Текст книги "Записки о способностях"

Часть четвертая
Душевные способности

Это будет непростое исследование. Я не ощущаю себя полностью готовым говорить о душевных способностях. И опереться на чужой опыт в этом случае тоже будет почти невозможно. Готовых ответов нет, придется исследовать и жить этим исследованием.

Тем не менее, и у меня, и у любого из людей есть достаточный жизненный опыт, в котором душа проявлялась и показывала, на что она способна. Если быть искренним, этот опыт можно рассмотреть и описать. Для самого первого описания души и ее способностей его будет вполне достаточно. И даже такое описание позволит начать разговор и выявить неточности в собственных понятиях.

Ничего большего я от этого исследования пока и не жду. Очевидности и явные несоответствия моих понятий действительности – вот моя задача при написании этой части.

Я бывал вне тела, поэтому для меня сомнений в том, что у меня есть душа, нет. Но когда я выходил из тела, все ощущения того, что я выхожу телесно и пребываю потом в пространстве в неком ином теле, были настолько очевидны, что у меня нет сомнений и в том, что душа – это тоже тело.

Правда, после Декарта утвердилось философское понимание души как некой, не имеющей протяженности, точки самоосознавания, которая и обозначается словом Я. Безусловно, этот взгляд имеет право на существование, но я придерживаюсь не философского, а христианского понимания души. Православные мистики выводили его не умозрительно, а путем долгих погружений в собственное естество.

В сущности, понимание души как некоего тела, в котором я свой прах переживу и тленья убегу, может считаться достижением христианской йоги, то есть некоего искусства, позволяющего познать себя с помощью определенных упражнений. В этом смысле православный путь повторим и проверяем. И в нем нет излишних умствований, что очень важно. Потому что философствования, сотканные из допущений, предположений и условных рассуждений, ведут от действительной жизни в весьма сомнительные миры воображения.

Да, Я, безусловно, есть, я мыслю и даже думаю, но Я не есть душа, поскольку душа моя, а Я в ней, как в неком доме или одежде. Но лучше сказать – в теле. Возможно, Я человека действительно не имеет протяженности. Но к душе это не относится.

У тела, без сомнений, должны быть свойства, а у вещества, из которого оно создано, качества. То, что душа вещественна в каком-то тонком смысле, тоже бесспорно. Святитель Игнатий Брянчанинов утверждал это на основе своего большого опыта самопогружений. А святой Феофан Затворник оспаривал его мнение на том основании, что вещественной может быть только оболочка души, поскольку человек творится боговдухновением, что значит, что внутри этой оболочки должен содержаться дух Божий. А он по определению противоположен веществу.

Не возьмусь быть судьей в этом споре, но вещественность, по представлениям православных мистиков, безусловно, присутствует в душе. И это явный признак тела. Причем, признак, отрицающий картезианское понимание души как точки. Вещественное тело должно быть протяженным. Именно так и ощущаешь себя, когда выходишь из физического тела.

Правда, люди, имеющие больший внетелесный опыт, чем я, рассказывают, что по мере удаления от человеческого мира, состояние и самоощущение постепенно меняются, и человек теряет узнаваемые черты, хотя и может их возвращать по желанию. Это может означать то, что душа телесна, но в своей телесности совсем не похожа на то, что мы привыкли понимать под телами. Для того чтобы уверенно рассуждать об этом, у меня нет достаточного опыта, и поэтому я пока ограничиваю себя тем, что мне доступно.

А что мне доступно?

Даже мой личный опыт пребывания вне тела не имеет действительного значения. Он сделал главное: убедил меня в том, что я не просто смертное тело, и что душа есть. А значит, психофизиология неверна. Точнее, она – лишь малая часть науки о душе, не имеющая права называть себя психологией. При этом она описывает, безусловно, существующую и сущностно важную вещь: взаимосвязь души с телом.

Неверны и все виды естественнонаучной психологии, даже когда они в действительности не науки о душевных явлениях, а науки о поведении. И поведение не может быть описано точно, если не учитывается источник движения, заставляющий нас вести себя. А источник движения не в теле! Чтобы понять, что он такое, с необходимостью приходится допускать существование души.

Однако это не значит, что опыт наук о поведении и о душевных явлениях не может быть полезен для науки о душе. За века своего существования они собрали огромный эмпирический (как говорится) материал, то есть, попросту, проделали множество наблюдений над тем, как проявляется душа. К сожалению, при этом они старались объяснить эти наблюдения, намеренно исключая душу из рассмотрения. Поэтому наблюдения этих наук могут быть верными, а объяснения исходно обречены на ошибочность.

