Текст книги "Записки о способностях"

Начну с этимологии. Не все этимологические словари знают страх. А некоторые, как словарь Крылова, неприятно кратки и бессмысленны:

«Страх. Общеславянское слово, имеющее родственные в ряде других языков (в литовском stregti – «коченеть», в английском strike – «поражать»)».

То же самое и у Шанского, Иванова и Шанской:

«Страх. Общеславянское, имеющее соответствия в германских и балтийских языках (ср. литовское stregti – «коченеть, застывать», немецкое strecken – «вытягивать») Первоначально – «оцепенение, остолбенение»».

В отличие от них, Черных приводит большое количество славянских соответствий, но говорит, что явных соответствий в других индоевропейских языках не обнаружено, хотя есть индоевропейский корень, от которого это слово произошло. Смысла из этой находки, похоже, извлечь нельзя…

Фасмер несколько отчетливей сближает страх в значении оцепенение с литовским «оцепенеть, превратиться в лед», а также с разными немецкими «тугой», «растягивать» и «быть растянутым».

Похоже, вслед за Брюкнером он считает страх новообразованием от старославянского «страсть».

Такое же значение для страха приводит и Преображенский:

«Страх. … Страсть, Р. Страсти, часто мн. Страсти страх (например, у Крылова: «лисица со страстей осталась чуть жива»; нередко в выражениях: «какие страсти!» о чем-либо страшном».

Оправданно ли сближение страха со страстями, утверждать сложно, и языковеды в этом сомневаются. Но и исключить такую возможность нельзя. Во всяком случае, тот же Фасмер, в целом связывая его со страданием, приводит значение этого слова в чешском: «горе, страдание, печаль».

Даже если это, в сущности, и разные чувства, но они явно очень близки, что и позволило русскому народу сблизить их значения в выражениях, вроде «страшные вечера», относящихся ко времени «страстей господних».

У меня осталось ощущение, что языковеды боятся слова «страх». Понятно, что слова бояться нельзя. Значит, они боятся чего-то другого. Чего? Очевидно, того, что не справятся. С чем? Отнюдь не с описанием или исследованием слова. Не справятся, думается мне, с тем, чтобы удержать великолепным свой облик.

Это помогает понять природу страха. В данном случае, это явное опасение за целостность общественного тела, личности. Личности нет дела до истины, ей есть дело только до себя, в том смысле, что пока она великолепна, она обеспечивает мне достойное место в обществе. Достойное место – это то, которое позволяет решать главную душевную задачу воплощения.

Очевидно, не для всех ученых эта задача – поиск истины.

Оставлю этимологию и перейду к старым толковым словарям. В них должно сохраниться то, каким было понятие о страхе раньше. Скажем, в середине девятнадцатого века, когда его записал Даль.

«Страх, страсть, боязнь, робость, сильное опасенье, тревожное состоянье души от испуга, от грозящего или воображаемого бедствия. Страх обуяет и растеряешься. Со страху, со страстей поджилки дрожат, ноги подкосились // Страх на тараканьих ножках бродит, олицетворенье робкого, пугливого, труса. Под страхом ноги хрупки. Слепой страх напал на всех, панический… На всяку беду страха не напасешься. Кто на море бывал, тот и страху видал. В ком есть страх, в том есть и Бог.

Всякий страх в доме хорошо, то есть порядок, строгость, послушанье. Кто обмирал и был на том свете, тому под большим страхом запрещено говорить три слова (неизвестно какие) //

Предмет, рождающий страх. Страху в глаза гляди, не смигни! Не боящееся ни единого страху. Петр//

Гроза, угроза или острастка; покорство устрашенного, послушание; сознание ответственности».

Понятие еще явно было непроработанным, определенно можно из него вывести только две вещи: страх – это состояние души, но от него наступает телесная слабость. Ну и можно считать способами преодоления страха наставления Петра первого: смотреть страху, то есть тому, что пугает, в глаза, не отводя их и не мигая.

