

И как можно не видеть, что ребенок использует все – от игрушки и конфетки до особой способности, чтобы привлечь к себе внимание всех остальных детей? А значит, занять в детском сообществе особое место. Но для этого нужно видеть устройство общества и сами места! И дети их видят!

Допустить, что дети видят такие тонкие вещи, так же трудно, как то, что у них есть души, и эти души принесли с собой какие-то важные знания. Но без этого допущения невозможно понять, откуда у детей такие знания, которым их никто не учил, и даже взрослые не владеют!

Тем не менее, понимание того, что в обществе надо занимать определенные места, что это суть той учебы, ради которой мы воплощаемся, и без этого не достичь мечты, ради которой пришла душа, живет в нас с самого детства. А особые способности оказываются такими же игрушками, вроде машинок и кукол, но не для отработки обычного человеческого поведения, а для овладения искусством занимать места в обществе.

Конечно, умение шевелить ушами позволяет весьма незначительно продвинуться по общественной лестнице. Но пребывание на занятом таким способом месте – урок прикладной психологии. Освоив его, ты можешь попытаться стать старостой класса, лидером музыкальной группы или вожаком дворовой шайки. А пройдя обучение на этих подростковых местах, можно попытаться занять место и среди взрослых…

Работа с особыми личностными способностями может быть рассмотрена с разных сторон. И с некоторых она выглядит смешной и даже жалкой. И как все в личности, особые способности – это какой-то обман. Но это до тех пор, пока они – орудия воздействия на других людей и общество.

Но вот если мы начинаем рассматривать их глубже, с точки зрения смысла нашего воплощения на земле, оказывается, что это орудие выживания и обучения. Оно столь же важно, как и сама личность, и определенно чему-то учит душу.

Стать особым человеком – значит обрести такие качества, которые могут оценивать другие люди. Но это не просто мои качества. И даже не качества личности. Это качества всех природ человека. Потому что оказаться на более высоком месте – значит не только получить какие-то возможности и внимание, но оказаться в битве за выживание на новом уровне, где первое время очень и очень не просто.

А это значит стать видимым. И выставить себя на обозрение. Выставить себя на обозрение – явить себя взорам, – значит вывести наружу нечто такое, что до этого было скрытым или потаенным. Но мы все прекрасно знаем с самого детства, что надо таиться, потому что люди злы и обязательно ударят в твою слабину.

Называется это – ударить или плюнуть в душу. Следовательно, таить слабости надо, чтобы избежать душевной боли. Но это может означать только одно: являем мы тоже душу. По крайней мере, те ее части, которые хотим проверить на зрелость и прочность.

Мы можем её являть, закрыв телом или личностью, чтобы ослабить удар, но являем всё же душу, и удар по личности отзовется болью именно в душе. Наша личность – это всего лишь образ души, и в ней отражаются и душевные совершенства и её слабости и недостатки.

А мы с самого раннего детства приходим со знанием и душевной боли, и со способностью таить душевные недостатки, и с задачей занимать места в обществе. Зачем?

Чтобы однажды выставить свою душу на позор, то есть на обозрение, которое одновременно будет проверкой, оценкой и испытанием! Но проверки и испытания назначаются тогда, когда ты начинаешь допускать, что готов к более высокому месту и более сложным задачам.

Поэтому мы исходно готовы к этим проверкам, а значит, и к ударам. Мы просто приходим с такой задачей и всю жизнь решаем её, переходя из класса в класс этой огромной школы по имени Земля. И это очень важно, занимать места и, благодаря этому, делать себя видимым, делать потаенное в душе явленным. В этом самый смысл нашего земного существования.

Чтобы эта учеба была возможна, нужно особое устройство общества, втягивающее нас в битву за места, и нужно особое орудие, что-то вроде формы футболиста или хоккеиста, без которой на поле для игры не выпускают. Этой формой и этим орудием и является особенный человек с его особыми способностями.

В сущности, это всегда кукла для битья, которая и принимает на себя обучающее воздействие общества, одновременно поглощая лишнюю боль и защищая душу.

Это орудие хорошо тем, что его можно сбросить, как форму, одеть другую и перейти в следующую игру. И мы это делаем раз за разом, как только извлекли всё полезное из очередного урока. А значит, из очередных особых способностей.

Что же такое особенный человек с точки зрения устройства нашего сознания?