Тем не менее, книги, посвященные естественнонаучной психологии, для человека, пытающегося стать прикладным психологом, к сожалению, могут служить лишь заметками, напоминающими, на что стоит обратить внимание и что надо не забыть, когда приступаешь к исследованиям. Почерпнуть из них хоть что-то полезное для прикладной работы не удается.

Есть, правда, множество книг по практической психологии. Название обманывает и вводит в искушение посчитать, что это такая же психология, как и научная, но посвященная прикладной работе. Это ложь. Своего рода философская мимикрия, – подача себя чем-то другим. Как безобидные мухи порой изображают из себя пчел, чтобы их не трогали.

Практическая психология не имеет никакого отношения к психологии академической. Впрочем, как академическая к психологии, то есть к науке о душе. Они не соединяются между собой по той простой причине, что из академической психологии ничего «практического», кроме защиты диссертации, публикаций и места на кафедре, извлечь нельзя. Ее фундаментальная теория не позволяет вести никакой прикладной работы.

Практические же психологии – это действительные находки, вокруг которых разрослось облако пыли из наукообразных слов, пытающееся срастить эту находку с фундаментальной теорией естествознания. Вывести одно из другого не получается, поскольку для объяснения подобных находок пригодна какая-то совсем иная фундаментальная теория.

Но теория в переводе с греческого – это созерцание. Значит, для объяснения находок практических психологий нужно иначе видеть действительность. Иными словами, что бы там ни описывала естественнонаучная психология, описанное ею либо не имеет отношения к действительности, либо описывает не ту действительность, в которой возможны находки практических психологий.

Впрочем, рождалась естественнонаучная психология из гипотез. Они так и не были доказаны, но это забылось. И теперь сами естественники верят, что мир действительно таков. Так что не будет чудом, если окажется, что под естественнонаучной теорией нет действительного предмета, который созерцается. Есть только облако в штанах или в образах, которые и творят иллюзии, подходящие для защиты диссертаций.

Практические психологии действенны и востребованы. Их творцы хорошо зарабатывали, поскольку их знания помогали людям. Значит, за ними есть какая-то действительность. Но попытки понять ее, исходя из иллюзорной фундаментальной теории естественнонаучной психологии, уводили творцов практических психологий в сторону от настоящего.

Настоящая теория, объясняющая существование и действенность практических психологий, так и не появилась. А это значит, что мне тут позаимствовать тоже почти нечего. По сути, практические психологии – не более, чем материал опытов, которые еще только должны быть поняты и обобщены.

Остается одно: самонаблюдение и самоосознавание. Безусловно, с оглядкой на найденное предшественниками. Но путь, похоже, придется проделывать самому.

Это пугает. Привычка опираться на тех, кто умней и опытней, связывает наши крылья. Мы не хотим нести ответственность ни за то, что скажем, ни даже за собственную жизнь. Хотелось бы переложить ее на кого-то другого, кого можно было бы процитировать, покритиковать и превзойти…

Что ж, если такового нет, придется либо отказаться от исследования, либо стать таким!

Я постараюсь искренне описать то, что вижу в себе, как проявления души, точнее, душевных способностей. Безусловно, мне это будет не просто, и я сделаю много ошибок. Из средств у меня пока есть только то, что я выделил понятия личностных способностей и как-то обозначил, что такое телесные способности. Пусть все это тоже еще смутно, но я могу надеяться, что мои понятия позволят мне относить рассматриваемые способности к телесным или личностным с определенной долей уверенности.

Тогда к душевным отойдет то, что точно не телесное и не личностное.

Вот такой прием. Сейчас он кажется очень верным. Но я уже сейчас предчувствую ловушки. Например, у меня нет никакой уверенности, что дух не обладает способностями. Определенно только то, что я не обладаю способностью созерцать его самого по себе, как не обладаю и вообще какой-то культурой духовного познания.

О духе удастся говорить лишь после того, как хотя бы в самом общем виде будет выделено понятие душевных способностей. Но вначале я постоянно буду рисковать тем, что отнес какую-то способность к душевным и ошибся, поскольку она духовная. Но мне придется принять как допущение, что я имею право на такую ошибку, и поставить себе следующую задачу: исследовав дух, вернуться и уточнить понятие душевных способностей.

Кроме того, я не уверен и не могу быть уверен, что в человеческой природе не имеются еще какие-то тела, кроме тели, личности и души. К тому же, я очень плохо знаю природу тели, то есть физического тела. Не говорю уж о душе! Я просто могу не распознать что-то из его тонких проявлений как телесные способности и отнести их либо к душевным, либо к физическим.