«Словарь Академии Российской» тоже немного добавляет к пониманию страха:

«Страх 1) Ужас; беспокойство воображением наступающего зла, несчастия в душе возбужденное. 2) Самый предмет возбуждающий в ком боязнь. 3) Повиновение, послушание».

Из всего этого надо отметить, что в восемнадцатом веке опасность, вызывающая страх, осознавалась как зло. О зле много писали философы, в итоге этот предмет мудрено запутан и больше не понятен. Народ же зло понимал проще. Если вспомнить русские бытовые сказки, то среди них встречаются прямо говорящие о зле. Их суть, приблизительно, такова:

Ехал мужик на телеге в город и вдруг увидел на дороге зло. Взял он зло, да зло злом и убил.

Выясняется, что он увидел на дороге змею, взял вилы и заколол ее. И это однозначно показывает, что по народным представлениям зло – это то, что несет угрозу жизни или здоровью. В данном случае, телесным.

«Словарь старославянского языка» добавляет к уже известному еще одно любопытное значение, выводящее за рамки телесности:

«2. благоговейный страх, трепет».

Сам он, что такое трепет, не объясняет, но тот же «Словарь Академии Российской» связывает трепет с сердцем:

«Трепет. Страх, ужас, боязнь, сопровождаемая дрожанием сердца и членов телесных.

Трепетанье. 1) Состояние трепещущего, дрожание. Трепетание сердца, жил 2) Чувствование страха, боязни сопровождаемое дрожанием сердца и членов телесных».

Трепет, безусловно, может быть и телесным, трепещет и лист осины на ветру. Встрепенуться – значит вздрогнуть. Но одно из значений выводит нас даже за рамки сердечного чувства:

«Трепещу… 2) Духом возмущаюсь; страшуся, ужасаюся».

Даль тоже связывает трепет с сердцем, причем, в первом же значении. Но его значения гораздо более телесные:

«Трепетанье. Трепетанье сердца, болезненное, частое содроганье. Жаворонок трепещет на воздухе. Воздух трепещет в зной, маревит, пламенеет, мельтешит, струится, извивается. Трепещут сини молнии, Слово о полку Игореве».

Так было в восемнадцатом-девятнадцатом веках. Однако для меня трепет гораздо больше связан с душой. Современные словари Ушакова, Ожегова и Евгеньевой не знают прямо душевного трепета и не приводят ни одного примера подобного словосочетания в статье «трепет».

Однако в словаре Евгеньевой в статье «трепетный», выделено такое значение:

«2. Охваченный душевным трепетом, волнением; взволнованный, тревожный».

Значит, подобное сочетание слов все же возможно и существует, хотя почему-то и неизвестно языковедам.

Там же есть очень любопытное: «Мигание, мерцание (огня, света)».

И понятие «Внутренняя дрожь, волнение от какого-либо сильного чувства. Трепет восторга. Трепет страсти».

Встает вопрос: что может трепетать внутри, да еще от чувства? Сердце? Но для этого есть определенное словосочетание – сердечный трепет. Душа тоже может трепетать. Но что за внутренняя дрожь отмечена языком? Что в нас дрожит, подобно мерцающему огоньку?

Этот внутренний трепет знаком многим людям, склонным к самоуглублению. Он действительно возникает в мгновения волнения, но не простого, а связанного с какими-то переломными состояниями. Это знак внутреннего роста, изменения, развития. Мы не понимаем его и домысливаем, что этот трепет связан со страхами или вполне бытовыми делами. Но чаще он остается необъясним и тревожит нас, поэтому мы считаем, что это признак боязни или тревоги.

Но это есть трепетанье тонких органов, через которые, очевидно, идет связь души с тем миром, откуда она пришла. Эти органы мазыки называли Стогнами, они увязаны в Тропу, то есть в некий путь, которым, как считалось, душа приходит в тело, и который должна пройти вспять, чтобы получить возможность уйти… Более привычное имя этой Тропы – Становая жила.