Безусловно, мы всегда можем сказать про себя: “Я особенный человек”. Или: “Я обычный человек”. Значит, особенный человек отождествляется мною со мной самим. Таким свойством может обладать любое из тел, но более всего личность. И особый человек, безусловно, относится, скорее, к личности, чем к телу или душе.

Но при этом он определенно не заменяет собою личность, он не более чем ее часть, как говорили в старину, одна из личин личности, используемая в весьма определенных случаях и для достижения вполне определенных целей. А каких?

Опять же очевидно, что с помощью особенного человека мы подаем себя избранному для покорения обществу. И мы этим обществом как-то управляем.

Свойством управлять поведением других людей обладает такое орудие разума, как образ себя. С одной стороны, он нужен, чтобы разум мог думать, то есть решать задачи выживания безопасно для тела. Поэтому разум не пускает тело в опасные исследования сразу, а сначала создает образ мира и в нем проверяет образы действия с помощью образа себя. И лишь решив жизненную задачу так, то есть безопасно и без лишних затрат сил и времени, он пробует то же самое сделать телесно.

Но, кроме того, образ себя предназначен и для решения второго ряда задач – оказывания воздействия на других людей. Это тоже решение жизненных задач, но несколько иных. Не в мире – природе, а в мире – обществе. А это совсем иная среда, она не равнодушна.

Обществу, то есть другим людям, всё время есть до тебя дело, оно всегда чего-то от тебя хочет, пытается получить, либо наоборот – не дать, не позволить, не пустить. И если с природой возможно только деятельное воздействие, и оно меняется каждый раз, поскольку природа всё время разная, то с людьми проще. Для людей можно создать многоразовые орудия, которые просто висят на тебе, как табличка «Не входить», и отражают девять десятых всех возможных беспокойств.

В итоге работы такого орудия ты вынужден работать в десятки раз меньше. Это очень выгодно. К примеру, создаешь облик больного человека, и люди тебя не трогают. Создаешь облик обделенного любовью, и они начинают о тебе заботиться.

Образ себя – орудие, оно действенно, но только в рамках своих возможностей, то есть действенность и применимость образа определяются задачей и его устройством. Когда мы собираем особые способности, мы, безусловно, нацелены на то, чтобы их использовать. Но сами по себе они просто есть. Значит, бесполезны без орудия, которое их донесет до жертвы.

Таким орудием и является образ себя. Он очень разумное произведение. И чтобы его создать, надо немало подумать и даже исследовать. Но, не дай бог, исследование будет успешно, и воздействие состоится. Тогда образ будет закреплен навсегда как действенное орудие в виде своеобразного образа для подобных орудий. Это закрепление превращает образ себя в облик.

И это ловушка. С одной стороны, если находятся люди, на которых подобное воздействие срабатывает, облик чрезвычайно действенен. Причем, он, условно говоря, чудовищно экономичен, подобно движкам лучших автомобилей. Как говорится, он просто зверь!

Это значит, что обретший облик добыл своеобразную волшебную палочку. С правильными людьми ему и делать-то ничего не надо: включил облик, и люди забегали вокруг него, сами делая всё, что надо. Этакая скатерть-самобранка в действии.

Плохо только, когда люди оказываются неправильными, а ты обознался и врубил свою аппаратуру. Она переходит в автономный режим и тебе больше не подчиняется, ведь ты же всегда самоустранялся, когда включал облик. Теперь облик, включаясь, устраняет тебя, и ты долго не можешь вернуть свой трон.

К тому же, тебе не верится, что такое прекрасное орудие может не работать. Жалость к потере волшебной палочки столь велика, что ты продолжаешь ее проверять еще и еще, даже когда уже понял, что попался. Ловушка.

И не дай бог просто принять решение использовать этот облик только с правильными людьми. Тогда ловушка сохранится.

Выходом из такого неприятного положения может быть только одно: надо засунуть себя в этот позор с головой, чтобы разрушить облик окончательно. Вот тогда возможно снова вернуться к пониманию своей особой способности в рамках образа себя, как образа особого человека. Действенность сохранится, но вернется и свобода. Тогда ты действительно будешь разумным человеком, а не машиной воздействия на поведение других людей.

Чтобы создать особого человека, личность использует любые средства, которые для этого подходят. Она даже способна на чудо ради этого. К примеру, пока мы глядим на тело само по себе, мы можем видеть его свойства или качества, но не видим что-нибудь, подобное способностям. Но личность творит телесные способности гроздьями!