Очевидно, мне придется исходно допустить, что все мои высказывания, начиная с этой части, условны и, вероятно, ошибочны. А поэтому они все могут и должны быть пересмотрены, когда я пройду дальше. Пока же я ставлю себе задачей создать самое поверхностное описание явления, которое называется душевными способностями.

Старой психологией советские психологи называли ту философскую психологию, которая существовала в России до революции и могла бы называться наукой о душе. Я называю ее философской в противоположность естественнонаучной психологии, поскольку в то время, когда она существовала, она еще не выделилась из философии и не считалась самостоятельной наукой.

Корни старой психологии уходят в схоластику и православную патристику, то есть писания отцов Церкви. Схоластика, а за ней философия семнадцатого века, начиная с картезианства, наложила на нее европейский отпечаток. Но само понятие души в нашей старой психологии было не совсем европейским, хотя она и очень старалась звучать картезиански.

Душа непроизвольно понималась нашими философами в духе той веры, к которой они принадлежали, то есть как некое духовное тело. При этом изрядная часть телесных свойств души отбрасывалась, чтобы не противоречить философским убеждениям наших психологов. Поэтому рождалось несколько странное и весьма ограниченное понятие о том, на что способна душа.

Ей приписывались, в сущности, три качества: познавательная способность, способность чувствования и желательная способность. Под способностью чувствования понимались отнюдь не органы чувств, то есть не восприятие. Оно принадлежало познавательной способности. А способность чувствования – это способность испытывать чувства.

Надо признать, что хоть забвение родных корней и прискорбно, но в целом советские психологи оценивали старую психологию как ошибочную, и в чем-то были правы. Не в том, конечно, что отказывали душе в праве на существование, а все способности привязывали к телу. А в том, что, хоть эти способности и относились старыми психологами к душе, но были лишь обозначены, а раскрывались порой совсем слабо, если не сказать неверно.

Познавательная способность была разработана подробней всего, но за счет кантианства. Кант же был исходно плохо переведен и плохо понят. К тому же, его понимание познания отнюдь не безупречно. Желательная способность почти совсем не была разработана в рамках старой психологии.

И лишь в способности чувствования было сделано то, что до сих пор не достигнуто современной психологией. Чувства в ней были описаны слабо, зато было довольно глубоко разработано понятие Сердца. В том смысле, в каком говорилось: сердце – вещун, сердце знает…

Однако я достаточно подробно рассказывал о старой психологии в первой части книги, и потому не буду повторяться.

Что же мне кажется важным отметить, так это то, что старая психология не признавала за способностями какого-либо самостоятельного существования. Способности не есть некие вещи или сущности, они не имеют своего бытия. Это лишь способы действия души. В сущности, это сама душа, являющая себя в действиях или состояниях.

Душа обладает качествами и свойствами, именно эти качества и свойства души и воспринимаются нами как способности. Поскольку писали об этом философы, к тому же не обладавшие настоящей школой самонаблюдения, качества души были ограничены тремя очевидностями: познание, чувства и желания.

Есть ли у души другие качества?

Можно ли быть уверенным, что эти три определены верно и описаны точно?

Действительно ли они принадлежат душе, а не телу, к примеру?

Вопросов много. И все они совсем не простые. Боюсь, на большую их часть можно ответить, лишь проведя соответствующее исследование.

Поэтому я еще раз оговорюсь: в этой книге я намерен лишь самым поверхностным образом описать то, что на мой взгляд относится к душевным способностям. Это будет первый слой моей культуры, в котором хранятся некие очевидности. Что вовсе не значит, что описанное соответствует действительности.

Оно соответствует лишь действительности моих представлений о душе и ее способностях.

Старая философская психология однозначно считала нашу способность к познанию принадлежащей душе. Столь же однозначно естественнонаучная психология считает эту способность принадлежащей телу.

Даже само соединение в нечто целое тела и познания звучит для русского человека странно и даже несколько дико. Эта странность до сих пор не преодолена, хотя уже давно никто не сомневается в научной картине мир. Просто никто и не задумывался о том, что говорит наука. По большому счету, даже сами ученые. Наука же не говорит, что познают тела, она обходит это ораторскими приемами и говорит, что познается, в крайнем случае, мозг, а лучше – просто человек!