Под потоком пристального внимания стогны начинают трепетать и произвольно. Этот трепет можно вызывать в себе. И если он приходит, это хороший знак. Ему стоит радоваться. Но большинство людей уже не владеют этим древним искусством, поэтому стогны трепещут у них как бы случайно, и это обычно пугает…

Работа со стогнами считалась тайноведением. Выйти на нее через страх – это чудо. Но одновременно очень естественно, потому что именно страх использовался для того, чтобы обострить осознавание себя на грани выборов, как бы стоящим перед невидимой чертой, переступить за которую можно, лишь сделав важный выбор и принеся необходимые жертвы.

В этом смысле страх – определенно душевное чувство, позволяющее развивать важнейшие способности. Стало быть, через это чувство мы вступили в настоящую прикладную психологию способностей.

Моя задача – не создание науки о чувствах, мне нужна прикладная работа со способностями, относящимися к чувствам. Мне вовсе не обязательно раскрывать способность чувствовать, возможно, мне важнее способность управлять чувствами. Я еще в самом начале, и всё так неопределенно.

На первый взгляд кажется, что способность не чувствовать страх ценней, чем способность его чувствовать. Однако, если вдуматься, это неестественное желание, воспитанное в нас культурой. Культура требует быть храбрыми и не бояться. Общество презирает трусов, то есть трясущихся, дрожащих перед лицом опасности. Я не хочу быть трусом и поэтому готов пожертвовать самой способностью чувствовать страх. Это нездорово и неполезно!

Страх, и это очевидно, создан не во вред мне. Способность его испытывать необходима для выживания. Совсем не ведают страха только дураки или обколовшиеся отморозки. Более того, эта способность – важнейшее орудие выживания. Иметь чувство страха просто необходимо. Но при этом желательно быть ему хозяином.

В связи с этим возникает вопрос: так что же иметь – страх или чувство страха? Ответ кажется очевидным – конечно, чувство страха, то есть способность чувствовать страх! Но этот ответ вносит еще больше путаницы. Всё становится совсем странным, потому что появляется некая вполне независимая от меня сущность по имени Страх, а я лишь могу её чувствовать или не чувствовать. Страх больше не равен некоему моему чувству.

Народ довольно часто шел этим путем в создании своей мифологии и демонологии. В сказках и быличках встречаются самые странные сущности, обретшие свое существование таким образом. Есть Испуг, который поселяется в младенце и заставляет его плакать и кричать. Иногда это делает странное существо Крикса, родственная сестрам Лихорадкам или Лихоманкам, каждая из которых даже имеет свое имя. Существами видятся многие болезни, Сон и Дрема. Даже Лень, Отеть, Доля, Недоля, Богатство…

И для страха, кажется, был свой мифологический образ – огромная птица Страх, она же Рах и Стратим. Мифологи считают, что этимологически Стратим была произведена от страуса. Возможно. Но я всё же считаю, что исходно этими именами называли не каких-то неведомых птиц, а именно страх, который не есть чувство.

Во всяком случае, в моем детстве совершенно естественными были слова, очевидно, офеньского происхождения: рахать и нарахаться – пугать и напугаться.

Птица Рах-Страх – это всё же страх, который из каких-то неведомых глубин может прилететь ко мне и погрузить меня во мрак своих крыл.

Это мифология. А что скажет самонаблюдение? Это знаменитое заползание страха в сердце и душу внешне очень похоже на погружение в тень несущей страх птицы. Но дано ли нам непосредственно чувствовать страх, или же мы можем лишь испытывать это чувство?