Взять хоть бы тот же пример с умением шевелить ушами или сворачивать язык трубочкой. Пока глядишь на тело, это вовсе не оценивается как способность. Но вот кто-то в классе сделал это ко всеобщей радости, тут же куча других ребят попробовали, у кого-то получилось, у остальных – нет. И они мгновенно поняли, что обделены очень ценной способностью…

Можно ли считать способностью тела, когда кто-нибудь качает между пальцами авторучку, и всем кажется, что она гнется, а кто-то заглатывает в желудок воздух, а потом рыгает им? Сомневаюсь. Но вот для личности это великолепные особые способности, творящие исключительного особенного человека!

Если поглядеть на особенного человека с точки зрения телесных способностей, то он изрядный урод, надо признать. У него уши шевелятся, язык трубочкой, ноздри вывернуты, губы свернуты свиным пятачком, ноги выворочены, как у клоуна, и много-много таких способностей, которые страшно мешают в жизни. Но зато помогают занять особое место в обществе. Место на позоре.

Однако телесные способности не исчерпываются подобными фокусами. Тот, кто занимался йогой, боевыми искусствами или гимнастикой, знает, что люди способны на многое другое. Однако оно не приходит на ум, когда надо похвастаться. Его даже трудно вспомнить. Почему?

Потому что способности делятся на виды, и каждый вид относится к своему возрасту. Способности йоги или гимнастики – относительно взрослые, и достигались не для хвастовства и привлечения внимания. Их, конечно, тоже можно использовать как личностные способности, но в целом они – средства достижения совсем других целей.

Когда же мы говорим о личностном использовании телесных способностей для создания особого человека, мы имеем в виду те способности, которые находятся в детстве во время первых шагов по освоению общества. В сущности – это детская битва за обретение понятий об общественной психологии.

Опыт ребенка еще почти целиком телесен. Он еще только входит в общество и очень плохо знает мир. Поэтому он использует то, чем владеет, а это по преимуществу его собственное тело и подручные средства, которыми он учится пользоваться.

После того, как первая битва за место в обществе будет завершена, у подростка появятся знания о новом мире, и он начнет использовать их больше, чем тело. По той простой причине, что общество само предпишет, какие орудия надо использовать, чтобы продвигаться в нем.

Это сразу разведет прежних друзей на тех, кто застрянет внизу общества, и тех, кто далеко пойдет, как говорится. На самом деле было бы верней говорить: кто подымится выше. Это отразилось в словах: птица высокого полета.

Выше подымятся те, кто готов отказаться от действенных телесных способностей и создаст образ особенного человека из средств, открывающихся в каждом новом срезе общества. Для того чтобы это продвижение стало успешным, надо овладеть способностью слышать и видеть требования общества. Некоторые из этих требований предъявляются и к телесным способностям. Но теперь это сложно-составные способности, вроде умения плясать или играть в поощряемые обществом игры.

Мы взрослеем, меняется тело, меняется общественное положение, меняются задачи, которые нам надо решать. Соответственно, меняются и орудия решения этих задач – разум, мышление и особые способности. Такие жизненные периоды, соответствующие возрастным целеустроениям, мазыки называли вежами. В сущности, вежи – это ограниченные пространства для жизни, подобные мирам.

То, что захватывало и составляло смысл жизни и величайшую ценность в детстве или школе, уходит из числа важных способностей в число пустяков, забавных игрушек. Их, конечно, можно использовать, чтобы повеселить друзей, но ценности прежние способности в новых вежах больше не имеют, и мы их постепенно забываем.

При этом нам кажется, что в детстве или юности мы могли играть, а с возрастом игра ушла из нашей жизни вместе с самой способностью к игре. А жизнь стала скучная и серая.

В действительности это не так. Каждой возрастной веже соответствуют свои задачи и свои способы их решения. Причем, это относится к одним и тем же задачам. Например, если в детстве ты мог взять свою игрушку или сладость силой, и тебя даже поддерживали в этом, не давая другим детям покушаться на твое добро, то с возрастом ты должен уметь убедить других словами.

Сила – это признак детства, причем, как человека, так и человечества. Со взрослением человек разумный должен не то чтобы становиться добрей и мягче, он должен понять, что грубая телесная сила – это еще далеко не вся сила. И развить силу ума, убедительность и способность вызывать уважение.