Более того, для того чтобы обойти этот вопрос, наука ввела разделение предметов. Тело принадлежит физиологии, познание – философии. Психология болтается где-то посередине, в чем-то примыкая к той, в чем-то другой. В итоге рождается игра в наперстки, в которой вопрос о том, кто же познает, все время теряется, поскольку не принадлежит к предмету ни одной науки.

Приведу примеры того, как говорят о познании философы:

«Словарь философских терминов» В.Кузнецова:

«Познавательные способности, источники познания – естественные средства познания, являющиеся индивидуальными качествами человека. К познавательным способностям относятся ощущения, представления, восприятия, разум, воля, интеллект, талант, интуиция, память, воображения, дедукция, индукция, аналогия, анализ, синтез…».

Честно признаюсь, эта каша кажется мне наполовину бредом, но я, скорее всего, не прав. Писавший это был здоров, просто он хранил все эти слова в особой коробочке, откуда и вывалил их на страницу…

«Философский энциклопедический словарь» Губского:

«Познание – усвоение чувственного содержания переживаемого, или испытываемого, положения вещей, состояний, процессов с целью нахождения истины… В философском смысле познание всегда есть акт, в котором «нечто познается как нечто»; например, говорят: «Он познал его как лжеца»…»

Мне всегда казалось, что познание должно вести к знанию, но теперь я познал истину лжецов…

«Философия. Энциклопедический словарь» А.Ивина:

«Познание – категория, описывающая процесс получения любых знаний путем повторения идеальных планов деятельности и общения, создания знаково-символических систем, опосредующих взаимодействие человека с миром и другими людьми. Философские концепции познания чрезвычайно разнообразны».

И при всем этом разнообразии все они избегают говорить о том, кто познает. Точнее, самая большая глубина, на которую они опускаются, – это неопределенное «человек». Из этого может сложиться впечатление, что философы не согласны с естественной наукой и придерживаются иного мнения на мир. И для них неприемлемо, что предметом познания науки о человеке стало тело. А должна быть душа!

Однако это не так. Философия рассталась с душой точно так же, как и психология. В середине девятнадцатого столетия психология, как наука о душе, еще считалась частью философии, но началась естественнонаучная революция, и психология вышла из философского лона, как и все прочие науки. А философия отпустила ее.

В итоге наука о душе из философии ушла, а в психологию не пришла. Она тоже затерялась в одном из наперстков по имени научные предметы.

Современная философия так же бездушна, как и психология. Поэтому она и мечется в поисках собственного предмета, вопия о том, что становится не нужна в новом мире!

Но дальше! Как вы понимаете, искать, что такое познание, в физиологии бессмысленно. Она точно этим не занимается и спокойно описывает устройство и работу тел. В этом смысле физиология – честная наука. Она не врет. Ложь проникает в нее лишь тогда, когда она пыталется рассуждать о предметах других наук, в частности, психологии. Тогда она, вслед за Сеченовым, Павловым, Бехтеревым и множеством прочих реактологов пыталась объяснить поведение человека условными рефлексами и реакциями.

Это было глупо и должно было стать предметом осмеяния даже среди психологов, но физиология вовремя ушла и оставила вместо себя новую науку – психофизиологию. Она не так глупа, как предшественница, но найти в ней познание все равно не удается.

Прямо о том, как познает тело, не говорит ни одна из наук. Но зато говорится о нервных процессах, которые обеспечивают те самые ощущения, представления, восприятия и, очевидно, разум с интеллектом. Как они добираются до анализа и синтеза, правду сказать, физиологи пока объяснять ни рискуют…

«Психофизиология» Н.Даниловой начинается с рассказа о научных достижениях и приборах, с помощью которых можно исследовать мозг. А далее идут «принципы кодирования информации в нервной системе». Надо полагать, именно тут и описано то, что Словарь Ивина называет повторением «идеальных планов деятельности и общения, создания знаково-символических систем, опосредующих взаимодействие человека с миром и другими людьми».

За разработку всего этого люди получали Нобелевские премии. Сумма этой премии столь велика, что, безусловно, должна быть свидетельством истинности всех этих теорий. Правда, в отношении различия поведения человека и животных до сих пор приходится опираться на Павловскую вторую сигнальную систему, которая уже довольно давно признается тормозом для развития физиологии самими физиологами… Но лучшего пока не придумали.

Я не в силах вдаваться в эту тему подробнее, хотя делал это в предыдущих книгах. Пока мне важно одно: физиологи тоже не рискуют прямо говорить, что познает тело.