Еще одна загадка русского языка: чувствовать или испытывать? Чувства – это всё же органы восприятия. Не обязательно телесные, мы это уже поняли, но именно органы. И когда мы говорим о собственно чувствах или о чувствах душевных и сердечных, мы просто говорим о другом теле, которое чувствует, и у которого, по крайней мере, есть способности ощущать нечто, что недоступно тели, то есть физическому телу. По крайней мере, в том смысле, что душа может иметь и особые постоянные органы, а может просто чувствовать сама. Я этого пока не знаю.

Но душа определенно может чувствовать страх. Что она при этом делает: она воспринимает его какой-то способностью или органом, или она его испытывает, то есть переходит в особое состояние, в котором переживает страх? То есть становится напуганной…

Не берусь пока разбирать особые случаи, в которых душа бьется за саму себя. Это вещь редкая, в подавляющем же большинстве случаев душа бьется за тело или за личность, которым угрожает опасность. Это значит, что до появления и страха, и чувства страха, должна произойти вполне определенная работа в двух слоях сознания. Сначала угроза должна быть воспринята органами восприятия и превращена разумом в образы, а затем эти образы должны быть поняты как угроза. Опять же разумом.

Ребенок может играть рядом с большой собакой, а олененок рядом с крокодилом, и не испытывать страха. Так же не свойственно бояться дуракам, то есть людям, не знающим мира. Для того чтобы появился страх, нужно понимание угрозы вообще, и того, что же это за угроза в частности. Иначе говоря, надо очень хорошо понимать, что ты теряешь. Язык хорошо знает выражения, вроде такого: «Меня пугали, но я не очень пугался, пока не понял, что может случиться. Вот тогда я напугался по-настоящему!»

Настоящий страх приходит только с пониманием того вреда, который может быть причинен. Это с неизбежностью ведет к связи между страхом и ценностями человека. Чтобы понять, чего более всего боишься, надо понять, что для тебя ценней всего. Если это твое тело, ты более всего будешь бояться, когда придет угроза телу. Если дети, то за детей. Если честь, то будучи опозорен, ты застрелишься, нисколько не пожалев жизни тела.

Люди страшно боятся, когда нечто угрожает их жизни. И всё же они очень часто идут на самоубийства. Иногда из-за чести. Чаще из-за того, что жизнь невыносима. Это важная подсказка и очень разные вещи.

Честь – понятие общественное. Оно прямо относится к тому месту, которое ты занимаешь или хочешь занимать в обществе, к достойному месту. Потеря этого места тяжела, но ты можешь ее перенести, если внутренне считаешь это всего лишь несправедливостью со стороны других людей. Справедливость всегда можно восстановить, а значит, отвоевать свое место. Поэтому ты можешь быть лишен княжеского удела, но будешь жить гордо, как полагается князю в опале.

Страшнее, когда ты лишен не места, а самого княжеского достоинства, когда ты каким-то образом объявлен более не соответствующим своему званию. В таком случае ты убит как князь. И если ты не можешь принять себя конюхом или сторожем, то останется только привести всё в соответствие и застрелиться. Тогда никто не сможет сказать, что ты был не князь, а конюх. Ты был князем и был убит, из-за чего и погиб.

Для человека, который видит мир так, потеря места в обществе по-настоящему страшна, потому что это угроза жизни. Поэтому, узнав о том, что ему готовится позор или разоблачение какого-либо недостойного поступка, он по-настоящему боится. Боится, значит, испытывает страх – за тело, по имени личность.

Случай, когда становится невыносима жизнь, совсем другой. Он явно не связан с телом, потому что тело вполне еще могло бы жить, но эту жизнь прервали насильственно. И не связан с честью и достоинством, поскольку человек не сражается за место в обществе. Ему невыносимо жить прямо на том месте, где он есть. Что это значит?

Ответ у него самого прост и точен: душа не принимает такой жизни! Если такой случай попытаться разобрать, то мы обнаружим тоску и тяжесть на душе. Поскольку случаи сумасшествия я разбирать не хочу, то в этой тоске можно разобраться, и у нее оказываются вполне понятные причины. Чаще всего они связаны с теми людьми, с которыми человек живет или не живет. Самый простой случай – вроде описанного Жуковским в «Светлане», когда того человека, с кем хочешь жить, нет рядом.