Вот так мы отказываемся от телесных способностей и переходим к личностным. А личность играет совсем в иные игры, и ей для этого нужны совсем иные способности. Игры эти чрезвычайно занимательны, хотя и совсем не похожи на детские телесные и телесно-разумные игры. Настолько не похожи, что мы их совсем не узнаем. У нас как бы нет орудий для созерцания подобных игр и соответствующих им способностей. Однако это самообман.

Мы просто не обладаем достаточной культурой самоосознавания. Вступив в вежу взрослости и с тем перейдя в пространство личностных игр, мы оказываемся совсем в ином мире. Конечно, мы готовились к этому, оттачивая свою личность целую юность. Но это всё было еще не всерьез. Мы были на иждивении у родителей и сами не верили, что наша личность – это то, что действительно важно. Мы только бились за права.

Однако личность – это гораздо важней, чем кажется даже в юности, когда она становится так же важна, как сексуальная свобода. Личность – это действительно тело, без которого не выжить в новом мире, куда мы начинаем входить, как только отрываемся от семьи.

Дома на нас смотрят как на детей еще долгие годы после взросления. Это знают все. Но мало, кто замечал, что это означает, что смотрят на личность, в первую очередь, как на тело. То тельце, которое бессмысленным комочком приходит однажды к нашим родителям и у них на глазах обретает разум, навсегда останется для них важней той личности, которую мы обретаем.

Личности изменчивы и обретаются где-то вне дома. А родители хотят знать, что ты по-прежнему их ребенок. Поэтому они помнят тело. Им кажется, что тела – это настоящее, потому что они не меняются.

Очевидно, что это ошибка. Как раз тела-то и меняются. И даже гибнут. Родителям надо бы помнить душу своего ребенка, но это так трудно… Это мало кто умеет. Хуже того: когда родители помнят нашу душу, мы не умеем этого оценить, потому что сами захвачены личностными битвами…

Поэтому мы обижаемся, нам кажется, что родители нас не понимают и не живут нашими интересами. Однако они не понимают не нас, а наши личности. В этом они, возможно, и правы. Но мы так не думаем, мы ценим свои личности, потому что с их помощью сумели шагнуть совсем в иной мир и там выжили! А это совсем не просто!

Этого не сделать без соответствующего тела. Как без скафандра в безвоздушной или ядовитой среде. Общество чрезвычайно опасно, и люди без личности, например, дикари в нем не выживают.

Но личность действует совсем не похоже на тель, когда та учится ходить по Земле. Мы только условно можем использовать для описания ее поступков те выражения, которые применимы к тели. Например: он совершил первые шаги как член этого общества. Или: ему подставили подножку, и он споткнулся.

На самом деле «первые шаги» были, к примеру, первыми распоряжениями на должности, которую получил выпускник университета. А подножкой был откровенный обман, в который его по неопытности вовлекли, чтобы свалить на него чужую вину. А он не спотыкался, он принял этот обман за действительность и поступил так, что действительно стал виноват в глазах общества.

Жизнь личности идет в обществе и общении. Как это ни странно, но наука еще не приступала к описанию этой части нашей жизни, хотя уже давно существует обществоведение, социология и социальная психология. Что-то сделано только писателями, которые описывают как раз игры личностей и их способностей.

Тем не менее, мы должны понимать, что смена мира не отменяет законов, познанных нами уже в детстве. Нам по-прежнему необходимо занять место, соответствующее не только нашему достоинству, но и задаче, ради которой воплощалась душа. Это значит, что надо не только дойти до этого места в обществе, но еще и извлечь из него все необходимое, чтобы удалось выстроить мирок для жизни души.

Построение своего мира, как и достижение места в обществе, без соответствующих способностей невозможно. Способности эти в точности как в детстве должны выделить нас из числа других людей и тем обеспечить и их отношение, и место.

При этом выбор способностей зависит от выбора пути к своему месту. Если твой путь – быть душой общества, ты будешь развивать те способности, которые позволят веселить и радовать других. Если твой путь – честно трудиться и тем зарабатывать уважение и доверие, ты будешь развивать способности, позволяющие делать дело. Если путь – воровать, то ты научишься воровать и обманывать. Каждому свое, и у каждого свой путь.

Именно свой путь и надо понять, если вы хотите познать себя. Это первое прикладное упражнение при изучении личностных способностей. Точное определение своего пути позволяет сберечь силы и достичь Мечты.