Соответственно, психологи, всегда старающиеся лавировать между физиологией и философией, избегают понятия познания, скромно спихивая его философам. Но при этом могут говорить о познавательных процессах. Без познания. К ним, естественно, относятся все те же ощущения, восприятия, представления, интеллект и даже память с воображением.

Чтобы обосновать свой предмет, они придумали замечательный ход: они приписывают все это не мозгу и нервной системе и не человеку, а Психике! И все становится на свои места. Определения психики до сих пор между двух наперстков, они и философские и физиологические. С одной стороны, психика определенно появляется и развивается с появлением и развитием нервной системы. С другой:

«По своему содержанию психика – это высшая форма отражения объективной реальности» (Дружинин, 2000, с.57).

Весьма философично! И столь же неопределенно.

«Некоторые философы, психологи и физиологи до сих пор не решили вопроса, когда появилась психика в эволюции живых существ» (т.ж.).

Чудесное высказывание! Наверное, означающее, что остальные уже решили? Тогда зачем нам знать об этих – некоторых?! Просто скажите, что там ясно для всех! Очевидно, для всех ясно, что познает тело, а если так, то познавать оно должно сразу, как появилось. Иначе оно погибнет!

Но этого допустить нельзя, потому что в таком случае психология не нужна. Достаточно физиологии, а Сеченов был прав, требуя упразднить психологов. Поэтому война психологов за свой предмет все еще продолжается и в начале третьего тысячелетия.

«Можно ли считать, что живое существо уже наделено психикой, если оно реагирует только на жизненно важные стимулы – например на те, от которых лучше укрыться, потому что они опасны? А.Н.Леонтьев (1972) указывает, что на допсихическом уровне живая материя обладает способностью отражать только жизненно значимые воздействия среды, и эта способность называется простой раздражимостью.

В ходе эволюции возникает новая форма раздражимости – чувствительность. От раздражимости она отличается тем, что живое существо «узнает» о присутствии жизненно важного объекта не через непосредственный контакт с ним, а по определенным признакам – сигнальным раздражениям. Возникновение чувствительности как высшей формы раздражимости и является исходным моментом развития психики» (т.ж.с.57-8).

Очевидно, так рождается не только психика, но и познание. А познает не душа, а тело. Даже если оно об этом и не подозревает.

Все, что было написано Леонтьевым, с очевидностью спорно. Он вообще не умел писать так, чтобы это не вызывало постоянных взрывов возмущения от неточностей, непоследовательностей и неувязок. Но он находил нужные слова, и за это сообщество сделало его академиком и философом психологии.

Да взять хоть это высказывание: в ходе эволюции возникает новая форма раздражимости, – оно может означать только одно: вся эта психика есть все та же раздражимость! А психология – частная дисциплина физиологии, поскольку изучает все то же тело! Психология там и останется, если у нее не появится свой предмет, а им может быть только душа.

Но вот старые психологи, как кажется, честно исследовали душу. И их познание – это определенно способность души. Но где это видно?

Они так говорят. Они – профессора богословия. Но где их собственные наблюдения за душой? Где исследования? Ничего. Только переходящее из книги в книгу мнение, что познание, чувствование и желание есть способности души. А где душа?

Я думаю, возмущение психофизиологов на старую психологию было вызвано точно такими же неточностями и несуразностями, какие переполняют работы современных психологов. Главным предметом старой философской психологии все же была не душа, а вера. И они требовали принять описываемое ими устройство мира и человека на веру.

Честно признаюсь, мне это так же трудно, как и естественникам, хотя я исхожу из того, что душа есть. Вот я читаю у Никифора Зубовского:

«Круг способностей, которыми душа приобретает материю для познания, составляется из чувства внешнего, чувства внутреннего и разума…

Внешнее чувство есть способность души воспринимать предметы мира вещественного через посредство чувственных органов. По различении этих органов оно является в различных видах, а именно: оно обнаруживает себя чувством зрения, слуха, осязания, вкуса и обоняния. Органом чувства зрения служит глаз, слуха – ухо, вкуса – язык….» (Зубовский, с. 66–7).

Попросту говоря, внешнее чувство обеспечивает душу восприятием, но действует оно через тело. И если мы исходим из веры в душу, то тело воспринимает и передает воспринятое в душу, а если исходим из веры в тело, то ничто не мешает нам принять, что передача эта идет в само тело. Надо только найти того, кто сможет все это использовать.

И вот мы оказываемся перед вполне философским вопросом: кто деятель познания? Похоже, без ответа на него все споры будут бесплодными. И я вовсе не уверен, что найти на него ответ в человеческих силах…