Другой случай, так называемый постылый муж или постылая жена, то есть люди, чувств к которым нет. В сущности, это НЕ ТЕ люди, с которыми хотелось бы жить. Человек, а точнее его душа, рвется прочь, но ее принуждают оставаться здесь. Жизнь проходит, настоящее где-то далеко или недостижимо. Всё теряет смысл.

А что именно его теряет? Само воплощение. А с ним и та задача, ради которой душа шла сюда. И ты прерываешь его.

Это тоже самоубийство, но совсем другое и не связанное со страхом. Вместо него тоска. И очевидно: эти два чувства противоположны друг другу. Страх помогает выживать, он делает всё, чтобы ты зацепился за жизнь, тоска заставляет прервать жизнь.

Но еще важней то, что душа страха не испытывает. Точнее, она не боится смерти сама по себе. Но боится смерти тела, когда оно ей нужно. И делает всё, чтобы обеспечить выживание. Получается, что чувство страха – это не чувство, которое свидетельствует душе о том, что где-то есть страх. Это чувство, которое свидетельствует ей, что страх достаточен! Или недостаточен.

Но сам по себе страх – это некое особое состояние, в которое душа переводит сознание человека, чтобы он начал бороться за свою жизнь.

Жизнь показывает, что плохое владение этим орудием приводит к обратному: человек обмирает, тело его слабеет, и он теряет способность двигаться и бороться. Очевидно, что иногда душа «впрыскивает» слишком много этого «вещества» в сознание. Или же включает слишком сильную работу органов внутренней секреции, которые впрыскивают это вещество в тело.

Таким образом, работа над способностью чувствовать страх – возможная и нужная работа, которая должна научить душу мере.

Способность чувствовать страх необходима, но важней знать меру страха и уметь его использовать. Для этого эту меру нужно понять, и понять, что её определяет для души.

Очевидно, что страх, используемый в меру, помогает не просто избежать опасности, он поможет и сражаться за жизнь. Человек, в меру напуганный, собирается и делает всё, на что способен, для выживания. Человек, напуганный чуть больше меры, извлекает скрытые резервы и может творить чудеса. Человек, напуганный сверх меры, теряет способность управлять телом и гибнет.

Управлять мерой страха – значит как всегда быть очень точным по действиям и по состоянию разума, так и владеть ключиком к особым состояниям и способностям. Эта способность явно стоит усилий, которые придется вложить в ее раскрытие.

От чего вообще зависит появление страха? Судя по всему, от оценки душой меры опасности происходящего для одного из моих тел. Однако, легкость, с которой люди идут на самоубийство, показывает, что сама по себе жизнь тела не так уж важна для души. Тело важно лишь как орудие для достижения каких-то целей, ради которых душа в него и воплощалась. Иначе говоря, душа боится не за тело, она боится за дела.

Она боится, что не сможет решить те задачи, которые пришла решать. Как только душа видит, что её задачи, особенно главная, которую звали Скумой, не могут быть решены, воплощение оценивается как пустое, и жизнь тут же теряет смысл. Любые ощущения бессмысленности жизни, которые могут посещать нас, – всегда признак того, что мы сбились с верного жизненного пути и удаляемся от Скумы.

Появление мыслей о смысле жизни – это верный признак того, что душа требует поменять в жизни что-то принципиальное. В сущности, хоть это дано нам всего лишь в виде некоего чувства, то есть не на том языке, который понимает разум, всё же это совсем не слепая подсказка. Только человек, полностью пораженный естественнонаучностью, может после этого не знать, как изменить жизнь и чем заняться. Такие люди мечутся, тоскуют и не находят себя, потому что понимают, что то, что есть, не жизнь, но что выбрать вместо этого, не ясно.

Человек душевный в этом отношении богаче возможностями. Ему достаточно вспомнить, что ему хотелось до того, как он выбрал эту жизнь. И даже если он тогда оценивал свои желания как пустяки, они были позывами души. Душа всё время подсказывала, какой образ жизни и какой жизненный путь для тебя будет верным. На этом пути тебя либо ждало твое дело, либо твой человек.

Надо вспомнить эти позывы и вернуться к той росстани. Иногда это позволяет догнать и твоего человека. И всегда дает возможность жить по душе и заниматься тем, что придает смысл твоему существованию. Даже в том случае, если ты пытаешься найти того человека, которого упустил тогда, это становится смыслом жизни.

Именно смысл жизни или скума определяет ценность тел для души. И именно невозможность достичь скумы или потеря смысла жизни рождает страх. Но это не точно.

Страх не рождается сам. Его посылает нам душа. Значит, именно оценка душой того, насколько велика вероятность достичь скумы в этой жизни, и определяет ценность тел для души. Если вероятность высока, душа начинает очень ценить тела. В таких случаях человек становится осторожен и говорит сам про себя: «Мне есть что терять, поэтому мне рано умирать».

Это не значит, что он не может погибнуть, но это значит, что он будет очень беречь свою жизнь и потому будет склонен к страху.

Если же скума человека выполнена, а жизнь не оборвалась, человек может жить в свое удовольствие, но страх уходит из его жизни. Он знает про себя, что сделал всё, что ему полагалось, и потому может легко покинуть жизнь. Страх приходит к такому человеку лишь тенью, из воспоминаний о прошлом, потому что душе больше не нужно его пугать.

Это пограничные случаи: человек, совсем утерявший скуму, и человек, выполнивший ее. Оба не боятся смерти, но для одного жизнь бессмысленна и тосклива, для другого – полна наслаждений и охоты жить. Посередине те, кто идет к своей скуме и чувствует, что может ее достичь.

Чем ближе человек к завершению скумы, тем он осторожней, тем меньше в нем страха. Осторожность идет от предощущения близости победы. Жаль оборвать жизнь, когда до завершения так близко. Но эта же близость завершения дает ощущение, что большая часть скумы выполнена. Значит, жизнь прошла не зря, а недоделанное можно будет легко завершить в следующем воплощении. В таком случае уходить не страшно.

Что же получается? Мера страха зависит от оценки душой качества жизни, её точности в отношении скумы и количества сделанного. Чем вернее ты жил, чем точнее ты соответствовал самому себе, тем большую часть скумы ты выполнил. Тем меньше страха для подстегивания тела осталось у души.

Это здоровый способ преодоления страха. Остальные, вроде потери смысла жизни, как у героя нашего времени и всех прочих байронических персонажей, надо лечить. Конечно, человек в таком состоянии выглядит нечеловечески смелым. Но на самом деле он бездушно смел, как говорят сейчас, он отморожен. И ему точно не место среди живых. Ему просто пора уйти.

Мера страха, которую вы обнаруживаете в себе, – это оценка вашей битвы за скуму. Для людей с потерей смысла жизни она недоступна. Сначала надо вернуться на Свой Путь. Для этого нужно научиться чувствовать страх. И это будет самое полезное.

Для остальных средствами овладения мерой страха будет целеустроение и кресение. С их помощью нужно убрать всё лишнее и инородное из своей жизни, расплатиться с долгами и выстроить Мамку, то есть такую жизнь, которая снимет заботы и позволит всецело вложиться в главное. Тогда можно будет с помощью Науки думать окинуть единым взглядом прошлую жизнь и понять, так в чем же заключалась твоя скума.

Если это окажется слишком трудным, мазыки учили, как подглядеть свою судьбу в книжке, которая хранится у твоего наставника и хранителя. Для этого существовала Ведогонь – искусство добывания знаний.